Kitabı oku: «Мозг и боль. Как сознание влияет на наши ощущения»

Посвящается памяти Эндрю Шермана

WHY DOES IT STILL HURT?

How The Power of Knowledge Can Overcome Chronic Pain by Paul Biegler

Copyright © Paul Biegler 2023

© Коломейцева Т. С., перевод на русский язык, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

ПОЛ БИГЛЕР – журналист, ученый и бывший врач, специализирующийся на скорой медицинской помощи. Его публикации о здоровье и науке печатались в газетах The Age, The Sydney Morning Herald, Good Weekend, The Australian Financial Review, Cosmos, New Philosopher и Arena. Он написал книгу «Этическое лечение депрессии», которая завоевала премию австралийского музея «Эврика» за исследования в области этики.

Введение. Карточный фокус

Это был один из тех летних дней в Австралии, когда выходишь на обжигающее солнце из своего автомобиля и уже знаешь, что кожа головы поджарится, пока пройдешь три метра до ближайшей тени по тротуару. В то ослепительно яркое утро вторника ноября¹ 2019 года я устремился под защиту портика безымянного здания со стеклянными фасадами в пригороде Мельбурна под названием Мураббин. Это аборигенское слово значит «место отдыха», но сегодня оно больше похоже на улей: будничный гул дешевых китайских ресторанов сменяет жужжание авторемонтных мастерских в ряду одинаковых промышленных кварталов.

Я метнулся к раздвижным стеклянным дверям и прошмыгнул в прохладное пространство атриума здания, там быстро осмотрелся и обнаружил вывеску, которую искал: «Группа реабилитационной медицины». Внутри на стенах нейтрального оттенка красовалась обычная офисная живопись в современном стиле, находились стойка администратора и ряд гладких белых стульев с постоянными посетителями, которых художник изобразил бы нейтральной серой краской. «Вы к доктору Фриду на 11 часов?» – спросила секретарь, я кивнул в знак согласия, и она предложила мне сесть.

Есть нечто в приемных у врачей – как в парикмахерских или самолете – что ослабляет волю и внушает чувство беспомощности, когда вы передаете контроль над ситуацией врачу, парикмахеру или пилоту. Я впал в это состояние монотонности фуги², играл с телефоном, а затем погрузился в размышления, почему я вообще тут сижу и жду встречи с алгологом³. И надо ли мне все это. Я считаю себя медицински грамотным: в конце концов, я проработал врачом 20 лет, 10 из которых в скорой помощи, боролся с последствиями болезней и травм, угрожающих человеческой жизни. Я также провел приличный объем собственных исследований – в том числе в рамках докторской диссертации и на постдоке⁴, – того, как наш процесс принятия решений человеком могут подкосить столь разнообразные факторы, как депрессия или ухищрения рекламы. В довершение всего, я научный журналист, и и мне на почту каждый день приходят самые свежие исследования. С таким опытом, скажете вы, я бы не просиживал штаны в приемной алголога в ожидании решения своей медицинской проблемы. Но вот я здесь – бывший медик, напичканный знаниями, в безнадежном замешательстве.

Причина моего внутреннего смятения возникла зимним утром пятью месяцами ранее. Я проснулся с болью в правом колене, и мне пришлось преодолевать дискомфорт и ноющую боль, когда я отводил детей в школу. Я думал, дело в баскетболе и чрезмерных пробежках по парку. Но с последних тренировок прошло уже пять недель, и я потерял терпение. По счастливой случайности у меня есть приятель – физиотерапевт и эксперт-диагност, поэтому я решил, что пришло время заново познакомиться с профессией. Паоло – высокий, атлетически сложенный мужчина, и в последние годы, когда нам обоим перевалило за 50, я стал замечать седину в его темных волосах и бороде. Я встретился с Паоло в его апартаментах в Бейсайде Мельбурна, он приветствовал меня в непринужденной дружеской манере, оттененной серьезностью медицинского работника. Чтобы попасть в его кабинет, мне пришлось сражаться со ступеньками лестницы, вздрагивая и держась за перила. Паоло проверил насколько сильно сгибается колено и могу ли я приседать на этой ноге. Это было больно. Настолько, что я чуть не расплакался. Но боль, как оказалось, являлась обязательным условием для постановки диагноза. По словам Паоло, я травмировал участок хряща в колене, называемый медиальным мениском. И он оказался прав: диагноз был подтвержден через несколько недель с помощью магнитно-резонансной томографии. Но это, как выяснилось, было лишь начало – вся сложность заключалась в том, что именно с этим делать.

Я знаю хирурга-ортопеда с непререкаемым авторитетом. Это мой бывший коллега, которого я очень уважаю, поэтому проконсультировался с ним, и совет был однозначным: операция по удалению разрыва мениска поможет справиться с болью, которая в противном случае будет то усиливаться, то ослабевать в течение неопределенного времени. На самом деле он тоже перенес эту операцию с отличным результатом. Такая рекомендация – на вес золота, и я сразу подписал документ о проведении операции в местной государственной больнице. Однако длительность процессов в государственной системе здравоохранения предполагала, что мне предстояло ждать, возможно, несколько месяцев, и, пока время медленно тянулось, многое изменилось.

Я отказался от своих любимых пробежек и бросил играть в баскетбол с маленьким сыном. Я все больше отдавал предпочтение своей «хорошей» ноге, и квадрицепсы на травмированной постепенно слабели и истощались.

Я также разгреб небольшую гору медицинских исследований о разрывах менисков, которые, как ни странно, заставили меня задуматься. Я задавал себе вопрос: неужели ложиться под нож – действительно лучший вариант?

Итак, что же я узнал такого, что заставило меня усомниться в рекомендациях хирурга? Все началось с более глубокого понимания той маленькой части меня, которая подлежала операции.

Мениск – это амортизирующий хрящ в коленном суставе. Он не только распределяет силу тяжести, которая воздействует на колено при ходьбе, беге или прыжках, но и выполняет жизненно важную задачу – помогает нижнему концу бедренной кости скользить по верхнему концу кости голени – большеберцовой кости – при сгибании колена.

Менисков два: медиальный – с внутренней стороны колена – и латеральный – с внешней. Если рассмотреть мениски поближе, они будто созданы для тренировок скейтбордистов: словно два причудливых колизея, спроектированных Антонио Гауди⁵, с ужасно высокими стенками, которые плавно опускаются к центру.

Но если вы вдруг надумаете устраиваться на работу в качестве какой-нибудь части тела человека, не будьте мениском. Силы, давящие на колено, испытают на прочность даже легендарных Атлантов⁶[1]: при легкой ходьбе мениски получают нагрузку в полтора раза больше массы человеческого тела, а при спуске по лестнице – в три раза. Выйдите на пробежку – и через ваше колено, скорее всего, пройдет нагрузка, превышающая ваш вес в восемь раз. Значительная часть этой силы сжатия приходится на мениск [2], и особенно на заднюю часть медиального мениска. [3] Именно в этом месте и случился разрыв мениска у меня. Сейчас можно подумать, будто лечение очевидно. Люди постоянно получают подобные травмы, их тщательно изучают уже более трех десятилетий при помощи магнитно-резонансных томограмм [4], а хирурги еще раньше начали исправлять ее с помощью процедуры, называемой частичной менискэктомией. [5] Тем не менее до сих пор мало ясности в том, какой метод лечения разрыва мениска лучший. И здесь кроется урок, который касается боли, выходящей далеко за пределы колена и распространяющейся на самые отдаленные участки тела.

Давайте разберемся, что же это на самом деле за процедура. Под наркозом хирург-ортопед делает два разреза в передней части колена, чтобы вставить артроскоп, который позволяет увидеть разорванный хрящ и удалить его зазубренный край. Но большинство хирургов хотят срезать поврежденный участок до ровной дуги, а это часто означает удаление 15–20 % мениска. Как это устранит боль? Вот тут и закрадывается неопределенность. Мениск имеет мало нервных окончаний, поэтому сам по себе разрыв зачастую вообще не причиняет боли. Хирурги считают, вызывает боль то, что оторванный лоскут хряща трется и раздражает блестящую полупрозрачную ткань, покрывающую коленный сустав и называемую синовией. [6] В отличие от мениска, синовия богата на нервные окончания, и, следовательно, у нее есть все шансы превратить вашу жизнь в мучение.

Однако никто не смог убедительно доказать, что именно порванный лоскут, натирающий синовию, вызывает боль. В этом вопросе, если честно, существует море сомнений, подмывающее статистику, которая должна бы стать фундаментом для принятия решения об операции. Если взять случайных людей с улицы в моей возрастной группе – старше 50 лет, – то разрыв мениска будет у трети из них. [7] Если кажется, что это много, то помните, что пожилые люди особенно подвержены дегенеративным разрывам, которые происходят, когда мениск разрушается, а не когда на него оказывается чрезмерное амортизирующее воздействие. Но есть и другая, еще более поразительная статистика. У 60 % тех людей с улицы с разрывом мениска, явного большинства, боль в коленях просто отсутствует. Задумайтесь на секундочку, что это значит, потому что это грандиозно: можно жить с разрывом мениска и при этом без боли. Фактически вокруг вас ходят миллионы людей и даже не знают, что у них разрыв мениска. Поэтому если вы как раз тот человек, который испытывает боль и вам предлагают частичную менискэктомию избавления от нее, то, узнав данную статистику, вы можете задуматься: «Как бы мне оказаться среди людей старше 50 лет с разрывом мениска, у которых ничего не болит без операции?» Это глубоко личный вопрос для меня. Могу ли я победить боль и вернуть подвижность без операции? Но кое-что еще не давало мне покоя. Поскольку я много лет учился медицине, то хорошо понимал, что все лечение, которое надо было пройти в течение этих пяти месяцев, уже сделано. Так почему же до сих пор болит?

Я очень много думал об этом, словно играя мыслями в пинг-понг, но ничего не решил и тогда записался на прием к одному из лучших специалистов в области боли. Люди из моего района идут к Кэлу Фриду, когда боль встает между ними и велосипедом, баскетбольным мячом, бадминтонной ракеткой или чем угодно еще, приносящим им удовольствие, улучшающим здоровье или просто дающим свободу. К Кэлу обращаются по поводу кратковременных «острых» болей, но его специализация – боль, которая длится более трех месяцев, как у меня сейчас, и официально называется «хронической» или «постоянной» болью.

Фрид – врач спортивной медицины и лечебной физкультуры, и на страницах его резюме рассыпаны свидетельства о выгодах этой профессии: можно прикладывать свои исцеляющие руки к работе со спортивной элитой и общаться с ней. Например, Фрид был клубным врачом футбольных команд Мельбурна и Коллингвуда AFL, работал с национальной австралийской сборной по нетболу⁷ «Даймондс». Но он не стал снобом, помешанным на спорте. Его призвание заключается в том, что одинаково нужно и звездам спорта, чьи травмы грозят завершением карьеры, и пенсионерам из пригорода с больной спиной, – в распространении «болевой грамотности».

Фрид – сторонник того, что понимание боли является ключом к ее преодолению. Если это и звучит ортодоксально, то его подход на самом деле довольно причудливый. Его веб-сайт «приправлен» блогом с записями [8], названия которых могут показаться весьма пикантными. Здесь есть «Извините, но в боли гораздо больше, чем 50 оттенков серого» и загадочная «Копуляция спортивной и тренажерной медицины и революции боли». Однажды там появился дисклеймер: «Я не получаю материального вознаграждения за часы, потраченные на создание и поддержку этого сайта, кроме эффекта самотерапии. Следовательно, я могу сэкономить на психологе». Наверное, вы уже поняли, что хороший доктор обладает чувством юмора. Возможно, именно по этой причине я не испытал особого трепета, когда в приемной появился он сам, чтобы вывести меня из задумчивости.

Фриду около 60 лет, у него гладко выбритое оливкового цвета лицо и пронзительные голубые глаза с гусиными лапками вокруг, которые танцуют, как лепреконы⁸, когда он улыбается. Фрид был одет в стандартную офисную одежду – брюки и деловую рубашку с открытым воротом, но, когда мы оба сели к столу, я заметил прислоненный к стене за его спиной дорожный велосипед, который, очевидно, уже проехал много километров, так что я знал: где-то здесь припрятана лайкра. Тон его голоса был в равной степени уверенным и неторопливым, но считывалось, что он спешил выполнить миссию – избавить меня от боли.

Мы не виделись с Фридом лет 10, с тех пор как он наблюдал велосипедную травму другого моего колена, и сначала просто болтали о том о сем. Как вдруг он с дерзкой улыбкой и сноровкой фокусника сунул мне три коробочки с игральными картами, каждая из которых была аккуратно уложена одна на другую. «Пол, подержите-ка», – сказал он. Верхняя коробка, по его словам, была полна карт, а две другие были пусты. Я обхватил пальцами стопку из трех коробочек, которая как раз поместилась в моей руке, и подержал их несколько секунд, прежде чем Фрид попросил их обратно. Затем он протянул мне ту самую коробочку с полной колодой карт. Я немного подержал ее пальцами. «Что-нибудь замечаете?» – спросил Фрид, приподняв брови и улыбаясь во весь рот. О да, заметил. Полная коробочка карт сама по себе казалась тяжелее, чем все три вместе. Чего, конечно, быть не могло. Она должна ощущаться легче, ведь веса двух пустых коробочек больше не было в моей руке. Я повторил это – тот же результат, то же мистическое, странное чувство. Фрид торжествующе наблюдал, пока иллюзия производила на меня впечатление. Я понял, что до меня он очаровал уже многих пациентов этой нейробиологической уловкой, когда объяснял мне, как она работает, с беглостью, отточенной, очевидно, многократным повторением.

По его словам, когда вы держите одну полную коробочку только пальцами, мозг воспринимает ее вес как более тяжелый, чем на самом деле, в отличие от захвата всех трех упаковок, вес которых ощущается более широким участком ладони. «Неважно, знаете ли вы, что две коробочки пустые, а одна полная, и неважно, сколько раз вы это повторите, ощущение будет одно и то же, – сказал он, – это свидетельствует о том, что не только мозг отвечает за то, что мы чувствуем, и он не всегда понимает это правильно».

Запомните эту фразу, потому что она критически важна. Я пришел с болью в колене, но неважно, откуда она взялась; проблема заключается в том, что, когда она сильно затягивается, то во многих случаях является обманкой. Это словно карточный фокус, который с нами разыгрывает тело, используя мощнейшие ресурсы нервной системы, чтобы обмануть сознание, заставив его думать, будто телу все еще больно и единственный выход – это сжаться и защищать травмированную часть. У боли два лица, как у римского бога Януса.

Первое лицо боли не любит никто, но оно прямо смотрит нам в глаза и является неотъемлемой частью выживания. Наряду с отеком, покраснением, жаром и потерей функции боль является значимым признаком воспаления – ответа организма на болезнь и травму. Если какая-то часть тела болит, то вы ею не пользуетесь, и такое замедление в активности способствует исцелению. Но стоит повернуть боль и увидеть ее второе лицо, как вы обнаружите непроницаемый покерфейс, который обманул немало людей на Земле. Ведь чем дольше продолжается боль, тем менее надежным симптомом повреждения колена, спины, плеча, чего угодно она становится. Многих такое озарение встревожит. Может ли боль, непревзойденный сигнал опасности, по чьему велению мы идем с гнилым зубом к стоматологу и со сломанной костью к травматологу, настолько дезинформировать?

За последние несколько десятилетий растущая волна исследований показала, что постоянная боль может привести к тому, что нервная система становится сверхчувствительной к ощущениям, исходящим из пораженного участка. Ощущения, которые вызывали бы боль в обычной ситуации, теперь становятся еще более неприятными. А то, что обычно не причиняло дискомфорт, например давление или простое движение, теперь становится болезненным. На практике – и я говорю об этом из собственного опыта – это означает, что самое безобидное дуновение ветерка на многострадальное колено может неверно восприниматься как боль. Звучит как чистое безумие, но эта фатальная ошибка – побочный продукт, возможно, самого изысканного примера физиологии человеческого тела. Это называется нейропластичностью, и она проявляется в каждом элементе чувствительной к боли системы: от нервов, принимающих болевые сигналы из поврежденного участка, до их соединения со спинным мозгом и даже до участков мозга, которые обрабатывают боль и заставляют вас осознать ее.

Нейропластичность стала модным словом благодаря бестселлеру Нормана Дойджа «Пластичность мозга. Потрясающие факты о том, как мысли способны менять структуру». Проще говоря, это способность мозга перестраиваться в процессе обучения, например, игре на скрипке или при восстановлении утраченных навыков, таких как умение говорить после инсульта. Эта концепция перевернула представления, державшиеся десятилетиями, согласно которым в младенчестве связи в мозге податливы, как пластилин, а в зрелости становятся твердыми, как янтарь. Нейропластичность, без сомнения, является настоящей звездой в мире нейронаук и во многом заслуживает этого статуса. Но у любой медали есть две стороны, и нейропластичность имеет собственную теневую. Она называется дезадаптивной нейропластичностью [9]. Когда боль долго не проходит, это может означать, что стимулы, которые являются неноцицептивными, – то есть не вызывают объяснимой боли, – ошибочно регистрируются как ноцицептивные⁹ – ведь они причиняют эту чертову боль. Это то, что я называю ошибкой боли, и могу сказать, что ее существование требует полной переоценки понятия боли. Причина в том, что понимание ошибки боли – это ключ к ее устранению. Моя миссия в этой книге – передать хотя бы часть знаний об этом и показать, как с их помощью можно исключить многие случаи постоянной боли.

В ходе прочтения книги мы познакомимся с женщиной-полицейским, которая годами мучилась от боли после тяжелейшей травмы и все-таки нашла ключ к своему выздоровлению, услышав всего два слова. Мы послушаем легендарного нейробиолога из Гарварда о том, как он обнаружил странную особенность организма, заставляющую людей испытывать боль. Мы познакомимся с чемпионом по боевым искусствам, которого после несчастного случая боль почти довела до ручки и который выздоровел без лекарств и операций при помощи того, что уже у многих людей появилось в гостиной. Мы поговорим с человеком, которому предстояла замена коленного сустава при остеоартрите и который после тяжелой операции на сердце нашел способ избавиться от боли без новой операции. Мы узнаем, почему знаменитый ученый, изучающий боль, ничего не почувствовал, когда его укусила одна из самых смертоносных змей в мире, но испытал мучительную боль от царапины веткой.

В то же время мы ответим на ряд важнейших вопросов. Как понимание ошибки боли может помочь от боли избавиться? Если постоянная боль не сигнализирует о текущем повреждении, то почему она возникает? Можно ли научиться испытывать боль, и если да, то можно ли отучиться? Хоть может показаться, что физические упражнения ухудшают состояние, может быть, на самом деле они помогают от боли? Являются ли депрессия и тревога только следствием хронической боли или они могут быть еще и ее причиной? Мы также рассмотрим последние исследования методов, включая психотерапию и лечебную физкультуру, которые позволяют вернуть контроль над болью в наши руки.

Но еще мы столкнемся со страшной аномалией: несмотря на свою эффективность, эти методы лечения используются ограниченно и практически неизвестны для подавляющего большинства людей, страдающих от боли. А таких людей очень много. Только в 2016 году в системе здравоохранения в США на лечение заболеваний опорно-двигательного аппарата [10], включая боли в спине, шее, суставах и конечностях, а также таких заболеваний, как ревматоидный артрит и остеоартрит, было потрачено 380 миллиардов долларов. Не менее чем каждый пятый человек живет с хронической болью. [11] Однако методы лечения, основанные на понимании нейропластичности, вытесняются таблетками, инъекциями и операциями, – универсальными решениями в медицине, которые могут нанести вред миллионам людей. Опиоидный кризис в США может послужить наглядным примером губительного влияния фармацевтики: передозировки и самоубийства, обусловленные употреблением опиоидных обезболивающих, стали основной причиной первого за последнее столетие снижения продолжительности жизни в стране. [12] Но и физические методы лечения также усугубляют статистику. Возьмем, к примеру, спондилодез¹⁰ при болях в спине. За десятилетие до 2009 года число таких операций в США удвоилось, и в 2015 году расходы на эту процедуру превысили 10 миллиардов долларов. [13] Однако каждая шестая операция приводит к осложнениям, в том числе к повреждению нервов. [14] Вдобавок к этому эксперты спешат заявить, что в качестве лечения боли в спине формирование спондилодеза практически бесполезно [15]: оно уступает физическим упражнениям, когнитивно-поведенческой терапии и физиотерапии. Эти фармацевтические и хирургические методы лечения являются соучастниками ошибки боли. Они направлены на часть тела, а не на нервы, которые ее ощущают. Они стремятся изменить анатомию, а не мозг, воспринимающий боль. Они не понимают важности дезадаптивной нейропластичности и перепрошивки сверхчувствительных проводящих путей.

Все это заставило меня во время встречи с Кэлом Фридом задать себе вопрос, который мог изменить жизнь: был ли я сам жертвой ошибки боли? Я обладал начальными знаниями о дезадаптивной нейропластичности, полученными после той, более ранней травмы на велосипеде, и задавался вопросом: может быть, она – фактор, вызывающий мою нынешнюю боль в колене? Но я своими глазами видел разрыв мениска на МРТ. Существовала очевидная, четко сформулированная причинно-следственная цепочка, ведущая от моих перегрузок на беговой дорожке и баскетбольной площадке к симптомам больного колена и диагнозу «разрыв мениска». Боль продолжалась пять месяцев, потому что я просто не смог от нее избавиться. Хирургическое лечение казалось логичным решением. Но я не мог взять и выбросить из головы эту цифру – 60 %. Если разрыв мениска совместим с жизнью без боли, то почему эта жизнь не могла быть моей?

После карточного фокуса мы с Фридом перешли к обсуждению того, что будет устранять мою боль и, что особенно важно, является ли операция частью решения проблемы. К счастью, люди уже давно работали над этим вопросом. Вскоре после нашей консультации Фрид прислал по электронной почте несколько статей, которые я внимательно изучил. А еще чуть позже получил другое электронное письмо от Фрида. Он только что закончил создание учебного модуля для Австралазийского колледжа подготовки спортивных врачей и врачей лечебной физкультуры [16] и предложил мне его посмотреть. Модуль был полон фирменных причуд Фрида, включая слайд, на котором он едет по мучительному Альп дЮэз, одному из самых крутых подъемов на трассе «Тур де Франс». Из его пыхтящих губ идет облако с текстом: «Боль не является точным маркером повреждения тканей, боль не является точным маркером повреждения тканей, боль не является…» Был еще слайд со статистикой, подтверждающей эту точку зрения: изображение скелета с различными болевыми точками, обведенными синим, включая колено, поясницу, шею и плечи. Прилагались цифры об отклонениях, выявленных при обследовании этих областей, но у людей без всякой боли. Это поразительные данные.

В области шеи у 87 % людей в возрасте 20–70 лет есть грыжи межпозвонкового диска без боли. У 37 % 20-летних и 97 % 80-летних есть дегенеративные изменения дисков поясничного отдела позвоночника. Без боли. У 43 % людей старше 40 лет наблюдается дегенерация хряща, выстилающего коленный сустав. Совсем. Без. Боли. Но когда у людей присутствует боль в одной из указанных областей, это приводит к целому ряду процедур, направленных на исправление анатомии. При этом буквально толпы людей ходят вокруг с такой же анатомией, и у них ничего не болит. Простительно сделать вывод, что у значительной части людей проблема не в анатомии.

Теперь я заполучил самый важный инструмент, которым может овладеть каждый, кто решает, как лечить свою боль: знание. Я принялся обдумывать все это, продвигаясь к ответу на главный вопрос: что мне следует сделать? Я надеюсь, что рассказы на следующих страницах, взятые из моих интервью с ведущими мировыми учеными, изучающими боль, и с теми, кто излечился от боли, помогут вам получить знания, актуальные и значимые для принятия вашего собственного решения. В общем, это книга о том, почему боль остается, почему до сих пор болит и что мы можем сделать, чтобы перестало.