Kitabı oku: «Легенда о скифах»

Предисловие

О, народ мой, кайсак – казахи.

по грекам – скифы, по азиатам – саки!

Скифы – саки, гунны, тюрки,

вы дали миру не только муки,

Не только звуки летящих стрел,

номадов познания кочевых дел…

Вас знали народы за тысячи верст,

не только как злато имеющих горсть,

а чтивших обычаи и мертвых покой,

семейные узы и очаг свой родной!

О, народ мой, кайсак – казахи,

По грекам – скифы, по азиатам – саки!

Скифы – саки, гунны, тюрки,

вы дали миру не только муки,

не только легенды и устный фольклор,

степные мотивы и курганный собор…

Связь тысячелетий не зрит слепец,

не внимает глупец, но знает мудрец:

Она проста и стоит на века -

Чашкой кумыса из кобыльего молока,

Казаном по край вяленой конины,

Ароматом варенной конской солонины.

О, народ мой, кайсак – казахи,

по грекам – скифы, по азиатам – саки!

Скифы – саки, гунны, тюрки,

вы дали миру не только муки,

не только разящий булатный клинок,

юрту, сапожки, уздцы и седло…

Божественные горы молитву вели,

Духовную жизнь зародили в степи,

Закон и порядок, степные уклады

Без скрытой тревоги, излишней бравады!

О, народ мой, кайсак – казахи,

по грекам – скифы, по азиатам – саки!

Скифы – саки, гунны, тюрки,

вы дали миру не только муки,

не только мустангов, послушных седлу,

батыров приемы, отводящих беду,

клич боевой «Ура-ур-аяма»¹,

герб родовой – тамгу из клейма…

Познали сигналы вы и знаки природы,

скрижали оставили на скальной породе,

А в «тайных» сказаниях разных народов

Вам не внимают, вы словно без рода…

Формулы кровные, генные нормы,

Они, заблуждаясь, находят фантомы -

Мудрые, знающие, ученые, клерки…

Кто бы вы ни были, не тревожьте скелеты,

Тайна сокрыта, оставлена в прошлом,

в курганах найдете ответы возможно…

Пролог. Гибель батыра

Конец весны, 5 век до н. э. вблизи горного хребта Тарбагатай² назревала ожесточенная и решающая битва. В центре скифских войск выстраивалась тяжелая конница из тысячи батыров³. По флангам располагались всадники-лучники. А в резерве в одном шакырыме⁴ стояла личная гвардия царя и его телохранители, блистая такими же золотыми доспехами, как у каесара⁵. В ослепляющем глаза строю сложно было определить местонахождение царя. Только гвардия и личные телохранители знали местонахождение предводителя скифского воинства. Аргымаки⁶ поднимались на дыбы и бряцали доспехами. Тела боевых коней были надежно защищены от стрел: у одних – бронзовыми, у других – золотыми или болатными⁷ пластинами.

Воинам становилось все тяжелее удерживать аргымаков, натянутые поводья скользили меж пальцев, обтирая кожаные пятипалые рукавицы. Аргымаки так же, как и их всадники, с нетерпением ждали сигнала начала атаки, роя землю копытами и хрипя от напряжения.

Наконец, загремели барабаны. К раздирающему слух ржанию коней присоединились боевые кличи, исходящие от воинов и батыров. Они били свои круглые щиты акинаками⁸ в такт, подавая сигнал готовности к слаженным действиям и атаке.

С первым сигналом атаки лучники пустили тысячи стрел, на мгновение затмившие небо. Стрелы вонзались в неприятеля, но строй не редел, а наоборот превращался в неприступную стену, пополнявшуюся десятками тысяч воинов авангарда противника. Сила натяжения тетивы из скифского лука давала непостижимую другому оружию скорость и дальность полета стрелы. Острые наконечники стрел, выплавленные из железной руды, достигая цели, пробивали любое защитное снаряжение тапкашей⁹, племен-собирателей, населявших территории южнее горной цепи Тан-Жан¹⁰.

Противники скифов не ожидали такого напора и были неприятно удивлены возможностями применяемого оружия. Но вместо убитых воинов тапкашей их место занимали другие, восстанавливая стену, которая волшебным образом складывалась вновь и вновь и действительно казалась неприступной. Тяжелая конница скифов медленно двигалась в направлении врага, постепенно ускоряя шаг и на ходу выстраиваясь в клин. Задрожала земля от тяжелого шага, почва проваливалась под копытами тысячи коней. От этого поднималась пыль и, словно темное облако, уносилась ветром, еле касаясь земли, а затем рассеивалась, как утренний туман.

Батыры подстегнули своих коней и, выкрикивая боевой клич, ринулись на врага. Как нож в масло, конница легко вонзилась в строй врага, рассекая ряды авангарда противника. Пробив брешь в стене, батыры скифского воинства, сметая все на своем пути, упорно продвигались к ставке предводителя тапкашей. В глазах воинов читалась надежда на скорую победу, проносились радостные мысли о скорой встрече с родными и близкими.

Атаку с флангов поддерживали отряды всадников-лучников. Совершая короткие набеги, они, как голодные хищники, раздирали противника. Царь скифов – Ишпакай, пророча близкую победу, нетерпеливо вступил в бой, направляя свою гвардию в гущу сражения. Они пристроились к хвосту тяжелой конницы и стали свидетелями того, как ее клин вонзился в многочисленный строй рядов врага и оказался в опасной близости от ставки противника.

Но все изменилось мгновенно, и происходящее оказалось непоправимым. Никто не ожидал такого поворота событий. Сражения минувших лет, проводимые обеими сторонами по правилам чести, остались в прошлом, происходящее станет ярким примером недостаточной оценки противника и бесценным уроком последующим поколениям скифов…

Ставка противника оказалась ложной, основные силы укрывались за складками местности. Предводитель врага управлял многочисленными отрядами из глубины тыла, он, как подобает осторожному и коварному стратегу, опасался излишнего риска. В отрядах его представителями были командиры, могущие принимать решения самостоятельно. Конница скифов продолжала натиск и в пылу атаки угодила в замаскированный ров шириною в половину шакырыма. Батыры не смогли удержать своих аргымаков, их тела, один за другим проваливаясь в ров, натыкались на колья и погибали в диком ужасе. Зрелище кровавое и жуткое. В этом сражении и погиб батыр Анаркай – первый десяти тысячник, который был на самом острие клина и вел конницу на врага. Смерть была мгновенной и неоправданной. От увиденного ужаса оставшиеся в живых воины были растеряны и сломлены.

Стена противника смыкалась, подступили его отряды из засады, победа ускользала от скифов. Царю Ишпакаю везло меньше других: от вонзившегося в него копья он не мог передвигаться и держаться в седле, личная гвардия и телохранители, защищая своего предводителя, обеспечили прорыв и безопасный отход в тыл.

После битвы осталась гора мертвых, живых увели в плен.

Скифы не смогли отвоевать просторы степи, принадлежащие им испокон веков, они по-прежнему оставались у захватчиков. Царю скифов было тяжело осознавать поражение его воинства. С болью в сердце он направлялся к месту, где может укрыть свое оставшееся войско от преследований. Придя в себя, Ишпакай послал телохранителей и сотню из личной гвардии найти живых и почтить павших. В числе телохранителей, начавших поиск живых, был друг детства, погибшего Анаркая – Колаксай. Он, не зная о трагедии, пытался отыскать друга живым, но нашел его во рве с торчащим из тела острием кола. «Какая жуткая и коварная смерть недостойная батыра постигла моего друга», – горестно подумал Колаксай.

– Какая подлость со стороны противника! – вскрикнул он, не сдерживая эмоции.

Похоронив своего друга отдельно, он отметил место, выложив курган из камней. Еще не зная, какие слова подберет для утешения родных погибшего, он решил взять с собой боевое оружие товарища, невзирая на традиции и устои скифов (издревле скифы укладывали вместе с погибшим его оружие, снаряжение и боевого коня). В тот день Колаксай решил дать возможность родным Анаркая прикоснуться к оружию и снаряжению погибшего и сохранить на вечную память. Размышляя о жизни и смерти, Колаксай заворачивал в льняное полотно лук и акинак своего друга и готовился к возвращению.

Земля, полная страданий и зла, не защищенная горной грядой Тан-Жан, веками переходила из одних рук в другие, эта территория долго оставалась спорной. Но эти места были обителью скифов, их колыбелью. И цари скифов не могли позволить чужакам владеть этой землей и посягать на ее жителей. Потери скифов оказались слишком велики, и, чтобы оправиться от поражения, потребуются годы и новое поколение воинов и батыров.

Глава 1. Безотцовщина

Легенда эта об одном из многих скифов зародилась у подножия горной цепи Тан-Жан в предгорьях хребта Алатау¹¹, на земле рек Жети-шу¹², питающихся родниковыми и талыми водами. От злых ветров эти земли защищали горные хребты, они же разделяли народы севера и юга. Реки имели свои истоки и притоки. Это земля обладала множеством долин сказочной красоты: Уш-тарак¹³, Еле¹⁴, Мерке, Тараз-Талас и Шу-мер¹⁵. Диковинные леса предгорий Алатау и долин семи рек были полны удивительного и неожиданного, в них можно найти пропитание или сгинуть без следа, – так устроен мир природы, так устроены его законы. Сыпатай, мальчишка 11 лет отроду, как все его ровесники, любил бродить по диковинным местам, сочетая приятное времяпрепровождение с полезным – выпасом домашних животных. Табун, который он пас, был оставлен ему в наследство от ата-баба¹⁶. И день изо дня он делал то, что суждено было ему судьбой: одна дорога, один и тот же лес, одна и та же степь кругом. Он был знаком со всем, что встречалось на пути, будь то аул¹⁷, ручей, дерево, камень или муравейник. Только путники встречались разные: то знакомые соседи-кочевники или горожане, то незнакомые путешественники из других земель. Предыдущий день повторялся в сегодняшнем или последующем.

И сегодня ноги Сыпатая, путаясь с ногами годовалого кулына¹⁸, вели его по излюбленной тропе к городищу Такыр¹⁹. Это городище стало крепостью и защитой от врагов для всех жителей предгорий Алатау, располагаясь неподалеку от кочевий предков, путь к нему составлял не больше одного дневного перехода.

Огражденное каменными стенами со сторожевыми башнями и громоздкими воротами, которые закрывали и открывали дюжина стражников, городище являлось местом обитания царского рода. Такие городища издревле служили убежищем для царей и строились в основном у подножия гор для удобства побега из крепости в случае вражеской осады. В дни страшных бедствий из крепости в горы вели несколько тайных троп, так цари меняли свой стан на подвижную ставку, чтобы управлять народом в непростое время.

На воротах красовался герб в виде свернутого для прыжка барса, а ниже написаны рунами назидания, одно из них гласило: «Енбектын лайыгын кут»²⁰. Так как рядом проходил караванный путь, то, возможно, эти слова были адресованы путникам, которым требовались защита, ночлег и еда. Надпись означала: никто не получит блага, если он этого не заслужил. И достойное путника поведение вознаграждалось подобающим образом.

Сыпатай по пути встречал многих людей, среди них были и воины, и путешественники, и бродячие артисты, и ремесленники, и торговцы. Каждый рассказывал степные легенды и поучал юношу. Но один и тот же рассказ путников больше всего заинтересовал Сыпатая. Это сказание о прекрасной юной принцессе, живущей в крепости Такыр.

Они рассказывали о ней больше, чем о своей жизни, и ему казалось, что он знаком с ней столько же, сколько встречался со сказителями. Сыпатай, слушая своих собеседников, представлял себе ее образ, черты лица, в которые был почти влюблен. Юноша мечтал увидеться с ней и сблизиться, но не представлял, как это произойдет.

Он вспомнил слова ата-баба о том, что они с царями от одного предка, но жизнь сложилась так, как сложилась. Эти воспоминания натолкнули мальчишку на грустные мысли, от которых ему стало жаль себя. Размышляя об этом, он проводил жизненные параллели, в которых рассмотрел то, что по линии предков случались падения и взлеты: и цари, и пастухи, и батыры, и ремесленники – все они не могли одинаково преуспеть, хотя многие мечтали достичь большего. И Сыпатай не был исключением, не желая мириться со своим нынешним положением. Что-то необъяснимое бурлило в его крови, и он чувствовал это.

«С кровью предков к потомкам должно было что-нибудь и перейти», – размышлял Сыпатай. Эти чувства вспыхивали с новой силой, когда он смотрел на воинов царя в золотых доспехах, горделиво сидящих на нетерпеливых конях.

«Об этих воинах в золотых доспехах много раз рассказывал отец, – припоминал Сыпатай. – В такие доспехи облачались и цари, и принцы, и принцессы, таким образом они сливались с телохранителями, опасаясь подосланных убийц, так говорил мой отец», – продолжал вспоминать мальчик.

Не успел он добраться до самых занимательных сюжетов, подбрасываемых памятью, как открылись врата, и оттуда показалась дюжина воинов и сам царь в тех же золотых доспехах. Десятки собак породы тазы²¹ кружили вокруг хозяина и виляли хвостом, выказывая свою учтивость к его знатной персоне.

«А! на охоту», – догадался юноша. Воин натянул поводья и на мгновенья остановился возле него.

–Ты похож на моего друга, как зовут тебя? – спросил он, облаченный в золотые доспехи и выглядевший как «батыр».

Удивленно посмотрев на воина, юноша с гордостью ответил:

– Сыпатай, сын Анаркая!

– Приходи завтра в полдень к говорящим скалам, – сказал воин, сразу сообразив, с кем имеет дело.

Колоксай не мог оставить царя и поспешил, но он признал в мальчишке сына своего друга, который действительно был очень похож на Анаркая. Подняв на дыбы игривого скакуна, воин исчез в клубе пыли.

Поперхнувшись от пыли, поднятой копытами резвого коня, Сыпатай прокашлялся и продолжил вспоминать прошлое, когда он не был еще сиротой. Так он добрёл до своей кочёвки и решил задать долгожданный вопрос матери, который обычно предназначается отцу:

– Анам²², если предки царя и мои исходили от одного адама²³, могу ли я изменить судьбу свою или мне суждено навсегда остаться пастухом?

Мать задумалась и сказала:

– Судьба складывается у людей по-разному, если бы твой отец был жив, он ответил бы на твой вопрос. А я могу только благословить твое решение, которое ты примешь сам, как настоящий мужчина.

– Но я не могу спросить у своего баба²⁴, даже пойти на его могилу, поклониться ему, и ата²⁵ исчез, и нет вестей от него, – всхлипывая, ответил Сыпатай.

У матери выступили слезы, она не могла их сдерживать, они текли по изборожденному судьбой лицу. Вытирая покрытые шрамами щеки, она смотрела на сына.

Глаза матери Сыпатая напоминали о былой ее красоте. По обычаю, народа вдовы царапали и сдирали кожу с лица в день траура, отдавая почести погибшему в сражении мужу. Сыну до боли в сердце стало жаль мать, он обнял ее и попытался утешить, напевая колыбельную из детства:

– Айтугандай анасы альпельдейды баласын, бесиктегы кишкентай айкайляйды ай-ай-ай…²⁶

Перед сном он вспоминал о том месте, где отец показал ему наскальные письмена и рисунки из прошлого их общих предков. «О тех самых говорящих скалах говорил и незнакомец», – думал Сыпатай засыпая, укрывшись пушистой накидкой из тонкорунной шерсти.

Рано утром мальчик принялся за работу, чтобы успеть к полуденной встрече с воином. Хозяйство по дому легло на плечи единственного сына и его мать. С тех скорбных дней никто не посещал их дом. Родители по линии матери после соединения брачных уз дочери с будущим отцом Сыпатая откочевали на юг к городищу Сауран²⁷, с тех пор нет вестей от них, как нет возможности у матери встретиться с сородичами. А ата Сыпатая не вернулся после паломничества к могиле своего сына Анаркая. Вот так сложились судьбы юноши и его матери.

Закончив работу, он съел сваренное вяленое мясо и выпил напиток из молочного растворимого творога, который сушился в форме сферы и превращался в камень (скифы называли его курт²⁸). Эта еда давала силы до самого вечера. Выгнав табун лошадей из загона, он вскочил на годовалого жеребенка, которого еще не отучили от кормления молоком кобылицы.

Сыпатай приручал его, прикармливая из рук сладостями. Время от времени Сыпатай занимался подготовкой своего нового друга к байге²⁹. В таком возрасте все юноши участвуют в скачках в надежде получить ежегодный приз от самого царя. Посчитав по головам лошадей, он погнал их к «говорящим» скалам.

В нынешнем году урожай уродился славный, и природа была щедра на дары, но в разгар летнего солнцестояния зной иссушил траву, поэтому животные искали сочную зелень у русла рек, разбредаясь по степи. Своенравные кони сбивали с пути Сыпатая, но он снова и снова возвращал их на намеченную им дорогу, которая вела в горы. Табун неохотно подчинялся маленькому пастуху, возвращаясь к берегам реки, где трава росла в изобилии.

Подъем был нелегкий, лошади не хотели лишиться сочной травы и воды. Они демонстративно сопротивлялись хозяину, выказывая свой дикий характер – наследие далеких дней степи, когда господствовали своенравные мустанги. Сыпатай решил оставить в покое лошадей, хоть и боялся нападения хищников. Успокаивало его только то, что боевой и неудержимый характер позволит им дать отпор даже камышовому барсу.

– До моего прихода они себя в обиду не дадут, – тихо под нос прошептал он, направляясь к говорящим скалам.

К вершине горы, где крепостью стояли говорящие скалы, он шел, не поднимая головы. И только теперь, оценив, сколько еще осталось идти, Сыпатай заметил, как прекрасны голубоватые ели, вспомнил о тех далеких днях, когда они с отцом бродили по этим рощам, и он залезал на шею отца и, едва дотягиваясь, трогал колющие иголки ели.

Дойдя до россыпных камней, он спешился и повел жеребенка под уздцы. Уздечку, которую он хранил, как память, изготовил ему отец из хорошо обработанной кожи, тисненной узорами и разукрашенной вшитыми полудрагоценными камнями. Солнце склонялось к полудню, он поднялся на вершину и подошел к каменной стене, которая хранила историю его предков.

Надписи были сделаны древним скифским письмом и высечены в отличие от рисунков. Отец научил Сыпатая распознавать эти письмена. Мальчик внимательно оглядел каменную стену, и глаза его прослезились: он вспоминал те дни, когда отец был рядом. Мальчик оглядел довольно удобную для обозрения плоскую скальную стену и рассмотрел рисунки и надписи его отца, кроме них появились новые. В самом верху он увидел древний рисунок.

– Скорее всего, Кудай³⁰, – подумал Сыпатай. На рисунке был изображен адам с солнцем вместо головы.

– Этот бог – солнце, – сказал воин, незаметно оказавшийся за спиной.

Сыпатай признал в собеседнике вчерашнего телохранителя в золотых доспехах. Колоксай чувствовал вину перед мальчишкой и издалека начал свой рассказ о его отце: о дружбе, подготовке к военным походам, сражениях, победах и поражениях. И, закончив рассказ, он виновато добавил:

– Я не мог видеть страдания твоей матери, да и ты был маловат, чтобы объяснить тебе все…

Но Колоксай помогал их семье всегда и всем, чем мог. Это чувствовал и маленький Сыпатай, только не понимал, откуда помощь, мать об этом не рассказывала.

– Мы должны отомстить за твоего отца, готовься к величайшей битве, балам³¹, – сказал Колоксай, неожиданно строго взглянув на юношу. – Сколько полных лун уйдет на подготовку, я не знаю, но откладывать нельзя. Завтра же приходи в крепость, тебя пропустят, – уже удаляясь, произнес могучий воин в кожаном сюртуке.

Одежда его была сшита из дорогой, качественно выделанной оленьей кожи, обшитая мехом барса и тесненная узорами в виде родового герба. Он представлял собой свернувшегося барса, готовящегося к нападению. Это отличительная черта племени, из которого он происходил. Обладателями герба являлись все племена, населяющие подножия горного хребта Алатау. Согласно древней легенде, эти племена вели свое начало от снежного барса. Юноша еще раз осмотрел надписи и прочитал вслух верхнюю строку:

– Если враг напал на твою землю, то и пастух становится батыром…

Затем нижнюю:

– Если твой каесар является барсом, то и его подопечные – барсы, если твой каесар – шакал, то и подопечные – шакалы.

Солнце находилось в самом зените и пекло нещадно.

«Пора вернуться к табуну», – решил Сыпатай и начал спуск по руслу горной реки. Что-то остановило его. Он услышал очень тихий шорох. Оглянувшись назад, он замер. От животного, подкравшегося сзади, мальчика бросило в пот, коленки задрожали, дыхание участилось, но в то же время что-то внутри успокаивало. На него смотрел барс, спокойный, величавый, покрытый необычайно красивой серебристо-¬снежной шерстью. Жеребенок фыркал и суетился, Сыпатай старался его успокоить и крепко держал за уздцы. Барс лениво взглянул на юношу и, мягко ступая, начал подниматься вверх по тропе. Сыпатай внимательно наблюдал за барсом, исчезающим в гуще кустарнике.

«Вот так встреча! Наверное, барс поднимался в логово после сытного обеда, как же мне повезло, что он не был голоден», – продолжал свои раздумья Сыпатай, радуясь благополучно окончившейся встрече с очень опасным, но благородным зверем.

Тень деревьев спасала юношу от полуденного зноя, хрустально чистая родниковая вода – от жажды. Природа компенсировала тяготы и лишения пастушьей жизни.

Сыпатай приблизился к рассеявшемуся по долине табуну.

– Кхур! – окликнул он, собирая табун.

Айгыр³² зафыркал и закружил по кругу, табун последовал за ним. Сыпатай по устоявшемуся расписанию, ориентируясь на перемещения солнца, погнал лошадей к лесу вдоль русла большой реки Туркен³³. Табун, послушно пощипывая траву, беспечно побрел привычным маршрутом. Юноша, следуя за табуном, думал: «Кому же поручить выпас табуна, когда буду готовиться к возмездию?»

Сыпатай намеревался просить помощи у Колоксая. Но это случится завтра, а сегодня мальчик готовился к предстоящей зиме: сезон сбора лесных ягод скоротечен, поэтому он жадно наполнял корзину, тревожась за скорое усыхание булдерген³⁴, каракат³⁵ и кулпынай³⁶ из-за надвигающейся засухи. Ягоды полезны особенно зимой, об этом слышал не раз юноша от своих предков. Пока лошади утоляли жажду и щипали сочную траву, Сыпатай успел наполнить корзину ягодами.

Приближался вечер. Юноша от усталости вздремнул под яблоней, но неожиданно его разбудил неслабый удар в лоб, от чего он вскочил, открыв глаза. Сыпатай увидел катившийся по траве дикий плод.

– Какая огромная алма³⁷! Запретный плод для адама, не зря об этом повествуют легенды, – прохрипел Сыпатай.

Лошади смотрели с сочувствием на своего пастуха, но ничем не могли помочь. Парень, корчась от боли, скрипел зубами, ему хотелось наказать дерево, но понимал, что это бессмысленно и ему удастся рассмешить разве что глупое животное. Он посмотрел на подошедшего жеребенка, его глаза были полны искреннего сожаления, отчего Сыпатай громко рассмеялся, и птицы, пристроившиеся было на ветвях подремать, вспорхнули от испуга и улетели. Мальчишке удалось прийти в себя от такого происшествия, и он окрикнул айгыра:

– Кхур!

Вожак вновь повел табун по знакомой каменистой тропе. Загнав лошадей в кент³⁸, Сыпатай поспешил к матери и рассказал о сегодняшней встрече с батыром и барсом, только о падении яблока на голову, конечно же, умолчал. Женщина давно предвидела встречу сына с тем самым батыром, другом ее мужа. Это стало для нее сигналом, и она поспешила к громоздкому сундуку. Сундук из дерева, украшенный накладками из золотых пластин и причудливыми узорами в виде завитых рогов, обработанными в технике чеканки, был хранилищем древних и особенных предметов, которые передавались из поколения в поколение.

Мать достала из сундука колчан со стрелами, кобуру с луком и меч-акинак, рукоятка последнего была изготовлена из рога оленя, обтянута оленьей кожей и украшена полудрагоценным камнем. Колчан и кобура лука выполнены из кожи, тисненой узорами и тамгой³⁹ рода, внутри колчана были предусмотрены особые вставки для укладки стрел, а в кобуре их не было. Зато у самого горла был установлен распирающий ободок, позволяющий быстро изъять оружие в случае необходимости. Мать сказала:

– Сандык⁴⁰ – хранитель прошлого и будущего, прошлое – что передается, будущее – как используется, а хранителем настоящего являешься ты, и его не уложишь в сандык.

Затем она продолжила:

– Ты, балам, держишь в руках знания о добре и зле, сумей понять и совладать с ними. Кровь, которая течет в твоих жилах, подскажет твое будущее.

Мать не позволяла своим чувствам выйти наружу со слезами и гордо подняла голову, благословляя сына взглядом.

– Анам, я очень благодарен тебе, – сказал Сыпатай, натягивая тетиву.

Скрепленная на концах лука, она была сплетена из конских волос, а к кобуре подвязана запасная из тонких полос – сушеных кишок животных. Юноша ослабил натяжение тетивы, и концы лука вернулись в исходное положение, затем он вставил оружие обратно в кобуру. Лук был сложен из смолистого слоеного древка с накладкой из костей и рогов, обтянут изначально сырой, но хорошо обработанной кожей.

– Возьму это с собой в кала⁴¹, – сказал матери Сыпатай и аккуратно завернул все в шапан⁴².

Мать накормила сына и приготовила ему немного еды в дорогу. Она сложила вяленое и слегка подкопченное мясо из конины, курт из кобыльего молока, таба-нан⁴³ и сваренные яйца куропатки в коржын⁴⁴. Пока мать готовила припасы в дорогу, будущий воин, глядя в небо через верхнее отверстие летнего войлочного жилища, раздумывал о том, каким образом звезды укажут ему путь и как распорядится его будущим судьба.