Игрывыгры

– Не понял.

– Ну, если перевернуть фразу, поменяв женщин и мужчин. Получилось бы: «Мужчине можно быть любым. Женщины все равно оценят его по достоинству, каким бы ни было это достоинство».

Смех в полный голос заставил улыбнуться и Михаила, хотя ничего остроумного в переводе разговора в нижнюю плоскость не было.

Жанна вдруг посерьезнела.

– Вы женаты?

Вот и произнесено долго и старательно обходимое. Пора, наокнец, расставить все галочки над имеющимися и-краткими.

– Да.

– Она ждет сейчас?

Прежде чем ответить, Михаил долго смотрел в одну точку, в которой Жанна ничего любопытного и глубокомысленного не видела.

– Я думаю, она меня похоронила.

– Вот как? – Собеседница не стала влезать в подробности и в образовавшейся тишине вновь подлила в свой бокал. А Михаил, по ее примеру, в свой.

– За жизнь! – провозгласил он тост.

– За надежду! – прибавила Жанна.

После того как звонко чокнулись, она вновь только пригубила, наблюдая, как содержимое второй емкости исчезает в закаленных недрах.

– Вы где работаете? – начала Жанна новую тему.

– В типографии.

– Кем?

Настырная.

– Печатником.

– И что же, мечтали именно об этом?

Умные глазки жгли самолюбие, как адова сковорода ляжки грешников. Обидно, что в отношении Михаила правда была бы на стороне сковородок, но всей правды жизни юному созданию знать пока необязательно. Или рискнуть? Нужно же выговориться, а ничего лучше случайного собеседника, которого вряд ли еще увидишь, не придумать. Можно сказать, повезло.

– Понимаешь, девочка, – снисходительно и печально вымолвил Михаил, принимая в руки бокал и сквозь него глядя на партнершу по приятному времяпровождению. – Если мечта не сбывается, ее уценивают. С возрастом уценки происходят все чаще, мечты мельчают и постепенно принимают форму того, чего удалось добиться. Достигнутый компромисс называется счастьем.

Бокал дзинькнул двумястами граммами радости о стоявшее на столе белое полусладкое.

– За счастье! – прискорбно произнес Михаил и, скривившись, выпил.

– И это вы называете счастьем? – Жанна осторожно взяла его за руку, нежные пальчики погладили трудовую ладонь. – Сколько вам лет, Михаил?

Ее взгляд скользнул по безымянному пальцу с отсутствующим кольцом. Михаилу стало немного стыдно, но пусть будет, как будет. Положимся на течение жизни и волю случая – куда выведет. Ведь куда-то выведет?

– Сорок пять, – хмуро ответил он. – А тебе?

– Двадцать.

– Совсем девчонка.

– Не скажите. Некоторые утверждают, что уже старуха. Вам, мужикам, в этом плане – раздолье, с возрастом только дорожаете. У нас наоборот. По-моему, такое положение вещей жутко несправедливо по отношению к нам. Мы, женщины, быстро теряем красоту и, мгновенно вслед за тем, вашу любовь.

– Неправда.

– Тогда представим, что прошло лет, скажем, дцать. Вот перед вами будущая я: страшная, толстая, обвисшая, морщинистая… А вы – по-прежнему поджарый красавчик и соблазнитель.

– Глупости.

– Я говорю – допустим. Ведь бывает?

Михаил вздохнул.

– Бывает.

– Вот. – Жанна понизила голос. – Я на такого с вожделением смотреть буду, а вы на ту меня, – ее руки обрисовали вокруг собственной талии нечто невразумительное, – уже нет. На ту меня вы вообще смотреть не будете.

– Неправда.

Вспомнилась округлившаяся с годами Наташа, ничуть не растерявшая чувственной привлекательности и способностей увлечь в чудесный мир удовольствий. Жена и сейчас оставалась единственной женщиной, которая ему нужна. Которую он по-настоящему хотел душой и телом. Которая была для него всем.

Черт возьми. А он в нелепом халате сидит с мелковозрастной озорницей, да еще всякие мысли в отношении нее допускает.

– Неправда, – повторил он уверенно. – Буду.

– Что будете? Только смотреть? – съехидничала Жанна.

– Все буду, – отшил он общефилософские нападки, перешедшие в частности. – И смотреть, и не смотреть. И жадно пользоваться имеющимся достоинством. Но с одним условием. Если именно ты будешь тем единственным человеком, который мне необходим в этой жизни.

– Имеете в виду… Вы верите в любовь? – На него раскрылись два ярких цветка ресниц.

– Мало того. Я влюблен.

– В кого? В ту, от которой сбежали без штанов?

– Нет. Ты удивишься, но – в жену.

– Серьезный случай. – Шутливо покачав головой, Жанна привстала и снова налила в бокалы. – Тогда – за любовь?

– За любовь! – с радостью подхватил порядком повеселевший Михаил. Выговорившись, он нашел ответ для самого себя, и организм ощутил небывалый прилив сил.

– И все равно. – Отставив ополовиненный бокал, Жанна задумалась. – Не понимаю, почему обычно спиваются мужчины, а не женщины. Последнее было бы логичнее. Но нет, суетятся, чем-то себя занимают, руки не опускают. А мужики… Тьфу. Безвольные тюфяки, которых ломает случайный сквознячок из форточки. Если бы я не видела вас бегающим от погони в халате с чужого плеча… Как сказал Моруа: «Старость начинается в тот день, когда умирает отвага». Ненавижу слабаков, которые садятся на женскую шею и плачут, что жизнь не удалась, а сами ни на что не годны. Здорово, что вы не такой.

Михаил собрался с горечью признать, что он именно такой, уже много лет безвольный и слабохарактерный, уставший от пинков судьбы и не верящий в возможность большего… но в глазах почему-то поплыли мутные пятна, а язык отказался повиноваться. Мысль потерялась в дебрях других колючих мыслей, мгновенно выросших из ниоткуда, причем одновременно.

P. S.

Донесение №1:

Старт операции «Сорняк». Прошу не вмешиваться до оговоренного сигнала или особых обстоятельств. Тихоня.

Часть вторая

Когда дела идут хорошо, что-то должно случиться в самом ближайшем будущем. (Второй закон Чизxoлмa)

– Не терять из виду! Неимоверное количество сил вложено, задействовано столько людей и знакомств…

– Свобода выбора – жуткая штука. А если объект не догадается, каких шагов от него ждут? Вдруг придумает что-то свое?

– Этот? Шутишь?

– Скажешь, такого не бывает?

– Еще как бывает. Для того и следим.

– Значит, ты уверен, что он непременно выберет один из заготовленных вариантов?

– Зуб не дам. Если что-то пойдет вразрез с планом, по ходу подстроимся.

– Но план-то – примерный. Муть, жуть и чушь вперемешку. Цель не ясна. Даже направление не просматривается.

– И что? Работа такая.

Помолчали.

– Ему деваться некуда. И там, и дома мы его встретим.

– А если к кому-то из друзей подастся?

– Друзей у него в этом районе нет.

– Чтобы у пьющего человека в родном городе да где-то друзей не нашлось?!

– Досье говорит, что нет.

– А если на частнике умотает?

– Ты бы повез голого и без денег?

– Но все же? Всего не предусмотришь.

– Согласен. В таком случае переиграем события в другом порядке. Пусть сначала загремит в обезьянник.

– Интересно, кто заказчик.

– Может, как говаривал незабвенный предшественник на этой доходной стезе, тебе еще ключ от квартиры, где деньги лежат? Тихо! Приходит в себя.

1

Знакомый потолок. Не домашний. И не…

Еж твою каракатицу! Снова морг?! Михаил настолько резко поднял корпус и свесил ноги, что каталка под ним отъехала в сторону. Вокруг опять никого не было. Только рядом, на соседнем колесном столике, лежал труп. Настоящий. Бледный, противный, жуткий. А где-то неподалеку беседовали невидимые мужские голоса:

– Готово?

– Еще два за стенкой.

– Отлично. Заканчивай с этим. Я перекушу, потом теми займемся. Сейчас за почками приедут. Сколько нам сегодня перепадет?

– Погоди, скалькулирую. Три свежих жмура в хорошем состоянии, у каждого по…

Ноги хоть и затекли от неподвижности, но подняли Михаила быстрее, чем мощная пружина. Он спрыгнул и осторожно выглянул за дверь.

Никого. Разговор доносился из отгороженного тонкой стенкой соседнего помещения, а коридор был свободен.

Что за морг такой? Или не совсем морг? Или…

На большее, чем приватизированный морг на самоокупаемости или секретное отделение больницы, где ради изъятия органов убивают людей, воображения не хватило. Но и того, что привиделось, оказалось достаточно. На этот раз ничего, чтобы прикрыться, не нашлось, и Михаил как был, нагишом, бросился по коридору к знакомому окну. Когда оно со скрипом открылось, из боковых дверей выскочили среагировавшие на шум сотрудники.

От забрызганных кровью халатов засосало под ложечкой. Михаил сиганул наружу. В очередную ночь. Да, опять ночь. Невезуха. Хотя… как посмотреть. Появись он в нынешнем виде из окна некоего медицинского учреждения днем – далеко бы убежал?

Высота небольшая, но удар голых пяток о землю пронзил болью. Михаил отпрыгнул в свободную сторону и, прихрамывая, понесся вдаль.

Загрохотал приближающийся топот, гнались нескольких человек.

– Стой! По-хорошему говорим! Кто не проследил?! Уволю!

Преследователей не удивило, что труп сбежал. По спине пробежал нехороший холодок. Похоже, не все, кто обзаводился номерком на ноге, прибывали мертвыми, скажем так, на сто процентов. Здесь об этом знали.

Осознание жуткого будущего, к которому готовили Михаила, прибавило ему сил.

– Почему объект не в отключке, наркоза пожалели?! Денег не хватает?! По миру пущу! – неслось сзади. – Головы поснимаю! Из оплаты вычту!..

Главный крикун нещадно отставал, зато остальные старались. Особенно подстегнул материальный стимул.

В этом районе города Михаилу давно не доводилось бывать, он даже вспомнить не мог, что здесь было раньше. И некогда было вспоминать. Глаза видели несколько зданий неизвестного назначения, вокруг – нечто среднее между пустырем, заросшим и загаженным, и приусадебной территорией заведения, размеры которого пока трудно было определить. Ограды не было. Близлежащие темные корпуса казались заброшенными, туда вела аллея из деревьев. Несмотря на ночь и видимость заброшенности, навстречу попалось несколько человек. Работники сей небогоугодной конторы? Героев среди встречных не нашлось, все однотипно шарахнулись при виде несущегося вперед голого мужика, которого преследовали санитары. Машин на убитой гравийке не было, район пустовал. Ну и местечко.

Вроде бы центр, но по периметру – ни жилых домов, ни офисов, ни контор. Впереди ясно просматривалось заросшее колючками пространство. Голому его не пересечь. Под прикрытием темноты Михаил припустил в ближайшую тень от здания. Ночная тень скрывала лучше шапки-невидимки, но не от толпы преследователей. Хотелось спрятаться, залечь, отдышаться… Раздававшийся сзади топот гнал глупые мысли. Спасти могла только скорость. Ступни уже разбиты в кровь, полны заноз и ссадин. Не важно. Жить! За строениями в ноги бросилась перемежаемая кустами и деревьями зелень. Это обрадовало. За стеной древних лип пролегала дорога, ведущая из центра в частный сектор, она уже не относилась к логову живодеров.

Обочина вдруг выступила в роли магического круга: на чужой территории кровавые монстры то ли теряли силу, то ли должны были самоликвидироваться, то ли еще черт знает что (возможно, они боялись крестного знамения ордером на арест). Когда преследователи достигли лужи, где вчера Михаил помог девушке, они остановились. Не все. Один продолжил погоню. Наверное, полукровка, если продолжить сравнение с нечистью. Или алчность выиграла спор у инстинкта самосохранения.

Беглец и догоняющий миновали улочку, их окружили трущобы деревянных халуп и покосившегося штакетника. Из-за каждой оградки рвались с цепей обрадовавшиеся веселью псы. Окна пугали тьмой и скрытыми за ними возможными неприятностями, уличное освещение отсутствовало как явление. Отличная декорация для фильма ужасов. Натуру даже выбирать не надо, снимай любой дом с любого ракурса, и зритель ужаснется. Запах гнили и сгоревшего мяса на чьих-то вчерашних шашлыках добавляли натурализма. Путь оставался только вперед.

Злобно-восторженный лай усиливался, к ночной потехе подключились едва ли не все собаки города. Подгоняемый наступавшей на пятки погоней Михаил через пару кварталов выскочил в соседний район. Словно машину времени включили: из кровавой мистики девятнадцатого столетия – прямиком в цивилизацию века двадцать первого. Дорожки блестят помытой тротуарной плиткой, бордюры побелены, трава на газонах подстрижена. Под ногами идеальный асфальт.

Не цветные многоквартирные коробки привлекли взгляд, а то, что обрамляло путь. Слева – глухой забор чьей-то охраняемой территории. Справа высились недоразобранные строительные леса, они перекрывали проход между двумя фасадами зданий, находившихся на этапе отделки. Михаил нырнул туда, в могучую черноту тени.

Преследователь не отставал. Однако, здесь, в кромешной тьме, он лишился преимущества. Свет мощных ламп с улицы падал сзади, и хребты наваленных стройматериалов выглядели противотанковыми заграждениями: стены, доты, ямы, баррикады из чего-то вроде стальных ежей. Внутри мог спрятаться полк. Мотострелковый. Вместе с техникой и поддерживающей авиацией. Последняя, видимо, уже приземлилась, причем вертикально, чем произвела соответствующие разрушения.

Михаил втиснулся в одну из ниш и замер. Дрожащие пальцы подобрали с пола обрезок арматуры, сердце приняло грудную клетку за боксерскую грушу, внутри организма стало тесно до невыносимости. И жарко. И сухо. И больно.

Дальше не убежать, нет сил. Сейчас все решится.

Над буреломом застыло грозное пятно. Тень прислушивавшегося преследователя нависла почти над самой нишей. Она опасливо и сосредоточенно покачалась из стороны в сторону, но двинуться в неизвестность не решилась. Михаил задержал дыхание. Сознание проклинало предательские удары изнутри.

Незнакомец выбрал не рисковать. Отступив в полосу света, он чертыхнулся, тихий голос просипел:

– Ну, попадись еще… Выпотрошу. Обещаю.

Силуэт в освещенном проеме, похожий на изображение святого внутри сияющего нимба, исчез.

Нервы не железные, а организм иссяк и выдохся, как проколотый бурдюк с вином. Михаил разрешил себе выдохнуть и тут же упал в одышке, закашлявшись так, будто наглотался напалма. Сердце взрывалось. Гортань выжигалась горячей сухостью, забывшие о тренировках мышцы трещали, ныли и грозились лопнуть. Когда он последний раз так напрягался? Лет десять назад? А регулярно? Вообще двадцать, даже двадцать пять. В армии. С тех пор жил себе припеваючи, в ус не дул.

Пробил истерический смех, когда перед глазами возникла картинка с видом, как он поет и в ус дует. Колени постыдно дрожали. Одновременно хотелось смеяться и плакать.

Все. Все кончилось. Все кончилось хорошо. Нужно успокоиться и решить, что делать дальше. Как пробираться в свой район. И понять, что, вообще, происходит.

Сколько прошло времени с момента отключки – неизвестно. Судя по темноте и отсутствию людей под тусклым светом фонарей, уже поздняя ночь. Та же самая или следующая? Или… может быть, он долго пролежал в клинической смерти, если его опять доставили в морг?

Осторожное выглядывание убедило: рядом никого нет. Михаил направился в другую от морга сторону, продираясь через сваленные доски и буераки. Перед выходом на освещенное пространство он разорвал по шву подобранный пластиковый пакет с цветочками, полученное полотнище прикрыло бедра. Какая-никакая, а одежда. Ну, видимость одежды. Для начала сойдет. Придерживая псевдоодеяние руками, он двинулся вперед.

Перед глазами высилась знакомая по последнему воспоминанию элитная многоэтажка.

Домой отменяется. Сюда. Здесь расскажут, что случилось.

Михаил прятался от случайных прохожих между припаркованных машин или за деревья, короткие перебежки от одной тени к другой упорно вели его к цели. Хорошо, что ночь. Если бы тени были от солнца, а не от уставших от жизни фонарей, ему бы не поздоровилось. Еще триста метров. Еще сто. Еще пятьдесят…

2

У бордюра перед подъездом дремала та самая машина. Значит, Жанна дома.

Ждать, пока выйдет? А вдруг не одна? Вдруг испугается человека в наряде аборигена, вышедшего на тропу войны с отходами цивилизации? Крик поднимет. Лучше самому. Михаил выбрал момент, и его нелепая фигура, чья еще более нелепая тень от наддверной лампочки за несколько метров уменьшилась от бесконечности до незаметности, прокралась к видеодомофону. Номер квартиры… хорошо, что поговорили по этому поводу. Пик-пик-пик – три единицы. Вызов. Зуммер. И – блаженство. Сквозь металлическую решеточку на динамике прошелестело:

– Кто там?

– Жанна?

– Кто это?

– Прости, пожалуйста. Это… Михаил.

– Михаил?! – в голосе сквозило недоверие. – Ты жив?

От нахлынувших эмоций Жанна обратилась к нему на ты. В прошлый раз до этого, кажется, не дошло. Или…

На лбу стало липко от пота.

– Как видишь. – Михаил нервно помахал рукой в зрачок видеокамеры.

Теперь он сомневаться во всем. И в том, что было раньше, и сейчас, и вообще.

Голос из стального ящичка произнес:

– В призраков я не верю… Это действительно ты. Почему опять в таком виде? Снова амурная история, приключений не хватило?

– Я пришел по тому же поводу.

– В каком смысле?

– Узнать.

– Подожди… – Жанна отвлеклась на что-то, и через некоторое время раздалось желанное: – Поднимайся, поговорим здесь.

Ракета чудо-лифта вознесла, позволив не пересечься ни с кем из соседей. Тоже счастье. При виде Михаила они сподобились бы вызвать полицию или скорую психиатрическую помощь.

Жанна встретила его в открытых дверях. На ней был запахнут халатик, в котором ее благодеяниями недавно щеголял Михаил. Ножки погружены в пушистые тапочки. И никакой косметики. В глазах, направленных в его переносицу – испуг и любопытство.

– Ты же умер?

Он взял ее маленькую ручку в свою.

– Я столь бесплотен?

– А врачи диагностировали смерть.

Жанна посмотрела на исхлестанное ветками тело, в районе бедер завернутое в полиэтилен. Придерживаемые одной рукой, чтобы не свалиться, красочные цветочки радовали глаз, но не грели. Понятно, что не знай она Михаила раньше, близко бы к порогу не подпустила.

– Какие врачи? – Он запнулся и вскинул незанятую поддержкой «одежды» руку в останавливающем жесте: – Стоп. Можно по порядку, с того момента, как мы выпили за любовь, и я потерял сознание?

– Войди для начала, а то соседей всполошишь. – Сонная фигурка подалась в сторонку. – В такое время нормальные люди спать изволят.

– Прости. – Михаил резко понизил голос. – Ты одна?

С этого надо было начинать, но Михаилу в очередной раз повезло, в ответ так же тихо упало:

– Одна.

Дверь затворилась.

Когда кровоточащие ноги, вытертые о половичок, вделись в те же вчерашние тапки, глаза обежали квартиру. Ничего не изменилось. Михаила окружали прежние шик, блеск и окончательно согнавшая с себя сон красота по имени Жанна, сообщившая:

– Мы разговаривали, ты упал. Я решила, что ты перепил, и попыталась втащить тебя на диван, но у тебя остановилось сердце! Я вызвала «Скорую», врачи констатировали смерть.

– От чего?

– Сказали, отравление некачественным алкоголем.

– Некачественным? – Михаил покосился на кухонный шкафчик со злополучным питьем.

– Не смотри так, это стандартная формулировка, чтобы с анализами не возиться.

Глубокие глаза Жанны стали темными, она насупилась, сжавшиеся губы выглядели злобным оскалом. Даже красивые конусы под халатом, которыми недавно любовался взор, обратились в несущие смерть тараны.

– Ясно. – Последовавший за этим вздох показал собеседнице, что Михаил никакой не мститель, пришедший за кровью, а несчастный страдалец.

Личина монстра-убийцы, примененная Жанной в качестве защиты, сменилась жалостью:

– Слушай, если второй раз повторяется одно и то же… Может, у тебя аллергия на что-то? Например, на спиртное. Сейчас люди так питаются, что у каждого найдется какая-нибудь непереносимость.

– Болезни в моем организме уничтожены главным природным лекарством. Никаких аллергий. Тем более, на спиртное. Даже как вариант не рассматривается.

Категоричность ответа подтвердили поза и взгляд.

– А ты не думал … – Жанна умолкла на миг, белые зубки пожевали губу. – Может быть, тебе вообще нельзя пить? Как тебе такое объяснение?

Как? Логично, как многое в жизни. Прошлое пробуждение тоже было в морге. Тоже после бурного застолья. Здесь явно что-то наклевывается.

Логику можно найти во всем, ну нужно ли? Журнал «Наука и жизнь» однажды сообщил, что девяносто девять процентов умерших от рака при жизни ели огурцы. Вывод о природе рака, весьма логичный, напрашивался сам собой, но кто назовет его правдой?

– Народ говорит, что в России один показатель здоровья: можно пить или нельзя пить, – отделался шуткой Михаил. – Что было после того, как я отключился?

– Хочешь сказать – умер.

– Пусть так, – не стал он спорить с очевидным для посторонних фактом.

– Тебя накрыли простыней и, как дрова, уволокли на носилках. Прошли сутки, и ты снова являешься с того света. И как там? Расскажешь?

– Там нормально. И запасные части высоко ценятся.

– Что?

Он болезненно поморщился и отмахнулся. Итак, прошли сутки. От смерти до смерти. От морга до морга. Михаил поднял ноющую от боли ногу: в ступне торчала огромная заноза. Прислонившись к косяку, он осторожно вытащил причину неприятностей и рыскнул глазами по сторонам – куда бы положить?

– Дай, выброшу. – Жанна кончиками пальцев приняла окровавленную щепку. – Иди в душ, а я придумаю что-нибудь с одеждой.

Вот это дело. Но сначала…

– Можно попить? – попросил он.

– Чего?

– Да хоть воды из-под крана, только побольше!

Конечно, душа просила чего-то покрепче, но пришлось сдержаться.

Воды Жанна не пожалела. Когда огонь внутри организма погас, опорожненная сувенирная кружка объемом под литр вернулась на стол, Михаил некстати икнул, извинился и скрылся в ванной.

Израненное тело превратилось в выполненный ножом по холсту рисунок ребенка.

– Йод и бинт принести? – донеслось с той стороны двери. – Или пластырь?

– Не сейчас.

Кого Жанна видела в нем? Вчерашний спаситель второй раз возник в невообразимом облике. Судьба била по заду и по голове – он изворачивался, удирал и жил себе дальше. Михаил был из поколения, много пережившего из-за событий в стране и мире и страдавшего от единственного недуга – излишней тяги к уходу от реальности в душевность призрачного бытия. Страдал и он. Возможно, Михаил многого бы достиг, если бы не решил, что теориям о возрастных кризисах нужно верить. Мужчины созданы для войны, их дело побеждать. Когда (вариант: если) победили – удерживать завоеванное. Но стоит решить для себя, что ты больше не участник боевых действий в войне за счастье, тогда – все.

Очищающий водопад глушил звуки, мысли стекали вместе с грязью, и через минуту Михаила вынесло за пределы мира, вернув в материнское лоно, где он растворился в счастливом отрешении и неведении.

Счастье омовения было долгим и прекрасным. Простая радость – и такой оживляющий эффект. Давно подмечено: чем проще радость, тем она приятнее. Мир принадлежал любителям простых радостей, остальным приходилось подстраиваться и делать вид, что они такие же. Или что хотя бы понимают, о чем речь. Жалко непростых.

Михаил перекрыл воду. Прекратившийся шум словно подал знак, дверь бесцеремонно распахнулась.

– Вот, возьми запасной халат. – Жанна совершенно не стеснялась чужого мужчины, перешагивающего бортик ванны во всем древнегреческом великолепии.

Про великолепие – это, конечно же, к слову. Погрубевше-разжиженный Аполлон – тоже Аполлон, но возраст, как вчера верно заметила Жанна, меняет людей. И, вопреки ее мнению, не только женщин. На Аполлонов, как и на Афродит, любят глядеть в расцвете лет, потом они превращаются в Вакхов и сатиров.

Михаила смерил оценивающий взгляд:

– Не знаю, что еще предложить. В мои вещи ты не влезешь.

Это точно. Миниатюрное холмистое тельце хозяйки было раза в два тоньше и на голову ниже.

– Спасибо. – Михаил потянулся за одеянием.

Когда он запахивался, чужие плутовские глаза разглядывали его намечающийся животик.

– Вижу, спортом занимаешься.

Причем здесь спорт? Ах, вот в чем дело. Соответствие размера и возраста. Точнее, несоответствие. По сравнению с ровесниками живот Михаила не выглядел пузом. Но если сравнивать с одногодками новой приятельницы…

А не надо сравнивать. Судя по тону, высказанное – скорее комплимент, чем укол.

С другой стороны, откуда Жанна знает про размеры животов его ровесников?

– Угу, – произнес Михаил, недовольный как разглядыванием, так и выводами. – Особенно сегодня.

– А что сегодня?

– Сбежал из ада.

– Из з… – Полное лукавства личико отвернулось, глаза указующе скосились на кокетливо отставленный собственный тыл.

Ребенок. Дитя, которое притворяется взрослым. Михаил через эту шутку прошел лет сорок назад.

– В каком-то смысле можно сказать и так. – Натужно выдавленная улыбка вышла кривой. – Но лучше оставить в моей редакции.

– Из преисподней? И как там, горячо?

– Очень.

– Заметно. Оттого ты ведро воды выхлебал.

– Зато теперь уж точно возьмусь за себя, – дал себе слово Михаил, чужим присутствием заверяя клятву как нотариальной печатью.

Взяться стоило непременно. Работа печатником хоть и связана с движениями, но восемь часов хождений вокруг четырехцветного «Гейдельберга», занимавшего половину типографского цеха, спортом можно назвать с натяжкой. Потому что… вдруг все только начинается?

Одобрительный взор еще раз окинул его фигуру, и завуалированный комплимент повторился прямым текстом:

– Другие в твои годы пузо на тележках возят.

Упоминание «других в его годы» снова резануло по сердцу, но углубляться в тему было противно. И не нужно. В одном случае настроение испортится у Михаила, в другом – у Жанны, если все окажется не столь плохо, как он себе насочинял.

Жаркое содержимое халатика посторонилось, давая дорогу.

– Пойдем, лечить буду.

– Само заживет, – буркнул Михаил. Затянув на поясе узел, он пригладил ладонью поредевшую с возрастом шевелюру. Пусть не прынц на белой кляче, а на роль короля в изгнании еще сгодится. – Как на собаке.

– Так и знала, что все вы кобели, – смешливо упало в ответ.

– Не надо продолжать собачью тему, в ответ могу обидеть.

– Меня? Такую хорошую, пригожую и всю из себя замечательную? – Выйдя следом, Жанна по-детски прокрутилась по комнате перед Михаилом. – Не получится. – Она остановилась, взгляд полыхнул непредставимым в такой милашке огнем. – Я ведь не только тявкать, я и кусаться умею.

В это верилось. Было в раскрепощенной проказнице что-то одновременно волчье и лисье. Острые зубы и хитрые глазки. Связываться с ней глупо и опасно. В то же время, все в ночной квартире подталкивало к по-современному очень логичным, но неправильным действиям. К событиям, которых Михаил не собирался допускать.

– Значит, сам свои раны залижешь, кобель? – бросила Жанна с явным желанием уколоть.

Михаил еще раз осмотрел промытые водой, но не обеззараженные ноющие ранки. И согласился.

– Только быстро.

– Так бы сразу. – Жанна потянулась к приготовленному пузырьку перекиси водорода. – Будто я тут для себя стараюсь. Садись.

Центр гостиной занимала мягкая мебель, Жанна толкнула Михаила на диван, уложила, сама села ближе к дальней боковине. Его вытянутые ноги разместились на ее нежных коленях, Жанна занялась его ранами. От ласковых прикосновений, холодящих, но таких желанных, он таял. И вздрагивал от неожиданно-резких.

– Откуда сбежал на этот раз, герой-любовничек? Мистической мутью зубы мне больше не заговаривай, я люблю конкретику.

– Из морга, – признался Михаил, душой летая в небесах, ногами находясь в руках у добровольной помощницы, а мыслями стараясь не сорваться.

– Ого. Уверен?

– Или из чего-то похожего. Возможно, из больницы, предназначенной для таких уродов как я.

– Зачем ты так?.. – обиделась за него Жанна.

Влажная ваточка почти с любовью промакивала ранки, а пару глубоких порезов залепил бактерицидный пластырь.

– Потому что урод и есть. – Михаил скривился. – Кто еще оставит налаженную жизнь, которую строил год за годом, чтобы пить вусмерть и ночами по чужим квартирам слоняться?

– Значит, ты здесь просто слоняешься? – Жанна сделала попытку сбросить с колен жилистые ноги.

– Прости. – Игривое отталкивание Михаил легко преодолел и водрузил ноги обратно. – Я обобщал.

– Учти, – жестко сказала Жанна, вновь принимаясь изливать волшебную благодать на раненую плоть, – я не общность. Я – частность. Всегда и во всем.

– Разве кто-то сомневается?

– Другое дело. Не хочешь проблем – внимательнее следи за словами и мыслями.

«За словами и мыслями». Хорошо сказано. Так, как нужно именно сейчас.

– Я не хочу проблем, – честно признался Михаил, – их у меня выше крыши в последнее время.

Взгляд упал на окно, где за далеким горизонтом начинало розовато лиловеть.

– Что там за здание, недалеко от лужи, в которой мы познакомились? – Он указал в сторону темного пустыря и корпусов за ним.

Бровки Жанны забавно-серьезно сошлись:

– Мы познакомились не в луже.

– Да, но мы сделали это в ее присутствии.

– Пусть хотя бы так, все не свиньей обозвал. В той стороне действительно находится морг.

– Вот. Именно оттуда мне пришлось делать ноги, пока не разобрали.

– Хочешь сказать, что и в первый раз…

Михаил повинно развел руками. Скрывать непричастность к амурным похождениям он не собирался, и если девица что-то навоображала в его отношении – зачем поддерживать в нехороших подозрениях?

– Все, любитель приключений и луж, готово. – Жанна спихнула объект заботы на пол, оставшиеся препараты отправились назад в кожаную аптечку. – Жить будешь.

Она небрежно отбросила аптечку и вновь уселась в своем углу дивана, забравшись туда с ногами и обхватив руками поднятые к груди колени. Задумчивое лицо, опущенное подбородком на гладкую коленную чашечку, пристально смотрело на Михаила.

Ему стало не по себе. Не столько от пронизывающего взгляда, ничего прямо не говорившего, но заставлявшего нервничать, сколько от выставленных в его сторону открытых белых голеней. Сведенные сверху, книзу они слегка раздваивались, меж разъехавшихся пол халатика темнели дурманящие глубины. Окружающий мир накрыла звенящая в ушах и мозгах тишина, удары пульса били под дых. Странная девушка не только не боялась оставаться наедине с едва знакомым мужчиной, но и разными способами провоцировала его. И если она сейчас что-то надумает…

3

Михаил поднялся, ноги сами привели его к окну, лоб уткнулся в стекло. Нет уж. Каждому свое. Кто забывает об этом, кончает в могиле.

В могиле он уже почти побывал. Сбежал на полпути. А насчет остального… Здесь все прямо-таки тянуло к чувственно-бесчувственному обрыву, и только шажочек отделял от пропасти, о последствиях которой для души Михаил, как более взрослый и мудрый, хотя бы догадывается, а неумеющая следить за раструбом ножек чаровница, кажется, нет.

Чего это он: «неумеющая». Прекрасно умеющая. Она все понимает. И прямо намекает.

Такие игры не для него.

«Или все же?..» – противно зудело голосом невытравливаемого внутреннего бесенка.

«Ну, и на чем же мы остановились?» – заметался разрываемый мозг.

– Куда-то собираешься? – Михаил смотрел сквозь стекло вниз, на не отправленный в гараж или на охраняемую стоянку, а беспечно оставленный без присмотра автомобиль. Довольно дорогой, между прочим. В столице такими все улицы запружены, а здесь, в небольшом городе, счет шел максимум на десятки, если не на единицы. Особой криминальностью город-трудяга не отличался, но защиту от дурака даже на компьютеры ставят. Кто-то походя может гвоздем поцарапать, или сверху бутылку уронят, случайно или прямой наводкой. Страховка страховкой, а время и нервы будут потеряны, и средство передвижения, вопреки афоризму одновременно бывшее роскошью, после ремонта резко потеряет в цене.