Однажды, в северном Неаполе…

Умеешь покорять сердца…

Ты! яркий и манящий !

Лед унесётся в небеса,

Став паром. Настоящее

Не будет знать с тобой границ,

Ему б сразиться с разумом

И чтоб триумфа сто страниц,

Эмоциями связаны,

Мы ощутили на века!

И память только воскресит

Всех оглушивших славу…

В тот же день, уже перед отходом ко сну импульс снова пробил меня – и я написала совсем в другом тоне, нежели в предыдущий день:

«Я хотела попросить прощения за вчерашнее утро. И день. Честно, не хотела тебя обидеть. С моей стороны было более чем глупо и нелогично так прекратить общение… Я могла догадаться, чего ты от меня хотел… Но, одним словом: люди начинают с изучением друг друга как личностей. Я сразу же упала в объятия твоих соблазнений (ты способен на это, очень сложно было воспротивиться!.. и в то же время я словно играла в фильме… признаюсь, ты тот самый человек, кто впервые продемонстрировал мне свою харизму и креативность… а также помог мне окунуться во вторую реальность).

Не хочу, чтобы ты подумал, что я тебя не уважаю, бегая то туда, то сюда. И ты уникален, как минимум, в некоторых смыслах. Снова спасибо за вечер (в который произошло всё, что только возможно).

Почему же я испугалась, что мы занимаемся любовью: я чувствовала, как изменяю своему парню… хотя ему все равно, что я делаю, не считая секса. Потом, я боялась, что ты не захочешь проводить со мной время, когда добился самого главного. И для тебя важно было не только общение, но и результат соблазна… Не спрашивай, где тут логика. Но раз я сама попросила тебя, чтобы мы занялись, значит, попросила».

Через час, уже совсем ночью, мне ответили:

«Напишу тебе, как только доеду до дома… Извини, что отвечаю только сейчас: был очень тяжёлый день».

«А я уже начала переживать… Сейчас хотела лечь спать, но отвечу. Знаешь, тяжело мне с ним целыми часами обсуждать эту историю, и то он меня прощает, то обвиняет. Как минимум, пока я дома, он мне звонит. И нужно ли мне такое общение?.. Мы заблокировали наши номера, чтобы не доставать друг друга… Сама сильно устала. Спокойной ночи, целую».

На следующее утро я, не увидев пока ответа, решила слегка намекнуть на него. Мне ответили уже днем:

«Вчера меня просто вырубило, а отвечать абы как, не продумав мысль, я не стал. Но когда я прочитал все, что ты мне написала, стал верить, что передо мной чувствительная и глубокая личность, а это я ценю… Стихи я тоже твои прочитал, и, пусть не всё в них понял, они мне понравились. На какой-то момент я подумал, что мне хотелось бы увидеть тебя снова и разделить с тобой ещё несколько чудесных моментов… Потому что ты интересный человек, и я рад, что ты во мне нашла подобное».

«А я тут еду на выставку, потом в вуз… Когда именно мы увидимся? Только не на этих выходных: уезжаю во Францию».

Я в этот раз снова солгала себе. Потеряв связь с реальностью, то и дело болезненно ожидая хоть какую-то обратную связь на все свои сообщения, я не попала ни на выставку, ни в вуз. Я попросту всюду опаздывала или же по ошибке ехала в противоположном направлении. Стала нерегулярно ходить на пары, пропуская их случайно, то из-за неорганизованности, то из-за небольшого желания, изначально такого либо же успевшего со временем ослабеть… Единственный предмет, на который я ходила более чем осознанно, стараясь впитать в себя каждую произнесённую реплику лектора – основы истории искусств, которые я открыла для себя буквально на днях, в центральном корпусе вуза. Эти пары проходили каждую среду с восьми утра, и я заворожённо записывала анализы картины и прочую теорию на диктофон, отмечая у себя в тетради каждое произведение и опорные моменты; тогда я думала, что это послужит полезным переводческим глоссарием на французском, но подсознательно я мечтала о большем… Как мне однажды сказали индийские кинематографисты, которых я сопровождала во время экскурсии: «Всегда слушай своё сердце, но не разбивай его своим родителям». Я буду иметь в виду, какую профессию видели перспективной на рынке мои родители; но, как ни странну, даже в Брюсселе, в одной из лучших переводческих школ в мире, я нашла для себя гораздо больше предметов, которые меня интересовали, и они отнюдь не были связаны с переводом и лингвистикой.

Вместо выставки и единственной пары во вторник я случайно заехала в парк в северной части города, где моя мятежная душа попросила одного: воссоединения с природой. Романтические герои Лермонтова или Гёте, жившие в двух мирах и мысленно готовившиеся к гибели, говорили во мне; я смотрела на безмолвные выразительные скульптуры парка, садилась на камни возле ручья и смотрела, как ветер развевает ветки нежного дерева с белыми лепестками…

***

Франко ответил на мои стихи:

– И все же есть в тебе что-то, такая глубина… Ты мне интересна как человек. Хоть я и не всё понял в твоих стихах, но они мне очень понравились. И в связи с этим я подумал: может, увидимся снова? Сегодня или завтра вечером, когда сможешь.

Я тут же бросилась к телефону и согласилась на сегодня, в ближайший час! Далее мы писали с небольшими перерывами, каждый – занимаясь параллельно чем-то своим.

– Я сейчас на площади Журдан, тут есть хорошие заведения. Может, выпьем вина.

– Нет, что ты! Не плати ничего, у меня все есть, и вино тоже. Приезжай ко мне! Это недалеко.

– Отлично, я только поем тут немного и приеду.

– Я сама приготовлю… Снова готовила грибы, но на то они и любимые, что от них уже ничего не осталось, поэтому сейчас приготовлю быстро курицу.

– Хорошо, уже взял картошку фри, но буду рад и курице.

– Улица Генерала Фиве 47.

– Хорошо, буду через десять минут.

Я побежала одеваться во что-то стильное, что привлекло бы мужское внимание. Выбрала чёрную кофту с высоким горлом и серые джинсы с необычным отливом. Достала из морозилки курицу и стала её в ускоренном темпе размораживать, зачем-то рубить лук (посчитала, что раз грибы с ним вкуснее, то почему бы и не пожарить так курицу), греть масло, выкладывать на сковородку аккуратно нарезанные куски… Из вина в моих закромах стояло два розовых французских вина и одно красное грузинское, которое я некогда хотела подарить знакомому французу… С ним мы как-то после пар стали обсуждать Москву, по которой он сильно ностальгировал, и случайно вышли на тему его отношений:

– Я помню, ты говорил, что смотрел «Пришельцев» дома с девушкой в Москве. Ты даже во время стажировки нашёл девушку?

– Да, так и есть. Это были потрясающие отношения, которые такими сейчас сложно назвать… Понимаешь, когда я год жил в Москве, это было совсем другое дело. Сейчас мы год переписываемся, но я скажу сразу: всё умерло…

– Зато это был уникальный опыт в твоей жизни. Мне казалось, отношения с иностранцами особенные. Ты их всегда будешь выделять среди других.

– Соглашусь. Но факт остаётся фактом… Хотя мы всё ещё вместе.

От вина, которое я нашла в единственном работающем в Брюсселе русском магазине, находившемся неподалёку от моего дома, он почему-то отказался. И вот теперь оно пригодилось как нельзя кстати… Как ни странно, мы обсуждали тему отношений на дистанции ровно за день до встречи с Франко.

В Бельгии действует еще такой парадоксальный принцип, как расклеивание своих фамилий на ящиках для почты и напротив кнопок домофона. С одной стороны, европейцы переживают за свою безопасность, поэтому не повезёт тем, кто случайно оставил ключи в прохожей, а потом будет ломаться в автоматически закрывающиеся двери. С другой – кто же будет сообщать человеку с улицы, кто живет в такой-то квартире? Последнее у нас подразумевает более чем неприятные вещи, но здесь, по-видимому, считают иначе: таблички упрощают задачу почтальону (хотя куда ещё проще: в доме всего лишь несколько квартир, он не многоэтажный).

Так и в этот раз я упростила задачу своему только что прибывшему гостю, сообщив фамилию возле кнопки домофона. Я открыла дверь, едва он поднимался по узкой винтовой лестнице на какой-то один этаж вверх. Мне не терпелось его увидеть – и наконец он стоял на пороге, я тогда не узнала его. Это был уже не тот смелый и загадочный ночной мачо, а скромный парень, со свежей, более короткой стрижкой, в обычной куртке и свитере, в которых он, как и я, спасался от местного холода. Я обняла его ещё на пороге – и не могла оторваться. Это была минута восстановления той энергии, которая во мне не находила выхода – и которой мне не хватало в лице Франко, поделившимся наконец своим кусочком души и приехавшим сюда.

Вернув себе одеяние застенчивой глупости, я волнительно повела его на кухню и, вместо того чтобы спросить о его делах, я отвернулась к плите, боясь лишний раз посмотреть ему прямо в лицо. Он подошёл сзади и обнял, отчего скопившиеся за два дня чувства только сильнее накалили меня изнутри – я развернулась и, выключив лёгким жестом плиту, впилась в его губы. Я не представляла, кого ещё я ждала так сильно, чтобы отказаться от любых своих принципов, планов и ограничений, лишь бы быть рядом с этим человеком. Я не видела ничего роднее, приятнее, чем эти крепкие руки, туловище в нескольких слоях одежды, тёплое дыхание… Неужто возможно за какое-то прикосновение много что переосмыслить и забыть все предыдущие мысли? Наконец я пришла в себя и, видя, что он наконец воочию стал изучать мой процесс готовки, сказала, что прожарю для него получше, а пока пусть выберет на свое усмотрение вино.

– Тут есть французское, грузинское…

– Говорят, грузинское – очень хорошее, – пробормотал он, крутя в руках бутылку и пытаясь изучить этикетку.

– Да ладно. Мы как раз ценим французское и итальянское, а грузинское – не такого сильного качества.

– Ничего тут не могу сказать.

– Ну, давай тогда его.

Он помог мне открыть бутылку штопором. Я выложила все свои аккуратные кусочки курицы на тарелку и поставила перед ним на стол. Он попросил вторую вилку и пододвинул к центру:

– Ты же тоже будешь есть?

– Нет, я уже ела.

– А я думал, нам на двоих… (Хотя в тарелке было немного.) Спасибо тебе.

Я не помню, что мы обсуждали. Вообще не помню. Это был настолько странный и необычный, практически немой, вечер, как и вечер двое суток назад, пусть тогда мы только и говорили о чём-то; но в таких ситуациях слова мало значат. Мы просто смотрели друг на друга и временами слегка отводили глаза в сторону, словно чего-то стеснялись. Как будто было что сказать, и в то же время мы не считали это нужным для себя. Я не помню, как мы пили друг за друга. Помню его руку, сцеплённую в замок с моей на столе. Через руки, безмолвно, тоже передаётся весь смысл, который мы вкладываем в наше нахождение друг напротив друга.

Тут волна во мне вконец разбушевалась – и я села к нему на колени. Мы целовались беспрерывно, получая друг друга столько, сколько хотели, не создавая между нами никаких дистанций. Несложно догадаться, какое желание затем последовало, когда я тихо оторвала свои губы и смутным взром посмотрела в сторону пустого коридора и тихих соседних комнат. Мы были одни в квартире. Даже если было больше восьми вечера, стоило поймать любой выдавшийся момент.

– Ты же хочешь?.. – прошептала я, дотрагиваясь до его благородных плеч своими тонкими руками, а нижней частью тела ощущая невероятный жар от тесного соприкосновения.

Мне казалось, ничто нам не мешало избавиться от оков прямо на этом стуле, с дверью нараспашку и посреди кухни, озаренной светом. Он, казалось, хотел повременить, но, известно всем, такие настроения заразны. Он обвил руками мои бедра, от чего я взбудоражилась и встала с его колен на пол.

Повела к себе в комнату, закрыв за собой дверь. На столе все оставалось так, как оставалось (о чём я на тот момент даже и не думала). Мы сразу потушили свет и, избавив себя от всего лишнего, постепенно переходили к пламенному процессу, пока кровать не успела ощутить на себе всю тяжесть от двух взгромоздившихся на неё тел. «Знаешь, я помню, почему тебе не понравилось в тот раз. Так вот, прошу тебя: больше не думай. Выкинь лишние мысли из головы». «Да…», – с трудом дыша, отвечала я, не отрываясь от него. Прелюдии снова были на нём, но в этот раз я полностью им внимала, открывая для себя всё большую и большую площадь для собственной чувственности. Я слушалась и, отвечая на ласки, успела не раз поменяться с ним в главной роли; мы оба уходили в нирвану, пока посреди самого пика наслаждений не раздался звук от поворота ключей в замочной скважине: пришёл кто-то из моих соседей. Я вздрогнула и застыла в неподвижной позе. Он удивился, на что я ему едва слышно прошептала, что мы не должны создавать шум. Через коридор раздались шаги, направляющиеся в отдалённую от нас комнату. Мой мужчина, по-видимому, не хотел особо подстраиваться под какие-то «препятствия» и, возвышаясь теперь надо мной и не стесняясь собственных стонов, вызывавших во мне ответное возбуждение, и скрипа кровати под нами, интенсивно завершил процесс. Я лежала, счастливая, обхватив руками его спину, с закрытыми глазами, боясь потерять невероятную энергетическую связь и касаясь губами его уха: «Тихо, тихо, пожалуйста, любимый»; голова его покоилась у меня на груди, в которой играла целая оркестровая перкуссия. Он, не видя в моих предостережениях никого смысла, шумно встал и сдвинул кровать обратно к стене. Истинный красавец и самец, я голова была любоваться им с любого ракурса, даже лёжа на кровати. Однако мне тоже пришлось одеться.

– Красивые цветы, – сказал он, глядя на увядший за неделю букет, который у меня стоял в небольшой кастрюле (вазы не было) на столе. – Я люблю хризантемы.

– Они уже потеряли былую красоту, – бросила я, не желая пояснять, что эти цветы мне по почте прислал Герман, в тот день, когда я уезжала в Динан и познакомилась с Лаурой. Ровно за неделю до злосчастной ночи… Потом вовсе перевела тему в другое русло, ещё более негативное. – Во Франции хризантемы – цветы траура.

Он вышел из комнаты и впервые обратил внимание на входную дверь, оценив и её внешний вид: она была обклеена плакатом с цветами. Позже прошёл на кухне, словно хозяин, и поприветствовал моего соседа-итальянца, чуть не потревожившего нас во время получения удовольствия. Гуидо был в гораздо большем смущении, чем мой гость, который в приподнятом настроении поговорил об их общей родине, а потом поцеловал меня и ушёл. Я, продолжая смущаться, так как в моей голове были ещё свежи наши проказы, прошла на кухню и стала мыть посуду после нас. Бутылку мы, оказывается, осушили целиком.

– Тебе нравится Франко? – спросил меня Гуидо.

– Да, он необычный… – пробормотала я, закончила мыть посуду и вынесла старые цветы на улицу.

***

– Я тут заметила, что ты подписался на его профиль. Зачем? – стала я допрашивать Германа.

– У него местами присутствует интересный контент и фотографии из путешествий, я хотел бы приобщиться… Хотя большая часть весьма сомнительного содержания, он пустышка и не такой красивый, как я… Я не понимаю, чем он вообще тебя привлёк.

– Я не хочу описывать что-либо подробно, это касается только меня; но мне с ним было хорошо. Это был лучший вечер в моей жизни.

– Он вешал тебе лапшу на уши, Эля. Ради одного, после чего логично исчез из твоей жизни. Я буду следить за географией его передвижений. Когда он пересечёт границы России, ему придется встретиться со мной.

– Ты уже хотел встретиться с одним, кого я вспоминала при тебе…

– Эту свинью можно даже не вспоминать; и вообще, не в моих интересах угодить в тюрьму из-за того, что я справедливо покалечу весь скот, который будет отвратительно обращаться с тобой, а потом занимать твои мысли.

– Я всё же попрошу его не трогать… Он говорил, что больше хотел увидеть Питер. Зачем тебе ещё и туда ехать?.. С другой стороны, мне льстит, что за меня так борются… Но вообще: не надо, оно того не стоит.

– Меня раздражает, что ты до сих пор на его стороне. Я тогда не понимаю, почему мы постоянно врём друг другу, что хотим брака и детей. Кто всё это начинал, вспомни-ка!

– Герман, извини… Но мне постоянно он видится уже, я хожу по улицам и так и хочу найти кого-то нового, но не могу…

– Дорогая, я всё-таки дождусь тебя, даже если ты добьёшь меня ещё раньше своим выносом мозга… Всё-таки нет у тебя совести, но я точно не из таких людей, как он. Как вообще можно соблазнить девушку, зная, что она занята?

– Не спрашивай. Я говорила ему, да и в профиле у меня стоял статус…

– Не знаю, как и что ты ему говорила. Но я уже услышал, что нам не хватало романтики в отношениях, я, к сожалению, был слишком неопытен и не учёл это. Прошу, дай мне исправиться! Ты приедешь – и я буду совсем другим. Я когда-то был слабаком и не смог тебя удержать – но сейчас я не тот, кого ты встретила. Ты меня давно не видела и почему-то не особо горишь желанием со мной общаться, а я уже исправляюсь. У меня новые хобби, я читаю больше… Пробую свои трюки на знакомых девушках, которые, как оказалось, давно влюблены в меня, но знают, что я занят. И знаешь: работает.

***

Стоит ли напоминать, сколько в целом резких шагов вперёд и назад я успела сделать ещё в первый и практический последний день нашего полноценного знакомства, сбив с толку нас обоих? Или твою удивительную логику в переписке, сопровождаемую молчаливым наблюдением за событиями в моей жизни… Франко, я знаю, что ты меня не любишь и боишься дать обжечься – но не забывай, что своим молчанием вызываешь лишь больше тревоги и готовишь поле для медленного сгорания всех зелёных лёгких жизни, о чём сам часто любишь писать статьи в Интернете, будучи трепетным экологом…

Но кто сказал, что любовь должна требовать чего-то взамен и вообще знать слово «требовать»? Кто назовёт привычку и удобство с симпатией любовью? Кто разучится различать однодневную страсть с годами терпения человека во всех его проявлениях? Наверное, мне суждено было попасть в эту ловушку сознания.

«Любить вопреки – это когда бывают ночи, в которые ты не лжёшь ни себе, ни другим (даже если иногда себе позволяешь, но всё же, головой и сердцем, различаешь серое и розовое) и которые предпочитаешь провести наедине со своими мыслями о музе в их выражении в любом виде под Морриконе и Мориа. И плевать на всё остальное», – однажды написала я у себя. И не важно, что подумают обо мне люди, прочитав подобное.

Любить ли? Быть наркотически зависимым, то и дело добавляя в сознание едкого вещества, заставляющего тебя фантазировать и впадать в райскую кому. Потому и райскую, что на земле ты больше не жилец… Ты не от мира сего, но тебе и так хорошо.

Я знаю, что мы, писатели, музыканты, художники, режиссёры – самые безумные создания на свете. Мы готовы терпеть любые лишения, но никогда не сможем наступить себе на горло и отказаться от своего истинного самовыражения…

***

«Я знаю, тебе нужно вдохновение, переживания… Ты особый в этом плане человек. До тебя действительно нужно дорасти…» «Кто тебе эта девушка? Как ты с ней себя чувствуешь?» «Если с ней я ощущаю сто процентов комфорта, то с тобой – восемьдесят комфорта и двадцать развития. Я хотел бы всё-таки, чтобы она тоже занималась собой…». «Будь с ней, – сказала я, вспоминая, что та, по его рассказам, чуть не покончила с собой из-за него. – Не теряй своего счастья из-за меня. Я не могу такого допустить». «Но я всё-таки дождусь тебя. Только учти. Ты и так доставила мне слишком много боли, чтобы я до сих пор оставался настолько безумным, чтобы ждать тебя. Если совершишь один известный поступок снова – я исчезну из твоей жизни». На такие манипуляции сложно было реагировать обоим. Это был очень тяжёлый период… «Будь с ней, – повторила я. – Потому что я ничего не знаю. Это неподконтрольно».

Я возвращалась из последней своей поездки и, сквозь несдерживаемые слёзы, написала Герману, что я отпускаю его за четыре дня до моего возвращения и он имеет полное право встречаться с той, кто оказалась его родственной душой. Один пассажир автобуса дал мне пачку носовых платков и я, будучи в почти невменяемом состоянии, поблагодарила его только через несколько минут, когда взяла одну салфетку и высморкалась, а оставшуюся пачку вернула. Когда мы наконец встретились в Москве, через день после моего возвращения, я долго удивлялась, насколько дистанция портит общение и в насколько искажённом виде можно воспринимать людей. К сожалению или к счастью, в ту же реку вернуться представлялось невозможным, поэтому мы остались условными друзьями, достаточно быстро прекратившими всякое общение, за вечным неимением тем для обсуждения и хобби, которые бы нас объединяли… Как легко я альтернативным образом сама, добровольно, дала человеку исчезнуть из своей жизни.

Как странно, много месяцев спустя, зная, что и у меня, и у него всё хорошо, я случайно нашла в его профиле пост с известной цитатой, вызвавшей у меня свою аллюзию: «Бойся мартовских ид». ¹⁸ Почти день в день. Безумный март… Посетил Италию недавно; как говорил ещё весной, любить её стоит только за историю и архитектуру.

***

28 апреля, за три дня до возвращения в Москву. я решилась и наконец дозвонилась до итальянского номера, по которому мне ответили:

– Bonsoir.

– Bonsoir. ¹⁹

Когда я услышала вновь этот голос, я содрогнулась. Он продолжал, слегка забеспокоившись, что слышит тишину:

– Ha sbagliato ?

– No, è Elina.

– Chi ?

– Della Russia.²⁰

После чего звонок был сброшен. Ошиблась номером… да, возможно. Меня одолевало негодование, что этот жестокий человек, скорее всего, давно стёр из контактов мой номер, чтобы никогда больше не знать, не видеть и не слышать. Может, в Ватсапп ему тоже писал какой-то анонимный маньяк, которому он счёл нужным не отвечать. Последнее, что он мне писал на все мои признания: «Я долгое время был занят, извини, что не отвечал. Работы много, ещё и проблемы в семье, решаю на дистанции… Но твои сообщения меня пугают. Я даже не знаю, что на них ответить. Развлекись там во Франции». И всё. Поэтому эти три секунды по телефону казались первой обратной связью, которую я когда-либо получила от него. Однако оставалось только три дня, и надо было срочно менять положение.

В меня вселилась безудержная злоба, когда я поняла, что и сообщение не отсылается, ни через один мессенджер… Я стала строчить себе в заметки целый пассаж, чтобы отправить его потом коллеге Франко – Антонио, который, правда, сам ни разу не выходил со мной на связь… не думаю, чтобы он был посвящённым хоть как-то в это дело, но любой бы посоветовал не подходить к клетке с бешеным медведем – настолько эмоционально и прямолинейно я писала всё, что я думаю об одном отвратительном человеке.

Не успела я нажать кнопку «Отправить», как внезапно – и это противоречило всем моим ожиданиям! – Франко откликнулся:

«Извини, сейчас не могу общаться. Работаю на международном мероприятии».

Я чуть ли не лишилась дара речи, однако это отнюдь не убило во мне желание писать, напротив, подстегнуло решить все вопросы в ту же самую секунду! Боясь потерять его «из виду», я тут же ответила:

«Я так рада даже тому, что ты просто наконец мне ответил. Я уезжаю послезавтра, мне так хочется с тобой увидеться – ведь это было так давно!»

Потом, подумав, добавила:

«Готова приехать хоть к тебе на работу, после мероприятия, хоть домой».

«Хочешь заняться со мной сексом?»

Такого развития событий я и ожидала, и не ожидала одновременно. Слегка опешив, и от лёгкого возмущения, и от радости при одной мысли от реализации моей любви, я написала:

«Конечно!»

«Я освобожусь после одиннадцати (а на часах было девять). Американская улица 150».

Я тут же стала вбивать этот адрес в Гугл.Картах (и сохранила его, отметив в Избранное сердечком, как самую ценную точку на земле) и поняла, что ехать мне по зелёной ветке трамвая. В ту же сторону, где находится наш замечательный бар… Как всё символично.

Я спешно стала одеваться, примерив и тут же сняв несколько недавно купленных платьев, которые, на мой взгляд, не очень подходили к предстоящему вечеру, стоило мне одним взглядом оценить свой внешний вид в зеркале. Я в недовольной истоме стягивала «неправильного цвета» колготки и надевала брюки, потом тут же снимала их и надевала что-то другое, оставаясь по-прежнему всем недовольной. В голове крутились мысли, как я подхожу к его дому. Он встречает меня на улице в ночи. Вводит в комнату, где мы тет-а-тет – и никто, кроме нас. Я даже не пытаюсь делать или говорить что-то лишнее и тут же сдаюсь – и вот с меня снимают «то самое» волшебное платье, поднимают на руки и… Джакузи с вином или без этого всего – не важно. Может, обойдутся со мной сухо и уделят мне пару часов, а стоит нам на утро выйти за порог и разойтись по делам, как тут же, поверьте, всё забудут!.. А важно ли это? Мы увидимся. Хоть в последний раз, каким бы он ни был – но он должен состояться, иначе я не расставлю точки над i и не поставлю морально точку в конце нашего романа, который, может, едва и начался. Я не собиралась мстить за себя – я не могла отказать своей душе. И телу, хотя это второстепенное. Дело не в том, что я «не смогла потерпеть». Женщина думает сердцем – и я просто хотела одарить своего драгоценного человека водопадом из поцелуев, от которых бы у него растаяла его ледовая пещера вокруг него. И он бы сказал: «Прости, я был не прав. Я даже не ожидал». А я, в слезах радости и с облегчением внутри, в бесконечной неге, лежала бы и ощущала, что не хочу никуда уходить. А уж тем более – уезжать. Я хочу остаться в Брюсселе.

Я уже надевала шубу и беспорядочно бегала по коридору в поиске подходящих туфель. Смотрела в карты на телефоне и считала каждую минуту, которая мне оставалась до того, чтобы добежать к остановке ровно тогда, когда с приветственным звонком и грохотом подъедет желанный трамвай, который увезёт меня в заветное место…

Гуидо со Стефани, вышедшие из своей комнаты, с удивлением посмотрели на меня, но поняли одно: я поехала навстречу самым искренним приключениям.

Я неслась во всю прыть, насколько мне позволяли каблуки, по улочкам своего района. При этом до трамвая оставалось ещё несколько минут. Когда я уже сидела внутри, не прекращала с замиранием сердца следить за каждым новым сообщением, в голове прокручивала все возможные сюжеты, которые могут развиваться через буквально несколько минут…

– Я ещё в центре. А ты уже едешь?

– Ничего страшного, я подожду. Я почти подъехала, – отвечала я, чуть не пропустив нужную остановку.

– У меня проблемы, я потерял ключи и останусь у одного из друзей в центре. Садись в обратный трамвай, пока они курсируют.

– Ты меня просто не хочешь видеть.

– Нет, не так. Просто не могу. Извини меня.

– Скажи мне честно, хоть сейчас: у тебя есть другие любовницы?

– Не в этом дело, поверь мне.

– Может, ты на самом деле ничего во мне не видишь? Ни женщину, ни личность?.. Я еще подумала, что я надоела тебе и ты решил заброкировать меня… Спокойной ночи. Не забывай меня. Я уже вышла из отношений, сейчас одна. Мне не хватало чувств и зрелости с его стороны. Потому что я нашла тебя и ничего с этим не могу поделать… И уже счастлива, что ты мне как минимум ответил. Я чувствовала себя отвратительно… Люблю тебя.

Все эти сообщения шли друг за другом, их могли только прочитать и понять, что, чтобы психологически помочь мне, нужно было достаточно смелости и чутья, как именно мне можно было помочь.

В итоге всё решалось тишиной и моими внутренними перевёртышами без причины. То я была в подавленности и отчаянии, то в невероятном возбуждении от фантазий, то в негодовании, то в ликовании, что про меня вспоминали, то в тихой радости при воспоминаниях и написании стихов и музыки…

На следующий день, предпоследний день моего пребывания, мне захотелось пойти на обзорную экскурсию по Европарламенту – в то крыло, в котором проходили заседания и которое было открыто для посетителей, проходивших с аудиогидом. «Вот где доводилось быть Франко», – думала я б одном…

Мне наконец ответили:

– Ключи я не нашёл и сегодня уезжаю из Брюсселя на мероприятие, которое начнется завтра с утра. И, честно говоря, сейчас у меня сложный период, и мне не до любви. Прошу меня извинить, надеюсь, поймёшь… Не хочу, чтобы ты строила насчёт меня иллюзий и чтобы я позволял себе с тобой поиграться. Ты интересная, достойная девушка, это не для тебя.

Что и добавить к этому! Когда прошло полтора месяца. Я была окутана дымкой разных лишних мыслей, переживаний, ссорилась всё свободное время со своим уже бывшим. И ради этого стоило выслушать признание только тогда, когда я уезжала!.. Мне хотелось выругаться и одновременно выхватить последнюю возможность на то, чтобы увидеться. Хоть на вокзале… Одним эмоциональным рывком выразить в объятиях и поцелуе всё, что накопилось. О чем он не мог подозревать. И чего так сильно боялся, поэтому и старался мне не показываться на глаза…

Я помню вечер, пусть снаружи и было светло и почти по-летнему согрето, а внутри меня клубилась сплошная тьма с метелью… когда я бродила по Брюссельскому парку и чуть спонтанно не зашла на спектакль, который и приметила на афише, когда ехала с Ботаник, тем утром, в полном смятении… Кассы были, увы, закрыты. Это был понедельник. «Ничего, – сказала себе я. – Но я так буду скучать по тебе, Брюссель… Не то что ты стал моим полноценным домом – что мне заменит гигантскую Москву с многообразием мест, куда можно сходить? – но пока я здесь была, столько всего произошло за эти три месяца…

Я пела озеру в парке о своей беспомощности и опустошённости, потери цели, импульса, дыхания… Вокруг меня почти неслышно и незаметно проходили люди-призраки, а я, словно путник, который забрёл в Сонную лощину, смотрела на застывшую природу вокруг себя и не готова была поверить, что мир остановился, спектакль закончился, а я, единственное живое – и главное, чувствительное! – создание, брожу по необъятной и шаткой сцене и не могу убить свою стихию, выключить в себе внутренний гул.

Я помню, мой загадочный человек по-английски «уезжал из Бельгии», снова намеренно не ответив мне своевременно; а я была готова поехать куда угодно, из любой точки города, и подождать… Спускалась по лестнице в сторону Гранд-Плас, вокруг меня – знакомые Музей изобразительных искусств, Музей инструментов, Мост искусств, памятник Леопольду II, Королевская библиотека, в которую решила всё-таки не записываться и пойти в центральную университетскую, ничем не хуже…

«Arts-Loi, Kunst-Wet»,²¹ – на обоих языках подряд передавали остановку в метро. Я больше не посещу многие местные мероприятия: музыкальные, театральные, выставочные, – расклеенные повсюду на афишах. Как ни странно, здесь на каждом углу можно увидеть практически одну и ту же комбинацию, в то время как в Москве либо не найдёшь нужное тебе (если не искать в Интернете), либо не выберешь что-то одно на ближайшее время.