Kitabı oku: «В метель и вьюгу», sayfa 2

II

В это время с противоположного конца пустынной улицы шел какой-то высокий, рослый человек с палкой в руке, одетый не очень красиво, но зато тепло. Ветер изо всей мочи бесновался над ним, вьюга слепила ему глаза, но он твердой поступью шел вперед, опираясь на палку; видно, человек был здоровый, сильный и крепкий на ногах.

– Дуй, дуй, – весело говорил он налетевшему на него ветру, сыпавшему ему снегом прямо в лицо. – Дуй!.. Небось, не сдунешь! Ведь наш брат, рабочий, тяжел на подъем… Видали мы и не такие метели, да…

И вдруг он остановился, прервав на полуслове свой разговор с метелью. С изумлением увидал он перед собою полузанесенное снегом живое человеческое существа.

– Кто тут? – спросил он, наклоняясь.

– Это я! – послышался слабый детский голосок.

– Гм! Что же ты тут делаешь? – спрашивал рабочий.

– Денежку ищу…

Девочка, стоя на коленях, вся в снегу, смотрела, как спросонок, на стоявшего перед нею великана.

– Какую денежку? – переспросил тот.

– Денежку – трешник!.. – вяло, как со сна, бормотала девочка, еле ворочая языком. – Хозяйка послала за свечкой… в лавку… дала два трешника… а я выронила!.. Один трешник – вот, а другого не нашла…

Девочка разжала кулак и показала на ладони темную медную монетку.

– Отчего же домой не идешь? – сказал рабочий.

– Боюсь!.. Хозяйка опять станет бить… – пролепетала малютка.

– Ну, будет толковать! Тут и я с тобой, пожалуй, замерзну… Вставай-ка! Живо! Пойдем ко мне! – заговорил великан, поднимая девочку на ноги и отряхивая с нее снег. – Идти-то можешь? – спросил он, посмотрев на нее.

– Ноги не слушаются… – отвечала девочка, пошатываясь.

– Эх, девка, девка!.. Ну, да ладно, как-нибудь до дому доберемся! – сказал рабочий и поднял ее, как перышко.

И пошел он, одной рукой крепко прижимая ее к груди, чтобы ей было теплее, а другой опираясь на палку. Ветер с бешенством обрушился на него, словно злясь за то, что у него отняли добычу. Он налетал на рабочего то справа, то слева, то хлестал в спину снежным вихрем, то ударял в лицо и заслеплял глаза.

– Тьфу ты, провал тебя возьми! – не выдержал рабочий, шатнувшись в сторону со своей маленькой живой ношей. – Ведь с ног же, однако, не сшибешь. Шалишь, брат!..

Девочка широко раскрыла глаза и прислушалась.

– Вишь, сегодня сердит больно, разбушевался на беду, – ворчал рабочий. – Не нашел другого-то дня! В самое Рождество этакую кутерьму затеял. Да добро! Нашего брата не проберешь… Мы и в жару не горим, и в стуже не мерзнем…

– Ты, дяденька, с кем же разговариваешь? – спросила девочка, высовывая из-под рваного платка кончик своего красного носа.

– С Ветром Ветровичем говорю! – отвечал великан. – Не все же ему одному зверем реветь, надо и человеческому голосу свою речь повести…

Миновали они широкую пустынную улицу, прошли один переулок, завернули в другой и вскоре очутились на берегу речки, почти за гордом. Тут рабочий вдруг заметил, что к нему пристала какая-то рыжая, жалкая, лохматая собачонка. Она шла за ним, запорошенная снегом, вся как-то сгорбившись, поджав хвост и низко понурив голову. Так ходят люди, забитые бедностью и горем… Собака шла за человеком, и человек не отгонял ее.

На берегу стояло несколько хат, теперь почти совсем занесенных снегом. В одну из этих хат вошел рабочий, – рыжая, всклокоченная собачонка шмыгнула за ним. Под конец дороги девочка дремала, и теперь, вдруг очутившись в тепле, она с изумлением раскрыла глаза и увидала себя в чистенькой, светлой комнате. На белом деревянном столе горела жестяная керосиновая лампа. Новые бревенчатые стены были не оклеены и пахли еще сосновой смолой. Лавки и две-три желтых стула стояли в комнате. На стене висели календарь, небольшие часы и какая-то дешевенькая раскрашенная картинка, а в переднем углу – образ. Маленькая дверь вела за перегородку в кухню. В кухне стояла большая русская печь и одной стеной выходила в комнату, и тут несколько приступочков вели на печь. Кухня оставалась впотьмах; свет из комнаты смутно проникал в нее через дверь и поверх перегородки, на четверть аршина не доходившей до пола. Рабочий спустил девочку с рук, снял с нее платок и пальто.

– А теперь садись, вон, на приступочек у печки, и разувайся! – командовал он. – Валенки-то, поди, мокрехонькие…

Девочка села и лишь только шевельнула ножонками, как валенки моментально сползли на пол. Хозяин сходил на кухню и принес оттуда рюмку. В рюмку было налито немного водки.

– Пей! – сказал он, подавая девочке рюмку.

Та выпила и поморщилась.

– Горько небось? – спросил хозяин.

– Горько, дяденька, страсть! – отозвалась девочка.

– Ничего! Горько, да с морозу полезно! – заметил великан, наливая и себе водки. – Будь здорова! – сказал он, кивнув девочке головой и осушая рюмку.

– Кушай на здоровье! – степенно промолвила гостья.

Теперь она сидела на приступочке, сложа руки, и пристально, не сводя глаз, смотрела на хозяина. Это был дюжий, широкоплечий мужчина, головой выше обыкновенного высокого роста. Пол дрожал под ним, когда он проходил по комнате.

«Вот такого и Ветер Ветрович не свалит с ног, – подумала девочка и мысленно же добавила: – И хозяйкину братцу не тягаться с ним!..»

Лицо этого великана было чрезвычайно добродушное; по его голубым глазам и по светлой улыбке можно было догадаться, что в этом большом, мощном тела жила чистая, детская душа… Его белокурые короткие волосы вились кудрями и падали на лоб; густая борода его свешивалась на грудь. Ему, казалось, было лет под 40. Теперь он был в праздничной серой блузе, подпоясанной красным поясом, и в длинных сапогах.

Поставив рюмку в шкаф, он подошел к девочке и, упершись в бока своими громадными кулачищами, с веселой улыбкой посмотрел на нее… Девочка была в ситцевом полинявшем платьице с розовыми цветочками. Ноги были босы. Ее темные волосы, мягкие как шелк, без всякой прически падали ей на глаза. Ее большие карие глаза, оттененные густыми и длинными ресницами, смотрели теперь совершенно спокойно, беззаботно, как будто не над нею несколько минут тому назад бушевала вьюга-непогода и не она была на шаг от смерти.