Kitabı oku: «Ломаная прямая»

Раскинувшись на просторной тахте, над которой висела картина «Благовещенье» кисти дружественного живописца Петра Верховского, Карагодин, вооружённый мини-наушниками Sony, рассеянно слушал кассету с произведениями композиторов–минималистов, и предавался смутным мечтаниям. «Вот, – думал он, – умеют же люди, всего три ноты, а имя уже в вечности. Чтобы и мне такое придумать, чтобы не дюже трудоёмкое, но на века».

     Давно пребывающий в статусе свободного художника Карагодин питался «проектами», приносившими пусть нерегулярные, но порой достойные плоды, которые позволяли ему не прерывать связующую нить со столицей, где прошли его университетские годы, где обретались Шерами, Виталик Шаламов, Вова Короляш, роскошная Дарья Алейникова,  эпатажная Алёна Лиепиньш и масса прочих достойнейших и благородных людей. А также значительное число земляков из геройского города на Волге, презревших провинциальное благополучие во имя рискованной, но такой упоительной московской жизни. Потакая порой случайной прихоти, он садился в поезд, при случае увлекая с собой бизнес-импровизатора Валдомиро, также свободного от регулярных занятий, умеющего затеять непринуждённое, а порой и грозное веселье. На Павелецком вокзале их обычно встречала машина от фирмы КОРО, возглавляемой удачливым и харизматичным  Вовой Короляшем, старинным другом, собравшим под знамёна своей фирмы соратников по жизни и всегда готовым поддержать любую креативную затею.

     Впрочем, московская кутерьма быстро становилась докучной, утомляла, навевала мысль о суете сует. И он возвращался на провинциальные берега, где, как правило, им овладевал очередной порыв деятельности.

Здравствуй, товарищ.

Вялые звуки фортепьянных триолей были неожиданно сдобрены ритмическими трелями телефонного звонка, придавшими опусу оптимизма и свежести.

     «Сильный ход, – восхитился Карагодин, – чувствуется рука мастера. Впрочем, где–то я это уже слушал… Господи, у Пуленка слышал, в опере «Человеческий голос». Триоли неожиданно закончились, и Карагодин осознал, что напористые трели – часть реальности, –  ими исходил чёрный телефонный аппарат, карболитовый раритет 60-х годов, подарок знакомой феи.

      «Ни сна, ни отдыха измученной душе… Кому-то я нужен?» – недовольно поморщился Карагодин и трубку – снял.

– Здравствуй, товарищ, – сказал незнакомый голос.

– Драссте, – ответил Карагодин, трубка молчала, и он было вознамерился вернуть её на «рога» аппарата, – но не успел.

– Надо бы встретиться, – императивно сказала трубка.

– А то, – автоматически пошутил Карагодин, – святое дело.

     В ответ послышался тяжёлый вздох, а за ним – совершенно неожиданный дробный полив Люсиль, замначальника иностранного отдела горсовета, доброй приятельницы Карагодина, с которой он пару раз мастерил культурные городские мероприятия, в том числе и международный шабаш писателей–фантастов с диковатым названием «Волкогон на Волге».

– Карагодин, – ты совсем исчез! Ты куда запропастился? Ты тут очень нужен! Ты что спишь, негодник? Не смей спать! Есть очень интересный проект. Очень международный! Ну, просто очень! Тебе нужно срочно встретиться с маэстро Савойским, ты с ним только что говорил! Совершенно неординарный человек! У меня тут дел по горло. Передаю трубку.

– Здравствуй, товарищ, – прозвучал в трубке абсолютный клон первого приветствия. После блиц-интродукции Люсиль Карагодин заговорил в лапидарно-деловом стиле.

– Где и когда? – спросил он без обиняков.

– Через часок, в «Английском клубе». Они там как раз откроются. Устроит?

      «Хорошее начало», – подумал Карагодин, а в трубку сказал: – Вполне.

     Зал «Английского клуба» был отделан массивными панелями тёмного дерева со вставками бронзовых корон на ромбах зеленого сукна. По замыслу дизайнера они должны были обеспечивать атмосферу консервативной британской респектабельности. В любое время дня зал был довольно пустынен.

     История этого заведения и его особенности Карагодину были хорошо знакомы. Стиль «Клуба» всегда находился в перманентном противостоянии с изменчивой действительностью. Его солидные интерьеры были побочным продуктом «перестройки» и выросли на месте весёленького молдавского кафе. «Клуб» вызывал осторожное недоверие завсегдатаев помпезных центральных ресторанов города, где можно было порезвиться «от души», строгостью убранства и отрезвляющими ценами в меню. И сейчас, в начале 90-х, суть и дух «Английского клуба» так же стойко противостояли хабалистым росткам «свободного рынка», – возникающим тут и там забегаловкам и палаткам мультипликационно-цыганских расцветок.

     В тени «Английского клуба» затевались серьёзные дела, здесь рождались и рассыпались в пыль надежды и состояния.

     «Рановато пришёл», – подумал Карагодин, но в следующий момент увидел круглолицего крепыша, сидевшего за столом в самом конце зала. Тот смотрел на него яркими карими,  но как бы и огненными глазами, в которых гуляли отблески каких–то далёких пожаров, и никаких знаков не подавал. Из-за кулис барной стойки выплыл метрдотель, с болезненно бледным лицом, подошёл к Карагодину и сказал: – Проходите, пожалуйста, вас ждут.

     «Вон оно как…», – подумал Карагодин  и проследовал за официантом к столу, где сидел крепыш, который легко поднялся, протянул дружественную руку и сказал:

– Борис. Присядем?

     Рекогносцировочный момент знакомства тут же выявил наличие неких общих знакомых, общности пристрастий в плане напитков и закусок, в результате которых на столе появился графин с «Араратом» и блинчики с чёрной икрой, а также масса сопроводительной снеди.

     Взаимное расположение сформировалось естественно и практически мгновенно. Легко перешли на «ты».

     «Нечасто встретишь такого хорошего человека в наше тревожное время», – подумал Карагодин.

– Теперь о деле, – Борис зацепил зубцом вилки кусочек лосося, отправил в рот, помолчал, как бы собираясь с мыслями, и продолжил.

– Есть такой достойный человек… Гарун Аль Рашид… ну, не помню, как там его. Короче, генерал-губернатор египетского города Порт–Саида, который, как тебе должно быть известно, есть город-побратим нашего города-героя.

     Последовала продолжительная пауза.

     Карагодин испытания паузой не выдержал:

– Ну, известно, – сказал он.

     Этого оказалось достаточно, чтобы Борис очень толково и кратко обрисовал ситуацию и связанные с Гаруном перспективы. Не так давно губернатор приезжал в Волгоград с визитом дружбы, естественно посетил местные достопримечательности, из которых Комплекс на Мамаевом кургане посетил дважды, при этом второй раз – по собственной инициативе. Ходил у подножья Родины–матери, рассматривал ракурсы.

     Вскоре прислал в горсовет письмо с просьбой подыскать достойного ваятеля, чтобы обсудить кой-какие монументальные планы в его вотчине. Естественно, такой ваятель в лице Бориса, оснастившего родной город пусть меньшим, но, несомненно, монументальным памятником нашёлся. О чём Люсиль, хорошая знакомая Бориса, его немедленно уведомила. Для упрощения общения и разработки возможного бизнес-плана была предложена кандидатура Карагодина, знающего английский и имеющего богатый организационный опыт, включающий написание самых разных бизнес-планов и прочих фантастических деловых бумаг.

     Если идея нравится, то губернатор мгновенно пришлёт приглашения.

     Следуя предложенной стилистике общения, Карагодин тоже выдержал паузу, после которой твёрдо сказал:

– Нравится.

     Остаток времени новые друзья провели в приятных фантазиях, распалённое воображение рисовало вавилоны с вертолётными площадками на крышах международных бизнес-центров и лестницы, уходящие в небеса. Пару раз вызывали метра с печатью суровой аскезы на бледном лице, требовали невозможного, которое волшебным образом всегда находилось.

– Есть такое дело, – говорил метр, подтверждая этой пролетарской фигурой речи полное понимание вопроса, и… всегда находилось.

     С клубного телефона звонили в горсовет Люсиль, требовали губернаторского приглашения немедленно.

     Приглашение, украшенное затейливыми печатями в стилистике поздней Каббалы, и в самом деле вскоре пришло. Однако обнаружились обстоятельства непреодолимой силы. Форс-мажор заключался в том, что авиабилетов на Каир в продаже просто не было, а причины их отсутствия толком никто объяснить не мог. Все привычные усилия, как-то: подключение административного ресурса, проплата услуг гражданкам, сидящим в авиа-агентстве на контроле отказа от полётов, обращения к узкоспециализированным спекулянтам с посулами двойной цены и прочих бонусов – давали неизменно нулевой результат. Губеру направляли извинительные письма, на что его канцелярия гнала новые  приглашения. Однако Каир так и оставался недоступной Шамбалой, неким метафизическим изъяном земной географии: есть ли город, если туда нет авиабилетов? Карагодин в Каире бывал, в существовании этого города сомнений не имел, но и им порой овладевали нехорошие сомнения…

     Пролетела осень. Карагодин, его пап; и Савойские сдружились семьями.  Декабрь рисовал на оконном стекле «кружки и стрелы». А нужный человек всё не находился. Карагодин пару раз летал в Москву, общался с университетскими дружками, привлекал их к содействию. Но и они терпели фиаско в своих подвижнических усилиях.

     В середине декабря Карагодин, корпевший над переводом мудрёного текста по заказу г-жи Жирмунской из Московского института мозга, работу закончил, нежно погрыз колпачок китайской автоматической ручки «Wing Sung», которую использовал для особо ответственной работы и вписал каллиграфическим почерком последнюю фразу: «В заключение можно сказать, что одним из наиболее эффективных, но и необъяснимых способов интуитивного познания мира является так называемое «озарение». И поставил точку.

     Раздался телефонный звонок. Сердце Карагодина дало сбой и на миг остановилось. «Наконец–то!.. – враз понял он, – случилось! Так вот оно какое – «озарение»…

– Слушай, товарищ, – голос Савойского звучал необычайно торжественно.

– В поход собираться? – на опережение и ещё не веря в происходящее спросил Карагодин.

– В него самый! В египетский, ёклмн!

Слава богу, едем…

     Провожали делегацию с подобающим масштабу предприятия размахом. Загрузив в просторное купе спального вагона несложный скарб Савойского и Карагодина, ящик коньяку, картонный короб с десятком герметически упакованных копчёных лещей-гигантов, а также множеством стеклянных баночек с чёрной икрой, которые по прибытию в Порт–Саид были призваны обеспечить содействие консульских чиновников и местных бюрократов, общество принялось произносить прочувствованные напутствия, давать советы касательно арабских прелестниц  и пр.

     Полковник  Листопад, как всегда благонамеренный и серьёзный, облачённый в партикулярную дублёнку, разливал из пятилитровой ёмкости мадеру, привезённую из творческой командировки в Анапу, в одноразовые стаканчики провожающих. Катрин забренчала на гитаре, запела: «Мы едем, едем, едем в далёкие края!..», Валдомиро приделал к припеву второй голос, и получилась – песенка.

     Савойский уединился с Аныванной в сторонке от компании, шептал что–то жене, а она смотрела на него прекрасными понимающими глазами и согласно кивала головой. Карагодину давались поручения передать приветы Шерами, Ржевскому, Короляшу, директору ООО «КОРО», ответственного за встречу делегации в Москве, и прочим благородным донам.

     Поезд дёрнулся, и чудесная компания поехала из зоны видимости назад. Некоторое время Карагодин и Савойский наблюдали в сужающемся секторе, как они дружно махали ладошками, посылая вслед уходящему поезду прощальные приветы. Пролетел светофор, который мигнул зелёным глазом  и отделил приятную обыденность провинциального бытия от ещё неизвестного, но, несомненно, масштабного и яркого футурума.

– Слава богу, едём, – сказал Савойский. – Слушай, а ведь у них ещё много мадеры осталось.

– Это точно, – не пропадут, – засмеялся Карагодин. – Да и у нас ещё кой-чего имеется.

     Обустроившись в купе, некоторое время наблюдали ракурсы пролетающих районов, припорошённых первым снежком, незнакомые клочки частного сектора на городской периферии.

     Пришла вполне кустодиевская проводница, с лицом не лишённом приятности, которое слегка девальвировала совершенно безумная «хала» на голове, заложила в кармашки планшета билетики, спросила:

– Чай будете?

– Гораздо позже, – быстро ответил Савойский. – Ночью чай пить будем. Сейчас не до чаю.

– Может оно и правильно, остаётся только завидовать, – понимающе улыбнулась она и ретировалась в  коридор.

     Накрыли стол, который заботами Аныванны выглядел весьма обстоятельно, не оставляя ресторанному меню никаких шансов на конкуренцию, разлили «Арарат» по стаканам в консервативных мельхиоровых подстаканниках.

– За успех, – сказал Карагодин.

– Ни-ни, за успех заранее не будем, – сказал полный предрассудков Савойский. – Выпьем за удачу.

     Закусывая разносолами Аныванны, – рассуждали о генерал-губернаторе: что это за человек, какой масштаб его видения мира, серьёзен ли в своих намерениях. Пришли к единодушному мнению, что в намерениях серьёзен: – Три раза приглашение присылал! Ты пойми – три раза! – горячился Савойский, – как же не серьёзен?!

      С удивлением Карагодин узнал, что дядька, который был должен обеспечить билеты на рейс, работает в охране Шереметьева, бывший работник спецслужб, полковник, но лично Савойский его никогда не видел. Друг хороших знакомых московской родственницы Аныванны. Случайно узнал о проблеме, сказал, что всё решит однозначно. Как не верить, если сказал: однозначно?!

     Карагодин, удивлённый неопределённостью отношений и обязательств, – спросил:

– А не может так получиться, что мы приедем…

– Ты что с ума сошёл?! Ты что, полковнику не веришь?! Слову офицера не веришь?!

– Да не в том дело… – попытался защищаться Карагодин. – Просто всякое бывает.

– Слушай, – ты Листопаду веришь?

– Конечно, верю, – автоматом ответил Карагодин, – очень достойный человек, как я могу ему не верить?

– Ну вот! Ну вот! – довольно рассмеялся Савойский. – А ведь Листопад тоже полковник!

– Е-моё, и то, правда! – Карагодин ощутил внезапное облегчение. – Как же это я не сообразил!

     Выпили за слово офицера, и уже совершенно спокойно принялись строить планы на завтрашний день.

Завтрак ждёт, дорогие гости!   

     Встреча на Павелецком вокзале была организована в лучших традициях русского гостеприимства. Руководство OOO КОРО предоставило отечественный автомобиль представительского класса, под управлением прыткого грума Петрухи, он так и представился, – Петруха.

– Я вас вначале на фирму отвезу, – сообщил он.

– Не–не, – заартачился Савойский. – Давай по плану. Ты меня на Войковскую, а Карагодин поедет на фирму. – Мне отдохнуть надо. Что-то неважно себя чувствую.

Карагодин, переживающий похожие страдания, энергично запротестовал:

– Чёрт с ним, с планом! – нас люди ждут, любят нас, уважают. Машину прислали. – На Войковскую – позже.

– Директор сказал, вези их на фирму, а потом куда хотят, – сказал Петруха. – Давайте сначала на фирму, а то меня уволят.

– Как это уволят? – удивился Савойский. – У вас что, директор, самодур?

– Нет, – сказал Петруха, – директор – Короляш. А всё равно, сказал, что уволит, если не сразу на фирму не привезу. Они ж там целую программу для вас приготовили.

– Видишь, люди целую программу приготовили, мы просто обязаны заехать! – убедительно сказал Карагодин, которому ужасно хотелось познакомить Савойский со своими старыми друзьями. – Заодно и подлечимся.

     Савойский взял секундную паузу для раздумий, и её оказалось достаточно, чтобы Петруха предпринял неожиданный манёвр, выехал на Садовое и довольно сообщил: – На Войковскую – проблема. Через центр сейчас не проедем, всё забито. А по кольцу – до фирмы как нечего делать. А после на Войковскую.

     Фирма Короляша занимала просторное помещение бывшего продовольственного магазина «Мясная лавка» в цокольном этаже добротного шестиэтажного здания.

– Приехали! Приехали! – раздались радостные крики, едва Карагодин, Савойский и Петруха вошли в помещение, забитое разнообразной корпусной мебелью: шкафами, тумбами, навесными кухонными шкафчиками, из-за которых появились: радостно возбуждённый Короляш, его зам, университетский друг Карагодина Юра Рыжов, в недалёком прошлом ведущий конструктор НИИ «Спектр», Павел Русанов, второй зам по торговым операциям, и наконец – Сёма, тоже какой-то зам, с которым Карагодин познакомился, когда тот приезжал по делам фирмы в Волгоград. Тогда Сёма подарил ему замечательный универсальный инструмент, похожий на суставчатое металлическое насекомое из какого-то космического блокбастера и содержащее пассатижи, нож, ложку, вилку, крестообразную отвёртку, шило, кривую хирургическую иглу для наложения швов в походных условиях, и штопор. Карагодин добросовестно держал устройство в бардачке своих Жигулей, но так и не нашёл случая применить его на деле, отчего вещь казалась ему тем более ценной.

     На сладкое из-за платяного шкафа выплыла пара молодиц в шотландских юбочках и чёрных бизнес–пиджачках, и, сцепив ручки на уровне нижнего этажа, словно приготовившись петь, заняла почтительную арьергардную позицию за мужчинами.

– Вот они, красавцы, – объявил Короляш и раскрыл объятия сначала Карагодину, а затем и Савойскому, который принял это дружественное приветствие незнакомого человека как вполне естественное и даже само собой разумеющееся. – Явились…

– Не запылились! – в унисон пискнули молодицы, – и все дружно рассмеялись

Все три зама проделали процедуру приветственных объятий.

– Вот он каков, наш новый друг, – осматривая Савойского с нескрываемым удовлетворением, как заботливый отец глядит на любимого сына, вернувшегося из армии, продолжил Короляш, – Ну что ж, прошу…

– К нашему шалашу! – пискнули девчонки.

– Ну, положим, не к шалашу, мы пока не в Разливе…

– Слава богу, пока на бутылированной держимся, – гоготнул Сёма, попирая коробку с красивой надписью «Absolut Vodka. Produced in Sweden ».

– А потому, не шалашу, а к столу, – объявил Короляш. – Завтрак ждёт, дорогие гости.

     За мебельными декорациями оказалась ещё одна комната, увешенная по периметру  пляжными полотенцами с изображениями Мерлин Монро, каких-то загорелых девиц в разных прогрессивных ракурсах, тигров, львов  и экзотической птицы тукан.

     В центре комнаты были сдвинуты три журнальных столика, уставленные открытыми банками разнообразных паштетов, консервированных сосисок, ветчинной нарезки, маринованных пикулей, маленькой кукурузки, сырами камамбер, и нарядными упаковками пива Хайнекен.

– Настоящий голландский натюрморт, – сказал Рыжов, – Ван-Дейк отдыхает!

– А сало русское едят! – неожиданно сказал Сёма, деловито разливая «Абсолют» по нарядным гусь-хрустальным стопочкам.

– Москва… – со вздохом сказал Савойский Карагодину. – Только объявили свободную продажу валюты, а у них уже всё на столе!

– У Короляша всегда всё было на столе, – такой человек! – рассмеялся Карагодин. – Ван-Дейк отдыхает.

– Дикое время – билетов в Египет не купить, а с «Абсолютом» уже всё в порядке!..

– Переходный период к свободному рынку. Всё устаканится, – обнадёжил Карагодин.

– Слава Богу, я уже всё устаканил.

– И то верно, присаживайся к столу, товарищ.

     Петруху послали по делам. Предварительно разгрузили багажник, обнаружили «Арарат».

– Кстати. В Египте сухой закон, – как бы невзначай бросил Сёма.

– Понятное дело, – резонировал Короляш, – третий мир. Только поднимают голову. Бог с ними. Ещё очнутся. – А сейчас – приветственный тост:

– Друзья, коллеги… собратья, – народ образовал почтительную тишину. – Испытываю чувство натуральной гордости за наших ребят, таланты которых ценят не только в России, но и в самых дальних уголках планеты. Египет – колыбель цивилизации, Москва – третий Рим, Волгоград – перекрёсток Великого шёлкового пути и город–герой. И это триединство блестяще олицетворяют наши дорогие гости, миссия которых – упрочить своим замечательным проектом связи между прошлым и будущим, между городами и странами, между народами, сколь разными по своим культурно–ценностным ориентирам они не были.

      Стены экс-«Мясной лавки» не раз слышали патетические тосты директора, которыми он традиционно начинал дружеские застолья, но у Савойского пафос первого тоста вызвал румянец смущения на полных щеках. Впрочем, в красивых фигурах речи директора он подсознательно угадывал ироничные нотки, и нотки эти его несколько успокоили.

– Чёрт с ними, с ориентирами, – решительно закончил Короляш, – мой тост за дружбу, а сегодня мы, наш коллектив, с подачи Карагодина прирос ещё одним другом, Борисом Савойским, и это – настоящий праздник души! Дай Бог, тебе, Борис, здоровья и сбычи мечт! Ура!

– Ура! – дружно грянули замы и помы.

– Ура! – с секундным запозданием пискнули девчонки (как выяснилось позднее, стажёрки из торгового техникума).

     И веселье началось. Понеслась тотальная дегустация европейского консервпрома.

– Это же морской коктейль, настоящий афродизиак, ты просто обязан попробовать, – Сёма тащил на тарелку Карагодина миниатюрное головоногое – чудное средство для восстановления мужской силы.

     Будучи традиционалистом в гастрономических вопросах, выросший на осетрине, чёрной икре и раках Волго–Ахтубинской поймы, Карагодин ёжился, глядел на экзотическое маринованное животное с недоверием. Восемь тоненьких отростков, покрытые крошечными присосками, вызвали летучую инфернально-патологическую ассоциацию. «Упаси, господи!..» – мысленно пискнул Карагодин, но отступать казалось неприличным, и он  решительно вонзил вилку в лиловую мошонку микро-кракена.

– А нам, нам можно? Мы тоже хотим! Дайте нам афродизиака! – требовали стажёрки, протягивая Сёме пластиковые тарелочки …

– Какие могут быть проблемы, – гудел как большой шмель Короляш. – Подадим машину к трапу, у Петрухи есть специальное разрешение.

      Савойский, обставленный радужными коктейлями, который прытко замешивал Паша Русанов, добавляя в «Абсолют» ликёры отчаянно–мультипликационных цветов, – довольно жмурился, говорил:

– Да совсем необязательно к трапу, просто – встретить в Шереметьево…

     Как чёрт из табакерки из-за шкафа выскочил Петруха, со связками эквадорских бананов в обеих руках, пристроил плоды на угол стола, сделал краткий доклад прямо в крупное ухо директора, и тоже присел к столу с банкой Heineken non-alcoholic.

     Последовали яркие, полные неподдельных дружеских чувств тосты замов. Карагодин, хорошо знакомый с процедурой застолий  в «Мясной лавке», принимал их как должное, как некий замечательный, но и само собой разумеющийся ритуал. Не раз он поднимал пылающие неземными красками коктейли, не раз говорил зажигательные спичи.

И сейчас взял инициативу, встал, весомо произнёс:

– Что за день, просто пряник медовый! Как много хороших слов прозвучало. Но один тост мы упустили, друзья.

– Как так, – пронеслось по периметру стола, – не может быть! Что за тост такой?

– Очень важный тост: – за прекрасных дам!

– Ё-моё! Конечно, за дам! – догадливый Сёма вытянулся во весь свой прекрасный рост и оттопырил локоть на уровень плеча. – Мужчины пьют стоя!

     Мужчины оперативно поднялись и выпили стоя.

     Пунцовые от неожиданного внимания стажёрки, пропищали благодарственные слова, заявили: – А у нас для вас подарок! Концертный номер.

    Рыжов, явно осведомлённый о затее, поднял из-под стола пузатую магнитолу и водрузил её средь сияющих коктейлей. Девчонки  выскочили на свободное пространство между двумя горками и стали рядом по стойке смирно.

– Ирландский танец! Исполняют Лика и Вика!– объявил Рыжов и нажал кнопку.

     Зазвучала знаменитое увертюра из мюзикла «Riverdance».

     Некоторое время Лика и Вика стояли недвижимо, подчёркивая сильные доли музыки ритмическими движениями кистей рук, разжимая и сжимая белые пальчики в аккуратненькие кулачки. На очередном ударе литавр  включились ножки в чёрных туфельках, отбивая такт поразительно синхронными движениями народного танца. Лица артисток оставались отрешёнными, немигающие глаза смотрели в неведомое далёко. Девушки парой двинулись влево, вправо, сохраняя дистанцию до сантиметра, разошлись в стороны, снова сошлись, выдали сложную чечётку финала и застыли на тех же паркетинах полов, с которых и начали свой замечательный номер.

     Поражённая аудитория выдержала паузу и взорвалась аплодисментом.

– Браво! – крикнул Карагодин, – Браво! Брависсимо! – вторили замы и помы.

– Вот такие у нас таланты на стажировке, – довольно резюмировал Короляш, – душевное вам спасибо, девчата. Не даёте забыть о прекрасном за грёбаным бизнесом. С меня бутылка красного.

     Все добродушно рассмеялись.

     Лика и Вика, польщённые комплиментом директора, зарделись, потряхивая шотландскими юбчонками на круглых задках, вернулись на свои стульчики. А Паша Русанов, соседствующий с ними, рванул из картонного ящика бутылку «Божоле», мгновенно выдернул высокотехнологичным штопором пробку и действительно налил артисткам по бокалу красного вина.

– За искусство, – сказал он, и первый чокнулся с девочками бокалом с ультрамариновой смесью.

– Жизнь коротка, искусство – вечно! – поддержал Савойский, который после танцевального номера почувствовал себя совершенно как дома. (Что было вполне естественно, потому как его любимая дочь Вера также занималась бальными танцами, и с предметом архитектор был знаком не понаслышке).

     Неожиданная вербальная активность Савойского не прошла незамеченной.

– Кстати, об искусстве, – как бы невзначай сказал Сёма. – Мы тут совершенно испортили вкус с этими голландскими ликёрами. Будет ли удобно спросить позволения  господ путешественников отдегустировать …

– А то, – мгновенно отреагировал полный благодарных чувств Савойский, – качество гарантирую!

     «Зря он так спешит, – думал Карагодин, – конечно, если насчёт сухого закона в Порт–Саиде – правда, почему бы и нет…».

     Солнечный луч отразился в бокалах с Араратом, преломился, распался на тысячу частей, и по белому потолку пробежали янтарные сполохи.

     Дегустация, сдобренная экспертными комментариями и просто житейскими обобщениями, оказалась неожиданно масштабной. Снова всплыл вопрос о диковинных табу развивающихся стран на благородные напитки, и когда выяснилось, что запас Арарата ополовинен, Короляш процесс остановил, сказал, что таких бравых ребят никакие глупые запреты, возможно, и не коснутся, и было решено взять оставшиеся пол-ящика для переговорных нужд в Российском консульстве. – Это ведь наша территория, – резонно обосновал он. – И законы там наши, правильные законы.

«Чего ж это я  раньше не додумался…» – негодовал на себя Карагодин.

    Неожиданно оказалось, что чудное застолье всего-навсего транзитный аэропорт, а реальная жизнь состоится в ресторане Пекин, где у Короляша всегда заказанный стол.

    Теряющий ориентиры Карагодин затребовал связь. Натыкал кнопочки радиотелефона Дарьи, сказал, что в Москве, что едет к ней. Махнул очередной коктейль, всё забыл, набрал Алёну Лиепиньш, услышал в трубке знакомое:"Говорите, дорогой мой человек…" – ойкнул, опомнился, дал отбой. Попросил Короляша доставить его к Дарье и был препоручен заботам Петрухи.

– Встречаемся на Войковской в 10.00, в центре платформы, – сказал на прощанье Савойский. – Ты как себя чувствуешь?

– Как может чувствовать себя человек, которого ждёт любимая женщина?

– Ну, понятно, понятно. Береги себя, нас ждут великие дела.

 Ну, здравствуй, странник. Экой ты смешной какой!

     Дарья Алейникова мерила лайковыми сапогами периметр своей гостиной, закусывала губку, думала:

– Где он мог застрять? И голос у него был какой-то странный. Вот, скотина. Тут ехать от силы полчаса.

     С неким изумлением она вдруг поняла, что просто соскучилась по своему такому ненадёжному, но всё-таки, такому милому дружку, которого последние годы она называла «поволжский сиделец».

     Дарья Алейникова, известная московская красавица, странным образом благоволила Карагодину, порой действительно обаятельному и необычайно креативному в организации любовных сетей, осадах и натисках. Щедрому на выдумку красивого времяпрепровождения в разнообразных компаниях, прогрессистко–авангардных, изысканно–декадентских, научно-снобистких, куда он неизбежно привносил элемент некой раскованности, а порой полного, тотального отвяза. С его подачи она познакомилась с каталами профессорского вида, академиками с растерянными провинциальными глазами, с американским профессором Болонкиным, который увлечённо рассказал ей о том, что человечество не останется вечно на Земле…

– Знаю, знаю, – перебивала его просвещённая красавица, – …но в погоне за светом и пространством сначала робко   проникнет  за пределы  атмосферы, а затем завоюет все околосолнечное пространство”. Только

 там нет воздуха!

– Нет! – хихикал профессор, и на его щёчках выступал старческий румянец, – откуда же ему там взяться!

– И чем же они будут дышать?! – Дарья в притворном ужасе коснулась ланит острыми кончиками накладных ноготков.

– Воздух им будет не нужен! – торжественно говорил Болонкин. – На земле, обретаясь в своей такой нестойкой, но такой ээ… привычной телесной оболочке они накопят весь… ээ… пакет информационного багажа, – интеллектуального, чувственного, социального, этического и, конечно же, нравственного, – а затем этот самый, как его… экспирьянсный пакет с помощью специальных технологий будет перенесён на микрочип, который, будучи помещён в оболочку из чистейшего титана, снабжённую фотонным мотором, сможет обитать при любых температурах и в любой точке мирового пространства, питаясь солнечными светом и реликтовым излучением!

– Царица небесная!.. – округляла глаза Дарья и снова переходила в наступление: – Но, позвольте, профессор, зачем же им там, в космосе, ну, положим, нравственность!

– Как зачем! Как зачем! – горячился Болонкин, – это тоже… ээ-э… определённого рода …. знание.

– Они что, будут жить семьями, любить друг друга, изменять? – иронический задор Дарьи рос с каждым словом.

– Ну, изменять, хе-хе, они, конечно, не смогут… – лавировал Болонкин.

– Кто бы сомневался, – там же абсолютный нуль!

– Ну, да, – соглашался Болонкин, понимал, что попадает в силки хитроумной красавицы, и фальшиво изумлялся:

– Откуда вы знаете? Читали мою статью про Е-существо в Сайентифик Америкэн?

– По ТВ говорили. Показывали космический модуль Эндевер, и сказали, что при абсолютном нуле эта железная штука будет дееспособна только 14 лет, так что ваше Е-существо – утопия.