Kitabı oku: «Курсант. Назад в СССР 8», sayfa 3

– Только без фанатизма, товарищи… Завтра на службу, голова нужна ясная, поэтому никакого вина и пива…

Заиграл медляк. «Летний вечер» Стаса Намина. Отечественный рок постепенно пробивал себе дорогу на большую эстраду, вырастая из самодеятельного неформата в масштабное движение.

Пока Горохов в сотый раз рассказывал байку о своей службе в армии (в неформальной обстановке шеф был еще тот весельчак, только байки травил одни и те же), Света потянула меня за локоть и, склонив голову к моему уху, тихо проговорила:

– Потанцуем?

Я молча кивнул, искоса взглянув на наших напарников. Те делали вид, что слышат историю о злобном прапорщике и находчивом сержанте Горохове впервые, кивали и уплетали грузди в сметане.

Я вышел из-за стола и пошел за Светой на пионерском расстоянии. Хотелось взять ее за руку, но я всё ещё чувствовал на себе любопытные взгляды коллег. Особенно сверлящий взор Каткова. Скорее всего, это был он, кто бы еще мне так завидовал?

Зал ресторана изгибался за массивную колонну, что подпирала потолок мраморным айсбергом.

– Тут лучше музыку слышно, – улыбнулась Света и утянула меня за колонну. Мы очутились возле приступка сцены. Редкие посетители виднелись за соседними столиками. Но нашего стола не видно. Колонна перекрывала обзор.

Я сжал пальцами горячую ладонь Светы, другую руку положил ей на талию. Притянул ее к себе, ожидая некоторого сопротивления, но не получил его. Света уткнулась в меня упругой грудью. Чуть отстранилась, будто опомнившись, но не слишком. Что-то щебетала, рассказывая мне о играющей сейчас песне, которую она когда-то слышала вживую. Мне все равно было на товарища Намина, на рок-музыку и прочую хореографию. Я с наслаждением вдыхал запах ее волос, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Улыбался и кивал Свете, делая вид, что мне крайне интересна судьба отечественного андеграунда.

Песня закончилась слишком быстро. Я даже немного разозлился на автора. Мог бы еще пару припевов воткнуть в конце. Душевная же композиция…

Света кокетливо присела в легком реверансе, благодаря за танец. Но мои руки почему-то не хотели ее отпускать. Я притянул ее к себе и поцеловал.

Не знаю, какая песня была следующей. Я даже не слышал. Для меня весь воздух звенел пьянящей тишиной и осторожными стонами саксофона.

Глава 4

Кабинет нам выделили просторный, на первом этаже городской прокуратуры, временно выселив из него четверых местных следователей. Одного из них Звягинцев отправил в отпуск, а остальных рассовал по соседним кабинетам, потеснив коллег. Хороший прокурор. Гостеприимный.

Самолюбие Горохова было полностью удовлетворено. Да и мое тоже. Обычно в командировках со служебной жилплощадью вечно приключался напряг. Где нам только не приходилось ютиться – в актовых залах, в ленинских комнатах и прочих «чуланах».

– Какие мысли будут, товарищи? – Горохов пыхал сигаретой и как всегда мерил шагами простор нового рабочего места.

Когда он размышлял, не мог усидеть на месте. Подгонял кровь к голове, смоля излюбленный «Мальборо».

Учитывая мой собственный перенос во времени, на ум приходил фантастический вариант развития событий в Цыпинске. На первый взгляд подростки будто тоже перескочили через пространственно-временной континуум, или как там его по-научному обзывают. Что-то вроде попаданцев, в которых, честно говоря, я уже сам почти перестал верить. Еще лет пять, и я буду считать, что прошлая жизнь мне приснилась, а я всегда был Андреем Петровым. Но сразу двое в одном месте и почти в одно время – в такие совпадения я не поверил бы даже тогда, когда только пришел в себя в теле выпускника советской школы.

– Факт убийства еще не подтвержден, – заметил Катков. – Штольц с шести утра на ногах, проводит вскрытие. Я с ним созванивался, как что-то прояснится, он сразу сообщит.

– В таком возрасте, Алексей, мальчики просто так не умирают, – скривился Никита Егорович. – Голову даю на отсечение – их убили. Что думаете, Светлана Валерьевна? – повернулся он к Психологине.

Света сидела в дальнем углу за столом (у каждого был отдельный стол – красота), погруженная в какие-то грустные мысли. Услышав свое имя, будто очнулась. Я не сводил с неё глаз. Надеюсь, она думала про меня и вчерашний поцелуй. Но почему на лице тень тоски? Совесть мучает, что замужняя женщина позволила себе немного лишнего? Сапожник без сапог, разбирается в потемках душ посторонних людей, а в себе никак разобраться не может.

Вчера после ресторана я проводил ее до номера и на прощанье чмокнул в щечку, пока остальная наша команда весело горланила «Черного ворона», чуть отстав в коридоре гостиницы.

Хотел, конечно, просочиться к ней в номер. На чай, например, но Света захлопнула дверь перед моим носом, одарив напоследок лучезарной улыбкой. Вот блин… Честная. Мужу не изменяет. А вообще есть ли он у нее? Насколько я знаю, формально – имеется. Вот только ни одного слова о семье, очаге и прочих супругах она никогда не высказывала. Может, скрытная, а может, там все не так хорошо… За много лет я так и не раскусил Свету. Нашей взаимной симпатии вечно что-то или кто-то мешал. И вот сейчас она окольцована.

– Что вы сказали, Никита Егорович? – встрепенулась Светлана, придав взгляду осмысленность и распрямив спину.

– Соберитесь, товарищи, – прокряхтел Горохов, ловко сбивая пепел в фарфоровую кружку с зайчиком. – Я говорю, какой психотип убийцы вы видите, Светлана Валерьевна? Поделитесь с коллегами?

Света наморщила носик и забарабанила отточенными коготками по столешнице:

– Пока рано об этом говорить. Причина смерти, способ лишения жизни не ясны. Соответственно, мотив не прослеживается.

– Что же мы будем ждать, когда кого-то еще убьют? – фыркнул следователь.

– Формально их уже убили давно, – пришел я на помощь Светлане. – Если и будут еще трупы, тьфу-тьфу, то подозреваю, что из числа ранее пропавших людей.

– Как это? – Горохов остановился и внимательно на меня уставился.

– Почему мальчики не изменились внешне? – начал рассуждать я. – Скорее всего, их убили примерно в то время, когда они и пропали. А потом тела заморозили. Вот они и сохранились без изменений.

– Интересная версия, – Горохов одобрительно закивал. – Продолжай, Андрей Григорьевич.

– Убийца разморозил тела спустя время и подбросил их в лес. Туда, где они изначально потерялись. Возможно, хотел навести на свои действия некую мистическую составляющую.

– Но почему медэкспертиза не определила факт заморозки трупа? Ложкина нашли месяц назад. Исследовали по полной.

– Я беседовал со с судмедом Штольцем, – взял слово Погодин. – Он сказал, что на момент обнаружения трупа Ложкина в нем наблюдались выраженные гнилостные изменения. В лесу тело пролежало не меньше недели. Его не сразу нашли, как Тетеркина. При таком раскладе признаки замораживания тела могли необратимо утратиться. Гусиная кожа, уровень гликогена в мышцах и другие косвенные признаки – просто стало невозможно проследить.

– Хм-м… – Горохов, потирал руки. – Это подтверждает версию Андрея Григорьевича. Стало быть, вся надежда на результаты вскрытия Тетеркина. Что ж… Подождем.

Не успел шеф закончить фразу, как зазвонил телефон. Мы все смотрели на трубку, как загипнотизированные.

– Слушаю, Горохов. А-а… Карл Генрихович! Только что вас вспоминали. Рассказывайте, дорогой, чем обрадуете? Так… Ага. Секунду, я записываю. Хм-м… Это точно? Ясно. Спасибо, что оперативно сообщили. Готовьте официальное заключение. Но не торопитесь. Информации нам пока устной хватит. Если вскроется что-то новое, прошу немедленно позвонить. Спасибо, до свидания.

Никита Егорович положил трубку и обвел нас интригующим взглядом.

– Ну, что он сказал? – первым не выдержал Погодин, ерзая на стуле и шмыгая носом.

– Андрей Григорьевич был брав, – завил Горохов. – Причина смерти Тетеркина – переохлаждение.

Шеф придвинул блокнот и стал зачитывать все, что наговорил ему Штольц:

– Трупные пятна розоватым оттенком, присутствует эффект «гусиной кожи», переполнение левой половины сердца красной кровью со свертками, наличие пятен Вишневского, точечные кровоизлияния в слизистую лоханок почек, отсутствие гликогена в печени…

– А гликоген тоже Штольц замерял? – скептически спросил Катков.

– Химики быстро анализ провели. Молодцы, просьбу Звягинцева выполнили как надо. Также есть повреждения трупа на клеточном уровне, связанные с кристаллизацией жидкости в организме.

– А сами они замерзнуть не могли? – спросил Погодин.

– В случае с Тетеркиным – это исключено, – замотал головой шеф. – Он пропал три года назад в конце апреля. В этих краях морозов и так почти не бывает, уж тем более – в такой месяц.

– Получается, у нас серийный убийца? – включилась в работу Света. – Возможно, жертв уже гораздо больше. А мы ничего не знаем.

Меня слегка передернуло от мысли, что где-то могут храниться до времени другие тела.

– Совершенно верно, – Горохов сел за стол. – Нужно поднять все материалы по без вести пропавшим подросткам за последние пять лет. Не думаю, что их много наберется. Я позвоню Звягинцеву, он организует. Прошерстим список, отработаем родственников. Наша задача – найти связующее звено между жертвами. Проверить все предприятия, где имеются габаритные морозильные установки. Мясокомбинат, торговые склады.

– Морг еще, – кинул веское слово Погодин.

Горохов на миг задумался, но Катков вмиг рассеял его сомнения, блеснув экспертными знаниями, хотя и не совсем по профилю (судебная медицина хоть и пресекается с традиционной криминалистикой, все же стоит особняком и специализируется на исследовании не следов, а людей, живых и мертвых):

– Температура в холодильной камере морга – примерно плюс два градуса, такой режим препятствует развитию гнилостных изменений, но к обледенению не приводит.

– А может, здесь какая-то секретная лаборатория в городе? – предположил Погодин. – Ставит опыты над людьми?

– Федор, – поморщился Горохов. – Не собирай ерунды.

– А что? – не сдавался тот. – Я в журнале «Наука и жизнь» читал, что для полетов к дальним планетам космонавтов хотят погружать в криосон. Ну это заморозка такая. Обменные процессы прекращаются, и люди не стареют. Совсем как наши потерпевшие.

– Федя, – фыркнул Никита Егорович, – Где космос и где Цыпинск? Чувствуешь разницу?

– А может, тогда кто-то проводит эксперименты по оживлению замерзших людей? – не унимался Погодин. – Какой-нибудь безумный ученый.

– Беляева поменьше читай, – язвительно бросил Горохов. – У того вообще голова разговаривает.

* * *

Ревизия уголовных дел прошлых лет особого результата не дала. Выяснилось, что за последние пять лет бесследно пропал всего один подросток. Были, конечно, и другие потеряшки, но их нашли. Кого живыми, кого мертвыми. У тех, кто погиб, причина смерти никак не подходила под почерк Холодильщика (такое прозвище я дал Цыпинскому убийце).

Горохов отправил меня проверить по месту жительства этого самого мальчика, который пропал четыре года назад, и скорее всего его уже не было в живых. Юрченко Вадим. На момент исчезновения в 1981 году ему было пятнадцать лет.

– А можно я Светлану Валерьевну с собой возьму? – спросил я шефа, когда тот нарезал мне задачи.

– Зачем? – он посмотрел на меня с хитринкой.

Интересно… Заметил ли Никита Егорович наши вчерашние взаимные флюиды с Психологиней? Шеф очень проницательный человек. В работе… А вот все, что касается отношений и взаимодействия между людьми, в этом он не преуспел. Но ему простительно… Сам в разводе, и работа заменила ему семью. Он, наверное, считает, что у настоящих правоохранителей должно быть у всех так. Зуб даю, он даже, наверное, не помнит, что Катков женился в прошлом году.

Алексей нашел себе женщину чуть постарше (точнее, она его нашла), которая вмиг охомутала парня и затащила под венец. Тот слишком не сопротивлялся. С радостью побежал во взрослую жизнь, ведь за свою бытность голой титьки не видел, наверное, а тут на тебе – невеста целая сразу. Жена заменила ему маму, названивала на работу и собирала туески с обедом на службу. Нянькалась с Алёшей, как с любимым сыночком. Обхаживала и откармливала, отчего Катков немного прибавил в весе. Он и раньше не был стройняшкой, а сейчас по габаритам приближался к Обеликсу… Но, несмотря на «замужество», Алексей частенько вздыхал и бросал томные взгляды в сторону Светы.

– Я навел справки у местного участкового, – ответил я шефу, соображая, как бы правдоподобнее обосновать свою просьбу. – Тот сообщил, что семья Юрченко не совсем благополучная. Выпивающая. Кроме погибшего Вадима – других детей нет. Супруги проживают в доме в частном секторе Цыпинска. Я привык дело иметь с отморозками, а не с маргинальным элементом, Никита Егорович. Светлана Валерьевна с своим знанием психологии общения, надеюсь, поможет мне наладить контакт с соответствующим контингентом. И потом… У них ребенок пропал, может, они до сих пор переживают. Тем более тут подход тонкий нужен.

– Согласен, – искренне закивал Горохов и протянул ключи. – Возьмите служебную машину.

Мы вышли со Светой на крыльцо. Вокруг, вроде, никого, только воробьи купаются в теплом песке. Я приобнял девушку за талию. Та деликатно убрала мою руку.

– Андрей, – тихо проговорила она, оглядываясь, будто ее застукали на месте преступления. – Вчера я немного была не в себе.

– Не переживай, Светик, – улыбнулся я. – Мы ничего такого не сделали. Подумаешь, дружеский поцелуй.

– Я замужем.

– Помню, но мы же друзья? Не только коллеги.

Света в ответ лишь вздохнула. Интересно, она уже разложила мой поступок по Фрейду, как ее учили? Или с близкими такое не прокатывает? От мысли, что она видит меня насквозь, мои плечи передернулись. Но паниковать рано. Я себя сам-то не могу понять, а психолог тем более не разберется.

Мы сели в черную «Волгу», которую любезно предоставил нам Звягинцев, и выдвинулись по нужному адресу.

Частный сектор раскинулся на окраине города, перемешиваясь с подпирающим Цыпинск дачным поселком. Теперь трудно было судить, где дачи, а где дома. Многие и жили на дачах круглогодично. Климат позволял.

Вот и нужный дом. Я ожидал увидеть что-то вроде хибары на курьих ножках, но, к моему удивлению, это оказался старый особняк из почерневшего от времени бруса. Но солидность строение давно потеряло. Облупившаяся краска на заборе и наличниках, покосившийся штакетник все-таки опускали жилище на уровень хибары. Просторной и добротной, но хибары.

– Хозяева! – крикнул я, распахнув калитку и осматривая заросший травой двор, выискивая признаки присутствия псины. Но цепочка нигде не брякнула, никто не гавкнул, да и будки с собачьими какашками в поле зрения не наблюдалось.

Хозяев тоже не было на горизонте. Я ступил на скрипучее крыльцо. Одна доска прогнила и давно провалилась, я аккуратно кивнул на это своей спутнице, чтоб не оступилась. Потянул за ручку двери и очутился в доме. Просторный холл-кухня (как в элитных дачах этих времен, возможно, раньше это и была номенклатурная дачка) встретил прогорклым запахом дешевого табака, застарелых досок и крысиных хвостов.

– Тук-тук! – громко крикнул я, топчась в пороге. Хотел разуться, но глянул на пол и сразу перехотел.

– Кто? – недовольный хриплый голос с похмельным окрасом раздался из спальни.

– Милиция! Гражданин Юрченко?

Из спальни нарисовался заспанный детина в замызганной тельняшке и дырявых выцветших трико с разводами.

Уставился на нас небритым прищуром, убирая со лба слипшиеся пряди волос, чтобы лучше нас разглядеть.

– Ну, я Юрченко, – пробурчал он. – Чего надо?

– Капитан милиции Петров Андрей Григорьевич, – представился я, но ксиву не стал доставать. Много чести будет.

– Присаживайтесь, Леонид Сергеевич, – распорядился я по-хозяйски и сам первый уселся на самодельный табурет цвета обожжённой черепахи.

Юрченко послушно сел напротив за стол. Света брезгливо огляделась, поморщилась и, поджав губы, осталась стоять.

– У вас в январе восемьдесят первого пропал сын Вадим, – начал я. – По этому поводу мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

– Ха… – хлопнул по столу с грязной посудой Юрченко. – Очнулись! Три года уже прошло.

– Четыре, – уточнила Света.

– Ну, да. Да… – закивал Леонид, обдав мое лицо свежим перегаром.

– Расскажите, как он пропал? – спросил, я дивясь, что родной отец не помнит доподлинно, когда его ребенок исчез. Хотя, судя по батарее стеклотары, выстроившейся неровными рядами под столом, в жизни его заботит не слишком много вещей. Обстановка в доме полубичовская. Но на столе обрезки колбасы и вскрытые бычки в томате. Да и водка магазинная, не дешевая. Судя по всему, родитель где-то работает, и деньги у него водятся. Но вряд ли задерживаются.

– А я помню? – недовольно пробурчал алкаш. – Ушел и пропал.

– Куда ушел?

– Известно куда, в лес. Леса у нас гиблые.

– Что-то вы не слишком переживаете по этому поводу? – холодно проговорила Света.

– Вы Вадика искать пришли или меня воспитывать? – зло бросил Юрченко, обернувшись на Свету.

Разглядев, наконец, новую собеседницу, он осклабился в сальной улыбочке:

– А вы, дамочка, тоже из милиции будете? Или из школы учительша?

– Я вам не дамочка, а капитан милиции.

Детина в ответ довольно покряхтел, ощупывая Свету взглядом от голых коленок до выреза блузки на груди. Я еле сдержался, чтобы не залепить ему отрезвляющего леща, показательно прочистил горло и поспешил перевести разговор:

– Гражданин Юрченко, вы где работаете?

– На мясокомбинате, – ответил тот, нехотя оторвав взгляд от Светы. – Холодильные установки чиню.

На секунду повисло молчание.

– А размер обуви у вас какой? – спросил я, оглядывая зону прихожей в поисках обуток хозяина дома.

Глава 5

– Сорок третий размерчик, – ответил Юрченко. – А что?

Я встал и взял один из его башмаков. Осмотрел подметку. Точнее, ее задний срез. Вроде похож на тот, который в лесу отобразился. Но много таких обуток по СССР гуляет. И размер один из самых распространенных.

Дверь в дом распахнулась, и на пороге появилась женщина неопределенного потасканного возраста в штопанном платье. Поверх платья на плечи накинута истерзанная козья шаль, на ногах калоши с порванными задниками.

– Ну, наконец! – прогремел хозяин. – Тебя только за смертью посылать.

Тетя стояла на пороге и прижимала к груди, словно ребенка, бутылку «Столичной», хлопала на нас испуганными глазенками, под одним из которых сиял свежий фингал цвета грозовой тучи.

Что ж, вот и хозяйка. В магазин бегала за опохмелом. Сухой закон-то Миша Меченый только через пару месяцев замутит. Проблем с горячительным в магазинах пока нет.

– Проходите, – кивнул я ей, будто сам был хозяин. – Мы из милиции.

Та, не снимая калош, протопала к столу и водрузила на него бутылку. Глянула на мужа взглядом побитой собачонки и скрылась в комнате.

– Гражданочка, – окликнул я ее. – Мы с вами тоже хотели побеседовать. Это касается вашего сына.

– Вадика? – испуганно выдохнула она, чуть высунувшись из комнаты.

Глаза ее заблестели от влаги, она всплеснула руками и сжала тонкие потрескавшиеся губы.

– А что с ней разговаривать? – буркнул Леня. – Баба ничего не знает. На шее у меня сидит.

– Это нам решать, знает она или нет, – осадил я его.

– Меня Антониной зовут… Я все скажу, – вдруг еле слышно пробормотала женщина.

– Скройся, курва! – хлопнул кулаком по столу Юрченко.

Бутылка водки покачнулась, но устояла. Антонина исчезла в комнате.

– Это ты ее так воспитываешь? – кивнул я на дверной проем, где скрылась женщина. – Я про синяк.

Воздух в комнате как будто бы потяжелел. Хозяин, и до этого не проявлявший приветливости, теперь глядел диким лесным зверем.

– А это не ваше дело, гражданин начальник, – оскалился Юрченко. – Как говорится, чужая семья – потемки. С бабой своей я сам как-нибудь разберусь.

– А если мы заявление на побои от нее примем? Посмотрим, кто в потемках тогда будет.

– Пусть только попробует на меня что-то накатать, – громко проговорил Леня, повернувшись к комнате, будто отвечал не мне. – Прибью гадину.

Я многозначительно кивнул Свете. Та поняла меня без слов и направилась в комнату вслед за хозяйкой.

– Э-э… Куда? – Леня встал, преграждая ей дорогу. – сказал же, без толку с ней разговаривать. Не в себе она, даже на работу не берут.

Я дернул его за руку так резко, что Леня бухнулся обратно на табурет:

– Жопу прижал, я сказал! Без тебя разберемся…

Света все же прошмыгнула в комнату, а Юрченко уже не отрываясь смотрел на меня налившимися кровью глазами. Диалог у нас явно не заладился, ну так и хрен с ним. Сейчас мне гораздо интереснее было узнать, что скажет Антонина. Уж Света умеет разговорить людей. Самое главное – не дать ее супругу помешать в этом. Уж больно она забитой выглядит. Куда только местный участковый смотрит. Даже если заяв нет, такую семейку профилактировать надо. Пока Юрченко здесь бурчит, Антонина чувствует угрозу. Надо как-то разрядить обстановочку.

В моей голове созрел план, как изолировать дебошира.

– Уймись, Леня, – уже миролюбивей проговорил я. – Мы же помочь хотим, а ты ерепенишься.

– Знаю я вашу помощь, – капнул ядом тот, скребя ногтями по корявому носу в красную прожилку. – Сколько лет прошло, а Вадьку не нашли. Что толку от вашей помощи?

– А как же мы его найдем, если ты нам не рад и ничего не говоришь? Давай, лучше-ка подлечись маленько. Может, вспомнишь чего…

Я взял бутылку и откупорил ее. Плеснул водки в замызганный граненый стакан с присохшими на дне чаинками примерно до трети объема.

– Один не пью, – насупился Леня. – Жену подожду.

– Давай тогда со мной, – предложил я и взял с полки стакан почище.

Брезгливо поморщился, дунул в него и вздохнул.

– Я думал, менты на службе не употребляют, – вскинул на меня мохнатые брови хозяин.

– А что мы, не люди, что ли? – я налил себе раза в два поменьше, поднял стакан и потянул руку для чоканья.

От такого жеста Леня, естественно, не удержался. Взял свою тару. Дзинь. Стаканы соприкоснулись и жалобно звякнули.

– Никогда не пил с ментом, – выдохнул Леня и умело заглотил жидкость.

Я в это время незаметным жестом выплеснул содержимое стакана под стол. Водка исчезла в частоколе пустых бутылок и грязи.

Тут же поднес пустой стакан к губам, сделал вид, что пью. Покряхтел, поморщился.

– Хреновая водка, – выдохнул я, занюхивая рукавом.

– Сам ты хреновый, – будто обиделся Леня.

– Ну, давай еще, – кивнул я. – Может, не распробовал.

Разлил. Дзинь. Трюк с выплеском под стол повторил вновь. А вот Юрченко уже засандалил полстакана зараз (я специально больше ему налил). Взгляд у него поплыл. Пока все по плану.

– Пошли покурим, – предложил я, глядя как расправляются морщины на массивном лбу неохотного собеседника.

– А сигареты-то хоть есть? Чем дымить-то будем?

– Найдем, – кивнул я, хотя последних у меня и в помине не было.

– Давай здесь посмолим, – махнул рукой хозяин и подвинул на середину стола консервную банку из-под кильки, которая напоминала обожжёного ежика, только вместо иголок во все стороны топорщились пожелтевшие бычки.

– В доме не курю. Ни в своем, ни в чужом, – отрезал я и встал, направившись к выходу, при этом громко проговорил. – Светлана Валерьевна, мы выйдем подышим.

Юрченко обеспокоенно глянул на комнату, откуда доносились приглушенные женские голоса.

– Ты идешь? – махнул я ему. – Или без курева останешься.

Тот, уже изрядно захмелев на старые дрожжи, немного раздобрел, а мысль о халявном куреве сделала свое дело. Он неловко переступил через порог:

– Иду, начальник.

Мы вышли во двор. Я похлопал себя по карманам и недоуменно проговорил:

– Черт! Сигареты в кабинете оставил.

– Ну ты растяпа, начальник, – пробубнил Юрченко и хотел тут же зайти обратно в дом.

Но я преградил ему путь:

– Пусть женщины посекретничают. Подыши воздухом.

– Э… Пропусти! – Юрченко попытался меня отодвинуть.

Я схватил его за правую кисть и вывернул рычагом наружу. Тот охнул и присел на колени:

– Пусти, начальник! Больно!

Я ослабил хватку. Детина высвободился и бросился на меня, пытаясь зарядить в глаз кулаком. Я полушагом ушел в сторону и толкнул его обеими руками. Тот с грохотом впечатался в дверь.

Развернулся и кинулся на меня снова. Я отступил, подождал, пока туша почти поравняется со мной, снова ушел в сторону, поставив подножку.

Леня кубарем скатился с крыльца, сломав еще одну доску. Кухонный боец громко матюгался и проклинал меня последними словами.

Из-за забора высунулись любопытные соседи. Отлично. Вот и свидетели есть.

– Обратите внимание, граждане, – махнул я рукой пожилой паре, что глазела на нас с изумлением. – Гражданин Юрченко, будучи в нетрезвом состоянии, напал на сотрудника милиции при исполнении.

Соседи, почувствовав, что пахнет жаренным (видно, тоже побаивались Юрченко), мигом скрылись за досками забора.

Но мне их кратковременного присутствия было вполне достаточно. Главное, чтобы Юрченко проникся ситуацией. А он, как бы громко ни пыхтел, мои слова отлично расслышал.

Я придавил коленом его к земле, завернул руки за спину и застегнул на запястьях наручники.

– За что? – вопил тот. – В собственном доме менты крутят!

– Было бы за что, вообще пристрелил бы, – процедил я. – А так посидишь сутки в обезьяннике. Для профилактики, так сказать.

– Не имеете право! – он вдруг снова стал называть меня на «вы». – Я буду жаловаться в прокуратуру!

– Могу адрес подсказать, – хмыкнул я. – И телефон.

Я выволок его на улицу и посадил в машину. Лишившись родных стен, да в оковах, Юрченко вдруг присмирел. Сопел, вздыхал и бубнил под нос что-то про беспредел милиции.

Честно сказать, он меня здорово раздражал. Сам напросился. Увезу в отдел. Там сдам участковым, те мигом нарисуют какой-нибудь левый протокольчик, например, за нахождение в пьяном виде в общественном месте.

Чую, что-то Леня недоговаривает. Надо будет с ним в «казематах» более детально поработать. Но это утром.

Минут через двадцать вышла Света. Лицо озабоченное, морщит лоб.

Мы отошли в сторонку:

– Чем обрадуешь?

– Антонина боится мужа, – ответила она.

– Это и без психологии ясно, – улыбнулся я.

– Я так и не смогла ее разговорить. Но она переживает по поводу сына. Это ее прямо гложет. И видно, что винит в чем-то мужа…

– А вот это уже интересно. Что еще рассказывала?

– Что Юрченко частенько ее покалачивает. Заявление, конечно, она на него наотрез отказалась писать, но обмолвилась, что раньше сын за нее заступался. А теперь некому. Даже расплакалась.

– Хм-м… Сколько Вадиму было? Пятнадцать? И как он с таким боровом справлялся?

– Похоже, что никак. Тоже получал от отца.

– Ясненько. Щас этого ублюдка отвезем в милицию. Там с ним побеседуем. Есть у меня мыслишка. Ты в театральном кружке когда-нибудь занималась?

* * *

На утро следующего дня я распорядился, чтобы Юрченко привели в комнату для разбора. Мрачный кабинет без окон при «обезъяннике» – то, что нужно.

Я входил не спеша. Заодно удостоверился, что вчерашнюю спесь с задержанного как рукой сняло. Трезвый и подавленный, он смотрел на меня исподлобья, ерзая на приваренной к полу скамье, перебирая «мазутными» пальцами (вчера его дактилоскопировали, а такая краска плохо отмывается). Я с деловым видом разложил на железном, выкрашенном в цвет синюшных стен столе, бумажки и сочувственно кивнул задержанному.

– Плохи твои дела. Леонид, очень плохи… Но – сам виноват.

Ничего больше не добавив, я стал заполнять бланк протокола, вписывая туда всякую белиберду, типа «мама мыла раму» и «идет бычок, качается».

– Я ничего не сделал, – испуганно таращился на меня Юрченко.

В ответ я лишь многозначительно хмыкнул и сочувствующе закивал:

– Ну-ну… Все так поначалу говорят.

– Бл*ть! Начальник! Вот те крест! Я ничего не сделал!

Дверь распахнулась, и на пороге появилась Света, она незаметно мне подмигнула и серьезным голосом проговорила:

– Андрей Григорьевич, Антонина Юрченко повторила свои показания под протокол, готова сотрудничать со следствием…

– Хорошо, – кивнул я.

Леня что-то прошипел. Почти про себя, но я явственно расслышал «сука».

Света с укоризной посмотрела на задержанного и покачала головой:

– Как же так вы могли, гражданин Юрченко. Как же так?

Тот ударил себя кулаком в грудь и замотал головой, дескать, не виноват я. Кажется, дар речи его временно покинул.

Света скрылась, а я продолжал корябать в протоколе что-то из Маяковского. Через некоторое время в кабинете нарисовался уже Погодин:

– Андрей Григорьевич, санкцию на обыск получили, вы скоро освободитесь?

– Скоро, – кивнул я.

– А это и есть тот самый? – Погодин многозначительно уставился на Леню.

– Собственной персоной, – ответил я.

– Вот гад… – прошипел Погодин и скрылся.

Никто из нас не прерывал тишины, я только ручкой скрипел. Спустя время постучался Катков:

– Андрей Григорьевич, я проверил. Пальчики оставлены гражданином Юрченко Леонидом Сергеевичем, 1940-го года рождения, три следа обнаружены на…

– Постой, Алексей, – я многозначительно кивнул на задержанного.

– А… Кхм. Это, выходит, он и есть?

Вместо ответа я махнул рукой, дескать, скройся, не до тебя. Катков изобразил виноватый вид и закрыл за собой дверь.

Через пару минут, соблюдая ритм всей нашей пьесы, появилась другая массовка в виде помощника дежурного и какого-то сержанта:

– Андрей Григорьевич, – доложил помдеж. – Камер одиночных нет, придется Юрченко в общую сажать.

– Сажайте, – пожал я плечами, не отрывая взгляда от бумаг.

– Ну как же?.. – помдеж перешел на шёпот, как будто сидевший тут же страдалец мог его не услышать. – А если задушится? Вернее, помогут ему. Не любят у нас таких. Даже бывалые сидельцы не любят.

– Что же теперь? – хлопнул я кулаком по столу. – Возле каждой мрази по милиционеру круглосуточно выставлять будем? Уводите! – кивнул я на ошалевшего Юрченко.

– Как – уводите? – пролепетал тот. – А показания мои снимать не будете? Меня-то выслушать, значит?

– А зачем нам твои показания, Леня? – сверлил я его взглядом. – Нам показаний твоей супруги хватает.

– Да врет она все! – вдруг взвизгнул здоровяк. – Врет, сука! И выродок ее такой же лживый и извортливый был. Нагуляла, паскуда, а я ростил.

– Поэтому ты убил Вадима? – спокойно и даже с некоторым безразличием в голосе проговорил я.

– Да не хотел я его убивать! Паршивец с ножом на меня кинулся. Ну я и толкнул его, спьяну дело было. Он затылком об угол табурета приложился, с лету-то. Не хотел я. Так случайно вышло… Нечего ему было лезть!

Юрченко явно был готов сейчас на всё – испугался за свою шкуру. Спектакль нельзя было прерывать, а не то я бы плюнул паскуде в лицо.

Я спокойно проговорил:

– Хочется тебе верить, Леня. За непредумышленное убийство не расстреливают. Вижу, человек ты не совсем пропащий. Рассказывай, куда труп спрятал. Мы-то уже знаем. Но ты сам давай. Облегчи душу.

– Да в погребе он!

– Как – в погребе? – опешил я. – Заморожен, что ли?