Kitabı oku: «Коля-Коля-Николай», sayfa 2

1996г.

ПРОКЛЯТИЕ

1

Моя судьба складывалась так, что я долгое время не женился. Первым, кто осмелился обзавестись семьей, был мой средний брат Александр, затем младший – Василий. Поженившись, братья остались жить в родном селе.

Сестра Анна, самая младшая, вышла замуж в Сибири, в небольшом городке, куда она попала после окончания техникума, по распределению.

Никто из моих братьев не смог присутствовать на свадьбе сестры. Я по праву старшего, после родителей, был первым гостем.

Торжество состоялось в небольшом кафе, там я познакомился с мужем Анны и с ее новой родней.

Небольшой городок, в котором стали жить молодые, располагался в красивом живописном месте: тайга, горы и множества падающих вниз ручьев.

Однажды я провел у них весь свой отпуск. Анну я не узнал. Она от счастья словно светилась. Возможно, тогда, глядя на нее, я и поддался желанию изменить свою жизнь.

Сколько еще лет ходить мне холостым? Пора и образумиться.

Я думал, женюсь быстро. Девушка у меня была, ее звали Людмила Шувара. В детстве нас ребята дразнили: «Тили-тили тесто жених и невеста».

После окончания школы и службы в армии я сел в поезд и уехал в Москву, а она, окончив техникум, тот же, что и моя сестра – куда-то в Костромскую область.

С Людмилой Шуварой я и решил связать свою жизнь.

Она была подругой моей сестры. Анна давно знала о моих симпатиях к Шуваре. Подталкивала нас друг к другу. Ей хотелось, чтобы мы были вместе. Слова, которые она случайно услышала от меня, о том, что я решил сделать Людмиле предложение, Анна восприняла на ура и, вызвалась мне помочь.

– Сеня я напишу ей, – сказала сестра. – Вот увидишь, мы в миг сыграем свадьбу!

Я хотел остановить ее, но удержать сестру было невозможно. Однако попытки Анны ни к чему не привели. Мне тоже не удалось ничего сделать. От серьезного разговора Людмила уклонялась. Едва я открывал рот и принимался говорить, как она меня прерывала:

– Сеня, я сейчас ничего в своей жизни менять не могу, не сердись на меня, хорошо!

После ее слов, я, разворачивался и уходил. Но обижаться на Людмилу долго я не мог, так как меня все время тянуло к ней.

Сколько раз я пытался забыть Шувару, найти себе другую девушку, но это мне никак не удавалось. Хотя возможности были. Я работал на большом заводе, по вечерам учился в институте. Друзья, да и просто знакомые пророчили мне блестящее будущее. Но чем больше я знакомился с девушками, тем больше в них разочаровывался. Невольно я сравнивал их с Людмилой, чего, конечно, делать не нужно было.

Женился я неожиданно и, конечно же, не на Людмиле. Моей женой стала совсем другая девушка. Не знаю, забыл ли я Шувару или нет, но Еленой – так звали мою жену – я был доволен.

Встреча произошла случайно. В Манеже, проходила выставка. Я, посетив ее, пройдясь по Александровскому саду, через Исторический проезд выбрался на Красную площадь. Была прекрасная летняя погода, и мне не хотелось ехать в метро. Я решил спуститься к реке, а затем сесть в автобус и проехаться по набережной Москвы-реки.

Поднявшись на Красную площадь, я столкнулся с девушкой, вернее она сама бросилась ко мне, протягивая фотоаппарат:

– Молодой человек, можно вас на минуточку?

Одно время я увлекался фотографией. Мне в ней нравился процесс подготовки к съемке. Держа в руках камеру, я мог без стеснения рассматривать человека, которого фотографировал, руководить им. Иногда мне удавалось заглянуть глубже и увидеть то, что обычно скрывается за внешним видом.

Взяв в руки старенький «Зоркий», я не устоял. Вместе мы пробыли не один час. Другая девушка уже давно бы прогнала меня, но Елена оказалась той, которая была мне необходима. Прильнув к видоискателю фотоаппарата, я в ней увидел свою невесту, жену, мать моих будущих детей.

Елена была родом с Урала. Она жила вместе с матерью и бабушкой. В Москве Елена оказалась проездом. Вечером я проводил девушку на поезд, так как у нее была путевка, и она торопилась в город на Неве:

– Я просто хочу, – сказала она мне, – не знаю, как, но хочу увидеть этот город, походить по нему, подышать его воздухом. В нем родился и вырос мой отец. Хорошо бы, он сейчас был рядом, но его нет. Он умер, когда мне было всего три года.

Во время прощания я не удержался и на виду у всей группы туристов поцеловал Елену. Она же в ответ сказала:

– Ну вот, теперь я буду думать еще и о Москве.

Но думать долго ей не пришлось. Скоро Елена, покинув свой город, переехала ко мне жить.

Первое время нам было трудно. Я не сразу стал хорошим мужем, а она – хозяйкой дома. Семьей мы почувствовали себя только тогда, когда у нас родилась дочка.

Веселый, живой ребенок – словно светился. Я назвал дочку Светиком. Жена не возражала.

Моя сестра Анна была рада за меня. Присутствуя на крестинах моей дочери, она сказала:

– Знаешь, брат, Елена больше, чем кто-либо, подходит тебе. Правильно ты сделал, что не женился на моей подруге. Выбрал ту, что надо, – и она в знак солидарности со мной задрала вверх большой палец. Я был рад этим словам сестры.

Прошло время, и однажды не кто-нибудь, а Анна, похвалившая Елену, чуть было не разбила мое счастье.

Мне тот день, когда она проездом ненадолго остановилась в Москве, запомнился. Елена вместе с дочерью гостила тогда у своей матери. В доме кроме нас никого не было. Сестра, не знаю отчего, вдруг перешла на шепот:

– Сеня, знаешь, кто со мной хотел приехать? Ни за что не догадаешься? Людмила! Но я, ее не взяла… Как бы ты отнесся, если бы здесь вдруг появилась Шувара?

Не знаю отчего, – возможно поведение Анны заставило меня так ответить, – но я сказал ей:

– Как-как? Просто! Если хочет, пусть приезжает.

Анна тогда кивнула мне головой. Немного помолчав, она перевела разговор на другую тему. Я смотрел и пытался понять, что могло соединять мою сестру с Людмилой. Ведь Анна резко выделялась в сравнении с Шуварой. Сестра была блондинкой, за ней ребята ходили табуном.

Рядом с Анной Людмила всегда проигрывала, ей, казалось, нужно было бы избегать такого соседства, но, они дружили и часто, когда была возможность, встречались.

Когда Анна уехала, я отругал себя за то, что согласился на приезд Людмилы. Мне было трудно понять: «Зачем Шуваре это было нужно? Чего она желала увидеть в Москве? Может, причина – это я?» – вопросы так и сыпались, но ответов у меня на них не было.

Пусть будет, что будет, решил я и о разговоре с сестрой забыл. Но, как оказалось после, напрасно.

Людмила приехала неожиданно. Я ее увидел возле дома, с чемоданчиком в руке, когда возвращался с работы. Она первая меня поприветствовала, и я пригласил ее подняться к себе в квартиру.

Елена встретила нас. Она уже успела сходить в детский сад и забрать Светика. Я представил гостью жене:

– Это! – сказал я, – дочь Анастасии Ивановны Шувары, тети Насти, которую ты знаешь— Людмила!

– Да-да! – ответила Елена. – Я знаю тетю Настю. С ней меня познакомила твоя мать Надежда Кондратьевна.

Елена была не крещеной. Перед нашей свадьбой моя мать настояла, чтобы Елену окрестили. Шувара ей стала крестной.

Моя жена слышала о Людмиле. Я даже знал от кого – от Анастасии Ивановны – та, конечно, ей наговорила много чего… Правда, до этого момента Елена никогда с моей бывшей невестой не встречалась. То, что она спокойно ответила на приветствие Людмилы и без эмоций приняла ее появление в доме, меня обрадовало. Наблюдая со стороны за поведением Елены и Людмилы, я ничего странного в их отношениях не увидел. Все могло быть значительно хуже.

Елена, вела себя с Людмилой, как с давней подругой. Я не раз сам вызывался посидеть с дочкой и отпускал Елену побегать с Шуварой по магазинам. Вместе с женой Людмила накупила себе много одежды и обуви. Однако неприязнь к моей бывшей невесте моя жена, как ни старалась, скрыть не смогла и как-то сказала мне, когда Шувары не было рядом:

– Сеня, откуда у этой деревенской девушки столько денег?

– Не знаю! – ответил я – расходы, которые Людмила делала в Москве, не интересовали меня. Людмила излучала какое-то тепло. Я чувствовал, что ее любовь ко мне не остыла, и поэтому боялся: вдруг благоразумие покинет девушку. Смогу ли я тогда удержаться?

Общаясь с Людмилой, я постоянно был начеку и готовился противостоять ей, в случае если бы она вдруг попыталась возобновить наши былые отношения. И, конечно, не зря. У Светика резались зубки, дочка вела себя не спокойно. Долгие ночи не только жене, но и мне, приходилось проводить у кроватки дочери, а я ведь еще и работал: по утрам бегал на завод. Я вымотался, как-то даже заснул при глажке пеленок. Елена, искоса взглянув на Шувару, сказала мне:

– Так, к дочке сегодня ночью ты не подходишь. Будешь спать в большой комнате. У нас есть раскладушка. Вот на нее и ляг. На работе, наверное, спишь на ходу – все тебя жалеют и говорят, что жена замучила.

Я со страхом воспринял предложение Елены. Комната, в которой она мне предлагала расположиться на ночь, находилась во-временном распоряжении Людмилы. Правда, до приезда моей бывшей невесты я, а порой и Елена, пользовались ею – отдыхали по очереди, но сейчас этого делать не следовало.

Мне запомнилась та ночь. Я заснул сразу и крепко, однако сон не был долгим. Среди ночи я вдруг почему-то проснулся. В комнате было жарко, в окно светила большая полная луна и ее лучи падали прямо на меня. Я поднялся и пошел задернуть штору. Нечаянно мой взгляд упал на диван, где спала Людмила. Одеяло валялось на полу, и я увидел прекрасное тело спящей девушки. Оно тянуло, и я не удержался. Черт тогда, что ли, дернул меня, но через мгновение я уже был с ней.

Людмила спала. Мои ласки разбудили ее. От неожиданности она вскрикнула и резко повернулась. Диван был узким, я не удержался и упал на пол. Испугавшись шума, я быстро вскочил и с ужасом бросился на свою постель.

Время остановилось. Опомнился я не сразу. В голове у меня шумело. Нужно было заснуть, но сон не шел ко мне. В квартире стояла тишина. Людмила так же, как и я, лежала тихо. Не знаю, догадалась она, что произошло или нет?

Я от себя такого поведения не ожидал. Девушка случайно сдержала мой порыв. Если бы не она – я не представлял, что могло быть.

Воспоминания о приятных минутах той ночи долго мутили мой рассудок. На душе у меня было гадко. Я чувствовал свою вину перед женой и стремился своим отношением к ней все исправить: выбросить Шувару из головы.

2

Людмила побыла в Москве неделю и засобиралась домой. Она уезжала с чувством горести на лице. На меня девушка старалась не смотреть. У нее было много вещей, и я не представлял, как Людмила сможет добраться до вокзала, сам же предложить ей свою помощь я не осмеливался – рядом стояла жена.

– Сеня, проводи девушку, – вдруг сказала мне Елена, – ей одной не справиться.

Я поехал. Сумки «оторвали» мне руки. Когда я сбросил груз, и растолкал вещи по полкам, подумал: освободился. Однако нет, стоило мне сделать попытку, чтобы уйти, как Людмила вдруг резко подняла на меня свои карие глаза. Через мгновение она обняла меня и принялась крепко-крепко целовать.

Я не сумел ее ни приблизить, ни оттолкнуть. Оцепенение, казалось, длилось вечность. Опомнившись, я отскочил от девушки и дал себе слово вести с ней впредь осторожно – не оставаться один на один, рядом должен обязательно кто-нибудь находиться.

Домой в тот день я приехал поздно. Мне нужно было время прийти в себя.

Моя встреча с Шуварой забылась не сразу. Для этого потребовался не один месяц. На дворе была глубокая осень. Погода была мерзкой: часто шли дожди, иногда порхал снег. Ветры толкались в лицо, залезали под одежду, пытаясь забрать последнее тепло. Дочка после отъезда моей бывшей невесты чувствовала себя хорошо. Зубки прорезались и не беспокоили ее, она была веселой и жизнерадостной. Однако недолго. Скоро Светик заболела. Ее болезнь заставила Елену вспомнить слова Людмилы, которые та сказала перед самим отъездом: «Ах, какой у вас прелестный ребенок!»

– Это она, она виновна в болезни нашей дочери, – сказала Елена. Слова Шувары не давали ей покоя. Поведение жены я связывал с ревностью. Но – это было не так.

Я ругал себя за то, что однажды дал согласие сестре на приезд Людмилы. Она внесла в дом волнения.

– Все, Людмила больше к нам не приедет, – сказал я Елене, озвучив свое решение, которое мной было принято еще на вокзале во время проводов моей бывшей невесты.

– Вот и хорошо, – ответила жена, – но уже поздно. Она сглазила нашу дочь. Помнишь, ее хвалебные слова в адрес Светика. Я думаю, это не просто обычная зависть.

Я согласился с женой, однако понимал: Людмила сама могла быть счастливой. Я ее обожал. Сестра Анна не раз говорила Шуваре:

– Люда, ты просто дура! Потом будешь кусать локти, но будет поздно.

Так оно, и получилось. Мстить мне за несостоявшееся счастье она не могла.

Как мог, я пытался успокоить Елену, подыскивал объяснения:

– Все это суеверие. Причина в эпидемии гриппа. Ведь Светик не одна девочка в саду, кто заболел.

– Нет! Не эпидемия! Просто ты или не хочешь верить, или не все знаешь. Ведь семья твоей Людочки, – она так и сказала – «твоей Людочки», – проклята. Будешь у родителей, поинтересуйся у отца. Он тебе расскажет.

– Ну и что, – ответил я тогда, – все это глупости. – Мне не хотелось, чтобы моя жена связывала случайные совпадения в жизни с нечистой силой. Раньше, до крещения, она была более свободной.

Выбор моей матери в крестные Елене, Анастасии Ивановны, был не совсем удачным. Конечно, мать хотела этим как-то помочь, ослабить действие проклятия лежащего на семье Шувар, но кто знал, что все случится так, как случилось.

Мне были памятны слова матери: «Жалко мне ее, – говорила она о тете Насте, – все у них в семье не так. Одна беда за другой. Не знаешь, что и думать. Может проклятие нашего родственника Сафронича действует. Хорошо бы, близость к нашему роду через крещение помогла бы ей».

Однако обряд Анастасии Ивановне ничего не дал. А вот для моей семьи оказался опасным: тетя Настя, моя жена Елена, я, Людмила образовали круг. В нем, в этом круге, оказалась Светик. Так считала жена и мне, как я не пытался сопротивляться, пришлось согласиться с Еленой: грипп – это было начало. Самое тяжелое испытание нас ждало впереди.

Дочь выписали, но, побыв всего лишь один день в детском саду, она снова слегла. В произошедшем, я не хотел винить мою бывшую невесту – понимал, что ее воздействие на Светика невольное и как-то связано с проклятием Сафронича. Хвалебные слова о Светике, высказанные Людмилой и прощальные поцелуи на вокзале – лишь проявления любви ко мне, ничего более.

3

Болезнь Светика надолго выбила нас из колеи. Однако Сафронич был мой родственник, и я верил, что все будет хорошо, и Елене часто говорил о своем убеждении. Со временем она, конечно, согласилась со мной, но это произошло тогда, когда плохое было уже позади.

В поликлинике жене сообщили:

– У вашей дочери пиелонефрит – заболевание почек. – Я представить себе не мог, что насморк, кашель, небольшая температура все это впоследствии так сильно может подействовать на организм Светика.

Болезнь развивалась быстро. Дочь положили в больницу. Как ни хотела моя жена оказаться рядом со Светиком, ей не разрешили.

Врач, миловидная женщина с тихим голосом, уверенно сказала:

– Девочка уже большая. Ей более трех лет. Больница у нас специализированная, персонал хороший, не беспокойтесь, мы быстро поднимем вашу дочь на ноги.

В больнице Светик провела целый месяц. Мне и Елене встречаться с ней нельзя было: таковы были условия лечения. Для обмена белья – я или жена раз в неделю приезжали и привозили чистую одежду. Каждый раз мы надеялись, что нам покажут дочку, но видеться можно было только лишь с лечащим врачом. Она нас информировала о том, как идет лечение и, если считала необходимым, успокаивала. Однажды нянечка сжалилась и показала нам Светика через окно. Выпускать дочку в приемную разрешили только перед выпиской.

Дочка очень скучала, хотела домой. Ее состояние улучшилось, но мы с трудом верили в то, что Светик здорова: бледность на лице не проходила, это волновало нас. Я, как мог, успокаивал жену.

И вот настал день, когда я и Елена поехали, чтобы забрать нашу дочь из больницы. Всю дорогу жена мне что-то говорила и говорила. Я ее не слышал, думал о Светике.

Зима подходила к концу. В небе светило солнце. На улице было слякотно, под ногами лед. Хлопоты с выпиской мне не запомнились, не запомнил я и того, как мы добрались до дома. Дочь я почти всю дорогу держал на руках, ни разу не поскользнулся. Мне даже в голову не приходило, что нужно быть осторожным, чтобы не упасть.

В больнице во время сбора вещей Светика Елена забыла пижаму и еще что-то из одежды. Она хотела вернуться и забрать их, но я ей не разрешил. Потом жена долгое время мучилась:

– Сеня, тебе не кажется, что это плохая примета? – спрашивала она.

– Нет, мне не кажется даже наоборот, я считаю, что вместе с теми вещами Светик навсегда оставила и болезнь. – Конечно, у меня, насчет того, что болезнь к дочери уже никогда не вернется, были сомнения.

Я, чтобы не расстраивать жену, сам лично вызвался отвести Светика в поликлинику. Болезнь у дочери была серьезной, иначе бы ее не поставили на учет. Врач-нефролог уделила нам много времени. Она долго говорила о правильном питании – меню дочери, еще обратила мое внимание на периодичность сдачи анализов и наблюдения у специалиста. Многое из того, что она сообщила, я пропустил. Мне не хотелось огорчать Елену. Самое страшное было позади – круг разорвался. Проклятие Сафронича не могло на его родственников так долго оказывать действие.

После выписки Светика из больницы речи о «детском садике» у меня с женой не было. Там не могли ей обеспечить требуемые условия. Адаптацию дочь должна была пройти дома. А вот как долго? Месяц-два – это уже зависело от обстоятельств.

Мы, не могли совмещать работу с уходом за Светиком. Для этого нужно было или мне, или жене увольняться. Мать Елены была не в состоянии справиться с внучкой. Она никогда не занималась хозяйством. Я представить себе не мог, чтобы Галина Александровна готовила диетические блюда для Светика. Все по дому делала бабушка Елены. Моя теща могла только лишь зарабатывать деньги.

– Я вам лучше помогу наличными, – не раз говорила мне Галина Александровна, и часто помогала – многое в квартире было куплено ею.

Для ухода за Светиком я пригласил свою мать. Она, бросив хозяйство – зимой работы было меньше, чем летом, приехала к нам из села в город.

– Отец как-нибудь сам справится, – сказала она мне. – Корову сейчас доить не нужно. Покормить он ее сможет. Поросенку приготовить и дать тоже не сложно. Куры те не в счет. За ними даже ребенок способен ухаживать. Наверное, мать чувствовала себя виноватой оттого, что в крестные моей жене Елене выбрала Прасковью Ивановну, не знаю. Однако она нам очень помогла.

Моя мать пробыла у нас более двух месяцев. Я просил ее пожить еще, но она вдруг почувствовала себя плохо, причем сама не знала, что и думать.

После отъезда матери за Светиком стала ухаживать Елена. Она взяла на работе отпуск. Месяц пролетел быстро. Нужно было что-то делать.

У нас была добрая отзывчивая соседка бабушка Мария Петровна. Она часто помогала нам, правда и мы в долгу у нее не оставались: покупали ей в магазине продукты.

Мария Петровна женщина старая, ей было более восьмидесяти лет, она быстро уставала и долгое время сидеть со Светиком не могла. Но, в душе всегда оптимистка: я часто слышал, как Мария Петровна говорила жене: «Леночка, ничего страшного, я справлюсь с девочкой».

Однажды Елена не выдержала и заставила меня взять отпуск:

– Сеня, ты что, не видишь? Марии Петровне самой нужен уход, а мы на нее «вешаем» своего ребенка.

После ее слов я на следующий же день написал заявление на отпуск и понес его к начальнику. Он знал о болезни моей дочери, поэтому ничего не стал говорить о том, что моя очередь еще не подошла, тут же подписал мне бумагу.

Отпуск я собирался провести вместе со Светиком в доме родителей. Они были на пенсии и могли уделить нам достаточно времени. Я хотел, чтобы девочка привыкла к новой обстановке, и затем намеревался оставить ее на все лето в селе. Дочка, за лето должна была окрепнуть. А уж осенью в сентябре-октябре ее можно было отправить в детский садик.

4

Мать, когда я, предварительно связавшись по телефону, сообщил ей о своих планах, была несказанно рада:

– Молодец, Сеня, что ты, наконец, решился приехать, осчастливишь нас. Я у вас не так давно была, а вот твой отец нет. Он, во что бы то ни стало, желает увидеть свою внучку, так что приезжай. Мы, ждем, – сказала она и быстро положила трубку. В глубине души мать боялась – вдруг я передумаю, и поэтому мне нельзя было обмануть ожидания родителей. И дочери требовался отдых. В детском саду, в городе, летом плохо.

После разговора с матерью я сообщил Елене:

– Собирай нас в дорогу. Я со Светиком поеду в село к родителям. Мне дали отпуск.

Я видел, как жена, укладывая вещи в чемодан, с опаской посматривала на меня. Все складывалось хорошо, но одно ее беспокоило: в селе я мог случайно увидеться с Людмилой.

Для того чтобы снять напряжение я ненароком, вскользь сказал Елене о том, что в последнем письме Анна сообщила мне, будто ее подруга Шувара этим летом в село не приедет – много работы. Не знаю, на сколько серьезно прозвучали мои слова, но ей, как я заметил, от моей лжи стало несколько легче.

Сборы заняли у нас немного времени. Дорога также. Вечером, сев в поезд и устроившись в купе, мы утром уже были на месте.

На вокзале меня со Светиком встретил брат Василий на своем «Жигуленке».

Он пожал мне руку, опустившись на корточки подхватил Светика, поцеловал ее, затем, поставив на ноги, вдруг сообщил:

– Сеня, ты новость слышал? Месяца два назад пропал Григорий. Он заядлый рыбак: в любое время года, независимо от погоды, ловил рыбу. Лед еще не сошел, а он на велосипеде отправился на реку. Наверное, провалился… Велосипед нашли, его нет.

Григорий был наш друг и брат Людмилы Шувары. Мне было жалко товарища. В детстве он ничем не отличался от нас. Однако, когда Григория призвали в армию, у него обнаружилась падучая, его комиссовали. Чувство ущербности, которое он испытал там в армии преследовало парня и дома. Григорий так и не сумел найти свое место в жизни.

Не знаю, сколько бы времени мы стояли у машины, вспоминая о прошлом, но моя дочка отвлекла нас своим криком:

– Папа, папа я хочу на машинке прокатиться.

– Ладно, поехали!– сказал брат.

Светик была в том возрасте, когда возня с детьми вызывает лишь радость. Больших забот уход за ней не требовал. Она уже умела говорить. Речь ее хотя и была не всегда связной, однако, вполне понятной. В случае, если ей все же не удавалось что-то выразить словами, она пускала в ход мимику и жесты.

Ночь в поезде дочка провела спокойно: спала как сурок, а вот днем, когда мы ехали в автомобиле среди полей и лесов, Светик буквально досаждала нас всякими вопросами. Я отвлекся от мыслей о гибели Григория и уже не думал о нем. Василий тоже, он едва успевал отвечать на вопросы моей дочки, которые она задавала. Ему, как я заметил, нравилось ее лепетание. Василий даже пытался ей подражать, коверкая свой язык.

Когда брат подрулил к большому каменному дому, из калитки на шум двигателя вышли мать и отец. Мы открыли двери и стали выбираться из «Жигуленка».

Светик первой бросилась навстречу к бабушке. Она подняла внучку на руки и принялась ее тискать. Дочка залилась смехом. Как ни была весела Светик, она выглядела болезненно. Мой отец Владимир Иванович не удержался и тут же это отметил:

– Ничего Света! – сказал он. – Здесь у нас всего много, особенно солнца, воздуха и свободы. Через неделю, другую, твой папа тебя не узнает, – и отец, перехватив внучку у жены Надежды Кондратьевны, понес ее в дом.

Я надеялся, что так оно и будет. Для себя я ничего не ждал, хотя «сельская идиллия» должна быть благотворной и для меня: за время болезни дочери я стал дерганым, не похожим на того парня, которым был раньше. Мне требовалась спокойная обстановка.

Светик быстро привыкла к новым для нее условиям. Это меня устраивало. Бабушка и дедушка в ней души не чаяли.

Поселившись вместе со Светиком у родителей, я был уверен, что жена немного отдохнет. Мне, конечно, досталось там, в городе, но Елене пришлось еще тяжелее: во время болезни дочери она вымоталась.

В доме родителей я стремился почувствовать себя моложе, чем был. Однако окунуться, как в воду лесной речки, где я раньше с друзьями купался, – в детство было уже невозможно. Мой взгляд искал и не находил того, что мне было памятно в окружающем ландшафте новой, незнакомой мне теперь жизни. Многое в селе изменилось. Я нервничал, видя эти странные несовпадения, разительно бросавшиеся в глаза. Мне необходимо было к ним привыкнуть. Асфальт, заменивший грунтовые уличные дороги, менял, казалось, даже статус села. Дом родителей у черной ленты – дороги казался мне незнакомым. Правда, он и раньше не был мне особенно близким. Я вырос в другом жилище – бревенчатой избе, которой уже не было, в ней прошло, все мое детство.

Дом, в котором я поселился вместе с дочкой, был каменным, мой отец построил его незадолго до того, как мне уйти на службу в армию. В нем я почти не жил. Натянув на себя солдатскую форму и отмаршировав два года в сапогах с автоматом за плечами, я после увольнения со службы, навестил родителей, а затем уехал в Москву. Так там и остался.

Я не знаю, наверное, в бревенчатой избе вздохи матери, видно недомогание, которое она почувствовала, еще раньше, сидя с внучкой в городе, не прошло, – были бы не так заметны. Все плохое в ее стенах переносилось легче. Так я считал, возможно, правильно, просто время тогда было другое. Природа дерева мне была ближе, чем камня, железобетона, асфальта – атрибуты города не хотелось видеть в селе. И я их старался не видеть.

В центр села, а оно было большим, я все делал возможное, чтобы не ходить. Территория, которую я помогал осваивать дочери, была усадьба, луг перед окнами дома и пруд. Один из его берегов я со Светиком облюбовал и ходил с дочкой покормить уток. Ей нравилось бросать в воду кусочки хлеба и смотреть на реакцию белого галдящего стада.

День начинался, когда вставала мать. Свою работу она делала без особого шума: тихо выгоняла в поле корову, тихо готовила большие чугуны со всякой всячиной для поросенка и птицы. Затем вставал отец. Он ставил чугуны на плиту и шел кормить скотину. Мать принималась готовить завтрак. После матери и отца поднимался я и самой последней Светик. Правда, такая очередность была не долгой. Наступило время, моя дочь окрепла и стала подхватываться первой.

– Оживает внучка, – сказал отец. – Что я говорил. Целебное действие природы кого хочешь, поднимет.

– Да, ты прав, – услышал я слова матери. – Только вот не на всех эта самая природа действует благоприятно.

Я понимал ее слова. Она бы не оставила свою внучку, когда Светика выписали из больницы. Мать первой откликнулась на мою просьбу и приехала в город, чтобы посидеть с ребенком. На слова Елены: «Надежда Кондратьевна вы побудете у нас до лета?» – мать ответила утвердительно и еще сказала, что заберет Светика с собой в село, но недомогание, которое она вдруг почувствовала, спутало все наши планы.

Мне трудно было представить, я не мог подумать, что все так случиться: однажды во сне мать увидела Петениху – старушку, за которой ухаживала.

– Может, что с нею случилось, – сказала она мне, – зовет, поеду. Я уже неделю сама не своя – всю крутит, ломает, нет сил терпеть, лекарства никакие не помогают, что я не пробовала.

Я не мог удержать мать в городе. Правда, отъезд мало, что изменил в ее судьбе. Дома, хотя она и надеялась, что ей станет лучше, – не стало. Петениху мать в живых не застала. Умерла старушка. Одна из соседок, которая отпевала ее, сказала матери:

– Надежда Кондратьевна опоздала ты, очень уж хотела проститься с тобой Петениха. Места себе не находила, бредила, последние минуты все тебя звала.

Отец отправил мать в поликлинику. Анализы, которые она сдала, оказались плохими. Мать готовилась к смерти. Я не верил и ее опасения не принимал всерьез. Сколько было таких случаев. Причиной нездоровья матери было тяжелое предвоенное, военное и послевоенное детство, юность. От недоедания, голода и тяжелой работы ее родители рано умерли. Сколько ей тогда было? Всего четырнадцать лет. Она была старшей в семье. Она поднимала младших сестер.

– Сейчас хорошо. Все есть. С голоду не умрешь. А раньше в рот приходилось совать всякую гадость, лишь бы только наполнить живот, – рассказывала мать. Ее брат Коля – мой дядя умер от воспаления легких. В семье отца тоже были потери: его две сестры умерли в младенчестве. Тяжелое то время во многом определило здоровье, вернее нездоровье не только моих родителей, но и их многих сверстников.

После завтрака в маленькой летней кухне, стоящей особняком от дома, я с отцом шел заготавливать на зиму дрова. Мы пилили длинные стволы деревьев в основном сосновые, реже березовые на чурки, наиболее толстые кололи и складывали их в сарай. Если позволяла погода, я на пару с отцом косил траву, затем мы ее сушили.

Мать обычно занималась хозяйством и огородом. Когда нужны были дополнительно еще руки, например, для уборки сена, приходили братья Василий и Александр. Они жили неподалеку.

Светик «хвостиком» ходила вначале за мной, затем за бабушкой, привыкнув к отцу – за ним. Редкий день мы проводили не на воздухе.

Вечером после ужина мы шли в дом, располагались в большой комнате напротив старенького телевизора, кто на диване, кто на стульях. Отец Владимир Иванович включал его, настраивал. Начинался бразильский сериал. Вначале мне он не нравился, и я придумывал себе и дочке занятия, лишь бы как-то убить время, потом привык и стал смотреть.

К нам, едва на экране появлялись титры, приходила Шувара, мать Людмилы. По ней можно было проверять часы. В семь вечера тетя Настя была тут как тут. Она доставала меня. Ее высказывания обо всем и не о чем были мне противны. Отчего-то раньше я терпел ее, но теперь не мог и раздражался.

Как-то не удержавшись, я спросил у матери:

– Что эта Шувара к вам повадилась ходить, разве у нее нет своего телевизора?

– Да есть, только дело здесь не в телевизоре. Все гораздо сложнее. У нее пропал сын Григорий. Ты с ним в детстве дружил, помнишь его… Раньше она редко ходила. После этого горя я пожалела ее. Вот она и тут.

Шувара Анастасия Ивановна была ровесницей моих родителей. Моя мать познакомилась с ней, когда они еще были детьми. Дружбы у них не было, однако общения не избегали. Ее мужа Тимофея Михайловича, моя мать знала еще до свадьбы тети Насти. Знал его и мой отец. Одно время он работал с ним в товариществе по обработке земли – колхозе, затем ушел в школу. Тогда не хватало преподавателей и фронтовой друг, директор устроил его. Тимофей Михайлович очень завидовал отцу, правда и тетя Настя тоже – это было заметно даже нам детям.