Kitabı oku: «Право на эффективную судебную защиту в административном судопроизводстве», sayfa 2

Второе, что можно увидеть при ознакомлении с современной литературой по проблемам административной юстиции, – преувеличение роли новелл КАС РФ для защиты прав граждан и организаций, вытекающих из публичных правоотношений.

Положительно оценивая принятие данного Кодекса и его значение для развития судебной защиты прав⁴⁰, мы тем не менее не можем согласиться с категоричностью многих и многих суждений коллег.

Так, А.Б. Зеленцовым, О.А. Ястребовым утверждается, что до недавнего времени в процессуальной доктрине России доминировало устаревшее теоретическое положение об отсутствии спора о праве в судебных делах, возникающих из административно-правовых отношений⁴¹. К сожалению, авторы не конкретизируют свое утверждение и не приводят литературных источников, свидетельствующих о доминировании такой позиции. Вместе с тем ознакомление с работами специалистов по процессуальному праву позволяет сделать вывод о том, что указанное теоретическое положение было опровергнуто в процессуальной литературе еще в середине прошлого века и явно не является доминирующим⁴².

А.Б. Зеленцов, О.А. Ястребов утверждают, что до принятия КАС РФ в нашей стране господствовала модель административной юстиции, не сфокусированная на том, чтобы выяснить, нарушены ли права частного лица, причинен ли этим правам ущерб незаконными актами (действиями или решениями) публично администрации⁴³. На наш взгляд, чтобы опровергнуть столь категоричное суждение, достаточно обратиться к конкретным нормам ГПК РСФСР 1964 г.⁴⁴, не говоря уже о Гражданском процессуальном кодексе Российской Федерации⁴⁵ (далее – ГПК РФ) в редакции, действовавшей до 15 сентября 2015 г., а именно к ст. 2, 235, 239², 239⁷ ГПК РСФСР 1964 г., в которых прямо сказано о защите прав граждан.

Авторы также считают, что именно КАС РФ предоставил сторонам публично-правовых споров весь арсенал средств искового производства, в том числе права на совершение распорядительных действий (отказ от иска, изменение либо признание иска, заключение соглашения о примирении сторон)⁴⁶. Вместе с тем совершение подобных действий (за исключением заключения мирового соглашения) было возможным по правилам ГПК РФ, действовавшего в первоначальной своей редакции⁴⁷.

При этом стоит признать, что КАС РФ сохранил и развил соответствующий подход к правовому регулированию процессуальных отношений. Данный кодекс не ограничивает распорядительные права сторон спора какими-либо формальными (жесткими) критериями, в том числе категорией административного дела⁴⁸. Положениями КАС РФ не предусмотрено ни одной категории административных дел, по которой в принципе не допускался бы отказ от административного иска, признание административного иска. Единственной категорией дел, по которой не допускается утверждение соглашения о примирении, являются дела об оспаривании нормативных правовых актов и актов, содержащих разъяснения законодательства и обладающих нормативными свойствами (ч. 12 ст. 213 КАС РФ). На наш взгляд, это единственное категоричное ограничение вряд ли можно признать оправданным, поскольку и по данным делам есть вопросы, по которым не должно исключаться примирение сторон (например, вопросы распределения судебных расходов). Распорядительные права могут быть ограничены только с учетом содержания соглашения, отказа, признания и конкретных обстоятельств, но не категории спора. Общее и универсальное для всех категорий административных дел правило заключается в том, что суд не принимает отказ от административного иска, признание административного иска, не утверждает соглашение о примирении, если это нарушает права других лиц (ч. 5–6 ст. 46, ч. 6 ст. 137¹ КАС РФ).

Положительно оценивая обновление в 2015 г. процессуальной терминологии (замену терминов «заявление», «заявитель» и «заинтересованное лицо» терминами «административное исковое заявление», «административный истец», «административный ответчик»), мы вместе с тем не понимаем, каким образом такое совершенствование терминологического аппарата позволяет утверждать, что до принятия КАС РФ в судебном процессе отсутствовала активность суда в собирании, исследовании и оценке доказательств по делам, вытекающим из публичных правоотношений⁴⁹.

Вызывает вопросы также высказанное в литературе по административно-правовой тематике предложение включить в предмет судебной проверки не только законность, но и обоснованность оспариваемых административных актов⁵⁰, ведь обоснованность давно является предметом судебного контроля по делам, возникающим из публичных правоотношений. Во всяком случае, на это прямо указано в подп. «в» п. 3 ч. 9 ст. 226 КАС РФ.

Соответствующее положение содержалось в проекте этого Кодекса изначально.

И, наконец, последнее, на что представляется важным обратить внимание в рамках краткого критического обсуждения некоторых общих положений теории административной юстиции, разрабатываемой специалистами по административному праву. Современно звучат сегодня высказанные сто лет назад мысли В.А. Рязановского: «Такие классические научные дисциплины, как гражданский процесс и уголовный, нашли признание своей самостоятельности лишь в XIX столетии… молодой административный процесс лишь за последние десятилетия начинает подниматься до подобающего ему самостоятельного места наряду с гражданским и уголовным процессами»⁵¹.

Вызывает сожаление, на наш взгляд, то, что по сей день правоведы стремятся, расширив традиционное понимание предмета административного права, включить процессуальную отрасль права (право административного судопроизводства) в состав материально-правовой отрасли (отрасли административного права)⁵² либо объединить в одну отрасль материальные и процессуальные нормы⁵³. Полагаем, что подобное решение являлось бы шагом назад, в первую половину ХIX в., во времена, когда процессуальное право рассматривалось как составная часть материального права (гражданский процесс рассматривался как часть гражданского права, уголовный процесс – как часть уголовного права)⁵⁴.

По справедливому замечанию, изложенному в статье А.Б. Зеленцова: «Включение судебного административно-процессуального права в систему административного права в качестве подотрасли ныне равнозначно включению гражданского процессуального права в качестве подотрасли в систему гражданского права»⁵⁵. Как две самостоятельные отрасли права рассматривает административное право и административно-процессуальное право А.И. Стахов⁵⁶.

Принимая во внимание также то, что включение процессуального права в состав административного (материального) права на практике отстранило бы от исследования административного судопроизводства специалистов, детально занимавшихся его проблемами многие и многие десятилетия (специалистов по гражданскому процессу), вряд ли соответствующее теоретическое решение можно считать конструктивным, направленным на развитие правовой доктрины, законодательства и судебной практики⁵⁷.

Сложно согласиться и с широко освещаемой в литературе последних лет идеей объединения одним понятием (понятием административного процесса) совершенно разнородной юридической деятельности органов публичной администрации и судов в рамках так называемого интегративного подхода к административному процессу⁵⁸. Так, П.П. Серковым убедительно и последовательно продемонстрировано, что административное судопроизводство и административный процесс как деятельность органов исполнительной власти имеют самые существенные различия при сравнении их задач, принципов, организационных основ, правовых статусов субъектов соответствующих отношений⁵⁹. Аналогичные доводы представлены и в современной процессуальной литературе⁶⁰.

На наш взгляд, сегодня наибольшего внимания заслуживают вышеизложенные суждения, высказанные еще столетие назад классиком отечественной процессуально-правовой мысли В.А. Рязановским, состоящие в том, что административное судопроизводство и право административного судопроизводства давно заслужили самостоятельный статус наряду, в частности, с гражданским судопроизводством и гражданским процессуальным правом, уголовным судопроизводством и уголовным процессуальным правом. Соответствующая теоретическая проблема будет рассмотрена нами подробнее во второй главе настоящего исследования.

§ 2. Предмет судебной защиты в административном судопроизводстве

Понятие публичного правоотношения является ключевым для характеристики предмета судебной защиты в административном судопроизводстве, а также основных сущностных особенностей процессуальной формы административного судопроизводства.

Несмотря на широкий спектр точек зрения по поводу существенных признаков публичных правоотношений, выделяемых сегодня в литературе⁶¹, на наш взгляд, бесспорными являются два из них.

1. Обязательное участие в указанных правоотношениях лиц, наделенных публичными полномочиями, т.е. субъектов, наделенных предусмотренными правом правами и обязанностями совершать действия, принимать решения, носящие обязательный характер для конкретных адресатов таких действий (решений), для неопределенного круга лиц (например, решения о наложении ареста на имущество, о взыскании исполнительского сбора).

При этом заслуживают внимания и анализа со стороны специалистов по материальному праву суждения П.П. Серкова о том, что властный характер не является необходимым признаком публичных правоотношений⁶².

На первый взгляд, можно было бы предположить, что именно обязательность совершаемых действий, принимаемых решений, а не наличие у одной стороны конкретного правоотношения только прав, а у другой – только обязанностей, свидетельствует о том, что даже публичные правоотношения горизонтального характера, правоотношения, в которых у субъекта публичных полномочий имеются лишь обязанности, а у гражданина, организации наличествуют только права, носят властный характер. Примечательно, что и гражданско-правовые отношения могут являться как простыми, т.е. такими, в которых одна сторона управомочена, а другая сторона лишь несет обязанность перед первой (например, отношения по договору займа, обязательства из причинения вреда), так и сложными⁶³, и это, видимо, само по себе не говорит об их властном либо невластном характере. Вместе с тем, если орган власти или иное лицо, наделенное публичными полномочиями, реализует такие полномочия где-то за рамками спорного материального правоотношения (например, правоотношения по рассмотрению обращения гражданина на основании Федерального закона от 2 мая 2006 г. № 59-ФЗ «О порядке рассмотрения обращений граждан Российской Федерации»⁶⁴), неизбежно возникает вопрос о том, почему такие полномочия должны влиять на характеристику данного правоотношения.

Во всяком случае, стоит отметить, что, в отличие от частных правоотношений, в публичных правоотношениях без действий, решений публичного субъекта зачастую нельзя обойтись, просто не вступая в правоотношения с ним, а вступив в правоотношения с другим субъектом, т.е. у гражданина, организации при определенных обстоятельствах нет выбора в круге субъектов, с которыми можно вступить в правоотношения (субъектов, действиями, решениями которых можно удовлетворить соответствующий интерес, потребность).

Следует также учитывать, что о властном характере публичных правоотношений довольно четко сказано в ч. 4 ст. 4 КАС РФ, п. 1 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 сентября 2016 г. № 36 «О некоторых вопросах применения судами Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации»⁶⁵.

2. Второй признак заключается в представлении лицами, наделенными публичными полномочиями, в рамках соответствующих правоотношений именно публичных интересов, имея в виду то, что понятие публичных интересов (интересов общества, неопределенного круга лиц) не тождественно понятиям государственных, муниципальных интересов (понятиям интересов Российской Федерации, субъектов Российской Федерации, муниципальных образований), а тем более понятию ведомственных интересов⁶⁶.

Выработанное теорией деление отраслей права на частные и публичные значительно облегчает работу практиков по квалификации тех или иных конкретных материальных правоотношений в качестве частноправовых или публично-правовых. В отдельных случаях сложной в практической деятельности может являться квалификация отношений, регулируемых комплексными отраслями права (например, правом исполнительного производства).

Вместе с тем стоит согласиться с аргументированной точкой зрения П.П. Серкова, согласно которой конкретика механизма правоотношений показывает, что, по существу, не имеется места для моноотраслевых правоотношений⁶⁷, ведь даже дееспособность участников публичных правоотношений регулируется нормами гражданского права. Как писала Т.Е. Абова: «Частное и публичное начало в семейных, земельных правоотношениях, да и в некоторых гражданских правоотношениях настолько тесно переплетены, что их трудно отделить друг от друга»⁶⁸.

С учетом изложенного ключевая теоретическая и практическая дилемма понятия предмета судебной защиты в административном судопроизводстве лежит в плоскости соотношения частных и публичных начал (элементов) тех или иных материальных правоотношений.

Ответ на вопрос о том, что является предметом судебной защиты при рассмотрении конкретного административного дела, относящегося к любой категории публично-правовых споров, может видеться очевидным лишь при первом погружении в проблему. Несомненно, предметом судебной защиты в административном судопроизводстве должны выступать права индивидуальных и коллективных субъектов⁶⁹, вытекающие из административных, налоговых, избирательных и иных публичных правоотношений⁷⁰, за исключением уголовных правоотношений и правоотношений, выступающих предметом рассмотрения в конституционном судопроизводстве. Отдельные примеры разрешения споров из публичных правоотношений в порядке гражданского судопроизводства (например, дел об оспаривании действий нотариусов, органов ЗАГС), являются, на наш взгляд, исторической случайностью. Эти примеры на протяжении десятилетий подвергались и продолжают подвергаться существенной аргументированной критике в научной литературе (см. § 1 главы I настоящей монографии).

Высказанное утверждение о предмете судебной защиты в административном судопроизводстве сразу же нужно дополнить суждением о том, что предметом судебной защиты являются полномочия⁷¹, свободы и законные интересы⁷², а также публичные интересы⁷³ в соответствующих сферах общественных отношений.

Полагаем уместным сделать определенные оговорки по вопросам использования здесь и далее терминов «интерес», «законный интерес», «свобода». Полемика по поводу понятия интереса в праве носит философско-правовой характер. Именно по этой причине, на наш взгляд, она длится очень долгое время. Спектр мнений на этот счет варьируется от утверждений о теоретической, практической бесполезности понятия «интерес»⁷⁴ до утверждений, строящихся на придании ему важного значения в понимании явлений правовой действительности⁷⁵. Не претендуя на окончательное разрешение споров, ведущихся уже многие десятилетия, постараемся кратко обозначить самую общую позицию по соответствующей проблематике.

На наш взгляд, исходным понятием должно являться понятие потребности, т.е. объективной нуждаемости человека как биологического существа и (или) как личности либо общества, социальной группы как совокупности индивидов в получении абстрактных благ (питания, одежды, духовных ценностей и т.д.). Осознание потребности приводит к формированию интереса, и именно интересы, а не потребности, могут по общему правилу учитываться в рамках правового анализа явлений действительности. Во всяком случае интересы индивидов могут быть выявлены с использованием социологических методов исследования, которые применялись и применяются в современных правовых работах. Вопрос же о том, каким образом могут быть выявлены потребности, которые еще не осознаны человеком, остается открытым. На наш взгляд, можно лишь исходить из наличия таких потребностей и оперировать понятием потребности на философско-правовом, но не научном уровне анализа.

Сложно согласиться с тем, что под интересами следует понимать лишь социальные потребности, не относя к ним, в частности, физиологические потребности (например, потребность в пище)⁷⁶, ведь очевидно, что даже физиологические потребности современного человека приобретают социальное содержание (например, каждый из нас удовлетворяет свою потребность в еде, исходя не только из необходимости выживания, но и из предпочтений, сложившихся у него как личности в определенной социальной среде).

Как сказано выше, интерес представляет собой осознанную потребность. Не могут быть приняты идеи, строящиеся на полном уходе от учета субъективной составляющей правовой деятельности (поведения) путем постановки на передний план якобы совершенно объективных интересов (потребностей). В данном случае сразу же возникает вопрос о том, кто является субъектом познания этих объективных интересов (потребностей). Абсолютный разум, Бог? Видимо, нет. Люди принимают нормативные правовые акты, решения, совершают гражданско-правовые сделки, пишут статьи, монографии и диссертации, исходя из своего субъективного понимания потребностей. Нивелировать это при всем желании (если оно имеется) просто невозможно. Такова действительность (реальность).

В реальном правовом регулировании невозможно с абсолютной достоверностью обнаружить объективные интересы (потребности). Вопрос, как правило, состоит в том, кто выступает субъектом познания, выражения, проведения в жизнь того, что одни назовут объективными интересами, другие – потребностями. Таким образом, объективные интересы (потребности), на наш взгляд, приобретают с точки зрения права какое-либо практическое, в том числе научно-практическое, значение лишь после их осознания людьми. Даже если идеализировать современное право и полагать, что в нем отражены объективные интересы (потребности), нужно понимать, что уяснение этих интересов (потребностей) зависит от субъекта толкования. При этом даже в результате толкования гипотез, диспозиций и санкций правовых норм в теории и правоприменительной практике возникают разные точки зрения, что уж говорить об уяснении содержания интереса, т.е. смысла, прямо не сформулированного в нормативных правовых актах, стоящего за нормами права.

С учетом этого высказанные в советской теории гражданского процесса утверждения об интересе как объективной потребности⁷⁷, предложения вытеснить из сферы правового анализа понятие «интерес», заменив его понятием потребности, вызывают возражения. В интересе объективное преломляется через субъективное (сознание человека, сознания совокупности людей)⁷⁸, и это нельзя изменить или проигнорировать.

В процессе познания потребностей (формирования интересов) возможны отклонения, ошибки, в результате которых в сознании формируются идеи не об объективно существующих потребностях, а заблуждения относительно них. В таких случаях люди (иногда даже целые общества) исходят из мнимых, а не реально существующих потребностей, ошибочно возводя их в ранг целей, мотивов своей деятельности (на соответствующих этапах наступает неверное осознание не только самих потребностей, но и предметов, при помощи которых они могут удовлетворяться), а также возводя их в ранг закрепленных правом интересов (не исключено опосредование мнимых потребностей субъективными правами, обязанностями, полномочиями).

Так или иначе, но на уровне прикладной юридической теории (за рамками политики, философии, социологии права) на первый план, как правило, выходят сами субъективные права, обязанности, полномочия, а не стоящие за ними интересы (потребности). Иными словами, подавляющее число интересов, которые вовлекаются в правовую сферу, в прикладных юридических теориях рассматриваются через призму прав, обязанностей, полномочий, имеющих конкретное юридическое содержание. На наш взгляд, в значительном числе случаев это совершенно оправдано, поскольку многие отраслевые исследования ориентированы на решение конкретных проблем правоприменительной практики, и зачастую сложно обнаружить в современном правовом регулировании интересы, признаваемые правом, но не опосредованные юридическими правами, обязанностями, полномочиями. Подобные интересы являются сравнительно редким явлением. Применительно к гражданам, организациям они обозначаются законодателем с использованием термина «законные интересы»⁷⁹ (например, в качестве законного интереса можно квалифицировать интерес супругов в совместном проживании, который учитывается при решении вопроса о признании нежелательным пребывания в стране одного из них)⁸⁰.

В случаях же, когда речь идет не о защите законных интересов, а о защите субъективных прав, лежащие в их основе интересы, безусловно, не составляющие содержание таких прав, могут изучаться юристами в качестве предпосылок возникновения, реализации, в том числе защиты, субъективных прав, а также в качестве целей их осуществления⁸¹.

Проблемы разграничения материальных прав и свобод по общему правилу также не включаются в предметную сферу процессуально-правовых исследований. При возникновении необходимости последние пользуются определениями понятия свободы, выработанными в философии, теории права, теории конституционного права. Так, нам представляются убедительными утверждения относительно соотношения категорий «право», «свобода», высказанные представителями конституционного права: «В российской науке конституционного права категории “право” и “свобода” рассматриваются либо как равнозначные, либо как несколько различающиеся правомочия личности. <…>

Свобода личности чаще всего увязывается с такими правомочиями, которые очерчивают сферу ее самостоятельности или защищают от вмешательства в ее внутренний мир. <…>

Достаточную условность различия между «правом» и «свободой» подтверждает и текст Конституции, где некоторые права одновременно рассматриваются как свободы. Так, согласно ст. 20, каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними. Именно эта условность зачастую дает основания объединять права и свободы понятием «субъективные права личности»⁸².

Предметом судебной защиты по делам, рассматриваемым в порядке административного судопроизводства, всегда выступают как субъективные публичные права, свободы, законные интересы отдельных граждан, организаций, публично-правовых образований, полномочия субъектов власти, так и публичные интересы (интересы неопределенного круга лиц, общества в целом).

Например, при рассмотрении административных дел о взыскании налогов речь идет не только о защите интересов конкретного налогоплательщика, публично-правового образования, полномочий налогового органа, но и о защите интересов общества в целом, интересов населения определенного региона, муниципального образования в пополнении бюджета, средства которого служат для удовлетворения потребностей населения страны, региона, решения вопросов местного значения.

При рассмотрении административных дел об оспаривании решений о призыве на военную службу предметом судебной защиты выступают не только права, свободы, законные интересы конкретного гражданина, полномочия военного комиссариата, но и публичные интересы общества в целом, заключающиеся в обеспечении обороны страны и безопасности государства.

В результате рассмотрения административных дел о госпитализации больного туберкулезом или больного психиатрическим заболеванием защищаются не только права, свободы, законные интересы конкретного гражданина, полномочия прокурора, но и правовые интересы неопределенного круга лиц на охрану жизни и здоровья.

При более глубоком анализе проблемы становится также ясным, что в значительном числе случаев защита публичных интересов и субъективных прав, свобод, законных интересов граждан и организаций в сфере публичных правоотношений, полномочий субъектов власти неразрывно связана с защитой прав, свобод, законных интересов в области гражданских и иных частных правоотношений (любое решение о первых неминуемо оказывает влияние на вторые). Ярким примером выступают дела, связанные с оспариванием решений, действий (бездействия) судебных приставов-исполнителей. Лишь незначительная часть споров в сфере исполнительного производства (споры по требованиям об освобождении имущества от ареста, о возмещении убытков, причиненных в результате совершения исполнительных действий) исключена законодателем из предмета правового регулирования КАС РФ. Большинство таких споров рассматривается в порядке административного судопроизводства, что не вызывает серьезных возражений в теории. Между тем при разрешении соответствующих дел суды защищают не только и не столько публичные, сколько частные субъективные права сторон исполнительного производства.

Например, при оспаривании действий судебного пристава-исполнителя, связанных с проникновением в жилое помещение, защищаются не столько процедурные права должника (они для него вторичны), сколько его право на жилище (ст. 3 Жилищного кодекса Российской Федерации⁸³). При оспаривании постановления судебного пристава-исполнителя об оценке имущества, которым занижена его рыночная стоимость, защищаются гражданские имущественные интересы сторон исполнительного производства, в том числе право собственности должника. При оспаривании постановления судебного пристава-исполнителя об обращении взыскания на пенсию должника-гражданина в размере, при котором у должника не остается минимума имущества, необходимого для его существования, защищаются не только и не столько процедурные права должника, сколько его право на социальное обеспечение (ст. 9 Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах⁸⁴). Перечень таких примеров можно продолжать бесконечно. В соответствующих случаях права, свободы, законные интересы в сфере частных правоотношений, как правило, не являются непосредственным предметом публично-правового спора, но становятся предметом судебной защиты по итогам разрешения спора о правах, свободах, законных интересах в сфере публичных правоотношений наряду с последними.

В теории и судебной практике не всегда учитывается, что публично-правовые споры зачастую предполагают защиту прав из частноправовой сферы. Причины этого следует искать в истории вопроса.

В период действия ГПК РСФСР 1964 г. дела, возникающие из административно-правовых отношений, были подведомственны судам лишь в случаях, указанных в законе. Напротив, дела по спорам, возникающим из частных правоотношений (гражданских, семейных, трудовых, колхозных), если хотя бы одной из сторон в споре являлся гражданин или колхоз, подлежали по общему правилу рассмотрению судами. Исключения составляли лишь случаи, когда разрешение споров из частных правоотношений было прямо отнесено законом к ведению административных или иных органов (ст. 25 указанного Кодекса).

В таких условиях в доктрине была сформирована позиция, согласно которой отличительным признаком изучаемого нами производства является административный характер правоотношений «в чистом виде», не осложненный какими бы то ни было элементами других правоотношений⁸⁵. Иными словами, считалось, что как только в публично-правовом споре возникают хоть какие-то частноправовые элементы (вопросы о защите частных прав и законных интересов), он сразу же становится спором из гражданских или иных частных правоотношений, подлежащим рассмотрению по общему правилу судом в порядке искового производства. С учетом существовавшего в то время процессуального правового регулирования такая позиция, безусловно, являлась прогрессивной, направленной на расширение сферы действия права советских граждан на судебную защиту.

К сожалению, указанная позиция осталась на вооружении ученых и практиков и после того, как дела о защите прав из публичных правоотношений стали подведомственны судам согласно общему правилу, закрепленному в ст. 46 Конституции Российской Федерации, а не в порядке исключения (как это было прежде). В связи с таким подходом теории и практики к осмыслению конституционного и процессуального законодательства некогда прогрессивная позиция советской доктрины, сохранившись после изменения законодательства, в текущих условиях приобрела реакционный характер, поскольку в результате ее применения при толковании действующего права граждане и организации в отдельных случаях ставятся в менее выгодное положение в спорах с властью, чем то, которым они могли бы обладать⁸⁶.

Так, заслуживает критики, на наш взгляд, мнение И.А. Приходько, который, ссылаясь на высокую нагрузку судов, возникающую при рассмотрении двух дел (гражданского и административного), вместо одного дела (гражданского) говорит о принципиальной возможности рассмотрения в порядке гражданского судопроизводства любого административного дела⁸⁷. При этом автор, опирается на ч. 1 ст. 33¹ ГПК РФ, ч. 1 ст. 16¹ КАС РФ, предусматривающую, что дело подлежит рассмотрению и разрешению в порядке гражданского судопроизводства при обращении в суд с заявлением, содержащим несколько связанных между собой требований, из которых одни подлежат рассмотрению в порядке гражданского судопроизводства, другие – в порядке административного судопроизводства, если разделение требований невозможно.

Вместе с тем необходимо отметить, что в соответствующей правовой норме абсолютно четко указано следующее. Рассмотрение в порядке гражданского судопроизводства требований, подлежащих разрешению по правилам КАС РФ, может осуществляться лишь в случаях, когда такие требования не просто связаны с гражданско-правовыми требованиями, но, более того, разделение предъявленных в суд требований невозможно.

К подобного рода требованиям (требованиям, разделение которых невозможно), безусловно, не относятся, например, требования об оспаривании действий, решений (бездействия) органов государственной власти, соединенные с требованиями о возмещении причиненного ими вреда. Совершенно очевидно, что соответствующие требования могут быть предъявлены и рассмотрены отдельно друг от друга. Следовательно, их разделение не только возможно, но и необходимо, поскольку действующая редакция ГПК РФ не содержит ни одной правовой нормы, согласно которой требования об оспаривании действий, решений (бездействия) органов государственной власти могут быть рассмотрены в порядке гражданского судопроизводства⁸⁸.