Kitabı oku: «Это злая разумная опухоль», sayfa 5

На самом деле хорошего человека можно остановить
(Блог, 7 сентября 2016 года)

Точнее, если ближе к сегодняшней теме, хорошую женщину. Оказывается, что это даже не сложно: требуется только телефон или электронная почта и определенного рода позорная трусость.

Процитирую Сизиф, которую представил в предыдущем своем посте:

«И снова здравствуйте, Питер.

Я с удовольствием прочитала пост в Вашем блоге, но, слава богу, не предложила его для чтения своему классу. Как оказалось, Сизиф из меня никакой, и, прежде чем мы успели приступить к изучению романа, кто-то из родителей написал директору электронное письмо, а еще один позвонил ему (со мной ни тот ни другой не общались) – оба были возмущены тем, что в школе проходят роман, некогда содержавший подобную лексику. Я сказала начальнику, совершенно, кстати, здравому человеку, отозвать собак. Если такая большая проблема возникла еще до того, как мы прочитали хоть одну отредактированную страницу, значит, потом случилась бы катастрофа. В будущем мы с ними прочитаем ваш рассказ „Посол“. А что до детей, которые начали читать роман самостоятельно, то они были сильно разочарованы и спрашивают, нельзя ли им будет как-нибудь обсудить с Вами книгу по скайпу.

Спасибо, что Вы хотя бы откликнулись. Жаль, что все так обернулось; говоря словами Курта Воннегута, такие дела».

Так что недостаточно быть хорошей учительницей. Недостаточно быть неординарной учительницей. Недостаточно даже быть сговорчивой учительницей, настолько преданной своему делу, что она связалась со мной и заручилась моим согласием на поступок, который мы оба считаем совершенно гнусным, но который она готова была совершить для того, чтобы ученики получили доступ к новым идеям и новым способам мышления. Недостаточно принять позу и порезать прозу, и раздвинуть ягодицы в попытке задобрить эти орущие, бешеные плотские инкарнации эффекта Даннинга-Крюгера. Они не желают быть задобрены.

Недостаточно отрезать книге срамные места. То, что у книги такие места вообще были, – уже само по себе преступление.

Нам не известны имена подавших жалобы; они отважно нанесли удары под покровом анонимности. Название школы, где творится этот цирк, я знаю, но, если упомяну его здесь, учительницу уволят. Мне кажется любопытным, что те, кто так переполнен ханжеским гневом, так бесконечно уверен в собственной благодетельности, настолько боятся внимания. Разве они не исполняют Божью волю? Разве не должны они гордиться делом рук своих?

Как ни странно, эти люди не любят быть на виду.

В конце концов, все это, скорее всего, неважно. Это ведь не единичный случай; он произошел в сердце страны, где взрослые чаще верят в ангелов, чем принимают эволюцию, страны, где – в соревновании за власть над полушарием – оранжевый демагог с нулевым самоконтролем в который раз сравнялся в популярности с корпоративным лакеем, радостно поддерживающим военных преступников. Проблема не в одном разгневанном родителе, не в одной школе и не в одном округе. Проблема – во всей ебаной стране. Проблема – в людях.

Назвать имена в одном конкретном случае – даже если бы это действительно принесло больше пользы, чем вреда, – было бы все равно что сковырнуть одну болячку и надеяться, что вылечил оспу.

Однако вот они – делают все, что могут, в центре этого говношторма: Сизиф и все, подобные ей. Сегодня она проиграла битву, но я знаю этот тип людей.

Война продолжается.

Ответный огонь
(Блог, 11 июля 2016 года)

Уже как минимум три года – а скорее всего, и дольше – я ковырял перманентно незаконченный пост для блога, в котором пытался применить экономический подход к убийствам, совершаемым копами. Я его так и не выложил, по причинам, которые станут очевидны, когда я обрисую его суть. Основной постулат в том, что традиционные попытки исправить поведение полицейских обречены на провал по двум причинам:

1. Плата (для копа) за расстрел на улице среднестатистического чернокожего невысока; и

2. Плата за то, что ты не покрыл своего приятеля, когда он расстрелял кого-то на улице, высока.

Не думаю, что это какие-то особенно спорные заявления. Мы все знаем, как редко полицейских отдают под суд, даже когда есть видеозаписи того, как они душат человека до смерти или стреляют ему в спину. Поразительно высокая частота «отказа» нагрудных камер во время дежурств – уже не новость. Когда ты привык к подобной неуязвимости, почему бы не позволить себе немножко пострелять по мишеням, если вдруг захотелось?

Также ни для кого не является новостью и Синяя стена молчания. Очень сложно заставить копа пойти против сослуживцев, потому что жизнь может зависеть от того, поддержит ли его напарник в критический момент. Прослывешь стукачом – и подкрепление может отвернуться как раз на те жизненно важные полсекунды, когда в тебя будет целиться кто-то по-настоящему опасный. (Однажды я сравнил взаимодействие граждан и полиции с отношением к змеям: 95 % из них могут быть безвредными, но все равно неплохой идеей будет, отправляясь в пустыню, захватить с собой антитоксин. Нет, сказал человек, с которым я разговаривал, копы хуже: в случае со змеями неядовитые 95 %, по крайней мере, не покрывают остальные пять, как могут.)

Итак: плата за убийство невысока. Плата за сдачу убийцы высока. Такова экономика сериала «Убойный отдел». Сдается мне, что единственный способ переломить текущую ситуацию – изменить экономические издержки. Например, что, если увеличить плату за то, что ты не сдаешь плохого копа? Что, если каждый раз, когда ты не выдаешь убийцу с жетоном, твои собственные шансы на выживание будут значительно уменьшаться?

Что, если мы начнем стрелять в ответ?

Не в виновного копа, конечно. К тому времени как все об этом узнают, он будет слишком хорошо защищен, слишком бдителен. Но что, если в отместку за каждого полицейского, которому сошло с рук убийство, в определенном радиусе – скажем, 200 миль – будет застрелен другой, случайный коп? Неважно, что он невиновен. На самом деле, в его невиновности и кроется весь смысл: заставить неядовитые 95 % перестать покрывать тех немногочисленных «паршивых овец», в которых, как нам постоянно говорят, и состоит суть проблемы. Задрать цену круговой поруки достаточно высоко, чтобы эти 95 % хорошенько задумались. Простая экономика.

Конечно, это никакая не справедливость: вы убьете невинного человека. Но мы давно миновали рубеж, за которым справедливость имела какое-то значение. Не видно никакой справедливости в количестве людей, которых полицейские расстреливают на регулярной основе (см.: killedbypolice.net). Очень мало справедливости в статистических данных, согласно которым в среднем на территории США шанс невооруженного чернокожего быть застреленным копами в 3,5 раза выше, чем у невооруженного белого (а в некоторых уголках этой благословенной страны – и в 20 раз выше)³⁶. Если кто-то скажет вам, что вы должны вести себя вежливо, уважительно и, главное, неагрессивно, он либо уже занял сторону (подсказка: не вашу), либо выпил примерно десять литров «Кулэйда».

Когда дело доходит до теории игр, «око за око» остается наиболее эффективной стратегией.

Я так и не выложил тот пост. Даже не закончил его. Главным образом потому, что решение казалось чересчур наивным и примитивным. В мире радуг и единорожиков копы могли бы сложить два и два, понять, что убийства невооруженных чернокожих навлекают опасность на них самих, и прекратить свои злодейства – но, если бы мы жили в мире радуг и единорожиков, копы вообще не убивали бы безнаказанно. В нашем же мире гораздо более вероятным кажется, что все только обострится, что полицейские силы по всем США – и так милитаризированным по самое не могу – переключатся в режим осады и будут считать вдвойне оправданной стрельбу по каждой тени (по крайней мере, по тем из них, что темнее). Они скорее всю чертову страну переведут на военное положение, чем отступят и потеряют лицо.

Не помогало и то, что я знавал очень приличных людей, которые, так уж получилось, были копами – один ликвидировал последствия одиннадцатого сентября, другой даже читал мои книги и пишет свои – и хотя это ни на йоту не изменило бы логику аргументации, но случайное убийство – все равно не та судьба, которую я пожелал бы хорошим людям. Ведь, если подумать, это всего лишь фантазии, какие бы я ни находил им оправдания в экономике и теории игр. Они родились у меня в нутре, а не в неокортексе. Каждый раз, когда я читаю об очередном Филандо Кастиле или Олтоне Стерлинге, мне самому хочется начать швыряться бомбами. (Мое величайшее разочарование в Брюсе Кокберне случилось, когда он сдал назад после «If I Had A Rocket Launcher».)

Я хочу, чтобы эти мудаки платили по счетам, и знаю, что этому не бывать.

О, возможно, убийц нынешнего месяца ожидают трудные времена – общедоступные доказательства этих преступлений оказались настолько неопровержимыми, что у политиков не было никакой возможности замести их под ковер. Однако вирусное видео произошедшего убийства не отправило в тюрьму убийц Эрика Гарнера.³⁷ Никого официально не обвинили в убийстве Сандры Блэнд. Убийца Сэмюэла Дю Бозе хотя бы ожидает суда,³⁸ но, учитывая историю подобных разбирательств, идущую аж от Родни Кинга, я не надеюсь на приговор. А ведь эти жертвы – счастливчики, им «повезло» быть застреленными на камеру. А как же те куда более многочисленные люди, смерти которых произошли вне поля зрения объектива, чьи убийцы спокойно могут выдумать любую правдоподобную историю, не опасаясь противоречий или внимания судебной системы, которая непостижимым образом продолжает считать слова офицера полиции заслуживающими доверия?

Их продолжают убивать. А мы продолжаем рвать одежды на груди и направлять им наши мысли и молитвы, но стоит им перекрыть дорогу, или остановить парад, или проявить хоть частичку гнева, который совершенно оправдан, мы сразу сдаем назад и заявляем им, что с таким подходом они ничего не добьются. Мы повторяем одни и те же никчемные цитаты из Мартина Лютера Кинга о добродетели ненасилия, о мире как единственном способе достичь «понимания» и «братства» – как будто людям, которые наводят на них прицелы, на все это не насрать. Мы говорим им быть терпеливыми, позволить системе работать, потому что теперь у нас есть доказательства, все видели их на YouTube, на этот раз блядским копам не уйти безнаказанными – а те уходят. Раз за разом. Копы уходят безнаказанными.

И с чего чернокожее население должно беспокоиться, что испортит с нами отношения? С чего они должны давать нам очередной шанс выразить наше общее горе и глубочайшие соболезнования, только чтобы мы стали грозить им пальчиком в ту же секунду, как они создадут нам неудобства?³⁹ С чего им, спустя четверть века после Родни Кинга, верить, что все пойдет иначе в следующий раз, или в следующий, или в тот, что после него?

Что им еще осталось, кроме как вышибать клин клином?

Вот из чего родились мои фантазии на тему теории игр: не из какого-то рационального пошагового многомерного анализа, а из сочувственной ярости. И пусть я мог бы провести подобный анализ и прийти к тем же результатам; неважно, насколько рационально была бы сформулирована моя аргументация, неважно даже, скольких из вас она бы убедила, – все равно я всего лишь соорудил бы остроумное оправдание для того, чтобы спустить с цепи свой мозговой ствол. Я пытаюсь быть выше подобных вещей.

Но от этого мое затянувшееся молчание не казалось меньшим предательством какого-то принципа, который я никак не могу сформулировать.

Короче, я не выложил тот пост. А теперь мой сценарий все равно был реализован: пять копов мертвы, еще шестеро в критическом состоянии. Все, насколько мы знаем, невинны (хотя, будь они гражданскими с черной кожей, я уверен, что на Fox News уже указывали бы, что они были отнюдь не ангелами…) Все застрелены в отместку за убийства чернокожих, за грехи собратьев.

Единственное отклонение от моего сценария в том, что стрелявший живым не ушел. Его взорвали, использовав робота, который нес бомбу на руке, как будто пиццу доставлял.

Последствия стандартны. Народ «сплачивается». Пасторы и политики призывают к спокойствию. фейсбук, точно лишаем, порастает все теми же кингизмами и гандизмами. Все выражают поддержку сотрудникам полиции Далласа, которыми руководит чернокожий, превративший, судя по отзывам, свое управление в образец прогрессивной охраны порядка⁴⁰ и, возможно, худшую мишень, какую мог выбрать Мика Джонсон. (Хотя стоит упомянуть, что этот самый прогрессивный начальник и эта самая прогрессивная охрана порядка, похоже, весьма непопулярны у рядовых сотрудников далласской полиции.) Как обычно, все это, видимо, не оказало никакого влияния на склонность отдельных копов стрелять в людей, а потом лгать об этом – например, в случаях с Альвой Бразилом⁴¹ и Делроном Смоллом⁴² (ну правда, господи Иисусе – можно было ожидать, что к нынешнему времени они притормозят со стрельбой хотя бы из-за того, как в этом свете выглядят, если уж не по другим причинам). Пока что ничего нового.

Вот только то там, то здесь по всем Соединенным Штатам другие люди начинают угрожать копам возмездием. Было и несколько⁴³ случаев настоящей стрельбы⁴⁴. Нападавших можно назвать подражателями. А может, лучшим определением будет «вдохновленные мстители».

Мика Джонсон становится примером.

Так что теперь? Неужели мы наконец-то достигли критической массы? Это кучка отдельных случаев или начало цепной реакции? Может, мы добрались до точки невозврата, и жизни черных станут достаточно важны, чтобы те начали открывать ответный огонь? Учитывая статистику, кто из вас станет винить их, если они так и поступят?

Что до меня, то я еще более рад, что не выложил в блог тот пост. По крайней мере, никто не сможет свалить на меня вину за события прошлых дней. (Не смейтесь – после моего поста о сожжении Трампом Америки как минимум один давний фэн полностью отрекся от меня из-за того, что я «пускаю его в расход», как будто мои размышления могут оказать хоть малейшее воздействие на политические события в США. Некоторые люди серьезно переоценивают мое влияние на мировую сцену.)

Я понятия не имею, что ждет нас дальше. И не уверен, что хочу иметь.

Я знаю только одно: если мы наконец-то, долгое время спустя, начинаем пожинать бурю – никто не может сказать, что она взялась из ниоткуда.

Дельфиний язык
(Блог, 6 декабря 2016 года)

Так общаются с инопланетным разумом: его пытают и продолжают пытать, пока не научатся отличать слова от воплей.⁴⁵

«Ложная слепота»

Хотите – верьте, хотите – нет, но приведенная выше цитата была вдохновлена кое-какими реальными исследованиями, касавшимися языка и дельфинов.

Честно говоря, источник вдохновения был несколько менее гротескным: исследователи научили пару дельфинов реагировать на конкретные стимулы (видишь красный круг – нажми носом желтую кнопку, и все такое прочее), потом рассадили их по разным бассейнам, но все равно позволяли общаться друг с другом. Покажи стимул одному, а панель помести в бассейн к другому. Дай им поговорить. Если дельфин в бассейне с панелью поплывет и нажмет верную кнопку, можно будет заключить, что они обменялись информацией устно: сделать вывод о наличии языка. Более того – ты запишешь звуки, содержащие в себе эту информацию, а значит, сделаешь первый шаг к пониманию вышеупомянутого языка.

Насколько я помню, ученые вознаграждали верные реакции рыбным лакомством. Ученые из «Ложной слепоты» не знали, чем вознаградить своих пленных Чужих, – они не знали даже, чем проклятые твари питаются, – поэтому взяли кнут вместо пряника и за неверные реакции облучали шифровиков микроволнами, причинявшими им боль. Это было драматичнее и больше соответствовало тревожному нигилистическому духу книги. Однако принцип оставался тем же: задай одному существу вопрос, заставь другого на него ответить, проанализируй информацию, которой они обменялись, чтобы дать этот ответ.

Я забыл, прошли в итоге те дельфины испытание на речь или нет. Полагаю, что прошли – провальный эксперимент вряд ли попал бы в передачу о невероятном уме дельфинов – но если так, разве за прошедшее время мы не продвинулись бы дальше? Не должны ли мы знать как минимум те дельфиньи слова, которые значат «красный круг» и «желтая кнопка», и (раз уж мы говорим о дельфинах) «случайный беспорядочный секс»? Почему же в то время как дельфины, похоже, способны запомнить приличное количество наших слов – мы пока что не сумели обучиться ни единому их слову?

Я всегда велся на истории про дельфинов-как-братьев-по-разуму. Именно это и привело меня к изучению морских млекопитающих. Один из самых первых моих рассказов – написанный еще в старшей школе – повествовал об ученом, который живет во все более фундаменталистском обществе, борясь с сокращением финансирования и враждебным отношением к его попыткам расшифровать язык дельфинов, потому что сама концепция нечеловеческого разума считается кощунственной. (В конце концов исследования закрывают, его стремление поговорить с дельфинами кончается ничем – однако в последней сцене его дельфины в аквариуме тихо беседуют на своем языке. Они, видите ли, решили не демонстрировать свою разумность. Они знают, так для них будет лучше.)

Так вот. Я посмотрел все выпуски Nova, проглотил все неврологические аргументы в пользу разумности дельфинов (Мозги Tursiops на 20 % больше наших! У их неокортексов более высокая складчатость и больше площадь поверхности!) Я читал книги Джона Лилли, принял его утверждения, что у дельфинов есть «дискретный язык», следил за его экспериментами, финансировавшимися флотом, во время которых люди плескались, погруженные по пояс, в специальных человеческо-дельфиньих обиталищах.

К тому времени как я начал свою магистерскую диссертацию (о морских свиньях – более тупых кузинах афалин), я сделался значительно скептичнее. Десятилетия исследований не привели ни к каким прорывам. Лилли полностью съехал с катушек и почти все свое время проводил, глотая кислоту в камерах сенсорной депривации и утверждая, что инопланетяне из «Галактического контроля совпадений» устраивают ему автокатастрофы. Даже научная фантастика охладевала к этой идее: в тех немногих книгах, где все еще фигурировали разумные дельфины («Кашалот» Фостера, серия о Возвышении Брина), они были искусственно усовершенствованными, а не природными гениями, которыми мы их когда-то считали.

Не думайте, мы не забывали, что китообразные все равно чертовски умны. Некоторые стратегии косаток по добыче корма – проявления тактической гениальности; дельфины успешно усваивают основы языка, если их обучать. С другой стороны, на это же способны и морские львы – а тот факт, что тебя можно обучить использованию орудия в неволе, еще не значит, что твой вид уже изобрел это орудие самостоятельно. Большая площадь поверхности дельфиньего неокортекса не выглядела настолько сверхчеловеческой, если учитывать, что плотность нейронов там была ниже, чем у нас, говорящих обезьян.

Поэтому я окончил аспирантуру, разуверившись в идее того, что дельфины – наши морские братья по разуму. Они были умны, но не настолько умны. Они могли выучить язык, но своего у них не было. И хотя я продолжал верить, что мы, ублюдки самодовольные, сплошь и рядом недооцениваем когнитивные способности других видов, но скрепя сердце согласился, что мы, видимо, до сих пор умнейшие ребята в городе. Это вызывало тоску – особенно если вспомнить, насколько чертовски тупыми мы выглядим бо́льшую часть времени, – но на это указывали данные. (Я даже написал еще один рассказ⁴⁶ о языке китообразных – более компетентный и гораздо более циничный – в котором мы в конце концов разобрались в языке косаток, только чтобы обнаружить, что они – совершеннейшие говнюки, которые построили свое общество на детском рабстве и с радостью готовы были продать своих детишек ванкуверскому Аквариуму за выгодную цену.)

Но теперь. Теперь Вячеслав Рябов – в журнале «Научно-технические ведомости СПбГПУ. Физико-математические науки» – утверждает, что язык у дельфинов все-таки есть.⁴⁷ Он говорит, что они общаются сентенциями длиной до пяти, а возможно, и больше, слов. Научно-популярная пресса ухватилась за его статью⁴⁸ – а почему нет? Я не мог быть единственным, кто ждал такого открытия десятилетиями.

И теперь, когда это случилось, я верю не до конца.

Во-первых, это был неконтролируемый эксперимент. Никаких обученных дельфинов, реагирующих на сигналы, означающие «мяч», или «большой», или «зеленый». Рябов просто подслушивал пару необученных дельфинов – Яну и Яшу – болтавших в бетонном бассейне. Нам говорят, что дельфины прожили в этом бассейне двадцать лет и обладают «нормальным слухом». Нам не говорят, что значит «нормальный» и как это измеряется, однако бетон – акустический отражатель; нельзя не задаться вопросом, насколько в действительности «нормальны» условия, когда ты берешь существ, чья основная сенсорная модальность – это звук, и запираешь их в эхо-камере на два десятка лет.

Но оставим это; Рябов записал, как Яна и Яша обмениваются пятьюдесятью уникальными «некогерентными импульсами» в «пачках» до пяти импульсов каждая. Оба дельфина слушали друг друга не перебивая и не отвечали, пока другой не заканчивал говорить. Основываясь на этом, Рябов заключает, что «скорее всего, каждый импульс в пачках представляет собой слово разговорного языка дельфина, а пачка импульсов – это сентенция». Далее он сравнивает эти дельфиньи «слова» с их человеческими эквивалентами. (Прежде всего, слова дельфинов намного короче человеческих – примерно 0,25 мсек – поскольку более широкий диапазон воспринимаемых ими частот означает, что все фонемы «слова» могут быть навалены друг на друга и произнесены одновременно. Каждое слово, каким бы длинным оно ни было, может быть произнесено за время, уходящее у нас на один слог. Круто.)

Я нахожу это правдоподобным. Я совершенно не нахожу это убедительным. Во-первых, эти выводы не проходят тест «шифровика под пытками»: хотя импульсы и структурированы, невозможно узнать, какая информация на самом деле передается – и передается ли хоть какая-то. Если бы Яна стабильно совершала какое-то действие – скажем, опускалась на дно бассейна и тыкалась носом в сток – каждый раз, когда Яша издавал конкретную последовательность импульсов, было бы разумно предположить, что эта последовательность и спровоцировала действие, что это была своего рода просьба: «Чувиха, окажи-ка мне услугу и ткнись в эту решетку». Язык. Однако все, что у нас есть, – это два существа, поочередно обменивающиеся звуками, а дельфины далеко не единственные животные, которые на это способны. Если вы мне не верите – сгоняйте на YouTube и зацените беседующих кошек.

Никто не отрицает, что дельфины общаются друг с другом. На это способны многие виды. В природе полно животных, которые опознают друг друга по уникальному свисту, издают тревожные сигналы, особые для каждого вида хищников, используют специфические звуки, чтобы указать на источники пищи или предложить секс. У стад косаток есть собственные уникальные диалекты. Пчелы передают подробную информацию о том, как далеко и в каком направлении находится источник пищи, а также о ее качестве, виляя друг перед другом задами. Мир наполнен информационным обменом; однако это все не грамматика, не синтаксис. Это не язык. Из самого существования упорядоченных импульсов не следует того, что, по словам Рябова, из него следует.

Он подкрепляет свою точку зрения напоминаниями о всяческих крутых вещах, на которые способны дельфины: они могут изучить грамматику, если это будет нужно, они могут узнавать изображения на телеэкране (скажем, реагируя на трансляцию поданного дрессировщиком сигнала так же, как отреагировали бы, если бы дрессировщик был рядом во плоти). Но все его примеры позаимствованы из чужих исследований; в результатах Рябова нет ничего, что указывало бы на упорядоченный язык в том смысле, в каком мы понимаем этот термин, ничего, что «косвенно подтверждает предположение, что в естественном разговорном языке дельфина каждый НИ – это слово с определенным значением», как он это формулирует.

Признаю, трактовка манящая. Этот поочередный обмен звуками определенно походит на разговор. Можно даже предположить, что отсутствие связанного поведения – тот факт, что Яна так и не ткнулась носом в сток, что никто из них не нажимал на кнопки и не получал рыбу, – означает, что они говорили о чем-то, чего не было в их непосредственном окружении. Возможно, они обсуждали отвлеченные понятия. Нам не доказать, что это не так.

С другой стороны, о говорящих кошках с YouTube можно сказать то же самое.

Поэтому, по крайней мере пока, я вынужден отвернуться от заявления, что моя давняя подростковая мечта – вера, которая обусловила мою карьеру, – наконец-то подтверждена. Возможно, Рябов что-то и нащупал, но одной только возможности мало. Это печальное следствие принципа эмпиризма: чем больше ты хочешь, чтобы что-то оказалось правдой, тем меньше ты можешь себе позволить в это верить.

Но еще не все потеряно. Возьмем, к примеру, обыкновенных гринд. Они никогда не были в шорт-листе собратьев человека по уму – флот любил использовать их для разминирования, однако они никогда не получали того внимания, которое доставалось афалинам и косаткам, – тем не менее всего пару лет назад мы узнали, что у них в неокортексах почти в два раза больше нейронов, чем у нас.

Возможно, мы просто приглядывались не к тому виду.