Kitabı oku: «Дживс, вы – гений! Ваша взяла, Дживс! (сборник)», sayfa 2

Глава 3. Встреча с похороненным прошлым

Признаюсь вам, чем дольше я живу, тем яснее понимаю, что главное в жизни – это твердо знать, чего ты хочешь, и не позволять сбить себя с толку тем, кому кажется, будто они знают лучше. Когда я объявил в «Трутнях» в свой последний день в столице, что удаляюсь на неопределенное время в уединенную глушь, почти все уговаривали меня чуть не со слезами на глазах ни в коем случае не совершать такой вопиющей глупости. Помрешь со скуки, в один голос твердили они.

Но я поступил по-своему, живу здесь уже пятый день, радуюсь жизни и ни о чем не жалею. Солнце сияет. Небо синее некуда. Кажется, что Лондон невесть как далеко, да он и в самом деле далеко. Я ничуть не погрешу против истины, если признаюсь, что в душе царят мир и покой.

Когда я о чем-то рассказываю, я вечно сомневаюсь, что именно из антуража надо описывать, а что нет. Я советовался кое с кем из моей знакомой пишущей братии, так их мнения расходятся. Приятель, с которым я разговорился за коктейлями у кого-то в Блумсбери, поведал, что лично он признает только горы грязной посуды в кухонных раковинах, нетопленые спальни и вообще самую низменную сторону быта, а от красот природы его тошнит. Зато Фредди Оукер, тоже член клуба «Трутни», специализирующийся на рассказиках о возвышенной любви, которые печатает в разных еженедельниках под псевдонимом Алисия Сеймур, признался мне, что одно только описание цветущего весеннего луга приносит ему не меньше сотни фунтов в год.

Лично я не поклонник пространных описаний природы, поэтому сейчас буду краток. Итак, я стоял на пороге коттеджа, и взгляду открывалось следующее: приятный садик величиной с ладонь, в котором произрастали один куст, одно дерево, имелись две клумбы, крошечный бассейн со статуей голого пузатого мальчишки и еще живая изгородь справа. Возле этой изгороди мой новый слуга Бринкли болтал с нашим соседом, полицейским Ваулзом, который, судя по всему, хотел договориться о продаже нам яиц.

Впереди тоже была живая изгородь и в ней калитка, а за изгородью просматривалась спокойная гладь залива; залив был как залив, ничего особенного, только со вчерашнего вечера в нем появилась гигантских размеров яхта и встала на якорь. Из всех объектов, оказавшихся непосредственно в поле моего зрения, я с наибольшим удовольствием и одобрением выделил яхту. Белая, величиной чуть не с океанский лайнер, она придала завершенность побережью Чаффнел-Риджиса.

Итак, вот какой вид открывался передо мной. Добавьте кота, заинтересовавшегося улиткой на дорожке, меня в дверях с дешевой сигаретой, и картина будет полной.

Нет, прошу прощения. Я забыл одну важную деталь – я оставил на дороге свой автомобиль, и сейчас мне был виден его верх. И как раз в эту минуту летнюю тишину разорвал вой клаксона, я со всех ног кинулся к калитке, испугавшись, что какой-то хулиган поцарапает сверкающую краску. Добежав до машины, я увидел сидящего за рулем мальчишку, он с меланхолическим видом нажимал грушу. Я размахнулся, чтобы хорошенько врезать нахалу по шее, но узнал двоюродного брата Чаффи, Сибери, и опустил руку.

– Здорово, – сказал он.

– Привет, – ответил я.

Ответил очень сухо. Воспоминание о ящерице под одеялом было живехонько. Не знаю, приходилось ли вам когда-нибудь с наслаждением плюхнуться в постель, предвкушая, как вы сейчас блаженно заснете, и вдруг обнаружить бегущую по левой ноге невесть откуда взявшуюся ящерицу? Такое каленым железом не выжечь. И хотя, как я уже говорил, у меня нет неопровержимых улик, что злодейство задумал и совершил этот малолетний преступник, мои подозрения равнозначны уверенности. И потому я сейчас не только сухо с ним поздоровался, но и поглядел на него весьма сурово.

А ему как с гуся вода. Смотрит, по обыкновению, нахально, за что все нормальные люди его терпеть не могут. Маленький такой, щупленький, в рыжих конопушках, огромные уши торчком и манера смотреть на вас, как будто вы грязный оборванец, с которым он встретился во время благотворительного визита в трущобы. В моем криминальном архиве гадких мальчишек он занимает третье место: не дотягивает до злостной вредности отпрыска тети Агаты, Тоса, а также сына мистера Блуменфельда, однако уверенно опережает Себастиана Муна, сына тети Далии, Бонзо, и прочих.

Поразглядывав меня с таким выражением, как будто я после нашей последней встречи пал еще ниже, он бросил:

– Идите обедать.

– Значит, Чаффи вернулся?

– Да.

Что ж, если Чаффи вернулся, я, конечно, в его распоряжении. Я крикнул стоящему по ту сторону живой изгороди Бринкли, что обедать дома не буду, сел в автомобиль, и мы покатили.

– Когда он воротился?

– Вчера вечером.

– Мы будем обедать с ним вдвоем?

– Нет.

– А кто еще будет?

– Мама, я и еще разные люди.

– Целое общество? Тогда надо вернуться и надеть другой костюм.

– Не надо.

– Считаешь, в этом вид у меня приличный?

– Нет, не считаю. Вид у вас совершенно неприличный. Просто времени нет.

Решив этот вопрос, малец ненадолго умолк. Серьезный тип. Но вот он вышел из задумчивости и сообщил мне местную новость:

– Мы с мамой опять переселились в замок.

– Как?!

– Да вот так. Во вдовьем флигеле жуткая вонь.

– Но ведь вы же там больше не живете, – заметил я со свойственным мне тонким ехидством.

Он не оценил юмора.

– Думаете, остроумно? Если хотите знать правду, это, наверное, из-за моих мышей.

– Из-за чего, ты сказал?

– Я развожу мышей и щенков. Ну и, конечно, от них запах, – невозмутимо объяснил он. – А мама считает, что несет из канализации. Дайте пять шиллингов.

Эка мысли у него скачут, как блохи. Я от такого разговора дурею.

– Пять шиллингов?

– Пять шиллингов.

– Что значит – пять шиллингов?

– Пять шиллингов значит пять шиллингов.

– Это я и без тебя сообразил. Мне хочется понять, как они в наш разговор затесались? Ты говорил что-то такое о мышах и тут вдруг ни с того ни с сего брякаешь: «Пять шиллингов».

– Мне нужны пять шиллингов.

– Допускаю, тебе, может быть, действительно нужна упомянутая сумма, но я-то с какой стати должен раскошелиться?

– Это откупные.

– Чего-чего?

– Откупные.

– От чего я должен откупаться?

– Просто выкуп – и все.

– Никаких пяти шиллингов я тебе не дам.

– Дело ваше.

Он помолчал, потом произнес туманно:

– Те, кто отказывается платить откупные, попадают в разные неприятные истории.

Этой загадочной репликой наш разговор закончился, потому что мы уже подъезжали к замку и я увидел стоящего на ступеньках Чаффи. Остановил машину и вышел.

– Здорово, Берти, – сказал Чаффи.

– Добро пожаловать в Чаффнел-Холл, – сказал я и оглянулся. Мальчишка испарился. – Послушай, Чаффи, что случилось с этим недорослем Сибери?

– А что с ним такое случилось?

– По-моему, у него крыша поехала. Этот малявка только что вымогал у меня пять шиллингов и нес какую-то ахинею о выкупе.

Чаффи весело захохотал, весь такой загорелый, пышущий здоровьем.

– А, вот ты о чем. Это у него сейчас такой пунктик.

– Ничего не понимаю.

– Да он гангстерских фильмов насмотрелся.

С моих глаз спала пелена.

– Он что же, воображает себя шантажистом?

– Ну да. Ужасно смешно. Собирает со всех дань сообразно финансовым возможностям человека. Кстати, неплохой источник дохода. Предприимчивый парнишка. Я бы на твоем месте дал ему деньги. Лично я дал.

Он меня просто ошарашил. Не столько тем, что представил мне очередное доказательство порочных наклонностей этого маленького хулигана, сколько собственным снисходительным попустительством. Я кинул на него острый взгляд. С первой же минуты, как я его сегодня увидел, мне бросилось в глаза, что вид у него какой-то странный. Обычно, когда его ни встреть, он поглощен своими финансовыми сложностями, глядит на вас потухшим взглядом, лоб страдальчески нахмурен. Именно таким он был пять дней назад в Лондоне. С чего это он сейчас рассиялся, как медный грош, вон даже об этом малолетнем злодее Сибери говорит чуть ли не с нежностью. Тут кроется какая-то тайна. Попробуем применить лакмусовую бумажку.

– Как поживает тетя Миртл?

– Отлично.

– Слышал, она снова перебралась в Холл?

– Верно.

– Насовсем?

– Да, насовсем.

– Что же, все ясно.

Должен заметить, тетка Миртл приложила немало стараний, чтобы превратить жизнь бедняги Чаффи в настоящий ад. Никак не могла смириться, что баронский титул перешел к нему. Дело в том, что Сибери не был сыном покойного дядюшки Чаффи, четвертого барона Чаффнела: леди Чаффнел прижила его в одном из предыдущих браков, вследствие чего он, согласно положению о наследовании титулов, естественно, не попал в категорию наследников, как они определяются в книге пэров. А если вы не наследник, звание пэра вам не светит. Соответственно, когда четвертый барон сыграл в ящик, и титул, и поместье достались Чаффи. Все, конечно, честно и справедливо, в строжайшем соответствии с законом, но разве женщины способны такое понять, и Чаффи частенько жаловался, что вдова постоянно отравляет ему жизнь. Была у нее такая привычка: сожмет Сибери в объятиях и устремит на Чаффи полный укора взгляд, как будто он обобрал до нитки сироту и его мать. Говорить она ничего не говорила, вы сами понимаете, однако ходила с видом жертвы, попавшей в лапы прожженных мошенников.

Вследствие каковых обстоятельств вдовствующую леди Чаффнел никак нельзя было причислить к лучшим друзьям Чаффи. Отношения у них всегда были по меньшей мере напряженные, я ведь к чему это рассказываю: стоит в присутствии Чаффи произнести ее имя, и на его славной открытой физиономии проступает мука, он даже болезненно морщится, как будто ему разбередили старую рану.

А сейчас вон улыбка до ушей. Даже мое замечание о том, что-де тетка вроде бы, как я слышал, снова поселилась в Холле, ничуть его не покоробило. Нет, все это явно неспроста. От Бертрама что-то скрывают.

Я решил идти напролом.

– Чаффи, – спросил я, – что все это означает?

– Что – «все это»?

– Твоя дурацкая веселость. Меня не проведешь. Ястребиный Глаз все видит. Выкладывай, дружище, начистоту. По поводу чего такое ликованье?

Видно было, что Чаффи колеблется. Он с прищуром глядел на меня.

– Ты способен хранить тайну?

– Нет.

– Ладно, не важно, все равно завтра или послезавтра новость появится в «Морнинг пост». Берти, – Чаффи заговорщически понизил голос, – ты хочешь знать, что произошло? Я вот-вот сбуду с рук тетушку Миртл.

– То есть кто-то хочет на ней жениться?

– Ну да.

– И кто же этот полоумный?

– Твой старинный приятель, сэр Родерик Глоссоп.

Я превратился в соляной столб.

– Что?!

– Я тоже удивился.

– Старикашка Глоссоп задумал жениться? Не может быть!

– Почему не может быть? Он уже третий год вдовеет.

– Ну да, я понимаю, голову ему заморочить можно. Но чтобы довести дело до обручальных колец и свадебного пирога? Нет, не такой он человек.

– И тем не менее, как видишь.

– Чудеса, да и только.

– Согласен.

– Слушай, Чаффи, а ведь какая замечательная каверза получается. У малявки Сибери будет отчим людоед, а этот интриган Глоссоп получит именно такого пасынка, о каком я и в сладком сне не мог для него мечтать. Они давно друг по дружке плачут. Но неужели нашлась сумасшедшая, которая согласилась связать свою судьбу с этим шарлатаном? О, наши скромные, неприметные героини!

– Я не могу согласиться, что героизм проявила только одна сторона. По-моему, они друг друга стоят. Кстати, Берти, этот Глоссоп вполне приличный малый.

Да что это с ним? Разжижение мозгов?

– Эк тебя занесло. Я понимаю, он снимает с тебя эту обузу, тетю Миртл…

– И Сибери.

– Верно, и Сибери. Пусть так, не спорю, но неужели ты способен углядеть хоть крупицу добра в этой моровой язве? Вспомни ужасные истории, которые я тебе о нем рассказывал. В каком неприглядном свете он в них предстает!

– Ну, не знаю, мне он, во всяком случае, оказывает добрую услугу. Знаешь, зачем он так спешно хотел увидеться со мной тогда в Лондоне?

– Зачем?

– Он нашел американца, которому надеется продать Чаффнел-Холл.

– Да что ты говоришь!

– Вот так-то. Если сделка не сорвется, я наконец-то избавлюсь от этой опостылевшей развалюхи и в кармане у меня зазвенят денежки. И все благодаря дядюшке Родерику, мне нравится называть его так про себя. Так что, Берти, уж пожалуйста, воздержись от глумливых выпадов в его адрес и, главное – ни в коем случае не произноси имя этого недоросля Сибери в какой бы то ни было связи с его собственным. Ради меня, Берти, ты должен полюбить дядюшку Роди.

Я покачал головой:

– Нет, Чаффи, уволь, боюсь, мне себя не пересилить.

– Ну и черт с тобой, – добродушно согласился Чаффи. – Лично я считаю его своим благодетелем.

– А ты уверен, что затея не сорвется? Зачем этому американцу такая громадина?

– Ну, тут-то как раз все ясно. Он близкий друг старика Глоссопа и согласен выложить наличные, чтобы Глоссоп превратил замок в такой как бы загородный клуб для своих чокнутых пациентов.

– Зачем такие сложности? Почему бы старому хрычу Глоссопу не арендовать замок непосредственно у тебя?

– Берти, ты просто небожитель, совершенно не представляешь, в каком состоянии находится дом. Наверное, думаешь, он весь сверкает и блестит, ждет тебя с распростертыми объятиями. Увы, Берти, большинство комнат лет сорок даже не открывали. Чтобы отремонтировать замок, нужно тысяч пятнадцать. Да нет, больше. Я уж не говорю про новую мебель, дверные и оконные ручки, шпингалеты и прочее, прочее, прочее. Если какой-нибудь миллионер вроде этого чудака не купит замок, этот крест будет висеть у меня на шее всю жизнь.

– А, так он миллионер?

– Да, как раз в этом смысле все благополучно. Меня волнует только одно: чтобы он поставил свою подпись на купчей. Сегодня он у нас обедает, так что обед закатили грандиозный. После такой трапезы он наверняка подобреет, как ты думаешь?

– Если у него желудок здоровый. Почти все американские миллионеры страдают несварением. Вдруг твой из тех мучеников, которым ничего нельзя, кроме стакана молока с сухариком?

Чаффи весело расхохотался.

– Не волнуйся, папаша Стоукер каминные щипцы переварит. – Он вдруг запрыгал, как овечка на весеннем лугу. – Здравствуйте, добро пожаловать!

К крыльцу подкатил автомобиль, из него стали выгружаться приехавшие пассажиры.

Первый пассажир был Дж. Уошберн Стоукер, вторым оказалась его дочь Полина, третьим его малолетний сын Дуайт и четвертым сэр Родерик Глоссоп.

Глава 4. Полина Стоукер просит помощи

Должен признаться, ноги у меня стали ватные. Такого мерзкого сюрприза жизнь мне давно не преподносила. Даже в Лондоне встреча с собственным похороненным прошлым кого угодно вышибет из колеи, но столкнуться с этими разбойниками здесь, да еще в предвидении нескончаемо долгого парадного обеда – это настоящая Голгофа. Я поклонился со всей изысканной любезностью, на какую был способен в столь необычных обстоятельствах, однако физиономия моя от смущения запылала, и, если честно, дышал я, как вынутая из воды рыба.

Чаффи был великолепен в роли радушного хозяина.

– Здравствуйте, здра-а-вствуйте! Добро пожаловать. Наконец-то вы приехали. В добром ли здравии, мистер Стоукер? А вы, сэр Родерик? Привет, Дуайт. Э-э… доброе утро, мисс Стоукер. Позвольте представить вам моего друга Берти Вустера. Мистер Стоукер, это мой друг Берти Вустер. Дуайт, это мой друг Берти Вустер. Мисс Стоукер, это мой друг Берти Вустер. Сэр Родерик Глоссоп, это мой друг Берти… впрочем, что же это я, вы ведь знакомы.

Я еще не пришел в сознание. Согласитесь, от такого кто угодно впадет в столбняк. Я оглядел толпу. Папаша Стоукер испепелял меня взглядом. Старикашка Глоссоп тоже испепелял меня взглядом. Малявка Дуайт меня нахально разглядывал. Одна Полина не почувствовала ни малейшего замешательства, была спокойна, как устрица на тарелке, и весела, как весенний ветерок. Можно подумать, мы с ней заранее договорились о встрече. Бертрам задушенно выдавил из себя «Привет», а она буквально оглушила меня щебетаньем и стрекотаньем и при этом радостно сжимала мою руку.

– Берти, ты здесь, кто бы мог подумать! Полковник Вустер собственной персоной! Ну и чудеса! Я тебе звонила в Лондоне, но мне сказали, что ты уехал.

– Да. Я теперь здесь живу.

– Вижу, что здесь, солнечный ты мой зайчик. Отлично, теперь я совершенно довольна, будем веселиться. Берти, ты отлично выглядишь. Папа, правда, Берти просто красавец?

Старый хрыч Стоукер явно не желал выступать в роли ценителя мужской красоты. Он издал звук, с каким свинья отправляет в желудок вилок капусты, однако от более членораздельных высказываний воздержался. Мрачный подросток Дуайт молча пожирал меня глазами. Сэр Родерик, чья физиономия при виде меня побагровела, а потом начала понемногу терять свою зловещую яркость, сохранял выражение человека, оскорбленного в своих лучших чувствах.

Но в этот миг появилась вдовствующая леди Чаффнел. Дама могучего сложения, такой впору быть главой охотничьего общества и владелицей своры собак, если бы главами упомянутых обществ избирали женщин, она спокойно и уверенно срежиссировала массовую сцену. Не успел я опомниться, как толпа гостей скрылась в доме, а я остался на крыльце вдвоем с Чаффи. Чаффи как-то странно глядел на меня и кусал нижнюю губу.

– Я и не знал, Берти, что ты с ними знаком.

– Познакомился в Нью-Йорке.

– Ты часто встречался там с мисс Стоукер?

– Несколько раз.

– Сколько?

– Ну, раза два или три.

– Мне показалось, она тебе очень обрадовалась.

– Ну что ты. Простая вежливость.

– А можно подумать, вы близкие друзья.

– Господь с тобой. Так, приятели. Она со всеми так себя ведет.

– Со всеми?

– Конечно. Понимаешь, она такая открытая, непосредственная.

– Удивительная девушка, искренняя, добрая, великодушная, жизнерадостная, верно?

– В самую точку.

– К тому же красавица.

– Да, просто удивительно.

– И такая обаятельная.

– На редкость.

– Словом, очень привлекательная девушка.

– В высшей степени.

– Мы с ней в Лондоне проводили много времени вместе.

– И что же?

– Ходили в зоопарк, в Музей мадам Тюссо.

– Понятно. И как она относится к этой затее с покупкой замка?

– Горячо одобряет.

– Скажи честно, дружище, – спросил я, стараясь свернуть в сторону от животрепещущей темы, – сам-то ты как оцениваешь шансы на успех?

Чаффи сдвинул брови:

– То вроде бы кажется, что шансы есть. То вроде бы кажется, что их нет.

– Ясно.

– Как-то зыбко все.

– Понимаю.

– Папаша Стоукер держит меня в подвешенном состоянии. Так он вполне дружелюбен, но чует мое сердце: он в любую минуту может взбрыкнуть, и тогда все полетит к черту. Ты, случайно, не знаешь, может быть, есть какие-то деликатные темы, которых следует избегать в разговоре с ним?

– Деликатные темы, говоришь?

– Ну да. Ведь как бывает с незнакомыми людьми: ты говоришь, какой сегодня прекрасный день, а он делается бледный как полотно и стискивает зубы, потому что именно в такой прекрасный день его жена сбежала от него с шофером.

Я стал соображать.

– На твоем месте я не стал бы особенно распространяться о Бертраме Вустере. То есть если ты хотел расписывать ему мои достоинства…

– Не хотел.

– Вот и не надо. Он меня недолюбливает.

– Почему?

– Просто так, необъяснимая антипатия. И я думаю, старина, если ты не возражаешь, не стоит мне сейчас садиться за стол со всей честной компанией. Скажи своей тетке, что у меня голова разболелась.

– Ну что ж, если он при виде тебя сатанеет… Чем ты ему так досадил?

– Понятия не имею.

– Спасибо, что предупредил. Можешь незаметно исчезнуть.

– С большим удовольствием.

– А мне надо идти к гостям.

Он вошел в дом, а я стал прогуливаться по дорожке, радуясь, что остался один. Надо хорошенько разобраться, как он относится к Полине Стоукер.

Надеюсь, вы не против вернуться к разговору, который происходил у нас с ним несколько минут назад, и внимательно вслушаться в ту его часть, которая касалась барышни Стоукер. Вас что-то удивило, так ведь?

Конечно, чтобы полностью осознать значение происходящего, вам надо было находиться рядом с нами и внимательно наблюдать за ним. Для меня лицо человека – открытая книга, а уж Чаффи я и вовсе вижу насквозь. Когда он заговорил о Полине, то стал похож на чучело лягушки, прозревшей свет небесной истины: физиономия густо-пунцовая, смущен до крайности. Из чего со всей очевидностью вытекало, что мой однокашник по уши втрескался. Быстро это у него получилось, что и говорить, ведь он знает предмет своего обожания всего несколько дней, но такой уж он у нас, Чаффи. Пылкий, порывистый, безоглядный. Вы только представьте его барышне, дальше все пойдет как по маслу.

Ну что ж, если так, меня это вполне устраивает. Бертрам Вустер никогда не был собакой на сене. По мне, так пусть Полина Стоукер флиртует с кем угодно, отвергнутый искатель от души пожелает ей счастья. К этому всегда приходишь по зрелом размышлении, вы и сами знаете. Страдаешь, мучаешься, и вдруг является спасительная мысль, что все к лучшему, вы счастливо отделались. Я по-прежнему считал Полину красавицей, каких мало, но от огня, который вдохновил меня в тот вечер в «Плазе» бросить сердце к ее ногам, не осталось ни искры.

Анализируя эту перемену в собственных чувствах, если, конечно, слово «анализ» здесь применимо, я пришел к заключению, что всему виной ее неуемная энергия. Конечно, хороша, глаз от нее не оторвешь, но есть серьезный недостаток: она из тех обожающих спорт девушек, которые непременно хотят, чтобы вы проплыли с ними милю-другую перед завтраком, а после обеда, когда у вас сладко слипаются глаза, тащат вас поиграть в теннис, сетов эдак пять-шесть для разминки. Прозрев, я понял, что на роль миссис Бертрам Вустер мне нужно что-то потише и поспокойнее, в духе Джанет Гейнор.

Но в случае с Чаффи эти недостатки обращаются в величайшие достоинства. Понимаете, он и сам помешан на спорте – что на лошади скакать, что плавать, стрелять, что лис травить, оглашая окрестности дикими воплями, словом, он в вечном, неугомонном движении. Он и эта барышня П. Стоукер буквально созданы друг для друга, и если я хоть как-то могу содействовать их сближению, я должен буквально вывернуться наизнанку.

И потому, когда увидел, что Полина вышла из дому и направляется ко мне с явной целью обменяться верительными грамотами, восстановить разорванные отношения и прочее, я не дал деру, а приветствовал ее жизнерадостным возгласом «Салют!» и позволил увлечь себя в укромную аллею, усаженную кустами рододендронов.

Теперь вы убедились, что мы, Вустеры, готовы на все, если надо помочь другу, потому что мне меньше всего на свете хотелось остаться наедине с этой девицей. Я, разумеется, опомнился после потрясения от встречи с ней, однако перспектива задушевного разговора тет-а-тет отнюдь не вдохновляла. Наши отношения были прерваны посредством почтового отправления, последний раз мы виделись еще женихом и невестой, так что сейчас мне было трудно выбрать правильный тон.

Однако мысль, что я могу замолвить словечко за старину Чаффи, воодушевила меня на подвиг, и мы уселись на простую деревенскую скамью, готовясь приступить к повестке дня.

– Никак не ожидала увидеть тебя здесь, Берти, – начала разговор она. – Что ты делаешь в этих краях?

– Я на время удалился от света, – объяснил я, радуясь, что обмен первыми репликами носит вполне светский, как я бы определил, характер. – Мне нужно было найти тихое место, где никто бы не мешал играть на банджо, вот я и снял этот коттедж.

– Какой коттедж?

– Я живу в коттедже на берегу.

– Ты, я думаю, удивился, когда увидел меня.

– Еще бы.

– Но не слишком обрадовался, верно?

– Ну что ты, тебе я всегда рад, но одно дело ты, и совсем другое – твой папенька и старый хрыч Глоссоп…

– Он вроде бы тоже не питает к тебе теплых чувств. А что, Берти, ты в самом деле держишь у себя в спальне столько кошек?

Я слегка ощетинился.

– Да, в моей спальне действительно были кошки в тот день, но инцидент, на который ты намекнула, был пересказан тебе в искаженном…

– Бог с ними, с кошками, это все чепуха, забудем. Но видел бы ты папину физиономию, когда ему рассказывали эту историю. Кстати, о папиной физиономии: если бы я сейчас увидела ее, то померла бы со смеху.

Вот этого мне сроду не понять. Бог свидетель, я не обделен чувством юмора, но физиономия Дж. Уошберна Стоукера никогда не вызывала у меня желания хотя бы кисло усмехнуться. Внешность у него самая злодейская, здоровенный, кряжистый, глазки буравят вас насквозь, именно так я представляю себе средневекового пирата. Какой там смех, у меня в его присутствии язык прилипает к гортани.

– Я о том, что если бы он сейчас вдруг вынырнул из-за поворота и увидел, что мы тут воркуем как два голубка. Он уверен, что я все еще влюблена в тебя.

– Не может быть!

– Честное слово.

– Но как же, черт возьми…

– Поверь, это святая правда. Он разыгрывает из себя сурового викторианского отца, который разлучил юных любовников и теперь должен проявлять неусыпную бдительность, чтобы помешать их воссоединению. Знал бы он, как ты был счастлив, когда получил мое письмо.

– Ну что ты такое говоришь!

– Берти, не надо кривить душой. Ты же просто ликовал, признайся.

– Я бы этого не сказал.

– И не говори. Мамочка и так все знает.

– Ну, знаешь, это просто черт знает что такое. Не понимаю, почему ты так считаешь. Я всегда восхищался твоими необыкновенными достоинствами.

– Как-как ты сказал? Слушай, откуда ты набрался таких выражений?

– В основном от Дживса. Он был мой камердинер. И у него был феноменальный запас слов.

– Ты говоришь «был»? Он что же, умер? Или спился с круга и растерял свой запас слов?

– Нет, он от меня ушел. Не вынес моей игры на банджо. Слух об этом распространился в свете, и теперь он служит у Чаффи.

– А кто это?

– Лорд Чаффнел.

– Вот как?

Мы оба умолкли. Она сидела и слушала, как ссорятся в ветвях близрастущего дерева две птицы. Потом спросила:

– Ты давно знаешь лорда Чаффнела?

– Да лет сто.

– И вы с ним близкие друзья?

– Ближе не бывает.

– Отлично. Я на это надеялась. Мне хочется поговорить с тобой о нем. Берти, я могу тебе довериться?

– Еще бы.

– Я была в этом уверена. Как славно встретиться с бывшим женихом. Когда разрываешь помолвку, остается столько…

– Нет-нет, ты не должна чувствовать никакой вины, – горячо заверил я ее.

– Да я не о том, дурачок, я хотела сказать: чувствуешь к человеку братскую нежность.

– Ах вот как! Ты, стало быть, относишься ко мне как к брату.

– Ну да. И хочу, чтобы ты сейчас считал меня своей сестрой. Расскажи мне о Мармадьюке.

– Это еще кто такой?

– Лорд Чаффнел, балда.

– Так его зовут Мармадьюк? Ну и ну! Вот это да! Верно говорят, что человек не знает, как живет остальная половина человечества. Мармадьюк!

И я покатился со смеху. От смеха у меня даже слезы выступили на глазах.

– То-то, я помню, он в школе вечно темнил и пудрил нам мозги по поводу своего имени.

Она рассердилась:

– Очень красивое имя!

Я бросил на нее искоса острый взгляд. Нет, тут что-то неладно. Чтобы девушка просто так, без глубоких на то причин сочла имя «Мармадьюк» красивым? И конечно же, глаза у нее сверкали, и кожный покров был приятного алого цвета.

– О-ля-ля! – сказал я. – Э-ге-ге! Те-те-те! Тю-тю-тю!

– Ну и что такого? – с вызовом вскинулась она. – Нечего разыгрывать из себя Шерлока Холмса. Я и не собираюсь ничего скрывать. Как раз хотела рассказать тебе.

– Ты любишь этого… ха-ха-ха!.. прости, ради бога… этого, как его, Мармадьюка?

– Да, безумно люблю.

– Великолепно! Если ты и в самом деле…

– У него так дивно вьются волосы на затылке, тебе нравится?

– Только этого мне не хватало – разглядывать его затылок. Однако если, как я только что пытался сказать, если ты и в самом деле говоришь правду, приготовься: я сообщу тебе радостную весть. Мне в наблюдательности не откажешь, и когда я заметил во время нашей беседы, что глаза у старины Чаффи становятся мечтательными, как у коровы, стоит ему произнести твое имя, то сразу понял: он по уши в тебя влюблен.

Она с досадой дернула плечиком и довольно злобно прихлопнула точеной ножкой проползающую мимо уховертку.

– Да знаю я, дурья ты башка. Неужели, по-твоему, девушка о таком не догадается!

Ее слова привели меня в полное замешательство.

– Но если он любит тебя, а ты любишь его, чего тебе еще желать? Не понимаю.

– Что же тут не понимать? Он, конечно, в меня влюблен, это ясно, однако молчит как рыба.

– Не объясняется тебе в любви?

– Хоть убей.

– Ну что ж, и правильно. Ты сама понимаешь, в таких делах требуется деликатность, нельзя нарушать правила хорошего тона. Естественно, он пока ничего тебе не говорит. Не надо торопить человека. Он и знаком-то с тобой всего пять дней.

– Знаешь, мне иногда кажется, что я его знаю целую вечность, еще с тех пор, как он был вавилонский царь, а я – христианка-раба.

– Почему тебе так кажется?

– Кажется – и все.

– Тебе виднее. Хотя, на мой взгляд, очень сомнительно. Однако какую роль ты отводишь в этой истории мне?

– Ну как же, ты его друг. Мог бы ему намекнуть. Сказать, что не надо демонстрировать показное безразличие…

– Это не безразличие, а душевная тонкость. Я тебе только что объяснил: у нас, мужчин, свои представления о том, как следует действовать в подобных случаях. Мы можем влюбиться с первого взгляда, но достоинство требует, чтобы мы осадили себя. Мы – рыцари до мозга костей, мы безупречные джентльмены, мы понимаем, что нельзя кидаться за девушкой сломя голову, будто пассажир, который хочет съесть в вокзальном ресторане тарелку супа. Мы…

– Полная чепуха. Ты сделал мне предложение через две недели после знакомства.

– Совсем другое дело. В моих жилах течет пламенная кровь Вустеров.

– Не вижу никакой…

– Что ж ты остановилась? Продолжай, я тебя слушаю.

Но она глядела мимо меня на что-то, что находилось на юго-востоке; я повернул голову и понял, что мы не одни.

В позе почтительного уважения за моей спиной стоял Дживс, и на его аристократических чертах играло солнце.