Kitabı oku: «Слушая ветер. Стихи последних лет»

Виталий Амурский

Yazı tipi:

Серия «Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы»

I

Блики

Владимиру Сычёву

Дорога /жизнь. Изгибы и углы,
И угли глаз, мерцающих картинно,
Лишь тени, что под ними пролегли
Отметили бессрочность карантина —
Того, где пребывали мы с тобой
(Мысль эта – перед снимками – случайна).
Пыль прошлых лет. А где ж теперь та боль,
Что обострялась лунными ночами?
Ответит кто? Но нужен ли ответ,
Когда давно остались за плечами
Та девушка с веслом и тот атлет,
Что нас в имперских здравницах встречали.

Минувшее, ты – сгусток странных чувств
Не знающего разуму предела:
Вот улица, где я куда-то мчусь,
А вот мечусь в жару, не чуя тела.
А вот какой-то загородный дом,
Где за окном поскрипывают ели,
И Пушкина брокгаузовский том
Раскрыт на встрече Моцарта с Сальери.
Дрожит души вольфрамовая нить,
Не ослепляя – только вполнакала,
И мальчик хочет вечность пригубить
Из ядом оскорблённого бокала.

Вещей и лиц расплывчатая смесь,
Условностей смещённые значенья,
Как тяжести, теряющие вес
С вопросом: нет, не – кто я, а зачем я?
Зачем словарь мой прошлое прожгло
С ненужными уже давно вещами,
Охоту не любя, охотничьим рожком
Зачем я так охотно восхищаюсь?
Зачем я появился где-то там,
И тут за мной, подчас невыносимы,
Бредут вдали, как тени, по пятам
Отечества озябшие осины?

«Поле северное – виртуальное…»

Поле северное – виртуальное,
Ржи июльской червонное золото,
У дороги столбы вертухаями
Растянулись до горизонта.

Виртуального ветра пение
С давних лет знакомые нивы,
Ну, а дальше – Кижей репейники,
Тучи ватные, неторопливые.

Окунусь в простор заэкранный,
Покачнусь на ветру нездешнем,
И – Сибелиуса заиграет
Виртуальный скрипач-кузнечик.

«Полустанок убогий…»

Полустанок убогий:
Будка, лужа, коза.
Как Щедрин или Гоголь
Улыбнуться в слезах.

Резкий ветер неласково
Вздёрнул жёлтый флажок,
Мимо – к Волоколамску —
Скорый поезд прошёл.

Дни осенние тусклые
И звучит каждый шаг —
Будто семечки лузгают
Или ветки шуршат.

В три уже вечереет,
В семь густеют в окне:
Небо – хлеба чернее,
Звезды – соли крупней.

Ах, pardon или sorry,
(Как удобней для вас?) —
Этим хлебом и солью
Выживал я не раз…

Вышивка

В углу на скатерти льняной
Инициалы нитью алой:
М.И. – Марины Ильиной?
М.И. – Марины ли иной
Рука с любовью вышивала?

О, буква царская насквозь,
Зубцом отметившая имя:
У Петровы́х, что под Москвой,
Цветаевой близ Поварской
И польки Мнишек на Неглинной.

М.И. – случайно, средь зимы,
Как в «Спекторском» (с крючком вопроса),
Когда, снежком занесены,
Минувших образов ряды
В тепло торопятся с мороза.

Ахмадулина

Луны татарской серп и русская пшеница,
И ветра итальянского набег,
И неба голубая плащаница
С печалью отпечатанной навек.

Связалось всё в стихах и жестах ломких,
Сожжён случайных слов ненужный сор,
А двух зрачков мятущихся иголки
Спешат покинуть вышитый узор.

Там, за пределом фраз – чернил заложниц, —
Встаёт иная даль, иная высь,
Пока края (для глаз незримых) ножниц
Над тонкой нитью строчек не сошлись.

Пока шарманки генуэзской звуки
Нащупывают бренной жизни пульс,
И Лермонтов, сгорающий от скуки,
Ещё не сжал навек горячих уст.

Пока во снах благоухают розы
И не взведён Мартынова курок,
И не утюжат воздух бомбовозы
Над сердце прожигающей Курой…

Судьба – её, она ль Судьбу качала?
То не узнать – покрыла тайну мгла —
О чём сказала или промолчала,
Сказать не смела или не могла.

Земной поклон и – прочь от всех оценок,
Не нам вершить поэту высший суд.
Но, право, как он всё же цепок
Вопрос извечный: в чём таланта суть?

Пейзаж без даты

Памяти Подмосковья

Я сам себе поставить двойку мог бы
За всё, что не сберёг наверняка,
Но помню хорошо, как поле мокло
Сливаясь с белизной березняка.

Туман осенний вился клочковато,
К земле то прижимаясь, то паря,
Неторопливо, будто виновато,
Над ним плыла вечерняя заря.

Дорога, уходящая за горку,
Казалась сероватою рекой,
Щипало горло горькою махоркой
От самокруток местных стариков.

Запаздывал автобус из райцентра,
Молчал и думал каждый о своём,
Чуть в стороне маячил купол церкви
С летающим кругами вороньём.

Вздохнула где-то робкая гармошка
И снова наступила тишина.
Всё было ясно, просто, неподложно,
Как будто на странице Шукшина.

Эхо

Памяти А. Вознесенского

В тот день дождило и гремели грозы.
Июнь пришёл в свинцовой пелене.
«Как хороши, как свежи были Озы…», —
Почудилось на радиоволне.

Секундной стрелки бег не прекращая,
Накручивал минуты циферблат.
Меж рюмкой на столе и чашкой чая
Освобождал я память от заплат.

Из рваных дыр, из прорех прорезались знакомые
и незнакомые голоса, на смену хрустящему
евтушенковскому «Яблоку» – нет, даже не на смену,
а как бы отрицая его клубящиеся округлости
(с когановским упрямством: «Я с детства
не любил овал, я с детства угол рисовал»,
словно вышедшая из цеха Маяковского,
Родченко, Эль Лисицкого) являлась тетрадка
«Треугольной груши», билось в юном морозце
«Ахиллесово сердце» – о, шестидесятые
с их наивными откровениями, отчаяниями
и чаяниями, с обворованными, но не обсчитанными
нами, щедрыми и снисходительными
в своих любовях и пристрастиях…

Москва гудела залами Манежа,
Гостей манила на Кремлёвский холм,
А где-то по озёрам Заонежья
Бежала рябь, ломая краски волн.

Под тяжёлое бормотание вильнюсского дождя,
обожжённый известием о кончине
того, свет стихов которого был так дорог мне,
я был обращён
туда,
в канувшее

И было упоительно касаться
Глазам и слуху прежней жизни той
С печалью Божьей Матери Казанской
И с клоунской никчемной пустотой.

Июнь, 2010

«Как вихрь, судьба подчас нас слепо лупит…»

Как вихрь, судьба подчас нас слепо лупит,
Но и покой обманчив в ней, увы,
Когда мы любим тех, кто нас не любит
И любят те, кого не любим мы.

С годами всё становится привычней,
Огромный мир сжимая до мирка,
А жизнь как гардероб, где вещи личной
Не получить назад без номерка.

Однако некой звёздною аортой
Душа вбирает давние лады,
Ища в дождях знакомые аккорды
И растворяясь в музыке воды.

Из цикла «Изумруд Босфора»

«Византия! опять твоё имя щекочет мне слух…»

Византия! опять твоё имя щекочет мне слух,
И в бурлящую Лету, подобно веслу,
Погружается память, где в звоне печальном вериг
Греет варваров пламя трепещущих свитков и книг.

Это Рима Второго, возможно, бредовая ложь,
Это в бархатных сумерках тени тщеславных вельмож,
Это злата и яда содружества тайная нить,
Это – грех, что без жертвы нельзя искупить.

Но зачем же тогда, как свирели пастушьей мотив,
Об Исминии юном с Исменой оттуда летит,
Феофановы фрески, мерцая, выходят сквозь чернь
И пленят, и медово пьянят так… зачем?!

«Море Чёрное, море Мраморное…»

Море Чёрное, море Мраморное —
Те же волны, и пахнет липами,
И, как русские флаги в трауре,
Облака над Галлиполи.

Светотени родной истории,
Сквозь которые невыносимо
Пароходов гудящих стоны
Из Одессы и Новороссийска.

Там, где беды прошли, протопали
Меж двух Азий – Большой и Малой,
Над Стамбулом – Константинополем
День осыпался розой алой.

«Сумерками город охватило…»

Сумерками город охватило,
Охладило улиц духоту.
Без потёртой лампы Алладина
Как во сне вступил я в сказку ту.

Сладко всё же, если ещё веришь
В мир, что сам себе вообразил,
А Султанахмет¹ кружит как дервиш,
Мает душу словно муэдзин…

Пешеходы около и мимо,
И меж ними – как же не узнать! —
В шали бирюзового отлива
Та, что Шаганэ могли бы звать.

«Ну, вот, ещё одна осень…»

Ну, вот, ещё одна осень…
Жаровен уличных дым,
Неторопливы осы
Над грудами сочных дынь.

Арбузов и винограда
Очередной прилив.
Из бывшего Царьграда
Привет, приятель, прими.

Щита на его воротах
Не отыскать следа,
Но чайки тут и вороны
Такие же, как всегда.

А Золотого Рога
Играющая волна —
Аллаха ль, иного бога, —
В своей красоте равна.

Быть может, я простофиля,
Но в спор не желаю лезть:
Прекрасна Айя София
Такая какая есть!

Дивлюсь делам и реликвиям
При звездах и в свете дня.
Не ладят подчас религии —
В культуре мы все родня.

Взглянув на месяц, что плошкой
Горит в синеве как спирт,
Я в воду монетку брошу —
Под светом этим пусть спит.

«Не вступая с классикой в раздоры…»

Не вступая с классикой в раздоры,
Птицей не взлетая в небеса,
«Никогда я не был на Босфоре…», —
Как Есенин мог бы написать.

Сколько лет назад… да разве важно!
Ведь отныне знаю я о том,
Как тут чайки режут воздух влажный
И вода вскипает под винтом.

Как солёный ветер бьёт при этом,
Как восточной звёздною семьёй
Иглами османских минаретов
Вышит полумесяц над землёй.

Сентябрь, 2010

«В осенний день, когда всё как-то пресно…»

С. Сутулову-Катериничу

В осенний день, когда всё как-то пресно,
Крупчато-жестковатый, словно соль,
Припомнился мне снег в районе Бреста,
У приграничных белорусских сёл.

Я понимал: там быт – отнюдь не праздник
И снег его не сделает светлей,
Но где б ни жить, печальней непролазье
В душе, чем на земле вовек своей.

Шёл поезд не спеша в закрытой зоне,
В купе и коридорах свет не гас,
Почти всю ночь не спав, устало-сонный,
С родных пейзажей не спускал я глаз.

Сезон менялся, обостряя чувства,
И сердце холодело как река…
Идут года, но вновь и вновь учусь я
К непостоянству мира привыкать.