Kitabı oku: «Жизнеописания», sayfa 3
Ромул
I. КТО И ПОЧЕМУ дал городу Риму его славное и всем известное имя, об этом писатели говорят различно. Одни рассказывают, что пеласги, скитаясь по большей части известных земель и покорив почти все из них, поселились на том месте и назвали город Ромой, намекая на успехи своего оружия, другие – что после взятия Трои кучка спасшихся троянцев села на корабли. Буря пригнала их к берегам Этрурии, и они кинули якорь при устье Тибра. Их жен плавание по морю утомило до того, что они не могли более выносить его, поэтому одна из них, самая знатная и умная, Рома, сожгла корабли. Мужья сперва сердились на ее поступок, но потом покорились необходимости и поселились в окрестностях Паллантия. Вскоре они устроились сверх ожидания хорошо: им попалась плодородная земля, кроме того, к ним дружелюбно относились соседи. Они стали уважать Рому и, между прочим, назвали в честь нее город, виновницей основания которого была она. С тех пор, говорят, у римлян остался обычай – женщинам целовать в губы своих родственников и мужей, так как, сжегши корабли, они просили мужей перестать сердиться, целуя их и любезничая с ними.
II. НЕКОТОРЫЕ рассказывают, что город назван в честь Ромы, дочери Итала и Левкарии (по другим источникам – сына Геракла, Телефа), вышедшей замуж за Энея (по другим сведениям – за Аскания, сына Энея); некоторые считают основателем города сына Одиссея и Кирки, Романа, другие – латинского царя Рома, изгнавшего этрусков из их земель, этрусков, которые переселились в Лидию из Фессалии и из Литии и Италию. Но и те, кто совершенно справедливо считает город названным в честь Ромула, рассказывают о его происхождении неодинаково. Одни рассказывают, что он был сыном Энея и дочери Форбанта, Декситеи, и ребенком привезен в Италию вместе со своим братом Ремом; что во время наводнения Тибра все лодки потонули, кроме той, где находились дети, и что она тихо пристала к отлогому берегу в том месте, которое спасшиеся сверх ожидания назвали Римом. Другие говорят, что дочь названной троянки, жена сына Телемаха – Латина, была матерью Ромула, третьи – что его родила от связи с Марсом дочь Энея и Лавинии, Эмилия. Но некоторые рассказывают о его рождении совершенно невероятные вещи. У царя альбанского, Тархетия, кровожадного деспота, случилось во дворце чудо: из средины очага поднялся мужской член и оставался так несколько дней. В Этрурии есть оракул Тефии. Он дал Тархетию совет соединить его дочь с видением, предсказывая, что у нее родится славный сын, богато наделенный нравственными качествами, счастьем и телесною силой. Когда Тархетию сказали об ответе оракула, он приказал исполнить прорицание одной из своих дочерей; но она оскорбилась и послала вместо себя рабыню. Узнав об этом, Тархетий в раздражении решил запереть обеих в тюрьму и казнить их; но Веста явилась ему во сне и запретила ему обагрять кровью руки. Тогда он приказал заковать девушек и заставил их ткать, обещая по окончании тканья выдать их замуж. То, что они успевали соткать днем, Тархетий приказывал другим девушкам распускать ночью. Когда у рабыни родились двое близнецов, Тархетий отдал их какому-то Тератию с приказанием убить; но тот унес их и оставил на берегу реки. Часто приходившая сюда волчица кормила их молоком, разные птицы носили малюткам пищу и клали им в рот. Наконец, детей нашел пастух. Удивленный, он решился подойти ближе и взял их с собою. Таким образом, они были спасены и, выросши, напали на Тархетия и победили его. Об этом говорит Проматион, автор «Истории Италии».
III. САМОЕ правдоподобное и подтверждаемое большим числом свидетельств предание первым из греков принял, в общем, пепаретец Диокл, которому почти во всем следовал Фабий Пиктор. Правда, между ними есть разница в других его подробностях; но в главных чертах предание это заключается в следующем.
В числе потомков Энея, альбанских царей, было два брата: Нумитор и Амулий, которые должны были наследовать престол. Амулий разделил все наследство на две части и предложил Нумитору на выбор – или корону, или привезенное из Трои золото. Тот взял корону. Имея деньги и располагая вследствие этого большими средствами, нежели Нумитор, Амулий легко лишил его престола. Боясь, что у дочери брата могут родиться сыновья, он сделал ее весталкой и осудил на вечное безбрачие и девство. Одни зовут ее Илией, другие – Реей или Сильвией. Но вскоре стало ясно, что она забеременела, нарушив, таким образом, закон весталок. Дочь царя, Анто, горячо просила отца пощадить жизнь Реи. Амулий запер ее в тюрьму и приказал не пускать к ней никого, чтобы она не разрешилась от бремени без его ведома. Она родила двух сыновей замечательной величины и красоты. Еще более испугавшись, Амулий приказал рабу взять их и бросить где-нибудь подальше. Некоторые зовут раба Фаустулом; другие говорят, что так звали того, кто нашел их. Раб положил детей в корыто и отправился к реке, чтобы бросить в воду. Он увидел, что по реке ходят огромные с белыми гребнями волны; он струсил подойти ближе, оставил корыто на берегу и ушел. Вода в реке прибывала; наводнением подняло корыто, течением подхватило его и бережно вынесло на отлогое место, нынешний Кермаль; раньше, вероятно, оно называлось Германом, потому что родные братья по-латыни – germani.
IV. ВБЛИЗИ росла дикая смоковница, которую назвали Руминальской в честь Ромула, как думают некоторые, или потому, что в ее тени отдыхали жвачные животные, или же вследствие того – и это всего невероятнее, – что малютки сосали под нею молоко, так как в древнелатинском ruma значит сосцы. Богиню, заботящуюся, по верованию римлян, о кормлении детей, они зовут Руминой и приносят ей жертвы без вина, заменяя его возлиянием молока. Здесь лежали дети, когда, по преданию, волчица кормила их молоком, а прилетавший дятел носил им пищу и берег их. Оба животных считаются посвященными Марсу; но особенно уважают римляне и оказывают религиозные почести дятлу, поэтому слова матери малюток, что она родила их от Марса, находили себе большее подтверждение. Некоторые говорят, впрочем, что матерью она сделалась насильно, – Амулий явился к ней вооруженным, увез ее и лишил чести. Другие думают, что сказочный характер предания объясняется двусмысленным именем кормилицы. Лупа значит по-латыни и «волчица», зверь, и «публичная женщина». К числу последних принадлежала и кормилица малюток, жена Фаустула, Акка Ларенция. Тем не менее римляне приносят ей жертвы. В апреле жрец Марса совершает в ее честь заупокойное возлияние. Праздник ее называется Ларентами.
V. КУЛЬТ другой Ларенции установлен по следующей причине. Один из служителей храма Геркулеса вздумал, вероятно от безделья, поиграть с богом в кости, с условием, что, если он выиграет, бог окажет ему какую-либо милость, проиграет – он угостит бога отличным обедом и доставит ему красивую женщину. Затем он бросил кости сперва за бога, потом за себя и проиграл. Желая оказаться честным человеком, строго выполнить условие, он приготовил богу обед, нанял Ларенцию, которая была в блеске красоты, но еще никому не известна, угостил ее в храме, приготовил постель и после обеда запер ее, предоставив в распоряжение бога. Говорят, бог действительно пришел к женщине и велел ей выйти утром на форум, поцеловать первого встречного и отдаться ему. Ей встретился седой, очень богатый, бездетный и холостой старик Тарруций. Он познакомился с Ларенцией, полюбил ее и, умирая, оставил наследницей огромного, прекрасного состояния. По завещанию, она большую часть его оставила народу. Говорят, она, пользовавшаяся уже известностью и считавшаяся любимицей богов, исчезла на том самом месте, где погребена первая Ларенция. В настоящее время это место называется Велабр, потому что во время частых наводнений Тибра нужно было переправляться по нему на лодках, иначе нельзя было попасть на форум. Такой способ переправы назывался «велатура». Некоторые же говорят, что начиная с того места улица от форума до цирка устилалась, по приказанию эдилов, парусами. Парус по-латыни «велум». Вот почему оказывают римляне почести второй Ларенции.
VI. СВИНОПАС Амулия, Фаустул, унес детей тайно от всех. Некоторые говорят, однако, с большей вероятностью, что об этом знал Нумитор, который тайно отпускал пищу для малюток. Говорят даже, их отправили в Габии учиться чтению и письму и, кроме того, тем предметам, знать которые необходимо детям хорошего происхождения, и назвали их, как уверяют, Ромулом и Ремом потому, что их застали припавшими к сосцу волчицы. Когда они были еще малютками, их счастливая наружность – высокий рост и красота – ясно говорили об их происхождении. Взрослыми оба они были смелы, храбры, гордо смотрели в лицо опасности, вообще отличались непоколебимым мужеством. Ромул был рассудительнее брата и имел способности государственного человека. На сходках между соседями, где шла речь о скоте или охоте, он давал ясно понять, что рожден, скорее, для того, чтобы повелевать, нежели находиться в подчинении у других. Вот почему он был другом равных себе по происхождению и низших, но с презрением относился к людям, не отличавшимся нравственными достоинствами, – к царским чиновникам, смотрителям и главным пастухам, и не обращал внимания на их угрозы и раздражение против него.
Братья жили и вели себя так, как следует людям благородным. Они считали неприличным бездельничать, лениться и занимались гимнастикой, охотились, бегали, убивали разбойников, ловили воров и не давали в обиду угнетаемых, благодаря чему приобрели большую известность.
VII. ОДНАЖДЫ пастухи Нумитора повздорили с пастухами Амулия и угнали у них их стада. Братья не выдержали, напали на обидчиков, заставили их разбежаться и отняли у них большую часть их добычи. Не обращая внимания на гнев Нумитора, они стали собирать вокруг себя массу нищих и многих беглых рабов, внушая им мятежные замыслы и неповиновение властям.
Раз, когда Ромул был занят жертвоприношением – он был религиозен и умел гадать по внутренностям жертв, – пастухи Нумитора неожиданно напали на Рема, который шел в небольшом обществе. В стычке с обеих сторон оказались избитые и раненые; но люди Нумитора одолели и взяли Рема живым в плен. Они привели его к Нумитору в качестве обвиняемого. Тот не решился наказать его лично из страха перед своим суровым братом, но сам явился к нему и просил дать удовлетворение, как брату, и не давать в обиду своим рабам, как царя. Население Альбы выражало свое неудовольствие и считало Нумитора оскорбленным без всякого повода с его стороны. Это произвело на Амулия впечатление, и он отдал Нумитору Рема в его полное распоряжение. Тот взял его с собою, привел домой и, удивляясь фигуре молодого человека, его необычайно высокому росту и силе, которой никто не мог сравняться с ним, глядя на его мужественное лицо, говорившее о его смелой, гордой, не поддающейся горю душе, видя полное соответствие между тем, что он слышал о его делах и поступках, и тем, что он видел, а главным образом, вероятно, по внушению божества, виновника великих дел, – напал в уме на верный след и спросил юношу, кто он и чей сын, причем говорил тихо и ласково смотрел на него, внушал ему доверие и надежду. Рем не робея отвечал: «Я буду откровенен с тобою: ты более Амулия достоин носить корону, ты выслушиваешь и расспрашиваешь других, прежде чем наказать их, а он выдает их без суда. Раньше мы, близнецы, считали себя сыновьями рабов царя, Фаустула и Ларенции; но, когда нас обвинили и оклеветали перед тобою, когда решается вопрос о нашей жизни и смерти, мы слышим о себе нечто важное. Опасность, в которой мы теперь находимся, покажет, правда ли это. Наше рождение, говорят, покрыто тайной. Еще более невероятные рассказы существуют о нашем воспитании и раннем детстве: нас выкормили те звери и птицы, на съедение которым нас бросили, – волчица давала нам сосать молоко, дятлы носили нам пищу, когда мы лежали в корыте на берегу большой реки. Корыто это хранится в целости до сих пор. Оно с медными обручами. На нем вырезаны непонятные слова – знаки, которые, конечно, окажутся бесполезными для наших родителей, когда нас не будет в живых».
Судя по его словам и наружности. Нумитор, принимая во внимание его годы, отдался радостной надежде, но все же решил переговорить об этом при тайном свидании с дочерью: она все еще находилась в строгом заключении.
VIII. МЕЖДУ тем Фаустул, узнав, что Рем схвачен и выдан, стал убеждать Ромула помочь ему, открыв тайну его рождения, – раньше он только намекал о ней и говорил правду настолько лишь, чтобы братья помнили, кто они, – сам же взял корыто и поспешил к Нумитору, полный страха по случаю создавшегося положения. Он возбудил подозрение в стоявшей у ворот царской страже. Они задали ему несколько вопросов; он не знал, что отвечать, и не мог скрыть корыта, которое нес под плащом. Между стражей оказался один из тех, кому было приказано взять малюток и бросить их. Увидев корыто, он узнал его и вырезанные на нем буквы, догадался, в чем дело, не оставил его без внимания, но рассказал царю и представил пастуха к ответу.
Долгие и страшные пытки сломили упорство Фаустула, однако не вынудили у него полного признания: он объявил, что дети спаслись, но сказал, что они пасут скот вдалеке от Альбы, что он нес корыто Илии, которая, по его словам, часто хотела взглянуть на него и дотронуться, чтобы еще более увериться в спасении детей.
Амулий поступил так, как часто поступают люди, не владеющие собою и поступающие под влиянием чувства страха или раздражения, – он немедленно послал к Нумитору прекрасного во всех отношениях человека, его друга, и приказал спросить у Нумитора, знает ли он о спасении детей. Когда тот пришел, он увидел, что Нумитор чуть не обнимает и ласкает Рема, еще более обнадежил его, советовал живей приниматься за дело и остался с ними в качестве помощника.
Обстоятельства не позволяли им медлить, хотя бы они и хотели. Ромул был уже близко. К нему сбегалось много граждан из ненависти и страха перед Амулием; кроме того, он и сам успел собрать большое войско, которое разделил на отряды по сто человек. Начальник каждой из них нес пук сена и вязку прутьев на шесте – манипул [manipulus] по-латыни. На этом основании солдаты одного манипула называются до сих пор еще манипулариями.
В то время как Рем призывал к восстанию внутри города, Ромул же приближался к нему извне, царь ничего не делал, не принимал никаких мер для своего спасения – он потерял голову, растерялся, был схвачен и убит. Главным образом об этом рассказывают Фабий и пепаретец Диокл, который, если не ошибаюсь, первым издал книгу об основании Рима. Некоторые считают ее произведением сказочного, мифического характера. Тем не менее нет основания не доверять ей, видя, что делает судьба, и принимая во внимание, что Рим никогда не был бы так могущественен, если бы на то не было воли свыше, воли, для которой нет ничего великого, ничего невозможного.
IX. АМУЛИЙ умер, и дела пошли своим чередом; но братья не хотели ни жить в Альбе, не управляя, ни управлять при жизни деда, поэтому они передали ему престол и позаботились оказать должную честь и своей матери, сами же решили жить отдельно и основать город там, где протекало их раннее детство. Это была самая вероятная причина. Конечно, им необходимо было также или распустить массу собравшихся вокруг них рабов и бродяг и обратить свою власть в ничто, или поселиться с ними отдельно: жители Альбы не желали ни принимать в свою среду бродяг, ни давать им прав гражданства. Это доказывается, во-первых, похищением женщин, на которое последние решились не из желания оскорбить кого-либо, а вследствие необходимости: никто не шел за них замуж добровольно, они оказывали похищенным женщинам знаки глубокого уважения; во-вторых, тем, что, основав город, братья построили храм, служивший убежищем беглецам и посвященный ими богу Асилу. Они принимали всех: рабов они не возвращали их господам, должников – заимодавцам, убийц – властям, ссылаясь на то, что дают всем убежище вследствие оракула дельфийской пифии, поэтому население их города вскоре увеличилось, хотя вначале число жилых строений было, говорят, не больше тысячи. Но об этом речь впереди.
Когда братья решили построить город, между ними тут же вышла ссора из-за выбора места. Ромул заложил квадратный, иначе четырехугольный Рим, и хотел избрать это место для постройки города, Рем же наметил для этого укрепленный пункт на Авентине, названный в честь его Ремонием, нынешний Рингарий. Они условились решить свой спор гаданием по полету птиц и сели отдельно. Говорят, Рем увидел шесть коршунов, Ромул – двенадцать, по другим же, Рем увидел их действительно, Ромул солгал: когда пришел Рем, тогда только показались двенадцать коршунов Ромула, поэтому римляне до сих пор еще обращают главное внимание на появление при гаданиях коршунов. Понтийский историк Геродор говорит, что и Геракл был доволен, когда, думая что-либо делать, замечал коршуна. Действительно, это самое безвредное живое существо в мире. Он не приносит вреда ни посевам, ни деревьям, ни скоту, питается падалью, не убивая, не умерщвляя ни одно живое существо. Птиц он не трогает даже мертвых, видя в них своих, так сказать, соплеменников, в отличие от сов, орлов и ястребов. Недаром Эсхил говорит:
Терзает птица птиц – ужель она чиста?
Кроме того, другие птицы, если можно так выразиться, поминутно попадаются нам на глаза, мы постоянно видим их; но коршун – редкий гость. Гнездо коршуна трудно найти, вследствие чего некоторые думают, будто он прилетает к нам из других стран. Так гадатели считают посланным свыше все то, что нарушает законы природы и появляется не само по себе.
X. УЗНАВ об обмане, Рем рассердился и, когда Ромул копал ров, которым он хотел окружить стену будущего города, стал то смеяться над его работой, то мешать ей. Наконец, он перепрыгнул через ров и был убит на месте, одни говорят – самим Ромулом, другие – одним из его товарищей, Целером. В драке был убит и Фаустул вместе с Плистином, своим братом, помогавшим ему, по рассказам, воспитывать Ромула. Целер бежал в Этрурию. Здесь следует искать происхождение слова «целер» [celer], которым римляне называют проворных, быстро бегающих. Целером они прозвали и Квинта Метелла, удивляясь той быстроте, с какою он кончил в несколько дней приготовления к играм гладиаторов в память своего умершего отца.
XI. РОМУЛ похоронил Рема и своих воспитателей на Ремонии и занялся постройкой города. Он вызвал из Этрурии людей, которые дали ему подробные сведения и советы относительно употребляющихся в данном случае религиозных обрядов и правил, как это бывает при посвящении в таинства. Возле нынешнего Комиция был вырыт ров, куда положили начатки всего, что считается по закону чистым, по своим свойствам – необходимым. В заключение каждый бросил туда горсть принесенной им с собою с родины земли, которую затем смешали. Ров этот по-латыни зовут так же, как и небо, – мундус. Он должен был служить как бы центром круга, который был проведен как черта будущего города. Основатель города вложил в плуг сошник, запряг быка и корову и, погоняя их, провел глубокую борозду, границу города. Кто шел за ним, должен был заворачивать борозды, проведенные плугом книзу, наблюдая за тем, чтобы ни один комок не лег по другую сторону борозды. Эта черта означает окружность городской стены и называется с выпадением некоторых букв «помериум» вместо «постмериум», т. е. пространство вне и внутри городской стены. На месте предполагаемых ворот сошники вынимали и приподнимали плуг, вследствие чего оставалось пустое пространство. На этом основании вся стена, кроме ворот, считается священной: ворота не считаются священными, иначе религиозное чувство не позволяло бы в таком случае ввозить или вывозить то, что необходимо, но не считается по закону чистым.
XII. ПРИНЯТЫЙ всеми день основания города – одиннадцатый день перед майскими календами. День этот римляне празднуют, считая его «днем рождения» отечества. Сперва, говорят, они не приносили тогда кровавых жертв, считая нужным справлять праздник в честь «дня рождения» отечества без пролития крови. Впрочем, еще до основания города у них был в тот же самый день праздник Палилий.
В настоящее время римские месяцы не сходятся с греческими; но тот день, в который Ромул основал город, был, как уверяют, тридцатым греческого месяца. В этот же день было солнечное затмение, которое, говорят, вычислил знаменитый эпик, теосец Антимах, и которое падает на третий год шестой олимпиады.
Во времена римского ученого Варрона, глубокого знатока истории, жил товарищ его, Таруций, философ и математик, но в то же время занимавшийся астрологией, в которой он достиг больших успехов. Варрон предложил ему определить день и час рождения Ромула, принимая во внимание известные дела его жизни, – таким же методом, каким они решают геометрические задачи, так как, по его словам, зная год рождения человека, можно знать заранее его жизнь, точно так же, как, зная его жизнь, можно определить время его рождения. Таруций решил предложенную ему задачу. Зная несчастия Ромула, его дела, время жизни и то, как он умер, имея в руках подобного рода сведения, он, ручаясь за достоверность сообщаемых им сведений, смело объявил, что Ромул зачат в первый год второй олимпиады, в египетском месяце хеаке, двадцать третьего числа, в третьем часу, во время полного солнечного затмения, родился же в том же месяце, двадцать первого числа, при восходе солнца; основал Рим – девятого фармути, между вторым и третьим часом.
В судьбе города, как и в судьбе человека, решающую роль играет время, которое можно определить по положению светил во время его основания. Конечно, такого рода вещи или подобные им скорей понравятся читателю своим сказочным, фантастическим характером, нежели заставят его рассердиться из-за своей мифической окраски.
XIII. ОСНОВАВ город, Ромул прежде всего образовал войско из всех способных носить оружие и разделил его на отряды. Каждый отряд состоял из трех тысяч пехоты и трехсот всадников. Он назывался легионом, так как для него выбирали самых воинственных из граждан. Прочие составляли народ. Народ получил имя «популус». Сто лучших граждан были избраны советниками и названы патрициями, собрание их – сенатом. Сенат значит, собственно, совет старейшин. Патрициями советники названы, говорят, или потому, что они были отцами законнорожденных детей, или, скорей, потому, что могли указать своих отцов, что при массе сбегавшихся отовсюду жителей города могли сделать немногие, или же от слова «патроциниум» – так до сих пор обозначают римляне покровительство другим, причем думают, что какой-то Патрон, один из товарищей Эвандра, был заботливым отцом и защитником слабых, вследствие чего и деятельность такого характера получила названное имя. Всего вероятнее, Ромул дал им это имя для того, чтобы первые и самые сильные пеклись и заботились о слабых, как отцы, и вместе с тем давали понять другим, чтобы они не боялись сильных и не роптали на те почести, которые оказывают им, но любили их, смотрели на них, как на отцов, считали ими и называли этим именем. В то время как чужеземцы до сих пор еще зовут сенаторов повелителями, сами римляне называют их только «отцами, внесенными в списки», – имя, которое служит выражением величайшего почета и уважения и в то же время не возбуждает ни малейшего чувства зависти. Сперва их называли просто «отцами», но позже, когда число их увеличилось, их стали называть «отцами, внесенными в списки». Это имя было в глазах Ромула высшим, в отличие сенаторского сословия от нашего класса.
Он сделал еще другое отличие аристократии от простого народа: одних он назвал патронами, т. е. покровителями, других – клиентами, т. е. покровительствуемыми, и вместе с тем замечательно умно связал их заботою об общем благе и лежащими на каждой из сторон важными взаимными обязательствами в будущем. Первые растолковывали последним законы, защищали их на суде, были их советниками и опекунами во всем, вторые не только оказывали им уважение и почет, но и помогали им выдавать замуж дочерей, если патроны были бедны, и платили за них долги. Ни закон, ни магистрат не могли заставить клиента давать показания против патрона или патрона против клиента. Позже для патронов считалось неприличным, низким брать деньги с клиента, хотя остальные обязательства остались в силе. Но довольно об этом.
XIV. СПУСТЯ три месяца по основании города произошло, как рассказывает историк Фабий, смелое похищение женщин. Некоторые говорят, что Ромул, сам человек воинственный, получил предсказание оракула, что Риму суждено взрасти, увеличиться и достичь огромных размеров – среди войн, поэтому царь первым оскорбил сабинцев. Он похитил немного девушек, всего тридцать, – он искал, скорей, предлога к войне, нежели женщин. Но это не заслуживает доверия: он видел, что город быстро наполнился жителями, из которых женаты были только немногие. Большая часть из них состояла из бедняков – простолюдинов, презираемых и не дававших повода рассчитывать, что они станут жить оседло. Он надеялся, что оскорбление, нанесенное сабинцам, послужит косвенным образом началом общения и сношений с ними, если только удастся приобрести нравственное влияние на женщин. К приведению в исполнение своего плана он приступил следующим образом. Прежде всего он распустил слух, что нашел в земле алтарь какого-то бога. Бога этого называли Консом, быть может, как бога «совета», – консилий до сих пор еще значит по-латыни «совет», как высшие магистраты, консулы, значит «советники» – или же его отождествляли с «конным» Нептуном, так как алтарь последнего стоит в Большом Цирке, невидимый в остальное время, его показывают только во время скачек. Другие же говорят, вообще, что, так как план хранился в тайне, не был никому известен, то вполне обоснованно было посвятить алтарь, скрытый под землею, божеству.
Когда он был найден, Ромул принес на нем пышную жертву и устроил игры, народный праздник, на который разослал приглашения всюду. Собралось огромное количество народу. Сам он вместе с избранными гражданами занимал почетное место в красного цвета плаще. Знак нападения должен был состоять в том, что он встанет с места, снимет плащ и снова наденет его. Большинство вооруженных мечами людей наблюдали за его движениями и, когда он подал знак, обнажили мечи, с криком бросились вперед и стали уводить дочерей сабинцев, позволяя их отцам спасаться бегством. Одни говорят, что было захвачено только тридцать, именем которых названы курии, по Валерию Антийскому – пятьсот двадцать семь, по словам Юбы – шестьсот восемьдесят три девушки; что больше всего оправдывало Ромула в глазах других: замужняя женщина была захвачена только одна, Герсилия, да и то по ошибке, так что похищение женщин не имело целью ни насилие, ни оскорбление, – им желали слить, соединить в одно целое самыми тесными узами два народа. Герсилия вышла, говорят, замуж за очень знатного римлянина, Гостилия, по другим – даже за самого Ромула. Он имел от нее детей – единственную дочь, Приму, названную так как первенец, и единственного сына, которому отец дал имя Аоллия в память того, что он «собрал вместе» граждан. Некоторые говорят, что позже он получил имя Авиллия. Об этом рассказывает историк Зенодот Трезенский, но находит себе многих противников.
XV. ГОВОРЯТ, между похищенными тогда девушками выделялась одна своею замечательной красотою и высоким ростом. Какие-то простолюдины повели девушку с собой, как вдруг им попалось навстречу несколько знатных мужей, которые стали отнимать ее. Похитители стали кричать, что ведут ее к Таласию, молодому человеку, уважаемому за свои нравственные качества. Услыхав это, защитники девушки стали выражать ему добрые пожелания и на радостях хлопать в ладоши, некоторые же даже вернулись обратно и пошли следом за провожатыми в знак любви и уважения к Таласию, выкрикивая его имя. Вот почему римляне до сих пор еще во время свадьбы употребляют припев: «Таласий!», как греки «Гименей!». Говорят, Таласий был счастлив в браке.
Карфагенянин Секстий Сулла, высокообразованный человек, говорил мне, что этот крик Ромул назначил как сигнал похищения. Все уводившие девушек кричали: «талассио!» – обычай, оставшийся вследствие этого и при свадьбах. Большинство же, между прочим Юба, думает, что слово это – знак приказания, заставляющий работать, заниматься прядением шерсти, хотя в то время греческие слова не входили еще в состав латинского языка. Но если слово это принимать не в дурном смысле, мало того, допустить, что у римлян слово «таласия» имело то же значение, что у нас, мы можем найти ему другое, более удачное объяснение. Когда сабинцы заключили мир с римлянами, одно из их условий, касавшееся женщин, говорило, что они не должны ничего делать мужьям, как только прясть шерсть. Таким образом, при позднейших браках сохранился обычай, что родители невесты, или гости, или вообще присутствующие кричат в шутку: «талассио!» в знак того, что женщина, выходя замуж, не должна делать ничего другого, как прясть шерсть. До сих пор еще продолжает существовать обычай, что новобрачная не переступает сама порога дома, а вносится в него на руках, в знак того, что некогда женщин внесли в дом силой, что они вошли в него не добровольно. Некоторые говорят, что волосы новобрачной обрезают острием маленького копья в знак того, что первый брак был совершен среди битвы и грома оружия. Этого вопроса я касался подробнее в своем сочинении «Римские изыскания». Женщины были похищены около восемнадцатого числа секстилия месяца, теперешнего августа, в день праздника Консуалий.
XVI. САБИНЦЫ были большой и воинственный народ. Они жили в неукрепленных местечках, как спартанские колонисты, гордились этим и ничего не боялись. Тем не менее они чувствовали себя связанными драгоценным залогом и, боясь за судьбу своих дочерей, отправили послов с справедливыми и скромными требованиями: Ромул должен был выдать им девушек, отказаться от насильственных поступков; затем два народа должны были мирно и дозволенными средствами сделаться друзьями и родственниками. Ромул не выдал девушек, но предложил сабинцам заключить с ним союз. В то время как все они тратили время на советы и вооружения, царь ценинский, Акрон, человек решительный и опытный полководец, отнесшийся с недоверием уже к первому смелому поступку Ромула, видевший в похищении женщин опасность для всех и не желавший оставлять этого без наказания, первым объявил Ромулу войну и пошел на него со своими многочисленными войсками. Противник его также выступил ему навстречу.
