Kitabı oku: «Курсант. Назад в СССР 6», sayfa 2
– Отправляйтесь прямо сейчас, – приказал Горохов, отпирая массивную скрипучую дверцу насыпного сейфа. – На бензин денег выдам.
– Хорошо, – я встал со стула. – Только заскочим переодеться, – кивнул я на свои брюки и на Свету в элегантном летнем костюмчике. – На каблуках несподручно по огородам лазить.
Мы со Светой вышли из кабинета. На спине я почувствовал обжигающий взгляд Каткова.
Глава 3
До дачного поселка «Березовая роща» добрались минут за сорок. Света облачилась в облегающий спортивный костюм небесного цвета, явно импортного пошиба, который оказался слишком хорош для аграрных мест, так что за своих мы явно не сойдем.
Разнокалиберные домики, сложенные из того, что удалось купить по дешевке или стырить (из шпал и кирпича, из старого бруса или просто из досок), усыпали утопающую в зелени долину.
Волга еле протиснулась по узкой улочке под названием «Сливовая». По стальным бокам скребли выбивающиеся из щелей забора коварные стебли малины, отдавая болью и в моем сердце.
– Почему тут такие улицы? – Света с удивлением смотрела в окно. – Неужели нельзя было нормальные сделать? Вдвоем уже не разминуться.
– Потому что по шесть соток участки выделяют в одни руки, – ответил я. – Каждому ведь хочется хоть чуть-чуть урвать государственной землицы и расширить усадьбу, вот и стиснули заборчики дорогу до ширины тропинки.
Дело, на самом деле, обычное, но вот Светлану это здорово удивляло. Как людей из моей прошлой жизни удивляли хрущевские «холодильники» и нарисованные прямо на ногах «стрелки» колгот.
– Я представляла себе дачу по-другому… Особняк с террасой, мощеные дорожки. Такую, как мы с родителями ездим к знакомым отдыхать.
– Это ты про правительственные и про партийные дачи говоришь, а простой народ особняков не возводит. Скворечник, скорее, в лучшем случае – конуру. И то – при определенном везении и старании. А вот и наш домик.
Я остановился возле строения. Краской на углу кривенько начертано: «Сливовая 13».
– Приехали, это дача Дубова.
Дом с чуть облупившимися наличниками и маленькими, будто игрушечными, оконцами ничем не отличался от соседствующих собратьев. Только вид у дома грустный, одиноко ему без хозяина.
Мы бросили машину, естественно, перегородив улицу. Я открыл калитку, что запиралась на деревянную, отполированную временем вертушку, и вошел на участок.
– А вы кто такие? – откуда-то сбоку раздался возглас с пенсионерской дотошностью и хрипотцой.
Из-за жиденького забора, что отделял соседний участок, торчала неприветливая голова в пилотке из газеты. Голова пошевелила пышными белесыми усами, что свисали на морщинистые щеки, словно виноградные плети.
– Нет там никого! – продолжила морда хмуриться и буравить нас недоверчивыми глазками.
– Мы из милиции, – ответил я. – Скажите, это дача Дубова Глеба Львовича?
– Из милиции? А-а!.. Ну, так бы сразу и сказали. – на худом лице сверкнула улыбка с не по годам белыми зубами. – Не Глебкина эта дача.
– Как? – удивился я. – А чья тогда?
– Родителей его, царство им небесное. А Глеб здесь ни семечка не посадил, ни колышка не вбил. Так… Приезжал покуражиться, то с одной бабенкой, то с другой.
– Так, может, он с женой был? – уточнила Света, все еще надеясь на кристальную порядочность нашего «клиента».
– Да что я, Ленку его не знаю, что ли? Змеюку эту. Нет. То другие девки были. Не такие справные и сочные, как Ленка. Больше на воблу похожи. Худые, как Ротару, смотреть не на что!
– А ты, старый хрыч, все разглядишь! – на заборе повисло еще одно лицо.
Бабуля сначала с любопытством нас осмотрела, а затем отточенным движением залепила деду подзатыльник.
Тот ойкнул, чуть не отвалившись от забора:
– За что? Ильинишна!
– Чтобы на баб не пялился, – проворчала его супружница.
– Так не ходок я уже давно. Кончился, так сказать, запал боевой, что на жизнь отмерен был.
– И слава Богу! – перекрестилась бабуля.
– Так а лупишь меня тогда за что?
– За прошлые твои грешки. Как только еще морковка не отсохла? Столько лет с тобой маялась, хоть теперь душеньку отведу.
Хрясь! – бабуля залепила второй подзатыльник деду, заметив, что тот не сводит глаз со Светы в обтягивающем спортивном костюме.
Дед снова ойкнул и, потирая затылок, наконец, отлип от забора. Подошел к жене и что-то стал бормотать. Из обрывков слышно лишь «что творишь, дура», «перед людьми неудобно», «товарищи из милиции приехали, а ты…»
– Мы к вам зайдем! – крикнул я колоритным пенсионерам. – Сначала Дубовский дом осмотрим, а потом зайдем. Поговорить надо. Можно?
– Конечно, можно, – отозвался дед. – Я пока чайник поставлю.
Мы ступили на низкое шаткое крылечко. Одна из досок недовольно скрипнула, грозя сломаться. Но я не отступил, не поверил доске. Если уж Дубова выдерживала, то меня и подавно сдюжит.
Дверь, обросшая слоями краски цвета застарелого кирпича, впускать нас не собиралась, демонстративно выставив вперед массивный навесной замок.
– Ломать будешь? – спросила Света, оглянувшись в сторону бдительных соседей.
– Попробуем пока так, – сказал я, подняв придверный коврик.
Пусто. Обшарил крыльцо, ключа нигде не оказалось. На перилах стоял одинокий глиняный горшок. С землёй, но без растительности внутри. Стоял в фарфоровой тарелке с золотой каемочкой и отколотым краешком. Я приподнял горшок. Есть! Под ним оказался заветный ключ.
Отпер дверь и вошел внутрь. Света последовала за мной. Пахнуло прохладой, старыми газетами и сырой землей, будто в доме ящики с рассадой держали и при этом еще только что полили.
Единственная комната оказалась просторной, но с низким потолком. Если встать на цыпочки, то можно потолочную балку головой зацепить.
У стены – старый продавленный диван с некогда шикарными кожаными подлокотниками. Рядом вышедшие из моды этажерки, облезлый комод, самодельная полка с бакалейной мелочевкой, у окна круглый стол на изогнутых ножках. В доме чисто, но все потертое, больше на хлам похоже. Так и есть, старая мебель всегда доживала свой век на дачах.
Я осмотрелся. На столе початая бутылка водки. Опустошена примерно на две трети. Порыскал по полкам, обшарил комод. Ничего необычного: жестяная коробка с нитками, подшивка «Крокодила» десятилетней давности, кое-какая домашняя утварь, алюминиевые ложки и вилки, чуть гнутые, явно подрезанные из какой-то столовой. Вернулся к бутылке. Необычная бирюзовая этикетка с желтым текстом: «Водка «Золотое кольцо».
Напиток непростой. Стоит такая раза в три-четыре дороже обычной «Столичной» или «Московской». Подарочный вариант, так сказать. Продавалась она в индивидуальной картонной упаковке. Неплохой у Дубова вкус. Где-то я уже видел такую бутылку… Я задумался. Точно… Вспомнил. У Гоши в ресторане такую подают. Ее я и откушал при нашей последней встрече.
Такое добро – и не допито. Странно… Я нашел какую-то старую коробку и аккуратно, держа кончиками пальцев, положил туда бутылку. Отдам Каткову, пусть на пальчики проверит. Скорее всего, Дубов выпивал не один. Посмотрим, кто к нему в гости хаживал…
– Мрачно здесь, – вздохнула Света… – Неживым пахнет.
– Просто давно не проветривали, – сказал я. – Но я закончил, сейчас еще с соседями поговорим – и в город возвращаться можно.
Мы вышли на воздух. Птички щебечут, теплый ветерок обдувает запахом травы и безмятежности. Красота.
Зашли на участок соседей, оставив коробку с бутылкой в доме Дубова. Прямо на улице под раскидистой яблоней уже накрыт скатеркой с рукодельной вышивкой дощатый стол. Вместо обещанного чайника среди чашек важно возвышался, словно вельможа над челядью, пузатый советский самовар. Отливая серебром, он чинно ждал гостей.
– Проходите, люди добрые, – старик радушно закивал, волоча из дома очередной колченогий табурет. – Попробуйте чебуреки. Лучше Ильинишны такие никто не печет.
– Спасибо, – Света не спешила садиться. – Неудобно как-то, мы просто вас поспрашиваем.
– Неудобно, когда дети соседские на тебя похожи, и в почтовый ящик гадить тоже неудобно, а у нас так здесь заведено. Пришел гость, будь добр, за стол садись.
– Спасибо, – я сел первым и кивнул Свете, мол, уважь хозяев, диалог проще без галстуков вести.
Та присела на краешек самодельного табурета.
Из дома показалась Илинишна, что несла бутыль с прозрачной жидкостью и стопки.
– А это лишнее, спасибо, конечно – скрестил я руки, опознав самогон. – Мы на службе.
Хозяйка пожала плечами и развернулась, собираясь унести угощение обратно.
– Куда? – встрепенулся дед. – Вертай взад! Я-то не на службе.
– Обойдешься, – огрызнулась бабуля и пошла-таки прочь, что-то ворча себе под нос.
Дед, конечно, не был орлом, но за женой слетал быстро. Выхватил бутыль и, прижав к груди, как ребеночка, помчался назад. Ильинишна потрясла морщинистым кулаком ему вслед, поохала, но пререкаться больше не стала. Села с нами за стол и стала разливать чай.
– Вот я контра! – хлопнул себя по лбу дедок. – Сам не представился и вас не спросил, как величать. Семен, – протянул он мне руку. – Ну, а Ильинишну вы знаете.
– Андрей, – ответил я. – А это Света.
– Стало быть, из милиции вы? – прищурился дед Семен. – убивца ловите, что Глебку сгубил?
– Его самого. Расскажите нам о потерпевшем. Часто он здесь бывал?
– Да на выходных только, и то, чтобы покуражиться, – махнул рукой дед на соседний участок. – Вон, смотри, как все лебедой заросло. Совсем не следил за участком, одни девки в голове, – дед наклонился ко мне и, понизив голос, проговорил. – Но я его не осуждаю. Девки – это лучше, чем лебеда…
Ильинишна зыркнула на мужа, а тот, хихикнув, отодвинулся от нее чуть подальше, на всякий случай.
– Больше никто к нему не приходил?
– Не видел никого, вроде… Хотя нет. Был один типчик. Глаза колючие и рожа такая пренеприятнейшая. Как у бандита с большой дороги.
– Когда? Подробнее описать сможете?
– Когда – не помню. Может, неделю назад, может, две. А описать не смогу точнее. Не разглядел шибко. Он же не баба, чтоб на него глазеть.
– А женщина одна и та же к нему приезжала или разные?
– Почитай как полгода одна и та же, вроде… Кто ж их в одежде-то разберет. Да и свечку я не держал, бабка бы меня зашибла за такое дело.
– Они скандалили, ругались?
– Кричала частенько бабенка, охала, – хитро прищурился Семен. – Но не ругачка это вовсе была…
– Ты слова-то подбирай, похабник старый, – шикнула Илинишна. – С людьми культурными за столом сидишь.
– А я, про между прочим, правду говорю. Как есть. Человеки для того и созданы, чтобы любить друг дружку по-всякому, а в старости только обсуждать да вспоминать остается. У-ух, мать, а помнишь, как мы с тобой в юности в стогу на Ивана Купала…
– Угомонись, – Ильинишна снова отвесила подзатыльник, но Семен был начеку и ловко увернулся от разящего удара, как престарелый мастер шаолинь.
Чаек оказался славный. С мятой, ромашкой и другим каким-то ароматным сеном. Зажаристые, сочные внутри чебуреки так и таяли во рту. Света поначалу надкусывала угощение, оттопырив пальчики, но, распробовав, стала уминать пирожки за обе щеки. Видно, все же она кровей голубых, и мать ее домашней выпечкой не баловала.
Семен между разговорами улучил момент и опустошил стопку. Крякнул, занюхал кусочком ржаного хлеба, но в рот его не отправил. Блюл старинную традицию – после первой не закусывать. Только у нас первую чарку всегда занюхивали. Не всегда хлебом-снедью, при отсутствии оных можно и головой соседа или собственным рукавом, на худой конец.
– Помогите, соседи! – за калиткой возникло зареванное лицо, женщина в белом платке и перепуганными глазами.
– Что случилось, Настасья? – спросил Семен.
– Васька убьется, боюсь.
– Как – убьется?
– На березу залез, а обратно не может.
– Так пошто он туда, дурень, вскарабкался?
– А я почем знаю?
– Вот дурной у тебя мужик, и как прикажешь нам его доставать?
– Да не мужик это, а кот.
– Тьфу ты, напугала. Мужика же твоего тоже Василием кличут. Где ж ты видела, чтобы коты об землю разбивались? Пущай сидит.
– Так уже с утра там торчит, – всхлипывала Настасья. – Канючит тонким голосом, на помощь зовет. Сердце разрывается, жаль животинку. А Василий мой на рыбалке.
Семен поскреб проседь редкой бороденки:
– Есть у меня лестница, но, боюсь, коротковата будет для березы-то.
Я встал из-за стола:
– Пойдемте посмотрим, как животному помочь.
– Добро, – кивнул Семен. – Я с тобой. Не скучайте дамы, – повернулся он к Свете и к жене. Мы скоро. Скотину спасти надобно. Грех на скормление воронам Ваську оставлять.
Дачный домик, где блажил Васька, оказался через три усадьбы. Вокруг тонкой березки уже собралась ребятня, разрабатывая план спасения.
– А давайте в него картохой пульнем, – предложил рыжий и вихрастый. – Он испугается и слезет.
– Я те ща пульну! – Настасья изловила несостоявшегося живодера за ухо и завела руку по дуговой траектории, придав пацану ускорение, дабы тот поспешил удалиться. – А ну, кыш отсюда! Нечего зенки пялить. Цирк нашли!
Затем посмотрела наверх. В сотый раз покыскала, погрозила кулаком древесной кроне, попричитала, а потом, опустив глаза к земле, слезно проговорила:
– Что же делать-то? Три часа уже сидит…
– Попробую достать, – я скинул олимпийку, подошел и приобнял березку, пробуя ствол на прочность. Деревцо молодое, но стать тугая. Выдержит. Поплевал на руки и стал карабкаться по стволу.
Вот уже усатая морда таращится на меня, как пчелы на Винни-пуха. В голове всплыла песенка про тучку. Ствол березки как-то подозрительно подрагивал, становясь все тоньше и тоньше. Добрался я до животины. Кот потертой наружности и с мордой закоренелого пирата (даже глаз прищурен, и что за него так переживала Настасья, разбойник же, сам выкрутится) шипел и урчал на меня и всем своим видом показывал, что коммуникацию со мной налаживать наотрез отказывается.
Я изловчился и подхватил котейку под пузо. Тот прирос к березке четырьмя лапами и никак не хотел отклеиваться. Потянул за шкирку, но Васька возмутился и куснул ладонь. Черт!
Тогда я попробовал отцепить ему одну лапу, потом другую. Орудовать приходилось одной рукой, второй-то я обхватил ствол. На одних ногах не удержишься, ветки слишком уж тоненькие вокруг наросли.
Но полосатый гаденыш совсем не хотел спасаться. Только я отцеплял одну лапу и переходил к следующей, предыдущая уже вонзалась в бересту. Черт… Я быстренько пораскинул мозгами. Даже если я отдеру животное от ствола, спуститься по тонким веточкам в одной руке с Васькой не смогу. Что же делать? Вспомнил, как однажды в детстве веники березовые ломал. Нужно ухватиться за макушку дерева, оттолкнуться от ствола ногами и…
Так и сделал. Дерево молодое, упругое, не сломалось. Изогнулось дугой и плавно, будто на парашюте, спустило меня вниз к земле под восторженные выкрики ребятни и вздохи Настасьи.
– Снимайте скорее питомца, – довольный собой, полетом и подвигом проговорил я, продолжая крепко держать макушку.
Березка только недовольно поскрипывала.
Женщина подбежала, но Васька переместился по дуге чуть выше. Решил испытывать нас до конца.
– Ой! – запричитала Настасья. – А я не достаю.
– Эх, бабы, – укоризненно произнес Семен, засучив рукава. – Что бы вы без нас делали? Давай, Андрей, подсоблю. Придержу березку, а ты прохиндея стягивай.
Дедок уцепился за макушку дерева:
– Все, держу, отпускай.
– Крепко держишь? – на всякий случай поинтересовался я.
– Шибче бабы своей! Отпускай, говорю.
Ну я и отпустил, намереваясь потянуться за котейкой. Переоценил дед Семен свою силушку молодецкую. Посушенные возрастом ладони не удержали березку. Шырш-ш… Скользнула она промеж его пальцев, орошая напоследок дождем из листочков.
Не успел я подхватить макушку, как дерево пращей резко распрямилось.
– Ох, мать! – выдохнул Семен.
– А-а! – взвизгнула Настасья.
– Вот блин, – досадовал я.
– Вжик, – сказала береза, запуская кота ввысь навстречу облакам по баллистической траектории.
На фоне голубого неба ветер трепал Васькины щеки, играя усами и шерсткой. Растопырив лапы, словно белка-летяга, кот отправился навстречу судьбе. Судьбой оказалась похожая береза у соседнего дома. Она гостеприимно распахнула объятия первому летающему в мире коту. Хрусь! И кот закачался на дереве, намертво вцепившись в ствол.
Все раскрыли рты. Не каждый день видишь летающих животных. А кот даже орать перестал, будто полет ему понравился.
Я подошел к березе и чесал репу. Придется повторить трюк. Но тут к нам подоспела подмога. Света с Ильинишной. Света быстро оценила обстановку и спросила Настасью:
– Валерьянка есть?
– Нету, – растерянно пробормотала та.
– У меня есть, – сказала Илинишна. – А кому плохо-то?
– Несите, – улыбнулась Света.
Дальше произошло чудо. Света облила стол березы валерьянкой, забрызгивая дурман-зелье повыше. Пары пошли вверх. Васька принюхался. Глаза его заблестели, усы затопорщились, а хвост вытянулся в струну. Он развернулся вниз головой и ловко сбежал вниз по стволу, как заправский акробат. Вот падла. Умеет же!
Я подхватил его внизу и торжественно вручил хозяйке:
– Держите! И на березу его больше не пускайте. Та растерянно развела руками:
– Это не мой кот…
– Как – не ваш? – тут уже я растерялся. – Очень даже ваш. Только он летать умеет.
– Да не мой это, я говорю… Полоски такие же, но у моего шерстка гладенькая и морда ровная, а у этого, как кирпич. И ухо отморожено, а второе будто собаки погрызли. Не кот, а зверь какой-то.
– Так это же Филипповых Тишка, – крикнул кто-то из ребятни. – Ну точно он. Давайте, я его к ним отнесу.
Мальчуган подхватил Тишку и помчался в сторону участка Филипповых. Усадьба недалеко оказалась. Видно было, как мальчишка высунулся над забором перед беленьким домишкой и прокричал:
– Дядя Юра, Дядя Юра! Там вашим Тишкой в волейбол играли!
Глава 4
После спасения кота-летяги вернулись на участок Семена. Попрощались с радушными хозяевами, поблагодарили за угощение и со Светой уселись в машину. Только я завел двигатель, стрелка уровня бензина подозрительно вдруг скатилась на ноль. Вот блин! Как так?
Я точно помнил, что оставалась еще треть бака. Вылез и оглядел «Волгу». Быстро заметил, что лючок бензобака чуть приоткрыт. Твою мать! Бензин слили. Вот паразиты, когда только успели? Пока мы Тишку спасали, кто-то улучил момент и скоммуниздил топливо. Лючок у «Волги», в отличие от беззащитных «Жигулей» старых годов выпуска, запирался на ключ, но замыкал я его через раз, а то и через два. Не было такой привычки, еще с прошлой жизни. Придется вырабатывать, блин…
– Приехали, – сказал я. – У нас бензин украли.
– Вот ироды, – хлопнул себя по костлявым ляжкам дед Семен, который все это, конечно, наблюдал, – ничего святого! Среди бела дня милицию ограбили. Как умудрились-то?
– Сам не пойму, – я недоуменно морщил лоб. – Ведь в баке сеточка должна иметься, чтобы шланг нельзя просунуть было. Как смогли?
– Может, не во всех «Волгах» она есть, – предположила Света, – или проковыряли ее. А где здесь можно бензин купить теперь?
– Известно где, в Новоульяновске, – ответил Семен. – Чай, бензоколонки на огороде не растут.
– А у соседей если попросить? – предложил я. – Наверняка у кого-то есть машины.
– Те, кто на машинах приезжают – на выходных только будут. А у пенсионеров с машинами не густо. Да и ставить тут их особо негде. Стараются на автобусе на дачу добираться.
– Хреново… Придется и нам на автобусе… И телефона тоже нет в поселке.
– Завтра только пойдет «ЛиАЗ», на сегодняшний уже опоздали вы.
– Вот блин… Найти вора надо и бензин забрать. Кто это мог сделать?
– Так это Егорка Сидоров, наверное, слил, – вмешалась Ильинишна. – Он пакостник тот еще. Всей округе житья не дает. То колеса снимет, то бензин сольет, то огород чужой обчистит. Мы урожай свой собрали, у нас нечего воровать. Единственное, что кабачков нынче уродилась тьма. Кому предлагали, никто не берет, дескать, своих полно. Тогда Семен пустил слух по околотку, что, мол, кабачки в городе принимают в заготконторе по рупь за штуку. На следующий день проснулись, а кабачков нет. Сняли все. Говорят, видели, как Егорка полный прицеп кабачков в город вез, видать, по соседям тоже пошукал. Куда он там их потом девал все – никто не знает, никто же ни в какой конторе его не ждал. Только приехал из города пустой и злой.
– А как мне его найти этого Егорку?
– Пойдем провожу, – охотно вызвался Семен. – Пора давно с этим прохвостом разобраться.
– Ты-то, старый, куда лезешь? – замахала руками бабуля. – Дорогу покажи, а сам не лезь. Пришибет тебя потом Егорка. Это тебе не просто школьный хулиган.
– Да я таких, как он, на фронте, – Семен воинственно затряс морщинистым кулаком. – Одной левой…
– Старый ты уже для фронта, – ворчала Ильинишна, – не лезь поперек милиции в пекло.
– Молчи, женщина, мужик – он не стареет, пока биться может.
– Бить мы никого не собираемся, – поспешил я успокоить Ильинишну. – А вот бензин вернуть и Егорку проучить надо. Не волнуйтесь, я присмотрю за вашим супругом. На фронт его точно не пущу.
Мы с дедком побрели к участку местного воришки. По дороге он мне рассказывал, как самолично под Курском в рукопашную одолел троих фашистов. Из оружия у него лишь саперная лопатка была, а у тех СС-овские кинжалы. В красках так рассказывал. По ролям, с жестами и мимикой, я будто моноспектакль посмотрел.
К концу повествования, правда, фашистов уже почему-то стало пятеро, а у одного даже «Вальтер» оказался. Но Семен все равно всех обезвредил, а сам не получил ни царапинки. Я кивал и молча восхищался всем выражением своего лица.
– Пришли, – кивнул он на кособокий домишко, сколоченный из разнокалиберных досок, кусков фанеры и прочих ворованных материалов.
Рядом с домишкой – такого же залатанного вида сарай.
– Там он ворованное хранит, – прошептал дед, тыкая узловатым пальцем в строение. – Сколько раз участковому писали, а толку нет. Мол, ущерб незначительный, дело не состряпаешь, вот и повадился Егорка тырить по мелочи у всех, что плохо лежит. Соседи уже плюнули, и никто заявление не пишет. Если что-то пропало, руками разводят только, мол, либо сорока утащила, либо Егорка.
– Уже давно бы собрались с мужиками, – предложил я. – Да проучили бы как следуют воришку.
– Пробовали, – вздохнул Семен, понизив голос. – Да только не вышло ничего.
– Это почему? – спросил я, тихо отпирая калитку.
– А сейчас сам увидишь, – загадочно проговорил дед. – Ты иди, разберись с ним, а я тут постою от греха подальше. Как рожу его наглую увижу, боюсь, не стерплю и в нос дам. А за смертоубийстово такого никчемного не хочу потом срок мотать…
– Ну, ладно, жди здесь.
Я вошел на участок. Огородом и не пахло. Бурьян вперемешку с железным хламом, какими-то трубами и досками. Сразу видно, что хозяин промышляет лишь «собирательством», до возделывания земли еще не эволюционировал.
Я постучал в дверь домика и, не дожидаясь ответа, распахнул ее. Войти внутрь не успел. Сзади послышались грузные шаги и грубый голос, будто из пустой бочки, недовольно пробасил:
– Чо надо?
Я обернулся. Ни хрена себе Егорка. Целый Егорище! Теперь понятно, почему у местных не получалось проучить воришку. Детина под три аршина ростом в плечах оказался шире дверного проема, в домик свой, наверное, бочком проходил. На носорожьей морде будто прорези – два маленьких глаза и тонкий рот, которого было почти не видно из-за сплошной поросли алкашной щетины. Одарила природа-матушка Егорку статью Добрыни и рожей Квазимодо. С такой фактурой только в кино сниматься.
Только я раскрыл рот сказать, что мол, милиция, стоять, бояться, но меня опередил Семен.
– Егорка! Сукин ты сын! – верещал дед, выглядывая из-за реденького заборчика. – Ты пошто у гостей моих бензин слил? Ты знаешь, кто это? Все, паскудник, отбегался.
Я снова раскрыл рот, чтобы известить Квазимоду о цели моего визита, но тот неожиданно разъярился и, пыхнув застарелым перегаром, рубанул кулачищем с плеча без всякого предупреждения и объявления войны.
Но и сам он на противника посмотреть не успел. Реакция боксера сработала как часики. Я поднырнул под руку и, выпрямляясь уже чуть в стороне от супостата, выкинул двоечку в челюсть вражине. Хрясь! Хрясь! Все. Сейчас поплывет или сразу рухнет, и тогда можно спокойно обговорить капитуляцию и возврат нашего бензина.
Но не тут-то было. От ударов, получив которые, обычный человек, как минимум, бы ушел в нокдаун, а то и в нокаут, Егорка только еще больше обозлился. Глазки налились кровью, заревел парень белугой и бросился на меня, пытаясь сгрести в носорожьи объятия.
Такого я никак не ожидал. Успел только двинуть ему под дых и снова попытаться уйти в сторону. Хрен! Не рассчитал длину «граблей» противника. Они выудили меня даже с дальней дистанции. Подхватили, словно перышко, и швырнули в сторону.
Приземлился я с подстраховочным перекатом, как на самбо учили когда-то. Не впечатал инерцию в землю, а погасил – и цел остался, хотя косточки жалобно хрустнули, но выдержали.
Однако Егорка не ждал, пока я отдышусь, а уже несся на меня словно буйвол, раздувая ноздри и не переставая реветь. Что за манера такая дикая, в драку с ревом кидаться.
Мой окрик: «Стоять, милиция!» он даже не расслышал, слишком занят был ревом, яростью и обидой на незнакомца, что заехал ему по морде. Возможно, в первый раз в жизни такая оказия с ним приключилась, уверен, что желающих мало на белом свете по такой устрашающей морде бить.
Я успел вскочить и отпрыгнуть в сторону, уворачиваясь от ног, что пытались втоптать меня в землю. Будто и правда дикий слон буйствовал.
– Помогите! – блажил дед Семен. – Милицию убивают!
Но убить милицию сложно, на то она и милиция. Теперь уже в атаку кинулся я. Шр-ш, шр-ш, – свистели возле моей головы кулачищи. Я, будто в спарринге, методично уворачивался и бил в ответ. Не всегда в цель. У здоровяка-то этого морда больно высоко. Тяжело достать.
Иногда попадал, но это выходило как слону дробина. Черт, нужно радикально менять тактику. Иначе на все двенадцать раундов растянуть можно наше противостояние.
Что ж, друг Егорка, будем играть по-грязному. Я изловчился и двинул стопой снизу вверх прямо по фаберже. Хрясь! Егорка охнул и осел. Стоя на коленях, скрючился, но даже и в таком положении он был выше ростом деда Семена, который, помнится, собирался с ним повоевать. Я примеривался для контрольного в голову, но понял, что это уже лишнее. Тонко подвывая, Егорка рухнул на землю, будто срубленный дуб. Есть! Курсант против Квазимодо, победа в первом раунде.
Наконец, мне удалось откопать в недрах штанов ксиву, я ткнул ее в рожу поверженного и громко проговорил:
– Милиция, мать твою!
Это подействовало магически. «Голиаф» превратился в смиренного послушника. Заморгал глазками, запричитал:
– Что же вы, гражданин начальник, сразу не говорите, а по причинному месту пинаетесь?
– Так ты мне слова сказать не дал. Ты почему с кулаками на людей кидаешься? За это срок предусмотрен, а за сотрудника милиции – так вдвойне.
– Печенкой клянусь, гражданин начальник. Не знал, что вы из органов доблестных. Подумал, что опять местные пришли морду мне бить.
– И часто тебе местные морду бьют?
– Пока ни разу, но приходили часто… Вы первый, кто мне по кумполу звезданул взаправду. Вот я и, это, осерчал малость.
– Пойдешь за нападение на сотрудника при исполнении, – я хитро прищурился и кивнул на Семена, который уже совсем осмелел и протиснулся в калитку. – Вон, у меня и свидетель имеется.
– Как же! – суетился старик, не переставая кивать. – Все видел, все скажу, как советскую милицию убивали.
Егорка, наконец, смог сесть. Болючий удар его отпускал.
– Да не хотел я никого убивать, – канючил он, будто нашкодивший школьник, – Ей-богу не хотел, где же это видано, чтобы мордобойство с убийством равняли? Я же говорю, не знал…
– Незнание закона не освобождает от ответственности, – Семен наслаждался властью над поверженным врагом.
Глаза Егорки аж задергались, наполняясь слезинками. Вот блин, такой мужик здоровый, а готов расплакаться. И ведь даже не притворяется. Как ребенок…
– Ладно, – снисходительно проговорил я (ставки взвинтил, можно и договариваться). – Так и быть, на первый раз прощу, если бензин нам вернешь и пообещаешь больше у соседей ничего не тырить.
– Какой бензин? – с надеждой засопел детина.
– Который ты с «Волги» белой у меня слил. Ваньку-то мне не валяй. Тут в округе только одна «Волга», на Сливовой улице.
– Да не сливал я ничего, почкой клянусь! Хоть режь, начальник, не сливал я.
– А ты не заливай! – расследование кражи бензина Семен решил взять в свои руки. – Вертай бензин взад, я тебе говорю!
– Да, правда, не брал! Я когда к машине шел, бензин уже слитый оказался. Кто-то до меня успел…
– Шел, значит?
– Шёл, – вздохнул тот.
– Вот ироды, – дедок погрозил кулаком невидимому врагу в сторону соседних улиц.
Вот так поворот… Получается, что в дачном поселке не один воришка. Целая секта свидетелей Егоркиных.
– Тогда с бензином помоги, – проговорил я. – И я забуду казус с нападением на сотрудника.
– Это можно, – осклабился Егорка, – к вечеру приходите, будет бензин.
– Э-э… Ты что удумал? – я погрозил пальцем. – Воровать нельзя. Из своих запасов давай.
Хотя запасы, конечно же, тоже наверняка ворованные, но ради дела благого не побрезгую.
– Нет у меня, – развел «граблями» Егорка. – Все продал… А новых еще не добыл.
– Брешешь! – сверкал глазами Семен.
– Да сами проверьте, – бугай встал и направился к сараюге. Откинул воротину, приглашая внутрь. Оттуда пахло пылью, паутиной и машинным маслом. Валялись какие-то заржавевшие агрегаты, явно колхозного происхождения, старые ведра, дачные лейки, всё вперемешку с досками и инструментами.
Семен деловито шмыгнул внутрь и как заправский опер на обыске стал шарить по закуткам, отбрасывая в сторону куски фанеры, деревяги и тряпье.
– А это что? – выудил он из недр хлама помятую канистру облезло-болотного цвета.
– А хрен знает! – почесал репу Егорка. – Я эту канистру давно потерял. Завалило ее всячиной.
Семен, кряхтя, открыл пробку и понюхал:
– Бензин! Ну точно он!
– Отлично, – я потирал руки. – Канистру мы у тебя изымаем, в интересах государства, так сказать. А ты больше не балуй и на людей с кулаками не кидайся. Тебе повезло, что я сегодня добрый.
– Слушаюсь, гражданин начальник, – обрадовался Егорка, что так легко отделался. – Забирайте канистру.
Семен с гордым видом добытчика подхватил железную посудину и поволок к выходу. Я последовал за ним.
Через пять минут мы уже стояли у моей машины. Света и Ильинишна крутились рядом, лузгая семечки и обсуждая рецепт пирожков.
– Ты бензин нашел? – радостно всплеснула руками бабуля.
– Не нашел, а у Егорки отнял, – гордо заявил дедок. – В морду пришлось дать.
– Ты? В морду? Егорке? – кривилась улыбкой Ильинишна.
– Андрей помог, – отмахнулся дед. – Не трынди под руку, не видишь, топливо заливаю.
