Kitabı oku: «Картины Италии», sayfa 3
<Письмо друзьям от 29 октября 1977 г.>
Привет, касатики!
Это я к вам зря так уважительно обращаюсь. Писем – ни фига, хотя люди старательные, внимательные и душевные уже по три прислали, да с 12 фотографиями.
Все бы тут хорошо – и погода компанирует, и аборигены дружественные, и читать есть чего – берем у соседей «Записки охотника» за большие деньги на короткое время, и одежа не рваная, и лиры в карманах – тысячами. Но вот получить бы чего с Комсомольской, да от Раковского. Печально, а вам?
И тем не менее:
Здравствуйте.
Главный Доктор Лорочка, Певец Пахарей Моря Наташенька, Технический Библиотекарь Зяма, Друг Радио и Футбола Володя!
Похоже, здесь ничего, кроме лета, не бывает. То есть имеются некие намеки на осень – красные листья, ветерок, пустые пляжи. Но пляжи пустуют от глупости – не своей, естественно, а коренного населения, которое при +18 °С ходит в пальто и сапогах и сморкается в кашне. Мы – блаженствуем: сухо, тепло, как раз гулять и глазеть по сторонам. Что и делаем. Да, еще одна примета осени: дорожает виноград. Кончается виноградный сезон – начинается мандариново-апельсиновый.
В письме Маке я подробно описал Нац. Галерею современного искусства, собор Св. Петра. А завтра собираемся в Ватикан – там в полдень выйдет к народу папа. Да и музеишко тамошний недурен.
Запасшись бусами и красной материей, заводим дружбу с туземцами. Недавно посидели в таверне «Alpini» у Ватиканской стены часа три в неудержимых беседах с хозяевами, в питии вина (за свой счет), кофе (за счет заведения), в поедании самоделанных тортов (тоже угощали). Обменялись адресами, и хозяин – Винченцо – уже навещал нас в Остии. Публика они – малоинтересная, и общаться занятно только поначалу.
Интересно, что в Центральной и Южной Италии масса, даже в больших городах, никаких языков, кроме своего, не знает. На Севере более или менее в ходу французский. В этом смысле колоссальный контраст с Веной. Там почти каждый, к кому я обращался на своем потрясающем немецком, тут же переходил: «Do you speak English?» – and so on.
Итальянский прост и приятен; уверен, что через полгода (не просто проживания, а общения) я бы читал газеты и общался с народом. С английским сложнее, а для нас – еще сложнее с американским. Главное – перескочить, наконец, на ту ступень, когда не переводишь про себя с русского, а дуешь сразу.
Читаем все же больше по-русски – не удержаться. Хотя тут надо бы брать пример с папы Гениса (можно же в чем-то и с него брать пример): он здесь даже кое-какие русские книги читал в английских переводах.
А читаем разное. Только что закончил блестящую «Защиту Лужина». Летящий стиль. Это, вроде бы, лучшее из написанного покойным по-русски. Такая поверхностная легкость в сочетании с жесткой логической последовательностью повествования.
Много разного.
Честно говоря, сейчас никак не могу расписаться. Отправил вам два гигантских письма – сроду таких не писал. Там все было легко как-то. Видно, нужен все-таки свежий приток – не только и не столько информации (хотя и ее тоже, и обязательно), но прежде всего ощущения контакта, чувства собеседника. Иначе никак – что-то вроде замурованных писем потомкам.
Да, может быть. попробую разговеться в смысле профессиональном – вчера познакомился с прекрасной русской художницей. Стиль Naif – немного a la русский лубок, но с точной мерой вкуса. Попытаюсь что-нибудь соорудить о ней – предварительно договорились (она довольно знаменитая, так что не бросается).
Ладно, еще раз: услышьте нас – звонки, письма, нарочные.
Приветы: Илье, Цветкову, Илге, Мильштейну, Аркадию, Олегу Иосину, Вальке.
Позвони, что ли, Зяма, передай привет двум Наташам из конторы. Хотя, одной, может, и не надо – тихая.
Целуем вас.29.10.77 г.
<Письмо родителям от 3 ноября 1977 г.>
Salute!
Сегодня пришло письмо от Маки – четвертое уже. Остальные – ни гу-гу. Почему бы это? И адрес вроде известен, и письма – как видно из Макиных – доходят. Странно и малоприятно.
Живем довольно тихо. Наездились по стране, теперь больше гуляем по Риму. В Остии не разгуляешься – интересного ничего нет, разве что рядом Остия Антика: развалины всякие допотопные и пр. нехитрые радости. Вообще, конечно, в период октябрь–апрель Остия теряет свое главное преимущество – море. Мы зацепили кусочек еще, а теперь, хоть и тепло (~17–18 С), но купаться уже не тянет.
В Риме селиться, понятно, хорошо – преимущества очевидные. Но снять хату трудно и немного выходит дороже. Главная трудность – нет информации о спросе и предложении appartamento. В Остии это дело налажено до автоматизма – только приди на почту. Народ сейчас, осенью, снимает квартиры в Витинии – это на полпути к Риму (дорога дешевле, соответственно). Летом некоторые выбирают Ладисполи – это от Рима далековато, и там живут в основном те, кто отлично знает язык и потому не ходит в школу.
В Остии – не только море, есть и другие плюсы, все же это довольно большой город, популярный курорт. Тут три кинотеатра (летом – даже еще один открытый), в центре (где живем мы) – три супермаркета, есть свой рынок. Потом – международный телефонный пункт. Это все несколько облегчает жизнь.
Хотя у эмигрантов в фаворе знаменитый Круглый рынок в Риме. Таскаться с сумками, конечно, хлопотно, но дешевизна привлекает. Вообще все тут есть и еще немножко, но я думаю, есть смысл покряхтеть два-три раза с чемоданами – и высвободить себе лишнюю десятку на штаны. Мы вроде изрядно запаслись, но все же могли быть и менее легкомысленны в сборах – все красивые иллюзии: дескать, с одним чемоданчиком. Пособие рассчитано хорошо – хватит и тому, кто с одним чемоданчиком, но ведь не рассчитаешь собственные аппетиты к диковинным продуктам, красивым вещам и сказочным путешествиям.
Может, вам будет занятно: наш средний рацион. Кстати, блюдем себя – один день в неделю голодаем, на следующий – только овощи и фрукты, да еще после семи вечера – ничего. Во как! Лавры Барышникова! А в среднем: Завтрак. Омлет (все, как в Риге), кофе (очень здесь вкусный). Обед. Супчик «Kokošja juha», заправленный жареными помидорами, баклажанами, или еще чем; птица (кура или индюшка), рыба (форель обычно). Мяса не едим почти совсем – оно раза в три дороже куры; салатик какой-нибудь; молоко или оранжад. Ужин. Котлета (фарш цены приемлемой), печенка свиная или куриная с картошкой, йогурт (сортов пробовал – уже 11); чай. В течение дня – фрукты (яблоки и груши, был виноград, теперь – мандарины).
Вы не удивляйтесь, что я так много о внутренних делах. Маке в двух-трех последних письмах я ничего не писал о быте. Надеюсь, вы те письма читали, а теперь все вместе прочтете, это – глядишь, какая-то картина. Я на то и рассчитываю: не повторять же одно из письма в письмо.
Из побрякушек, что с собой брали – почти все при нас. Нужен особый талант, чтоб извлечь из них что-то с толком, а без таланта – обидно отдавать зазря. Так что все практически, что имеем – с пособия, приварку было только 120 миль (для здешних ухарей это не цифра, только поездка на Север обошлась нам в сотню). Жаль, не взяли приемника, а могли – но выше я уже писал об этом: громоздкая, мол, «Спидола». Все же мы тут без информации. Пока были Генисы – рассказывали, что в мире делается, и опять-таки Игорь добросовестно следил за футболом и хоккеем по передачам Москвы. Они же, Генисы, подарили мне ко дню рождения маленький приемничек, но только со средними – одна музыка, а если говорят, то – вы никогда не поверите – по-итальянски… Генисы уже в Нью-Йорке и уже написали нам оттуда. Пока конкретного ничего, большой, говорят, Бродвей, мол, есть там 5-я авеню, стриты, извиняюсь за выражение.
В кино почти не ходим – посмотрели разок секс, разок боевик, и хватит. На серьезные же не пойдешь – язык. Правда, сейчас есть кое-где «Казанова» Феллини – соблазнительно.
Марки в конверте – с Генисовского письма, это Маке. На конверте – тоже ему, это серия – хочу, чтоб подобрал всю.
Пишите, что ль. Всем помнящим – поклоны.
Целуем3.11.77. 23.20
<Письмо В. Раковскому от 30 ноября 1977 г.>
Здравствуйте, батюшка Владимир Петрович!
Генерал! Я не думаю, что ряды
ваши покинув, я их ослаблю.
В этом не будет большой беды:
я не солист, но я чужд ансамблю
Вынув мундштук из своей дуды,
жгу свой мундир и ломаю саблю.
Ты хоть знаешь, что мы в Италии? Это страна такая – сапожком, так мы в серединке голенища, в городе Риме.
Город странный и великолепный. Первое впечатление было – хаос и эклектика. После четкой, гармоничной, готически-парковой Вены, которая нравится сразу и безусловно, Рим появился разляпанным, бардачным, сложенным из кусочков. И только уже через месяца полтора начинаешь понимать, что именно эклектика, бардак и мозаика и делают его Римом. Тем самым. По Стендалю, Гоголю и прочим, не менее достойным людям, которые считали его безоговорочно первейшим из городов мира. Сейчас мы ходим по нему часами и не можем надивиться: уж так все круто намешано – и антика, и Средневековье, и Возрождение, и модерн. И ничто ничему не мешает. Сосуществование очень мирное. Короче, нам тут нравится.
Мы даже не против побыть подольше. Кажется, так и получится – хотим или не хотим. По непроверенным, но уточненным данным, Рождество и Новый Год встретим тут. Сегодня – два месяца и 21 день в Риме. Генисы пробыли на день меньше и теперь обретаются в Нью-Йорке. И это все, что мы знаем. Игорь настрочил на второй американский день письмо из отеля на Бродвее (хвастун!) про мусор, цены на баранину, засилье негров и неопределенность дальнейшего бытия. Может, неопределенность затянулась, а, может, они уже рубят, заедаемые москитами, просеки на каучуковых плантациях Пуэрто-Рико. Так или иначе, за полтора почти месяца то письмо – единственное. Очень вы все похожи – и на востоке, и на западе. Скорбный счет писем 30:10 в нашу пользу, а из 10 – шесть Макиных. Так-то. А открыток – видимо-невидимо. Почтовые расходы входят в наш бюджет вполне самостоятельно и равноправно. Скажи мне, сколько ты послал писем, и я скажу, кто ты.
Нужен приток информации и духа общения. Вот, к примеру, о чем писать мне сейчас? В плане событийном все изложено: в письмах тебе и Кацам, в письмах Маке. А по-другому без контакта не получается – тут не в обиде дело (неизвестно еще, надо ли обижаться, а если надо, то на кого – может, вы все и ты, в частности, тоже не такие уж плохие люди, может, вы и пишите, да везут медленно), а в том, что чувство собеседника сильно трачено временем и молчанием. Что быть не должно. Как вы считаете, генерал?
И тем не менее, все у нас тихо. Едим смешные вещи – освоили моллюсков и тешимся. Когда все четверо (мы и соседи) садимся за спагетти с ракушками, грохот стоит, как в каменоломнях: сваливаем останки. Винчик, несмотря на его фантастическую дешевизну, пьем мало – подустали, что ли, да и с отъездом Генисов лишились тлетворного влияния. Вчера Райка вообразила, что умеет печь пироги, и сейчас какая-то штука, на глаз, на ощупь и вкус похожая на сиденье табуретки, лежит на столе. Все ходят на цыпочках и на стол стараются не глядеть.
В кино здесь, в Италии, ходили всего два раза. Первый – увлекательная история из жизни лесопромышленников Ганы, бред собачий. Второй – пикантная секс-лента о пикантной секс-девочке. Да, я еще сходил в Кастелламаре (когда ездил на Юг) на очень социально-гражданственный фильм «Проституция». Мало – потому что без языка. Просто секс и боевики смотреть не очень хочется, а остальные не по зубам. Хотя есть, видать, отличные: «Один необычный день» с Софи Лорен и Мастроянни, «Другая женщина, другой мужчина» Клода Лелюша (тот, что снял «Мужчину и женщину») и прочие. Но для них всех, по странности, нужно знание итальянского. Не дублируют, мерзавцы. Билеты стоят 1200–1500 – дороговато, но это соображение второе.
Прервался обедом. Сегодня Бог послал куриный суп с кореньями да печенку с рисом. А я, человек безумной отваги, решился на кусок пирога – остро ощущаю недостаток лигнина в организме. Ничего. В конце концов, осьминога жареного я ж не испугался – не всякий восточноевропейский человек на такое пойдет.
Завтра едем на славный среди эмигрантов Круглый рынок – за дешевыми продуктами в дорогу. А вечером – в поезд, а утром просыпаемся – кругом вода. В Венецию, стало быть, едем. Денька на 3–4.
Кланяйся Вальке, матери и дитю.
30.11.77
<Письмо В. Раковскому от 9 декабря 1977 г.>
Генерал! Только душам нужны тела.
Души ж, известно, чужды злорадства,
и сюда нас, думаю, завела
не стратегия даже, а жажда братства;
лучше в чужие встревать дела,
коли в своих нам не разобраться.
Salute!
Даже Зяма – и тот написал. Я человек не злопамятный, хоть и веду учет входящих и исходящих писем – но только для контролю: не утерялось чтоб. Так вот Зяма написал – 28 ноября с.г. Вроде, писал и раньше – мы не читали, а уехали – как сейчас помню – 2 сентября. Арифметика.
Восточная мудрость гласит: если гора не идет к Магомету, то пусть она идет на хер. Не послушаемся, и пойдем к горе. Тем более, что не ясны мотивы и обстоятельства. Свои я изложил в первом письма: отсутствие информации о твоем местопребывании; удивление молчанием, когда узнал, что ты в Риге.
Твои резоны не знаю, кроме того, что ты – есть ты. Так или иначе, пишу это второе письмо и весьма рассчитываю. Или шифруешь?
Мака прислал 16 фотографий, из них дюжину – с вокзала. На четырех-пяти и вы, сударь. Смотрю, хоть и тошно. И не то чтоб ты так плохо вышел – хоть куда орлик, но вот ведь.
Вообще, хоть и общались мы довольно плотно перед отъездом, но, видать, не достаточно. Чувствую это – и жалко, и обидно, но как быть теперь. Только и есть всего – пиши. И я буду. Но пиши обязательно, потому что особой там информации со сногсшибающей новизной я не жду, но письма сами по себе нужны очень. То есть информацию тоже давай – про Москву: как там и что было. Какие перспективы? Что дома? Как мать? Что слышно от сестры и шурина?
Мы о себе знаем мало – когда, куда. Когда – говорят, после Нового Года, куда – говорят, в Нью-Йорк. А кто говорит?
Получили на днях письмо от Генисов, они в Нью-Йорке, в Бруклине. Занимаются на курсах всяких (подробно я написал Маке – спроси), осваиваются потихоньку. Пишут, что все же лучший – при всех его недостатках – город для эмигрантов. То же мы слышали от тамошних русских, с которыми виделись здесь – в Риме и в Венеции. Бог знает – может, и так.
В Венецию съездили весело и здорово (тебе оттуда открытки послали, кое-что в деталях отписал сегодня Маке).
Проезжали туда и обратно Италию в снегу – Флоренция, Болонья. Зрелище жуткое и неестественное, а снег приличный – сантиметров на 30. Но до (т.е. южнее) и после (т.е. севернее) была благодать – солнце, сушь, – довольно прохладно, но хорошо.
Снова не попали в Равенну. Однажды это уже было, когда двигались автостопом с Генисами. Тогда помешало то, что кончилось время, а с ним еда и деньги. Теперь – загуляли с новыми знакомцами. С другой стороны – в Равенну может поехать каждый дурак. А ты вот попробуй не поедь туда, когда можно, и легко можно. Равенна – это чтоб было не слишком просто. Непопадание в нее есть признак силы воли и мощного интеллекта. (Хотя всю жизнь, лет с 12, когда впервые что-то о ней прочел, и после стихов Блока – мечта идиота. Но ведь сохранить личность в неприкосновенности важнее, не так ли?)
Еще о стихах. Помню, учил Подниекса в радиоузле русскому языку. И один из методов был – наговаривание на пленку стихов. Помню, Подниекс самозабвенно читал Пушкина:
В голубом небесном поле
Ходит Веспер золотой,
Старый дождь плывет в гондоле
С догарессой молодой.
Напомни ему сейчас – ведь обидится. А тогда лепил дожа в дожди и хоть бы хны. Догарессу он, надо полагать, считал самкой дога.
Кстати, позвони, что ли, ему. Передай от меня приветы и всякое, что знаешь обо мне. Мы виделись недели за две до, и он был как-то рассупонен. Черт знает, может, просто немецкая сентиментальность?
Так ни дожей, ни дождей в Венеции не было. А был город для человека, не ищущего легких путей. В первых этажах живут одни пиявки, транспорта нет – только водный. Нет даже велосипедов: улицы – какие имеются – шириной от 1 до 4 метров, не раскатаешься. После полуночи не достать и стакана вина (единственный город в Италии!). А если запасся заранее, то плевое дело – утонуть. Улицы плавно сходят в канал удобными ступеньками, не обременяя себя набережной, парапетом и вообще каким-либо ограждением. В ресторанах и магазинах есть люди – это непривычно и противно. На площади Святого Марка голуби какают на восхищенных туристов. Гондольеры слоняются по городу с дурацкими криками, которые летом служат вместо клаксона, а теперь – от лени и застоя. Из окон вторых этажей удят рыбу, и, видно, не без успеха – здесь лучший в стране рыбный рынок: от креветок до меч-рыбы. Несуразный оперный город, но уезжать из него не хочется, хотя и непонятно – как там жить.
У нас тут, в Риме, все проще, понятнее и лучше. Zaipni ludzam.
Вспоминаем шурпу и манты, я уже не скажу за морковку корейского производства. Хотя и тут изощряемся время от времени в кулинарии. Отваживаемся и на экзотические блюда: кислые щи, пельмени, блины. Аборигенов впечатляет.
Они, аборигены, захаживают иногда. В целом дружественные, как все аборигены, любят красную материю и бусы. Простодушны, однако золото и слоновую кость прячут.
Повидали их везде – на карте крестиками отмечены 17 городов: Рим, Остия, Венеция, Флоренция, Сиена, Пиза, Пистойя, Сан-Марино, Римини, Кальи, Ассизи, Перуджа, Неаполь, Кастелламаре, Помпеи, Сорренто, Капри. Проверь по карте. Это всё. Больше уже не на что. А уж как хотелось бы. Да и то – раз уж так вышло, что здесь – когда еще сможем.
Ладно. Помни все, что надо. И про 75% – тоже.
Целуем вас всех. Привет Валере и Алику.
9.12.77
Приписка после телефонного разговора
Молодцы, голуби – так и дальше пробуйте, кооперируйтесь и звоните. Звоните и пишите. А то, как выясняется, не в одних Сан-Маринах покой. Надо, чтоб связи не прерывались, я уж не говорю о чаяниях (естественно, сокровенных) на смычку. Без этого – нехорошо, даже гондолы и спагетти не помогут.
Привет. Ждем.
<Письмо В. Раковскому от 1 января 1978 г.>
Привет!
Видимо, последний раз (отсюда!). Как стало известно вам, мы улетаем 5-го. Правда, это всего на 90% вероятности, но девяносто – это не десять, ich weis? Хотя визы мы уже сдали и выдадут их опять только при регистрации в аэропорту.
Сегодня всю ночь стреляли. Итальянцы выдыхаются на Рождество – но только в части еды, выпивки, приема и сдачи гостей etc. Запал нравственный и пороховой остается на Новый год.
Пальба началась часов с девяти вечера и с переменным успехом шла до полуночи. К 12-ти город вымер, и стреляли только из окон – больше ракетами и петардами, но может – по боевой итальянской традиции (Bandiera rossa! bandiera rossa!..) – и серьезнее. Сюда доносилась канонада их левого района, известного своей невзыскательностью во всем – от способа и условий жилья до методов фейерверка. Похоже, там пользовались всамделишней артиллерией.
Шампанским мы хлопали дважды – оба раза одним сортом, пьемонтским мускатным. Первый раз, кажется, ошиблись минуты на две, но все же выпили с вами – в 22.00 по-здешнему и в аккурат по-вашему.
Свой, местный 78-й, мы проверили от обратного – включив Москву с Людмилой Сенчиной и еще какими-то гениями эстрады. Пипиканье «Маяка» подтвердил взрыв улично-хлопушечной войны в Остии – все верно, полночь.
Жаль, вещей из окон уже не бросают – жесток закон, предупреждающий увечья (у нашей знакомой итальянки три года назад искалечили родственника холодильником, сброшенным с 3-го этажа). Говорят, можно еще изыскать окрестности Рима с выполнением всей традиции, но далеко.
Странно как-то погуляли мы – даже (Райка и Марта) легли уже в половине первого; сейчас 03.00, а я уже пишу письмецо. Как-то перегорели, хоть и готовились, соорудили сказочные закуски (печеночный паштет, мясной салат, корнишоны всякие, овощи – всех видов), сделали пельмени. И какие пельмени! Клянусь – дома таких не ел («дома» – широко, вообще – до).
Выпивон – водки «Korsakof» и «Suvarof» (последняя с клеймом: «Опробовано русским императорским двором»).
Все – куда как. Но – грустно. Понятно, надеюсь?
Помню, тебя не пустили в дом около четырех утра 01.01.77., нет и около четырех 01.01.78. Сколько же можно?
С Кацами говорили сегодня (pardon – вчера). С тобой, может, 3–4-го. Одна радость (ну, может, и не одна вообще, но настоящая – одна. Так и скажи им).
И восходит в свой номер на борт по трапу
Постоялец, несущий в кармане граппу,
Совершенный никто, человек в плаще.
Потерявший память, отчизну, сына;
По горбу его плачет в лесах осина,
Если кто-то плачет о нем вообще.
Продолжаю. Черт знает что – Новый год, или накололи? Солнце светит вовсю, небо голубое, тишь безумная, спать не хочется. А всего-то полдевятого, а лег я в четыре.
Заглянул в холодильник – еще раз убедился: не приснилось ли? Нет – от «Korsakof» отпито граммов 150. От «Suvarof» – еще меньше. Видишь, русский императорский двор мог ее хлебать, а мы рожу воротим. Достукались. Пельменей половина осталась! Только тебе и рассказываю – засмеют ведь.
Что ж с такого года будет? И вообще – где я? Оно, конечно, в 78-м ждет много всякого примечательного и очень великолепного. Ну, там – первенство мира по футболу; Бруклин, битком набитый Генисами; ваши письма; пауперизм; бесконечные очереди у биржи труда; знакомые негры; мясо из кошерных магазинов; день рождения.
С другой стороны, ничего, наверное, похожего на фантастический 77-й, не будет никогда. Только в хронологии: диплом с госэкзаменами; потеха с увольнением; суд; аркадьевский семинар с журналом и пурим spiel’ем; веселое окномойство; процедура с документами и отъездом; хутор Арвида; сам отъезд; Вена, похожая на Ригу; Италия с Венецией, Голубым гротом и Авентином.
Не будет, и жаль.
Специально острых ощущений не надо – в странный легион не пойду. Да и не возьмут, наверное. Но покой, оказывается, противопоказан. Покой или безделье – все равно. Или – и покой, и безделье, но не один.
Вчера было ощущение, что мы сняли гигантский зал, сплошь – столами, шампанским, фруктами и мясом – уставленный. А сидим в самом-самом уголке вдвоем. И не хватает – по крайней мере – человек шестисот. Хотя всего – каких-нибудь шести.
А ты говоришь – «опробовано русским императорским двором». Сами они пьяницы!
Жизнь, тем не менее, проистекает и дальше. Сегодня будут устрицы с белым вином, и это совсем неплохо хотя бы потому, что еще не опробовано (хотя двором – наверняка).
Купили материалу на штаны – Штаты все же. Сосед вчера извернулся и к девяти вечера уже сварганил. Ухарь. Мои штаны посвящаются трансатлантическому перелету. И вообще.
Целую всех вас – весь новогодний состав (что – 77, что – 78). Пишите нам, подружки, но новым адресам.
01.01.78.
