Kitabı oku: «Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Шарля Бодлера. 200 лет со дня рождения»

Предисловие

9 апреля 2021 года весь мир отметил 200-летие со дня рождения французского поэта Шарля Бодлера, открывшего новую эпоху в мировой культуре, став предтечей символизма и декадентства в поэзии рубежа XIX–XX веков.

Творчество Шарля Бодлера открыло для поэзии новые возможности – исследовать тончайшие движения человеческой души, открывать необъяснимые ощущения и образы. Это послужило источником вдохновения для множества литераторов, художников, музыкантов XX века.

Интернациональный Союз писателей отметил юбилей великого поэта литературным конкурсом на премию им. Шарля Бодлера. Итоги конкурса были подведены в сентябре.

Мы предлагаем читателям познакомиться с работами лауреатов конкурса, представленными в этом альманахе.

О поисках себя в Мироздании рассказывает в своих стихах Елена Тверская, номинант I Международного фестиваля русскоязычной поэзии «Поэт года», лауреат III степени премии им. Ш. Бодлера.

Высокой философии и психологии отношений человека с Высшими силами, мотивам Омара Хайяма и великой любви к Родине посвятила свою поэзию Зинаида Загранная-Омская.

Член Ленинградского клуба юмора, поэт Игорь Константинов в свое время объехал весь Советский Союз, выступая перед читателями со своими пародиями. И в этом альманахе поэт представил свои стихи с широким размахом: от духовной поэзии до литературных пародий и язвительной сатиры.

Остры по содержанию и изысканны по форме стихотворения Ольги Нефедовой-Грунтовой, члена Санкт-Петербургского Союза литераторов и Интернационального Союза писателей.

Размышлениям о красоте мира, о любви, об истинных человеческих ценностях посвящена представленная в альманахе поэзия Романа Айзенштата, лауреата I степени премии Ш. Бодлера, члена Союза русскоязычных писателей Израиля, Ассоциации композиторов и авторов Израиля, члена Интернационального Союза писателей.

Прекрасные поэтические переводы стихотворений современных авторов представил лауреат II степени премии Ш. Бодлера Ханох Дашевский – поэт, переводчик, писатель, член Интернационального Союза писателей, Союза писателей XXI века, Союза русскоязычных писателей Израиля, Международного Союза писателей Иерусалима, Международной Гильдии писателей, Литературного объединения «Столица».

Представленная в альманахе поэзия члена Интернационального Союза писателей, лауреата региональных, всероссийских и международных конкурсов поэзии и авторской песни Елены Свириной познакомит читателя со всеми гранями личности автора – педагога, психолога, философа, барда.

Проникновенны и чувственны стихи о любви петербургского поэта, литературоведа, публициста Бориса Губанова.

Несомненно, захватит читателей дружеский диалог с поэтом Сергеем Бликом. В его стихах попытка познания жизни и внимательные, ироничные наблюдения над современным миром.

Интернациональный Союз писателей поздравляет авторов альманаха с победой в литературном конкурсе на премию Шарля Бодлера и желает неиссякаемого вдохновения.

Роман Айзенштат

Родился в городе Минске в 1946 году. Трудовой путь на чал с 15 лет, перепробовав много профессий. Окончил уни верситет, работал журналистом. Был удостоен серебряной и бронзовой медалей ВДНХ СССР. С 1991 года в Израиле. Автор 12 поэтических сборников. Печатался в России, Белоруссии, США, Украине, Израиле. На его стихи написано много песен профессиональными композиторами и бардами, он переводились на немецкий, английский и белорусский язы ки. Был среди победителей различных конкурсов и фестива лей, отмечен рядом наград, в том числе медалью «За выдающийся вклад в развитие русской литературы и искусства» журнала «Российский колокол», медалью «За заслуги в культуре» имени Адама Мицкевича. С 2021 года – академик Академии литературы и коммуникации (Франкфурт-на-Майне, Германия). Роман Айзенштат – член Союза русскоязычных писателей Израиля, член Ассоциации композиторов и авторов Израиля, член Интернационального Союза писателей.

Опять дожди, опять ветра

 
Опять дожди, опять ветра,
Зима пугает холодами.
Я, как всегда, купил вчера
Цветы своей прекрасной даме.
В пузатой вазе на столе
Они стоят, как вестник мая,
Не важно, что росли в тепле,
Сезонов разницу стирая.
Поправку в климат наш внесли,
Погоду в доме изменили.
На этом вот клочке Земли
Любовь еще пока что в силе.
 

Август, время звездопада

 
Август. Время звездопада.
Ночь. За городской чертой
Эту неба клоунаду
Наблюдаем мы с тобой.
Знаем, падают не звезды –
То Персей приветы шлет.
Может, нам с тобой не поздно
Тоже двинуться в полет?
Мы, две яркие песчинки,
Враз сквозь серость бытия
Славно по небу промчимся
И исчезнем. Ты и я.
 

Возвращение

 
Как выжил я, никто не знает.
Да стоит ли об этом вслух?
Снег на твоих ресницах тает,
От белых не отбиться мух.
 
 
А у меня глаза сухие.
Я верю, верю – это снег!
Пусть мы с тобой не молодые,
Но впереди ведь целый век.
 
 
Я рядом, я сумел вернуться,
Хотя полег в барханах взвод.
Тебе бы впору улыбнуться –
Ты плачешь. Видно, наперед.
 

Душу свою лечу

 
Душу свою лечу,
Выпуская на волю,
Пишу так, как хочу,
За всех вас делюсь болью.
На рыданья стал скуп,
Но, себя не жалея,
О других плачу, глуп,
Пусть простят, дуралея.
 

В синем доме

 
Дорогая, ты устала?
В синем доме от Шагала
Есть тахта с клетчатым пледом,
Я, тебе душою предан,
Буду рядом в тишине.
Отдохни. По нраву мне
Эта давняя картина.
Не у модного камина,
Возле доброй русской печки
Мы вдвоем, горят две свечки,
На столе твои оладьи,
Вечер тих, душевен, ладен.
Помолчим, без слов все ясно,
Мы вдвоем, и жизнь прекрасна.
Только гаснет свечек свет.
Я живу. Тебя уж нет.
 

Я – маленькая козявка

 
Я – маленькая козявка,
Под весом моим небольшим
Не гнется ни листик, ни травка,
Я легче, чем воздух, чем дым.
 
 
Меня приметит не каждый,
И жизнь моя так коротка.
Зачем же ее однажды
Твоя оборвала рука?
 

Раскинув руки, на лугу…

 
Раскинув руки, на лугу
Лежать, обняв травы прохладу…
Что в жизни я еще смогу?
А может, больше и не надо.
Что совершил, то совершил,
Что не сумел, то позабыто.
 
 
Вдруг луг цветами запестрил,
Лучами яркими облитый.
Он задышал, как великан,
Что знает, спать не должно летом,
Он излечил меня от ран.
Ушел, его душой согретый.
 

Дружбу годами не меряй

 
Дружбу годами не меряй,
Литрами выпитых вин.
Меряй ее ты доверьем
С юности и до седин.
 
 
Меряй не доброю вестью,
Не компанейской хвалой,
Не добросовестной лестью –
Правдой, пусть даже и злой.
 
 
Друг – не приятель, знакомый.
Друг – не товарищ, сосед.
Жизнь – наш дворец, но бездомный
Тот, у кого друга нет.
 

Тропа

 
Однажды в лесу я увидел тропу
(Она неприметной была),
Направился к ней и поставил стопу
(Крапива ее обожгла).
Хоть очень хотелось узнать мне, куда
Тропинка могла привести,
По ней, не увидев людского следа,
Тотчас передумал идти.
Прохоженной тропкой пустился я в лес
(Крапива к чему, бурелом?),
Удобства, практичности ласковый бес
Повел меня нужным путем.
На случай тот давний смотрю свысока
(Ну что б там за чудо нашел?),
Но в снах иногда эта снится тропа,
Тропа, по которой не шел.
 

Свиделись однажды мы

 
Свиделись однажды мы
С другом прошлых лет,
И, свидание обмыв,
Спеть решил поэт.
Что с пустою тарою
Делать у стола?
Он гитару старую
Вынул из чехла.
Сели мы под грушею
Осенью в саду,
И певца я слушаю,
А тот в полубреду.
Песню, будто на войне,
Поет наоборот:
«Не везет в любви мне,
В смерти повезет».
 

Океанский скиталец

 
Он знал паруса как пять пальцев,
Когда еще юнгою был,
В семью океанских скитальцев
Вошел и диплом получил
С печатью муссонов, пассатов
И подписью южных морей,
И не было среди пиратов
Отважней его и храбрей.
Спускался он с шаткого трапа
На берег, всего – ничего,
И шторма когтистая лапа
Не тронула душу его.
И снова он в море, он в море,
Братается с горькой волной,
И горе, проклятое горе
Обходит его стороной.
…Реальность выводит из сказки:
Ему девять лет, и он спит.
Парнишка прикован к коляске,
А мозг океан бороздит.
 

Поздняя осень у моря

 
Поздняя осень у моря,
Воздух прозрачен и чист,
И на деревьях на взгорьях
Зелен еще каждый лист.
 
 
Море сливается с небом,
Перистость облаков
Пеной к небесному брегу
Катит воздушностью снов.
 
 
Волн нет и легкого бриза,
Дождь и ветра впереди,
Только прибой – ну подлиза! –
Шепчет: «Ко мне подойди».
 
 
Как хорошо и привольно
Дышится у воды!
Так постепенно, окольно
Счастья увидишь следы.
 

Насколько ночь нежнее дня

 
Насколько ночь нежнее дня,
Лишь знаем мы с тобою.
Кому-то, может, и черна,
Для нас же голубою,
Похожей на небесный свод
И на волну морскую
Она пред нами предстает –
Вам не сыскать такую.
В ней каждый миг и каждый час
Пьянит открытьем новым,
И не случайно: он для нас
Любовью патентован.
Насколько ночь нежнее дня,
Известно нам с любимой,
И для нее, и для меня
Все просто, объяснимо.
 

Мирабель

 
В саду, где золотилась мирабель,
Встречались в дни, когда мы были юны,
И певчих птиц весенняя свирель
Сулила нам неведомые руны.
 
 
Качались незапретные плоды
Над юными хмельными головами.
Любовь в саду жила. Ее следы
Незримые читали мы сердцами.
 
 
Лишь в юности умение читать,
Не зная знаков, только чувствам веря, –
Природный дар. Я в том саду опять,
Но предо мной уже закрыты двери.
 
 
Здесь нет тебя, и нет меня того,
Кто был готов на все напропалую,
Себя отдав, добиться своего.
Ах, мирабель! Плод золотой целую.
 

То ли птица кричит в ночи

 
То ли птица кричит в ночи,
То ль котенок плачет от боли…
Город спит за окном, он молчит,
Современный, почти мегаполис.
 
 
Но и в сонную эту тишь,
Как в давно забытую повесть,
Вдруг вплетаются звуки. Услышь!
Бродит чья-то бессонная совесть.
 
 
Ты и сам, проснувшись порой,
Ощущаешь в сердце тревогу.
Чей там голос? Нет, вроде не мой.
Значит, рано ногами к порогу.
 

На стекле надежд разбитых

 
На стекле надежд разбитых
Я танцую босиком.
Ноги в ранах, ноги сбиты,
Хлещет кровь лихим ручьем.
Эти хрупкие надежды
Мне казались хрусталем.
Нет уже иллюзий прежних:
Я гонялся за стеклом.
С острых не уйдешь осколков,
Глупым был, так если б знать!
Больно, но продолжишь долго
Этот танец танцевать.
 

Я собирал грибы во сне

 
Я собирал грибы во сне
И отдавал их за «спасибо»
Какой-то женщине красивой,
Чье имя неизвестно мне.
На самом деле я в бору
Грибном, сосновом не был годы,
Часть близкой мне родной природы
Вписал в полночную игру.
Так, не ступив через порог,
Бродил в лесу, хотя был дома.
В бору мне было все знакомо,
Но женщину узнать не смог.
 

Если мамы нет

 
Если мамы нет, и давно,
Убаюкай меня ты, окно.
Чтобы снились мне добрые сны,
Я сотру запятую луны.
Пусть, хотя и прошло много лет,
Звезды вручат мне в сказку билет,
И по небу, как в море, я вплавь,
Спутав сказку и серую явь,
До волшебного острова сна
Доплыву под присмотром окна.
…Одеяло свернулось слегка,
Но поправила мамы рука.
 

Я видел это

 
Я видел это, и не раз,
Как бабочки танцуют вальс.
Цветок-листок, цветок-листок,
Полет не очень-то высок.
 
 
Но как волшебен тот узор –
Не отведешь от них ты взор!
И смотрят травы и цветы
На танец дивной красоты.
 
 
Мечталось мне, да и не раз,
Пуститься с ними в этот пляс.
Когда-то в детстве это мог,
Потом, как все, я крылья сжег.
 

Я камин бы разжег

 
Я камин бы разжег – нет камина,
Я бы выпил – так бросил уж пить.
Как там было в стихе том старинном?..
«Хорошо бы собаку купить…»
 
 
Есть собаки, аж две, есть и кошки.
Может, жив я, спасибо зверью,
Только тем, что хлебные крошки
Прямо с рук моих птицы клюют.
 

Ты хочешь помолиться?

 
Ты хочешь помолиться? Ступай молиться в поле.
Иди в леса молиться, в заречные луга.
Пусть травы и деревья с твоей сольются болью,
Ветра, дожди, метели в ней станут помогать.
 
 
Молиться можно в храме, но в нем не так раздольно,
Под крышею твой голос печально одинок,
А бэк-вокал природы, где будешь петь ты сольно,
Тебя поддержит дружно, чтобы услышал Бог.
 

Смотрю всегда

 
Смотрю всегда на облака
С земли, издалека.
Но кажется, моя рука,
Коснувшись их слегка,
Могла бы по небу поплыть,
Все тело вверх подняв,
И там бы тоже смог я жить,
И бестелесным став.
Но это только лишь всего
Иллюзия, мечты,
Не изменить ведь ничего,
К земле привязан ты.
Лишь после смерти, может быть,
По небу не спеша,
Чтоб светлым облаком поплыть,
Вспорхнет твоя душа.
 

Мы в места эти ходим не часто

 
Мы в места эти ходим не часто –
Лишний раз зачем сердцу болеть?
Но мы к ним поневоле причастны –
Раздвигает здесь занавес смерть.
 
 
И на сцене спектакля кусочек:
Каждый – зритель, и он же актер.
Ты родных узнаешь среди прочих
И жалеешь, что вел с ними спор
 
 
О вещах преходящих, неважных,
Сколько криков, истерик и слез,
А теперь и обидно, и страшно,
Что бездумно им горе принес.
 
 
Четверть часа картинки былого
Есть у каждого в жизни, судьбе.
Почему же заветное слово
Очень поздно приходит к тебе?
 
 
Не мешает ни вздоху, ни взгляду
(Это место уже вдалеке).
Только тяжесть чугунной ограды
До сих пор ощущаешь в руке.
 

Дружили гармошка со скрипкой

 
Дружили гармошка со скрипкой,
Играли в умелых руках.
Гармошку встречали с улыбкой,
А скрипку с печалью, в слезах.
 
 
Они кочевали по свету,
По свадьбочкам, похоронам,
Братание странное это
Никак не понять было нам.
 
 
Владельцы их, пьющие оба,
Русак и галутный еврей,
Толстяк и, как спичка, худоба,
Совсем не похожи, ей-ей.
 
 
Что общего у музыкантов,
Запойная к музыке страсть?
А может, сдружились таланты,
Чтоб в жизни совсем не пропасть?
 
 
Скитались, порой голодали,
Довольствуясь скудной едой,
И горькое зелье вкушали
Из кружки заветной одной.
 
 
Их знали в деревнях, и селах,
И в дальних глухих хуторах.
Один был с усмешкой веселой,
Другой – с вечной грустью в глазах.
 
 
Но все в нашей жизни так зыбко,
А к музыке злоба глуха.
Сгорела в Освенциме скрипка,
Гармошку порвал вертухай.
 

Мне надо чувствовать

 
Мне надо чувствовать, что я среди своих,
Что рядом тот, и тот, и даже этот,
Взгляд глаз зеленых, карих, серых, голубых –
Парить готов я, их теплом согретый.
 
 
Они поймут меня, прав я или не прав,
Поверят в искренность, в беде не бросят
И похоронят тихо среди старых трав
В какую-то от слез сырую осень.
 

За столом

 
Мы с бульбы лупили «мундиры»,
Камсичку цепляли за хвост.
Луна недорезанным сыром
Не смела оставить свой пост.
 
 
Она нам в окошко светила
Намеком, что вечер уже,
Бутылка последняя стыла
В своем ледяном «гараже».
 
 
С ней снова продолжим «поездку»
За стареньким стертым столом,
Стихов золотую нарезку
Читаем, порою поем.
 
 
И в домике том деревенском
Мой добрый товарищ-вдовец,
Тоскуя об образе женском,
На фото глядит, как слепец.
 

Я житель двух домов

 
Я – житель двух домов под крышею одной:
То мрачен свод небесный, то он же – голубой.
Во мне живут два дома, я – тоже дом для них,
Мы хорошо знакомы – свои среди своих.
Я склеил половинки из этих двух домов,
В них разные начинки, но симбиоз основ…
Вот так сложил я пазлы с начала до седин,
Хоть языки и разны, но для души – один.
Кто в ожиданье чуда, кто сам его создал.
Смотри, вот у верблюда ведь тоже два горба,
Он может и в пустыне, он может по траве
Нести свою поклажу, решенье – в голове.
…Ты слышишь звук симфоний, чем жизнь так дорога,
В ней – женщины и кони, моря, леса, луга.
 

Я как медведь

 
Я, как медведь, чужую ем малину,
Не мыв, не проверяя на червей,
И ласково мне греет спину
Незлое солнце бывшей родины моей.
 
 
Малина вдоль дороги, у забора,
А если без ограды, то ничья.
Рву ягоды поспешно, без разбора,
Так путник жадно пьет из чистого ручья.
 
 
Наемся наперед? Да нет, едва ли,
Но не забыть – малину ем с куста –
Кусочек мира, что так пасторален,
В той новой жизни, что сегодня непроста.
 

Мороз добавил в снег крахмал

 
Мороз добавил в снег крахмал
С замерзших простыней,
Тот захрустел и застонал
Под тяжестью саней.
 
 
И лошади средь белых ос
Неслись, буланый вихрь,
Которому не брат мороз,
По-зимнему был лих.
 
 
Закутан в дедовский кожух,
Под боком, рядом с ним,
Я думал, маленький лопух,
Вся жизнь пройдет средь зим.
 
 
Давно то было, я подрос,
Сегодня среди тех,
Кто никогда не знал мороз,
Не мял руками снег.
 

Не хочешь выглядеть героем

 
Не хочешь выглядеть героем,
Не ищет сердце перемен,
И наслаждаешься покоем,
Пока судьба не дала крен.
 
 
И это счастье в самом деле,
Когда осеннею порой
Гармония в душе и теле
И вечность дышит за спиной.
 

Духи трав окружили меня

 
Духи трав окружили меня,
И пахнуло ромашкой, полынью.
Для кого-нибудь просто сорняк –
Я в них рос под небесною синью.
 
 
Но потом гравий, сталь и бетон,
Сладко-приторный запах бензина
В городской свой загнали загон,
Где власть духов природы бессильна.
 
 
Так и жил, плюс лосьон для бритья,
Водки, пива, вина ароматы.
Был им мальчиком я для питья,
Был пропавшим без детства солдатом.
 
 
Но, как эхо былых пустырей,
Потянуло полынью, ромашкой.
Я сижу у раскрытых дверей
С валерьянкой, налитой в рюмашку.
 

Заглянул на чердак

 
Заглянул на чердак недостроенной дачи.
Предзакатное солнце светило в него.
Тишина и июль. Здесь я понял, что значит
Ощущение счастья. Минута всего.
 
 
Запах хвойного дерева. Солнце ласкало
Стены гладкие, нежно желтел свежий тес.
Обостренная радость «живу!» вдруг запала
В мою душу. Навечно с собою унес.
 

Сад утренний

 
Сад утренний, он потаенный,
Не солнцем тронутый, росой,
Когда вхожу в него согбенный,
Не в латах витязя, босой.
 
 
Как странник из другого края,
Прошедший через зной пустынь,
Густую тень в себя вбирая,
Мне сердце шепчет: «Поостынь!
 
 
Взгляни, как тих он и спокоен,
Какая мощь ветвей, стволов.
Ты разве не устал от войн,
От жара солнца и костров?»
 
 
Едва ли жизнь – одно боренье.
И разве радость – только бой?
Она и садом удивленье,
И знание, что есть покой.
 

Я по утрам

 
Я по утрам – в них жизнь легка –
В рассветах таю.
И вместо кринки молока
Стихи читаю.
Как семечки, в стакан гребу,
Чтоб было с горкой,
Поэта строчки про тайгу
Да про махорку.
Который раз в своих стихах
Рифмует совесть,
Искал бы он, да впопыхах,
Другой бы глобус.
На этом горьком голубом
Он жить не может,
Но будет жить, его здесь дом,
И песни сложит.
И растворятся песни те
В морях и суше,
И будем верить в простоте:
Жизнь станет лучше!
 

Этот домик

 
Этот домик мне знаком,
Я бывал когда-то в нем.
Здесь гортензии кусты
И цветы, цветы, цветы.
Тут хозяин раньше жил,
Он мне верным другом был.
Нет его уж года два,
Но осталась жить вдова.
Мы с ней шкалик разопьем,
Вспомним вместе о былом.
На рюмашке хлеб лежит,
По щеке слеза бежит.
Нет здесь мраморной плиты,
Лишь цветы, цветы, цветы.
Памятью о том, кто жил,
Для других он их садил.
 

Шиповника кусты алеют

 
Шиповника плоды алеют
В кустах, что окружают сад,
Они неторопливо зреют,
Как много лет тому назад.
В другом саду я видел это,
Но тем же солнцем освещен
Вдвоем с тобой на склоне лета,
Был виноват я и прощен.
Шиповник доброю приметой
Остался в памяти тогда.
Я без тебя таким же летом
Стою, но знаю: «Никогда».
 

Далекая звезда

 
На звезде далекой, без названья,
И прекрасно-дивной, как мечта,
Исполняются заветные желанья
И царят любовь и красота.
 
 
На нее смотрели, может статься,
Вы когда-то в добрый телескоп,
Далека звезда, и людям не добраться
До нее сквозь вязь небесных троп.
 
 
Но мечтать о звездочке прекрасной,
Что в космической сияет мгле,
Можно каждому, чтобы не так ужасно
Было жить на горестной Земле.
 

Всю ночь по крыше дождь стучал

 
Всю ночь по крыше дождь стучал,
Как будто в дом просился:
«Я свой костюм бы поменял –
Он стар, поизносился».
«Кто шьет костюмы для дождей?
Забота не земная,
И как помочь вам в той нужде,
Простите, я не знаю».
А он стучал, стучал, стучал
В надежде бестолковой.
Ему бы свой костюм отдал –
И у меня не новый.
 

Жизнь прошла

 
Жизнь прошла без смокинга и фрака:
В джинсах, майках, даже в неглиже.
Умерли и кошки, и собака,
Новых я не заведу уже.
Покидаю мир я без одежды
И без шанса повторить все вновь,
Оставляя хрупкие надежды,
Что в итоге победит любовь.
В это так мне хочется поверить,
Даже через горечь на губах:
Пронесясь сквозь бури и потери,
Мир не сгинет в дантовых кругах.
 

По улице идет прохожий

 
По улице идет прохожий,
А в луже – на него похожий.
То дождь удвоил наши рожи,
То юмор марта налицо.
И кажется, что мир несложен,
Что к нам он даже расположен.
Весна, не отпускай ты вожжи,
Ты рук не разжимай кольцо.
 

Клянусь высоким небом

 
Клянусь высоким небом
И звездами на нем,
Жил не одним я хлебом
И не одним трудом.
Пусть поступью слоновью
Порой траву я мял,
Но, встретившись с любовью,
Я над землей летал.
И был я очарован
Планетой голубой,
Мне мир такой дарован
На миг, но все же мой!
Когда-то в нем останусь
Лишь атомом одним,
А значит, не расстанусь
И вечно буду с ним.
 

Всюду пыль, пыль, пыль

 
Всюду пыль, пыль, пыль.
Солнца гриль, гриль, гриль.
Среди роз, роз, роз
Много ос, ос, ос.
А у птах, птах, птах
В сердце страх, страх, страх.
Ведь разбой, бой, бой,
Много войн, войн, войн.
Взял разбег, бег, бег
Грозный век, век, век.
Круговерть, верть, верть,
Всюду смерть, смерть, смерть.
 

Мой приятель

 
Мой приятель запечный сверчок,
Никогда я не видел тебя,
Только песню твою слышать мог,
Был незрим, но запомнил, любя.
Пел ты так, как журчал ручеек,
Был я дома, но будто в лесу.
С детства я заучил твой урок:
Пой и ни перед чем не пасуй.
Ведь найдется какой-то чудак,
Что услышит тебя и поймет.
Если это случится, то так
И тебе, как сверчку, повезет.
 

Бег в леса

 
Лесом надышался и заснул,
Муравьиной сразу став добычей.
Это – добровольный мой загул,
Бег в леса от городских привычек.
Хоть на час покинуть нудный круг,
Окунуться в ипостась иную.
Что ж, кусай меня, мой мелкий друг,
Я стерплю, совсем не протестую.
Ведь к укусам мне не привыкать,
Много мастеров по этой части.
Это только с виду тишь да гладь –
Так искусно маскируют пасти.
Даже маленький в помаде рот
(Глазки и ресниц густая копоть),
Если ты не дашь им укорот,
Норовят куснуть, а то и слопать.
А завистник рьяный за спиной,
Наточив свои клыки резные,
Не вступив с тобой в открытый бой,
Со спины вдруг подберется к вые.
Потому так хочется в леса,
Потому так хочется покоя.
Сосны, ветер, птичьи голоса.
Сплю. Мне снится: я в ковчеге Ноя.