Kitabı oku: «Под Алыми парусами»

Всё написанное в данном произведении, является вымыслом, а любое сходство с реальными людьми и событиями, совпадением. Автор.

– Том, как ты женился?

– Я поймал ее за юбку, когда она хотела выскочить от меня в окно

А. Грин. «Алые паруса»

Глава первая

Тело жертвы с многочисленными резаными и колотыми ранами лежало на полу квартиры рядом с предусмотрительно свернутым ковром. Орудие преступления – разделочный нож, профессиональным кухонным хватом был зажат в правой руке убийцы. Кровь подтекала к ковру и убийца заботливо, левой ручкой с черным маникюром на ноготках пальчиков, накрыла лужу мокрой половой тряпкой. Теперь кровь вытекавшая из тела жертвы уже не угрожала запачкать дорогой шерстяной ковер. Убийца была очень аккуратна и с любовной заботой относилась к хорошим вещам. Рука ещё живой жертвы попыталась дотянуться до ковра. «Куда? Запачкаешь сволочь!» – прошипела убийца и сильным ударом ноги отбросила волосатую мужскую руку. Хрипя, мужчина пытался звать на помощь, а взглядом молил о милосердии. Бесполезно. Убийца свирепо улыбаясь стала перечислять его гнусные деяния: уже забыла когда дарил цветы; шубе три года, вся норка потерлась; каждую пятницу сауна (а каждой жене известно, что там происходит); в выходные (стужа и зной всё нипочем) ездил на рыбалку; на жутко- пьяном корпоративе нагло, открыто, прямо у нее на глазах, бесстыже лапал менеджера из отдела продаж, а эта тощая сука довольно хихикала. Умри, гад!

Комкая льняные простыни женщина заворочалась в постели. За окнами пустой квартиры, холодный ветреный февраль. Гад (совсем стыд потерял) прямо из пятничной сауны укатил на рыбалку, а она опять одна мучается и не спит в холодной постели. Всё, хватит! Хватит мечтать, сомнений больше нет, пора кончать это дело. Она с трудом дождалась мутного рассвета и поехала на встречу с киллером которого ей рекомендовала подруга. Киллер принимал клиентов по субботам с 09.00. до 13.00. в остальные дни он добросовестно исполнял заказы. Время только 06.00. но она решила выехать на встречу с киллером пораньше, чтобы быть первой и не стоять в унизительной очереди. Жажда убийства, стремление к свободе не давали ей покоя. Убей и обрети свободу, так и только так.

– Перед тем как вы завершите это дело, он должен хорошенько помучиться, – ставя задачу, первый с утра клиент пристально смотрела на моё лицо, бесстрастное угрюмое лицо наемника, и сухо добавила, – а всё его имущество должно достаться мне.

– Хотите при этом присутствовать? – равнодушно спросил я.

– Да! – дрогнула лицом клиент, – Очень хочу! Хочу увидеть его муки!

Ладно, помучить так помучить, как говорится: клиент всегда прав и вообще любой каприз за ваши деньги, а мучить людей и захватывать их имущество для меня обычное и совершенно заурядное дело. Я профессиональный убийца. Я убиваю то что осталось от любви, семейной жизни в радости и горе, я добиваю веру детей в незыблемость мира в то рядом всегда есть мама и папа, делю имущество, другими словами я адвокат по бракоразводным процессам. Это моя работа, не хуже чем у других.

А за работу надо платить и я называю клиенту сумму. Сумма не то чтобы большая, но совсем и не маленькая, а самое главное я хочу и получу ее вперед. И только вперед. Я не верю женщинам, которые после совместной и уже забракованной ими жизни, заказывают мужей и их имущество профессионалам вроде меня.

Хорошенькая молоденькая дама клиент растерянно на меня смотрит. Ясно таких денег у нее нет, зато есть надежда получить имущество мужа, конвертировать его в наличные, а уж потом расплатиться со мной. Эту надежду она и пытается мне всучить вместо гонорара. Она уже доверительно улыбается мне как соучастнику. От обещаний и надежды отказываюсь, не грубо, но решительно.

Дама (цвет окраса волос головы «медовый соблазн») растерянно на меня смотрит, нет контакта, нет понимания. Ты тоже сволочь, ничуть не лучше моего бывшего! Так говорит ее мрачное лицо. Все вы мужики – козлы! Согласен, показываю я ей своей прекрасно отработанной адвокатской гримасой. А ещё мне плевать на твои эмоции. Я профессионал и работаю за деньги.

Рассерженная дама уходит. Я знаю, что она вернется. Они всегда возвращаются, иногда сразу иногда через пару недель. Они приходят с ожесточенными и решительными лицами, тщательно обсуждают все детали, подписывают договор и платят деньги за юридическое оформление убийства брака и раздел совместного, и часто совсем не ими нажитого имущества.

В 13.00. я окончил прием, встал на подставку и стал протирать от офисной пыли свой амулет-оберег. Это талисман защищает меня от негативной юридической энергии, злых женских духов и их ещё более злых бабьих пожеланий.

У меня в кабинете на почетном месте висит старая афиша фильма 1961 года «Алые паруса». Афиша подлинная и этот раритет вставлен в картинную раму и заботливо прикрыт стеклом. Каждый день я старательно специально заведенной льняной салфеткой протираю стекло от пыли. Я совершенно не сентиментален, к творчеству Александра Грина равнодушен, но как и многие профессионалы, чей доход во многом зависит от удачи, суеверен. Афиша мой оберег и талисман. Досталась она мне ещё в прошлом тысячелетии после первого и вполне успешно проведенного бракоразводного процесса.

В тот день, мы (я и судебные исполнители) описывали имущество подлежащее разделу. Описывали всё, вплоть до чайной ложки (антикварный серебряный столовый сервиз изготовлен в 1822 г.) и хозяйка зрелая, холеная, красивая тридцатилетняя женщина аккуратно, после внесения каждого предмета в реестр протокольной описи, завертывала каждую вещицу в бумагу. На паркетном полу истоптанном грязной обувью судебных исполнителей валялись ненужные куски обоев, старые афиши, репродукции картин. Хозяйка взяла с пола очередной лист бумаги и не глядя по-деловому с хрустом разорвала алые паруса и готовилась рвать их дальше на куски для завертки антикварного серебра, а у меня нежданно сердце екнуло.

– А отдайте мне эту афишу, – негромко попросил я хозяйку, и свою клиентку кстати говоря. Вообще-то правильно в нашем праве клиентов называют: доверитель.

– Зачем? – держа в руках разорванный надвое лист, с изумлением спросила доверитель.

А затем, что моя беременная ещё совсем юная мама ходила смотреть этот фильм, растроганно плакала в кинозале, а я сильно бил ножкой в ее утробе, наверно мне не нравились алые паруса. По крайней мере, так в своих рассказах утверждала моя мамочка, давным-давно упрекая меня в юношеском эгоизме и бессердечном отношении к женскому полу. Она была права, я был эгоистом, реалистом и практиком, а в общении с прекрасными дамами отдавал предпочтение сугубо физиологическому аспекту этих встреч. И вообще, на кой черт нужны все эти «охи и ахи», эти дурацкие алые паруса, когда есть нормальная вполне естественная потребность, которую мужчине и женщине нужно удовлетворять. Я не лгал своим партнершам, и не завертывал первичный половой признак в алые паруса. Я был откровенен и жесток в своем эгоизме. Но рядом всегда была женщина которую я любил, которой часто грубил, которая мне всё прощала, которая молилась и ждала меня с войны, эта женщина моя мама.

Я смотрел на разорванный кусок бумаги, слушал тяжкий учащенный бой своего сердца и знал, что вырву эту афишу, не дам дальше раздирать на мелкие куски алые паруса, принесу и подарю своей маме кусочек ее юности.

– Так зачем? – настойчиво повторила вопрос хозяйка квартиры.

Я пожал плечами. Тогда я ещё не так хорошо владел лицевыми мускулами, и алчное желание захватить алые паруса явственно отразилось на моём лице.

– Ну если они вам так нужны, – хозяйка пристально посмотрела на меня, (в ее взгляде было и женское понимание и злость и обида), и вызывающе громко закончила фразу, – то я могу их вам продать.

И назвала сумму. Большую. Она мне просто по бабьи мстила за уже выплаченный гонорар, за нервно изнуряющий бракоразводный процесс, за то что ее муж ушел к молоденькой свеженькой «дурочке», а ей осталась мебель, квартира, антикварное серебро и разорванные алые паруса в руках. Я заплатил не торгуясь. Когда уходил, она плакала. Она вытирая сопли некрасиво ревела и черная тушь текла с ресниц, а я уносил разорванную афишу. Не алые паруса, а просто разорванный лист старой пожелтевшей бумаги.

– Вы хотите восстановить и поднять алые паруса? – с радостным почти детским удивлением спросила миленькая девушка в художественной мастерской, куда я принес афишу на реставрацию. Несколько мгновений она пристально на меня смотрела. Тогда я был вполне ничего, высокий, хорошо одетый, хоть и седоватый, но ещё молодой и уверенный в себе мужик.

– А меня Света зовут, – заметно смутившись, представилась она.

Девушка мило покраснев отвела взгляд от моего лица и посмотрела на мои руки державшие разорванную выцветшую бумагу. Обручального кольца у меня на пальце не было. Она покраснела ещё сильнее. Все ясно. Ждёт ответного представления и приглашения на свидание, а потом она вся такая прекрасная в белом, а я весь такой взволнованно счастливый в строгом черном костюме, под руку идем в загс. Затем шумный свадебный пир, а потом я несу ее на руках на усыпанное лепестками роз ложе любви, а дальше под алыми парусами плывет по Волге корабль нашей жизни.

– Сколько стоит ваша работа? – поинтересовался я, жестким и холодным тоном показывая: Девушка, я не разворачиваю паруса, да и нет их у меня. Оставь фантазии. Не нужна ты мне.

– Спросите у нашего директора, – побледнев от обиды, дрожа губами, тихо сказала Света и быстро ушла.

Аккуратно склеенную отлично отреставрированную афишу в раме под стеклом я забрал через два дня. К оборотной стороне рамы была приклеена узкая бумажная лента записки без подписи: «Желаю счастья». Но увидел эту записку не я. Мама развернула мой подарок и ахнула. Потом как в детстве ласково растрепала мне волосы и заплакала. Я думал, что от радости, но ошибся. За вечерним чаем, мама очень сдержанно сказала, что врачи обнаружили у нее неоперабельную злокачественную опухоль, а мне пора жениться. Это я ревел, а не она, а она меня утешала. Потом показала мне записку.

– Почерк женский, – определила она и спросила, – это кто?

– Да наверно девчонка художник реставратор из мастерской, – глухо ответил я.

– Симпатичная?

– Да вроде ничего так, – растерянно ответил я, – А что?

– Возможно это твоя судьба, иди и сделай ей предложение, – посоветовала мама.

– Да я ее не знаю совсем! – слабо возмутился я.

– Всех кого ты узнал, ты познав быстро оставил, а тут сначала женишься, а потом узнаешь, может тебе и повезет, – слабо улыбнулась мама и точно таким же тоном каким иногда говорю и я, властно и сухо заявила:

– Можешь считать, что это моё последнее желание. Я умру, а ты так и останешься, вечно одиноким и неустроенным. Женись.

– Ну а если эта девушка мне откажет? – попытался я бежать от судьбы под алыми парусами.

– Не откажет, – мама понимающе усмехнулась, – поверь мне сынок, если девушка пишет такие записки незнакомому мужчине, то она пишет ему, что он ей нравится, а она готова к семейной жизни. Ей нужен муж и семья, а тебе нужна жена, как видишь всё просто.

– А как же алые паруса?

– Жизнь не кино, сынок, – мама встала из-за стола и теплой ладошкой погладила меня по голове, – я думаю, ты это уже знаешь.

Знаю. И на войне побывал и адвокатом уже поработал. Женщины тоже были и вполне хорошие в том числе. Уже сполна я хлебнул свою долю сладкого, а чаще всего горького отрезвляющего пойла. А жениться? Ладно, рискнем! Со снайперами в огневых дуэлях состязался, на противотанковых минах подрывался, раненый в полевых госпиталях валялся, рискнем, может семейная жизнь не страшнее.

Утром в отлично сшитом парадно выходном костюме с букетом роз в руках я громко, отчетливо чеканил каждое слово:

– Светлана, здравствуйте! Выходите за меня замуж!

В небольшом захламленном помещении реставрационной мастерской кроме нас были и другие люди. Что они делали и как на нас смотрели, не знаю, в моём сознании они отражались как неразличимые тени. Я сильно волновался, но не от любви, а от дурацкого положения, в котором по доброй воле очутился сам, и в которое поставил эту девушку в чистеньком аккуратном рабочем халатике. Если сравнить по ощущениям, то также я волновался при первом прыжке с парашютом: и страшно прыгнуть в бездну и стыдно не прыгнуть. А ещё томило странное предчувствие: если не сейчас, то уже никогда.

– А что вы мне про любовь скажите? – девушка внешне совершенно не удивилась ни моему явлению с цветами ни предложению.

В пыльной мастерской сильно пахло красками, лаком и растворителями, в носоглотке запершило, я чихнул. Вышло это как то уж не то символично, не то просто неприлично. Лицо у Светы как заледенело.

– У меня своя отдельная благоустроенная квартира, – подавив смущение и злость, стал перечислять я, – хорошо оплачиваемая работа. Вы и наши дети не будете голодать, а крыша над головой не будет протекать. Бить точно не буду, никогда, обещаю. Напиваюсь я крайне редко, во хмелю очень спокоен. Это то что я в состоянии вам предложить и выполнить.

– И это всё? – тихо и как то обреченно спросила она.

– Всё, а вот алых парусов у меня нет, и не будет, – ржавым железом проскрежетал я.

Я видел, что она мне откажет, в таком тоне и такими словами предложения девушкам не делают, и я это хорошо знаю. Моя профессия лгать за деньги в чужих интересах, но себе я никогда не лгу и тебе Света лгать не хочу. Тебе девушка надо или принять меня таким, каков я есть, или послать куда подальше. Выбор за тобой, а развешивать красивые словеса фальшивых алых парусов я не буду.

– Светка! Соглашайся, – высоким взволнованным женским голосом пропела одна тень.

– Эх, вот уж на свадьбе гульнем, – эгоистично обрадовалась мужским голосом ещё одна тень.

– Но если вы меня не любите, то зачем делаете мне предложение? – перед окончательным ответом она все – таки заметно испугалась и растерялась, а карие глазки заблестели слезами.

– Мама заставляет, – сухо ответил я.

– Мама его заставляет! – истерически громко засмеялась девушка, а слезы так и потекли по щекам, – Нет, вы это слышали? Мама! Вам сколько лет, то?

– Мне полных двадцать восемь лет, – так же сухо проинформировал я и напомнил:

– Я жду вашего ответа.

Ладонями я сильно сжимал цветочный букет, оберточная бумага прорвалась, шипы роз впились в кожу, боли я не чувствовал, что из ссадин сочилась кровь не заметил. Не каждый день делаешь предложения. Не каждый день в ответ на это предложение слышишь всхлипывающий истеричный смех.

– У вас кровь идет, – увидев и прервав нервный смех, испуганно сказала девушка и засуетилась, – я вас перевяжу, только марлю и йод достану, подождите я быстро.

– Ваш ответ? – не давая ей руки и еще более глупо не отдавая букет роз, спросил я.

– Да! – закричала она, – Да! Я согласна! А теперь давайте руку, перевяжу.

Потом все пили шампанское в мастерской, я его ящик купил. Пенилось белое вино в стаканах. А ещё открывая бутылку, я забрызгал вином свой парадно выходной костюм. А раньше, до перевязки, когда отдавал Свете жениховский букет, заляпал ткань пиджака своей кровью. Цветы, кровь и вино. Одни убытки от этой романтики.

– Ну, за любовь с первого взгляда! – растроганно предложила тост пожилая дама реставратор. Зазвенели бокалы с шампанским вином. Обычно с этих фарфоровых бокалов в мастерской пили чай, но других не было, а если сильно стукнуть, то можно и фарфором позвенеть.

– Вы почему не выпили? – с легкой укоризной и подозрительно спросила Света, когда после тоста я только пригубив вино, поставил ее именной чайный бокал на стол.

– Пока вы не забеременеете и не родите, я пить и курить не буду. Дети это очень серьезно, мы должны заранее думать об их здоровье.

– Какой вы однако, – она тихо засмеялась, – ответственный,

с запинкой и сомнением, как уговаривая себя, договорила:

– и такой романтичный.

Я только вздохнул. Не то время и не то место чтобы рассказывать, как в армии из меня выбили романтизм, а взамен вбили такой полезный здоровый цинизм.

– А кого мне вам родить, мальчика или девочку? – уже мне на ушко ласковым шепотом спросила она.

Тени пили вино и закусывали шоколадными конфетами. Кто – то под шампанское уже достал приготовленные на обед домашние бутерброды с колбасой. Кто-то объяснял случайным посетителям, что сегодня «санитарный день» и они не работают.

– Девочку, – попросил я, – я хочу дочку.

– А почему не мальчика? – слегка удивилась Света, – Я всегда думала, что мужчина хочет сына.

– Девочек в армию не берут, – мрачно ответил я своей невесте, – а я там такого насмотрелся, что сыну такой судьбы не желаю. Лучше сам еще раз воевать пойду.

– Хорошо я рожу девочку, – послушно согласилась Света, неуверенно как привыкая погладила меня по руке и заалев попросила, – А теперь поцелуйте меня.

Ничего не вышло у нас. Через девять месяцев родился мальчик. Потом ушла моя мама, спокойно во сне. А еще через три месяца в мой кабинет зашла дама у которой я выкупил алые паруса своей судьбы.

– Вот, – бросила она стол пачку банкнот, – это то, что вы заплатили тогда за афишу.

В рамке под стеклом «Алые паруса» уже висели на стене моего кабинета и дама смотрела на них.

– Не отдам, – жестко и неприязненно сказал я.

– Я второй раз вышла замуж, муж очень хороший, – дама без приглашения села на стул для посетителей, а голос у нее дрожал, – я очень хочу этот брак сохранить, а он детей хочет. Была у врача, мне сказали, что я ещё могу рожать. Возьмите свои деньги.

– Нет!

– Я в судьбу верю, – заплакала женщина, – а мне нагадали, если верну то что разорвала и продала, то и дети будут и муж со мной останется. Отдайте, пожалуйста, верните мне эту афишу.

– Я тоже в судьбу верю и поэтому не просите, не отдам.

Это было глупо, а выглядело еще глупее. Два взрослых человека перепираются из-за старой афиши, а не ведут переговоры о рыночной оценки ее стоимости. Но когда речь идет о судьбе деньги уже не имеют значения. Дама сменила умоляющий тон на крикливый, потом на угрожающий, и опять на умоляющий. Она билась и воевала за свою судьбу, а судя по исходящей от нее энергии ненависти была готова выцарапать мне глаза. Все равно не отдам. На грани нервного припадка дама завизжала, дверь в кабинете открылась, зашел мой коллега.

Летчик истребитель фронтовик. Личный счет два сбитых мессера – Messerschmitt Bf.109,  один Юнкерс Ю-87 он уничтожил в групповом бою. Сбит и тяжело ранен в воздушном бою над Вислой в 1944. Израненную машину Ла-5 довел до полевого аэродрома. В госпитале ему ампутировали правую руку по локоть. Инвалид. Заочно окончил юридический институт с красным дипломом в 1950 году. Работал юрисконсультом на производстве, скучно. В 1954 перешел работать в адвокатуру. Пятнадцать оправдательных приговоров по уголовным делам. Это и на самом деле были невиновные люди и он сумел это доказать. Считать скольким клиентам он сумел смягчить наказание, бессмысленно, практически каждому кого защищал. Принципиально отказывался от защиты убийц и насильников. Запросто мог послать «в дальний поход» отборным матом любого мужика прокурора прямо на процессе, судей не материл, это были в основном женщины, они его любили и прощали ему даже ругань на судебных заседаниях. Несмотря на разницу в возрасте мы дружили. Он был ветераном победоносной войны, я ветераном проигранной и забытой. Нам было кого вспомнить и о чём поговорить.

– А вы милочка погромче, погромче кричите, – прямо от двери посоветовал, зайдя в кабинет подвыпивший Андрей Иванович прикрывая меня от истеричной дамочки.

Женщина сразу замолчала. Андрей Иванович женщин любил, они это всегда чувствовали, а ещё он очень хорошо умел с ними обращаться. Бабником он не был, но после войны одиноких женщин было много, и он кого смог тех и утешил.

– Ну-с рассказывайте милочка, о чём это у вас с этим типом спор вышел, – спросил Андрей Иванович, зайдя за стол и усевшись в моё кресло, которое я ему поспешно уступил. Он снисходительно и благожелательно улыбнулся.

Женщина заговорила. Быстро, взволнованно, по-бабьи отвлекаясь на мелкие детали, возвращаясь к уже сказанному, повторяя ненужные подробности и кляня меня на все корки.

– Он вам эту картинку не отдаст, – не перебивая и внимательно выслушав ее, сказал Андрей Иванович, – я его хорошо знаю. Но судьбу можно умилостивить, закажите себе копию картины, вот вам телефон, – он быстро левой рукой написал на листе бумаги номер, – вам там копию изготовят. Принесите своей судьбе в дар новую картину, эти вновь сшитые алые паруса и она не отвернется от вас.

Она вырвала из его руки листок, как битая людьми злая и недоверчивая дворовая кошка вырывает из рук сердобольного прохожего кусок колбасы и только потом с сомнением посмотрела на старого выпившего однорукого инвалида.

– Вы уверены? – растерянно спросила она.

– Я знаю, что такое судьба, – грустно и спокойно сказал сбитый летчик истребитель, инвалид и защитник с почти пятидесятилетним стажем.

Она смотрела на него с отчаянием и надеждой, а потом вскочила со стула и убежала заказывать дар для своей судьбы. Потом она пришла ещё раз, через полгода. То что у нее всё нормально я сразу определил по умиротворенному выражению лица и располневшей фигуре, скорее всего шестой месяц беременности. Она искала Андрея Ивановича и зашла ко мне.

– Где мне найти, – спрашивая, она даже не присела на стул для клиентов и не смотрела на алые паруса на стене моего кабинета, они ей были уже не нужны, она сшила свои и распустила их по ветру, – того мужчину, что тогда с вами был, помните?

– Он умер, – тихо ответил я.

Он умер, мой друг, свалился в штопор инфаркта и сердце разбилось. Он так и не смирился с гибелью страны, которую защищал. Провожая его в последний путь, я надел свои боевые награды, а его ордена несли красных бархатных подушечках. Его пришло проводить много народа. Трехкратный залп комендантского взвода. Прощай Андрей Иванович … Прими от нашей семьи, и я положил на свежий холмик могилы букет роз, алых как и паруса судьбы в которую он всегда верил.

– Вот, – я быстро начертил схему кладбища и отметил рисунком самолетика место захоронения, – это его могила. Если хотите, то …

– Конечно, – она осторожно взяла листок бумаги, – я схожу, вы знаете, а я …

– Знаю, – отрезал я и достал из сейфа пачку купюр, – вот возьмите, это то что вы заплатили за копию афиши,

– Да откуда, да как вы … – не договорив, она с изумлением смотрела на меня такого эгоистичного, жестокого платного специалиста по судебному оформлению убийств чужих семей.

Да вот так. Просто в тот день, когда она убежала из кабинета, а я вернулся домой, а Света мне сказала:

– Ты не поверишь, – готовя ужин, она как всегда делилась ежедневными событиями, которые происходили с ней и нашим ещё крохотным сыном в доме, – мне звонят из мастерской и заказывают алые паруса. Говорят к ним сначала позвонила, а потом пришла чумовая дамочка и просит изготовить ей афишу этого фильма, мол любые деньги заплачу только сделайте. Директор вспомнил, что я тебе такую афишу реставрировала, теперь просит выручить их и срочно изготовить копию. Она у нас где?

Пришлось возвращаться на работу, снимать афишу со стены, привозить ее домой. Бумаги подходящего формата не было, и копию афиши Света написала на холсте. Алые паруса на холсте через день утречком забрали в мастерскую, вечером от них привезли деньги за работу.

– Это мой вклад в наш бюджет, – радостно заявила жена, показывая мне свой гонорар за работу, – а то сижу с ребеночком и ничегошеньки домой не приношу.

– Зато наш сын здоровым растет, – буркнул я, – если посчитать, сколько бы мы на врачей и лекарства потратили, то дома тебе сидеть выходит намного выгоднее.

– Какой же ты все таки практичный, – привычно вздохнула Света и улыбнулась, – А знаешь, купи себе на эти деньги от меня подарок, ну то что только тебе хочется, ладно?

Я положил пачку купюр на стол и еще раз заявил посетительнице:

– Так вышло, что копию афиши вам сделала моя жена, она художник. Вот ваши деньги. Я знал, что вы вернетесь. И знаю, что если я оставлю себе деньги за алые паруса, это принесет несчастье моей семье. Я в судьбу верю. А проблем у меня и без того достаточно.

– А если я их возьму, то это несчастье придет ко мне? – зло спросила дама и насмешливо, – Спасибо, не надо.

Все это уже было, в этом кабинете мы уже каждый к себе рвали алые паруса своей судьбы.

– Если вы так боитесь несчастья, то тогда сами станьте судьбой, легендой и сказкой, – скучным и совершенно обыденным тоном, каким я даю консультации, посоветовал я.

– Вы издеваетесь надо мной, а за что? – неприязненно поинтересовалась дама, – Что я вам плохого сделала?

– Ничего, – пожал я плечами, – абсолютно ничего, просто вы хотите отвести удар судьбы от себя и направить его на кого угодно в частности на меня.

– Вы сумасшедший! – решила дама, но отчего-то не уходила из моего кабинета.

– Вы тоже, – усмехнулся я, – мы оба верим в судьбу и боимся ее, вот и выдумали себе фетиш – алые паруса. А это просто бумага у меня и холст у вас. Это не сказка, это просто афиша старого наивного фильма. Только мы это не признаем, а психиатр тут не может, это неизлечимо.

– А я не сумасшедшая, – громко, решительно возразила дама и отважно сграбастала со стола пачку банкнот.

– А вот что касается вас, – уже стоя у раскрытой двери язвительно, как ядом плюнула, бросила она, – то я просто не понимаю, как такой псих как вы может работать адвокатом, и какой дурак захочет иметь с вами дело.

– Есть много друг Горацио такого, что неизвестно нашим мудрецам, – улыбаясь и близко к тексту, процитировал я Гамлета и уже от себя оптимистично добавил:

– Таких сумасшедших как вы на мой адвокатский век хватит.

Сильно хлопнув дверью, она ушла. Я облегченно вздохнул.

Через два дня с посыльным получил письмо. Вскрыл, прочитал:

«Вы были правы, это неизлечимо. Эти деньги я потратила на покупку платья для девочки из соседнего дома. Она растет без матери. Пообещала ей купить еще одно белое, но уже когда она будет выходить замуж. А забыла сказать, платье куплено алого цвета»

Часто мы всё сваливаем на судьбу и ждем чуда, но мы и есть наша судьба, а то что мы сделали, это чудо которое мы заслужили. Любовь, Алые паруса, ерунда всё это, для тех кто не верит, а для тех кто верит, это стихия которая может вынести на простор в чистые воды или выбросить в прибрежное топкое застойное болото. По правилам управления парусными судами в шторм паруса свертывают и судно встречает стихию с голыми мачтами, а в любви действуют другое правило: поднять паруса. Если судно по вине команды выбросило в болото, то экипажу корабля уже бесполезно маневрировать парусами, не зависимо от их цвета. Но если корабль выдержал бурю и вышел в чистые воды, то это его экипаж боролся, а дальше попутного вам ветра под алыми парусами. А уж куда вынесет судно, это во многом зависит от команды. Ее стойкости, ее умения управлять кораблем.

На сегодня я закончил протирать «Алые паруса», ещё есть силы держать штурвал и приводить судно к ветру. Я убрал в стол льняную салфетку, пора домой.