Kitabı oku: «Судьба»
Часть 1
Маргарита терновый венок
Стоя у зеркала, она, как обычно, кляла свою участь – быть несчастной обладательницей носа, напоминавшего о себе всякий раз, когда приходилось пользоваться услугами общественного транспорта. Пассажиры с сочувствием смотрели на нее. Кто-то просто улыбался, отводя в сторону взгляд, а были и такие, кто с ухмылкой добавлял: «Буратино». Встречающиеся дети без всякого смущения показывали на Маргариту пальцем, а проходившие мимо собаки, порыкивая, приседали, тряся мордой, словно пытаясь отогнать наваждение. Поход до школы становился настоящим испытанием. Дети с особой жестокостью подчеркивали ее необычную часть лица. Мальчишки хватали ее за нос и щелкали по нему резинкой. Учительнице зоологии приходилось максимально корректно использовать слова «носорог» и «утконос», а также слова «клюв» и «хобот». Когда необходимость все-таки вынуждала, то немного смущенно, педагог, заглатывая фразы, просто покашливал. В этот момент, весь класс оборачивался в сторону Маргариты и улыбался, глядя ей в лицо.
В детские годы, когда мир для ребенка кажется открытым и дружелюбным, Маргарита считала свою жизнь кошмаром. С годами она перестала обращать внимание на косые взгляды, для многих ее внешность стала привычной. В старших классах Маргарита приобрела подруг и друзей, которые убеждали ее в том, что она дорога им такой, какая есть. Сочувствие, которое испытывали ее близкие, не давало забыть о носе, поскольку им же было вызвано. Отчасти, это раздражало Маргариту, так как ей казалось, что никто не видит ее, а все внимание приковано к тому, что стало причиной всех ее тревог и переживаний. И даже, когда она оставалась одна, то чувствовала, как ее нос живет своей жизнью, и в этот момент ее посещала ревность:
– Это к тебе они все приходят, – говорила она ему и вспоминала время, проведенное в обществе друзей, прошедшее в тени славы своей популярной части тела. И как тут не отметить, что нос Маргариты был полноценным членом общества и жил своей независимой от хозяйки жизнью, часто становясь объектом обсуждения в кругу ее друзей. – Вот уж харизма, так харизма, – собрав вокруг себя эдакий клуб почитателей, он, вне всякого сомнения, лидировал во всех новостях.
Операция на нос была навязчивой идеей. Всякий раз, подходя к зеркалу, Маргарита говорила ему:
– Наступит время, и мы разойдемся каждый своей дорогой.
Знавшие о ее намерении друзья и подруги, словно пытались заступиться за нос, ставший полноправным членом их общества. Но Маргарита была несгибаема в своем намерении.
– Нужно каких-то триста рублей заплатить хирургу, и всем страданиям придет конец, – Говорила она, стоя у зеркала. – Но где раздобыть эти деньги? – задавала она себе мучающий ее вопрос.
Уговорить родителей не получалось.
– Ярко выраженная внешность подчеркивает твою индивидуальность, – говорила мать и добавляла, – и, уж точно, ты защищена от насильников в любое время суток. – Слова матери резали по живому.
– Откуда ты знаешь, – тихо говорила Маргарита так, чтобы ее никто не слышал, – может быть, я хочу, чтобы меня изнасиловали.
– Это же шарм, – говорил ей отец, трепля дочь за нос, чем усугублял ее настроение. В этот момент она думала о подругах, у которых были свои парни, и мечтала о том, как после операции непременно встретит своего принца.
Единственной отдушиной в жизни у Маргариты была матушка Макарья. Эта удивительная и полная любви старушка жила в Иоановском монастыре и являлась прабабушкой ее матери. Всякий раз, будучи загнанной в угол своими переживаниями, Маргарита отправлялась к ней, и на время пребывания в монастыре, словно попадала в сказку. Любовь и трогательная забота матушки заставляли забыть о своем носе. Макарья, как казалось Маргарите, смотрела ей в глаза, словно не замечая ее уродства. Вечерами после службы они, как две подруги, сидели в келье, и Макарья рассказывала Маргарите сказочные истории о далеких предках. Это были самые счастливые часы ее жизни. Но возвращаясь в родной Ленинград, ей вновь приходилось испытывать на себе косые взгляды и просто прямые насмешки. Игнорируя повышенное к себе внимание со стороны прохожих, она, полная напряжения, добиралась домой, где вновь, стоя у зеркала, говорила своему носу о том, что непременно наступит время, когда их пути разойдутся. Одержимая мыслью об операции Маргарита перебирала все возможные варианты заработка, но не так-то просто было найти работу с ее неординарной внешностью. Как-то раз, возвращаясь домой, Маргарита обнаружила на стене объявление. В местный ЖЭК требовалась уборщица.
– Вот уж, точно, здесь на мою внешность не обратят внимания, – сказала она себе и, не медля, отправилась по адресу указанному на сорванном листе.
В накуренном кабинете за канцелярским столом сидел мордатый управляющий. В своих, похожих на сардельки, пальцах он вращал пожеванный карандаш.
– Девочка, ты уверена в том, что справишься? – спросил он у Маргариты, которая от волнения выглядела, как тень кактуса, растянувшаяся на полу. Кивнув головой, она смущенно положила свои документы на стол, – Я – Федор Николаевич, – представился управляющий и, подписав заявление, отправил Маргариту в отдел кадров.
Первый шаг к заветной мечте был сделан. Впереди предстояли долгие месяцы накопления и бессонные ночи, которые она планировала проводить на отведенной ей территории.
– Шестьдесят рублей в месяц. Пять месяцев. И вопрос решен, – говорила она себе, воодушевленно, стоя у зеркала. Истечение пяти месяцев совпадало с окончанием учебного года. Радуясь удачному совпадению, она спланировала так, что успевала сдать экзамен и лечь на операцию.
– Бог с ним с этим институтом, поступлю в следующем году. Зато, это будет по-настоящему новая жизнь. Новые друзья, которые не будут обсуждать мой нос. Более того, они и знать-то не будут о том, что он был такой вот, – говорила Маргарита, покручивая его у зеркала.
Так началась новая череда испытаний, изнуряющая недосыпанием и хронической усталостью. Чтобы не привлекать к себе внимание, она выходила в три часа после полуночи, а возвращалась к семи утра. Едва успев позавтракать, Маргарита сломя голову неслась в школу, где через силу заставляла себя держаться, борясь со сном. Месяц за месяцем приближали желанный момент. К середине мая стало сложнее реагировать на будильник, и вот, однажды, проснувшись и взглянув на часы, она испуганно выпалила:
– Семь часов!
Подскочив, Маргарита принялась в второпях укладывать учебники в сумку. В дверь настойчиво звонили. Это, наверное, бригадир. Промелькнуло в голове. От мысли, что ей предстоит выслушивать всевозможные ругательства в свой адрес, Маргарита сморщила свое заспанное лицо и подошла к двери:
– Кто? – спросила она нерешительно.
– Милиция. Откройте, – раздался грубый, мужской, голос.
– Не бригадир, – с облегчением вздохнула Маргарита. Сбросив цепочку с замка, она отворила дверь и, не успев ничего сказать, отшагнула назад под натиском вошедшего здоровяка, ткнувшего ей в лицо своим удостоверением. В след за ним, вошел щупленький мужичок лет сорока.
– Старший оперуполномоченный Дуболом, – представился, осматриваясь, незваный гость. – А это мой помощник, – представил Дуболом своего коллегу.
– В чем дело? – испуганно спросила Маргарита. – Это из-за того, что я проспала?
– Гражданка Велесова? – разглядывая Маргариту, спросил старший уполномоченный Дуболом.
– Да, – едва не прослезившись от волнения, ответила Маргарита.
– Так значит, вы сегодня не убирались на своей территории? – пристально взглянув в глаза испуганной Маргарите, спросил Дуболом. – Прогул значит? Нехорошо вы, гражданка Велесова, начинаете свою трудовую жизнь. Так, попадете под статью, а с такой отметкой в трудовой книжке не просто будет устраивать свою жизнь.
– У меня это в первый раз, – попыталась оправдаться Маргарита.
– Где первый, там и следующий, – ухмыльнувшись, произнес Дуболом, листая сборник стихов Лермонтова.
Перед глазами Маргариты пролетело все ее будущее, в котором она, словно в мытарствах, мечется от одного отдела кадров к другому, и везде, как только открывалась трудовая книжка, ей было отказано.
– Не переживай ты так, – спокойно положив книгу на прежнее место, сказал Дуболом, и оба оперативника, как по команде, выпалили в один голос:
– Сядь!
От испуга Маргарита свалилась на диван и заплакала.
– За сокрытие преступления вам грозит уголовная ответственность, – подойдя ближе, сказал Дуболом. Маргарита, боясь взглянуть ему в глаза, заикаясь, пробормотала:
– Но я, я, я…
– Видела, как молодой человек совершил убийство на вашем участке во время, когда вы убирались, – продолжил дальше Дуболом.
– Я ничего не видела, – постаралась отпереться Маргарита.
– Так значит, вы выходили убираться, но ничего не видели?
– Нет, нет, – затараторила Маргарита, – я не видела ничего, поскольку не выходила сегодня на работу. А не вышла я сегодня, потому что проспала.
– Неверно отвечаете, гражданка Велесова, – возмутился Дуболом и, взглянув на Маргариту через прищур, спросил, – А может быть, это убийство совершили вы? Ну да, конечно, вы. Два молодых человека пытались вас изнасиловать, и вы, защищаясь, не поняли, как все произошло.
– Да говорю вам, я не выходила на работу, – встав с дивана, нервно ответила Маргарита.
– Сядь! – снова в два голоса выпалили оперуполномоченные.
– Я знаю, что это не ты, – ответил Дуболом. – Мы задержали убийцу. От тебя требуется опознать его на очной ставке, дав свидетельские показания о том, что ты видела, как он совершил это преступление.
Маргарите не раз приходилось слышать от своих друзей о том, что зачастую от рук нечестных сотрудников правоохранительных органов страдают невинные. Ею овладел страх. Оклеветать невинного, показалось Маргарите выше ее сил. Но тут, ей вспомнились слова Дуболома, угрожавшего увольнением по статье, и возможном ее привлечении в качестве подозреваемой по делу о двойном убийстве.
– Мне нужно подумать, – тихо произнесла она.
– Думай, – вежливо ответил Дуболом и присел на стул.
Вновь перед Маргаритой промелькнуло возможное сумрачное будущее. Прощай, операция. Прощай, тихая спокойная жизнь, пусть даже с носом, но лишенная дополнительных тревог. Она смотрела на помощника, стоящего у окна, и, вдруг, ее осенило. Ей не хватало сто двадцать рублей до полной суммы, которая была необходима для оплаты операции.
– Сто двадцать рублей! – твердо заявила Маргарита и застыла в ожидании ответа.
Два оперуполномоченных переглянулись и, словно договорившись, в два голоса произнесли:
– Собирайся!
– Деньги вперед! – смело заявила Маргарита.
Дуболом достал из кармана штанов бумажник и протянул заявленную сумму купюрами по десять рублей. Убрав деньги в стол, Маргарита оделась и попросила по окончанию всех процедур, выдать ей справку, необходимую для предъявления в школе, которую ей, в силу обстоятельств, придется пропустить.
Сказки матушки Макарьи. Дети Велеса. Бабушка Дарья
Птицы со всей округи слетались к бабушке Дарье, чтобы любовью ее быть согретыми. Всякий зверь, раненый охотником или зверем другим покалеченный, знал, что на болоте ведунья живет, которая заботой своей выходит, да в обиду никому не даст. Жила бабушка Дарья одна, хозяйство вела нехитрое. Водились у нее пара коз, да пасека небольшая. До морозов грибами да ягодами запасалась, а весной сажала рожь на опушке лесной. Жители близ лежащих поселений говорили, будто дух лесной ей помогает, от того и строится быт ее ладно. А злые языки молвили, будто дух лесной, обернувшись зверем лютым, покой ее оберегает. Встречает в лесу всякого идущего к ведунье, и скрыть помыслов своих от него невозможно. Если с добром кто идет или по нужде какой, избавление от хвори ищущий, то провожал его до самого дому Дарьи, а если, зло какое задумавший, встречен им был, то не было от того зверя спасения. Видели люди, как Дарья рыбачила с медведем тем. Видели, как кормила с рук его. Но больше всего удивлялись тому, как зверь тот, сам рыбу наловив, в дом Дарьи приносил. Всякая молва о ней ходила. А она, если встречала кого в лесу, то по имени, словно шептал кто-то на ушко, к встретившемуся обращалась. Спрашивала о делах семейных, совет могла дать и всегда благословляла словами:
– Земля матушка, песней ветра обвенчана, с супругом своим – светом Солнца. Благослови сынов своих и дочерей на потомство благословенное. Пусть женщины русские хранят чистоту росы утренней. Пусть сыны твои светлую память о себе оставляют. И ходило поверье, будто, получивший ее благословение, во всем успешным становился. Старались встретить Дарью в лесу девицы, что на выданье были.
Жил в той Вятской губернии помещик Алексей со своей супругой Анной и с вдовствующей сестрой своей Елизаветой, имевшей двух малых дочерей, Анастасию и Маргариту. Всякий раз, без повода и причины, Алексей кичился своими германскими корнями да знатными польскими корнями своей супруги.
Мгла солнцу наносит вред, а распутная жена – честному имени мужа. Да и было ли честным имя его? Много сынов невинных он загубил. Анна, супруга Алексея, нрав распутный имела. Соблазняла всякого приглянувшегося ей мужика, а супруг ее, находя повод, отправлял на каторгу беднягу подневольного, спасаясь от позора. Видно, не знал он, что страсти родителей превращаются в пороки детей, а всякая правда, как не скрывай ее, обнаруживается. Ведь, лож кормится истиной, на ней она расцветает, но дни ее не долги. Жизнь каждого предназначена для счастья и радости, а если их нет, а есть страх и ложь, то смерти подобна она. Избегали встречи с барином юные девицы, мазали сажей лица свои сыны подневольные, чтобы не приглянуться барыне и не стать добычей страсти ее. Силой неведомой склонялось сердце Анны к пороку. Жизнь пустой казалось ей без утех сладострастных. Уединялась часто в лесу она, обнажала тело свое и в траве луговой ублажала себя, а когда возвращалась в дом, словно сама не своя была. Выдавал ее вздох, выдавало ее слово всякое, сказанное ею, и ее дыхание. Чуя неладное, посылал барин слуг своих за супругой приглядывать. Возвращались они и, всякий раз, пылали лица их от стыда, да барину не докладывали то, что видели, страшась расправы над собой, и лишь говорили господину своему:
– Бродит она в одиночестве, к реке выходит, говорит сама с собой.
А когда понесла Анна плод в чреве своем, испугались слуги те да в чужие края подались. Рассвирепел барин, велел сжечь хозяйства бежавших, а оставшихся из родни тех несчастных у дуба, растущего во дворе, высек до смерти. Одержима была Анна, влекло ее душу неудержимо в лес. Вырывалась она из объятий супруга своего, не мог он ее удерживать. Как-то раз, ночью лунной проснулся Алексей, услышав шаги в доме. Взяв ружье, вышел из дому и увидел Анну, в лес удаляющуюся. Поспешил он за ней, но ее словно сила леса несла на руках своих, а ему – препятствовала. Звал он супругу свою по имени, пробираясь сквозь кустарник густой, а она не отвечала ему, а лишь стонала словно во сне. Шел Алексей на голос супруги своей, пока не стал он со всех сторон доноситься. Голова шла кругом, ветви леса ночного царапали лицо, а голос Анны зловеще со всех сторон то звонким смехом, то стоном раздавался. Спотыкаясь о сушняк, попадавший под ноги, он падал и звал ее по имени. Мгла ночная рассеиваться начала, вышел барин на опушку лесную, и замерло сердце его. Глядя в небо обезумевшим взглядом, извиваясь в траве словно змея, супруга его лежала. Прикрыл Алексей супругу одеждами своими, взял на руки и к дому понес.
Разнеслась молва по округе, будто барыней велитель лесной овладел. Дошли до Алексея слова людские, стал наказывать он всех, кто смел о духе лесном говорить. Обезумевшая Анна, одежду на себе рвала, ходила по дому нагая. Поник Алексей духом, стал нелюдим, и все время взаперти проводил с супругой своей.
Жила в доме у Алексея кухарка Алена. Всю жизнь свою она служила ему, а до него – отцу – барину старшему. Нелегко было переживать кухарке происходящее в доме. Обратилась она к барину:
– Служила я батюшке вашему, сейчас вам служу. Как родные вы стали мне. Не могу смотреть на страдания ваши. Есть ведунья, на болотах живущая, Дарьей зовут ее. Врачует всякого, кто обратится к ней и от хвори душевной избавляет. Обратился бы ты барин к ней, чует сердце, поможет она.
Отмахнулся барин от забот кухарки со словами:
– Не верю я в ересь вашу потустороннюю. Предки мои из знатного рода германского, а предки Анны не меньше почестей имеют. Все в этой жизни лишь науке подвластно. Вызвал я из Петербурга друга отца моего, специалиста по душевным заболеваниям, степень научную он имеет, если кому и доверю я свою ненаглядную, то только ему.
– Ой, барин, тут не степень научная нужна, а умение с духами договариваться, – ответила барину кухарка.
Рассмеялся Алексей и прогнал от себя Алену. Шли месяцы, ожидаемый лекарь не ехал. Седьмой месяц подходил к концу, как Анна плод в чреве своем носила. Отчаялся Алексей, позвал к себе кухарку и обратился к ней:
– Пойди на болота, голубушка, попроси Дарью, пусть явится, расскажи ей о беде нашей да пообещай, если поможет, то вознагражу ее сказочно.
– Не берет Дарья вознаграждения, служит Даждьбогу она. Он и вознаграждает ее, – сказала обрадованная кухарка и, откланявшись господину своему, в лес поспешила.
Маргарита терновый венок. В кабинете у следователя Негадайко
В кабинете следователя Негодайко всегда стоял полумрак. Выходящее во двор отделения, маленькое окно всегда было завешано темно-синими шторами. Старый лакированный стол, стоящий у окна, ломился от нагромождения делами, которые скапливались долгие годы. На оставшемся не занятым маленьком пространстве на углу стола, буквально, в повисшем состоянии замерла до отвала забитая окурками пепельница.
Сидя на стуле обтянутом потрескавшейся кожей, скрестив ноги, Негадайко вел допрос, направив настольную лампу в глаза задержанному.
– Фамилия, имя, отчество, – отчетливо произнес следователь.
Глядя через прищур на Негадайко сквозь ослепляющий свет лампы, направленной в глаза, молодой человек ответил:
– Алиев Юсуф Загидиевич.
– С какой целью вы прибыли в Ленинград? – Поменяв положение ног, продолжил задавать вопросы следователь.
– С целью поступления в Ленинградский Кораблестроительный Институт, – ответил, все так же щурясь, задержанный.
– С какой целью вы сняли квартиру на Литейном, – закурив, спросил Негадайко.
– Собирался пригласить свою жену, – ответил Алиев.
– Врешь! – закричал Негадайко, ударив по захламленному столу. – Все вы, не русские, врете!
– Я никогда не вру, – спокойно ответил Алиев.
Погасив окурок, следователь продолжил:
– Ваш сосед по лестничной клетке утверждает, что видел, как вы в три часа тридцать минут выходили куда-то.
– Кто именно? У меня на лестничной клетке их четверо, – вопросом на вопрос ответил Алиев.
– Сосед напротив. Беркович Самуил Наумович, – с ехидством в голосе продолжал Негадайко.
– Не могу знать, зачем ему это нужно, – отводя взгляд от лампы, ответил задержанный Алиев.
– Самуил Наумович – русский человек, и поэтому лгать не станет, – встав, заявил следователь и, присев на край захламленного стола, обрушил всю пирамиду макулатуры.
– Говорю вам еще раз. Я спал в это время, – собирая валяющиеся листы развалившихся дел, ответил Алиев.
Стоя над задержанным, Негадайко поднес кулак к своим губам и задумчиво продолжил:
– Возможно, вы сами не помните, как совершили это преступление. Точно. Вы страдаете сомнамбулизмом. Откуда же вам знать, имея такой недуг, то, что с вами происходит, когда вы спите.
– Чем я страдаю? – озадаченно спросил Алиев.
– Ты – лунатик, – словно открывая задержанному тайну, произнес Негадайко.
– Сам ты лунатик, – ответил Алиев, увернувшись от пролетевшей мимо пепельницы.
В дверь постучали.
– Войдите! – недовольно ответил Негадайко.
– Разрешите, – робко спросил Дуболом, – мы нашли свидетеля, видевшего, как Алиев хладнокровно убивал двоих несчастных во дворе на Рубинштейна. Негадайко улыбнулся и обратился к Алиеву:
– А ты говоришь, спал дома. Готовьте очную ставку, – небрежно проронил следователь в адрес Дуболома и закрыл перед его носом дверь, но не успел он сделать шаг, как в дверь снова постучали.
– Ну что там еще? – нервно выпалил следователь.
Дверь открылась и, не входя, Дуболом спросил, указывая пальцем на Алиева.
– А этого забрать в камеру?
– Забирай, – отмахнулся Негадайко.
Очная ставка
– Ой. А если он невиновен? По моей вине, невинного приговорят к высшей мере наказания, – засомневалась Маргарита, проходя по скрипучим полам коридора в отделении милиции.
– Так, стоять! – раздраженно выпалил Дуболом, схватив Велесову за руку. – Ты деньги свои получила? – Спросил он нервно.
– Да, – тихо ответила Маргарита.
– А остальное – не твоя забота, – заявил старший оперуполномоченный и завел ее в приемную.
В комнате сидели трое понятых. Велесову провели к окну.
– Не русский, – подойдя вплотную, прошипел Дуболом.
Через минуту в комнату завели троих молодых мужчин. Следователь закрыл за ними дверь и, торжественно, как на собрании пионеров, обратился к Маргарите:
– Гражданка Велесова, вас предупреждали об уголовной ответственности за дачу ложных показаний?
– Да, – ответил Дуболом.
– Я не вас спрашиваю, – нервно проговорил Негадайко.
– Да, – ответила Маргарита.
– Скажите, кого из этих молодых людей вы видели шестнадцатого мая в три часа тридцать минут у себя на участке?
Немного замешкав, Маргарита показала на Алиева Юсуфа Зигидиевича, который, не удержавшись, выкрикнул:
– Она врет!
– Очная ставка окончена, – заявил Негадайко и попросил всех освободить помещение.
Понятые, подписав протокол, вышли из кабинета. На Алиева надели наручники, после чего пригласили к столу ознакомиться с протоколом, подписывать который он отказался. Маргарита, съедаемая чувством вины, отправилась домой, а вечером приняла решение посетить Иоановский монастырь и исповедаться матушке Макарье.
