Kitabı oku: «Архив еврейской истории. Том 14»
THE JEWISH MUSEUM AND TOLERANCE CENTER RESEARCH CENTER
Archive of Jewish History
Volume 14
Editor-in-Chief Oleg Budnitskii
Editorial Board:
Israel Bartal, Gennady Estraikh, David Gaunt, Alexander Kamenskii, Mikhail Krutikov, Victoria Mochalova, Benjamin Nathans, Vladimir Petrukhin, Szymon Rudnicki, Gabriella Safran, Shaul Stampfer, Nikolai Tsymbayev, Steven Zipperstein, Tatyana Voronina (Associate Editor)
Academic Studies Press
Bibliorossika
Moscow / Boston I St. Petersburg
2024
ЕВРЕЙСКИЙ МУЗЕЙ И ЦЕНТР ТОЛЕРАНТНОСТИ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР
Главный редактор О. В. Будницкий
Редакционный совет:
И. Барталъ, Д. Гонт, А. Б. Каменский, М. Крутиков, В. В. Мочалова, Б. Натане, В. Я. Петрухин, Ш. Рудницкий, Г Сафран, Н. И. Цимбаев, С. Ципперштейн, Ш. Штампфер, Г Эстрайх, Т. Л. Воронина (ответственный секретарь)
© Еврейский музей и центр толерантности, 2024
© Academic Studies Press, 2024
© Оформление и макет, ООО «Библиороссика», 2024
От редактора
Олег Будницкий
14-й том «Архива еврейской истории» открывается обширной статьей (скорее, небольшой монографией) Владимира Гениса (Москва) о невероятной судьбе Савелия Литвинова (Шепселя-Вигдора Мовшева Валлаха, по документам Департамента полиции), младшего – и любимого – брата народного комиссара иностранных дел СССР Максима Литвинова. Савелий Литвинов сменил их общую фамилию при рождении, Валлах, на партийный псевдоним брата по его настоянию. Наверное, впоследствии нарком иностранных дел не раз об этом пожалел, ибо Савелий Литвинов упоминается в литературе почти исключительно в связке со словом «афера». Начав советскую карьеру со службы в Наркомате государственного контроля, Савелий продолжил ее в качестве управляющего московским отделением Торгового представительства СССР в Германии, а после непродолжительной службы в Милане уехал в Берлин, отказавшись возвращаться в СССР. Но отношения братьев прервались только после очередной аферы младшего Литвинова, который был арестован французской полицией за подделку советских векселей и объявлен в Москве «заклятым преступником». Однако скандальный процесс в Париже над братом главы советского дипломатического ведомства настолько обеспокоил кремлевскую элиту, что «дело С. Л.» не менее двух десятков раз обсуждалось на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б), которое фиксировало свои решения в специальных секретных протоколах. Статья основана на архивных материалах, впервые вводимых в научный оборот. В некоторых отношениях это «двойной портрет» братьев, один из которых вошел в историю, а другой «влип в историю». Савелий по молодости успел, как и старший брат, посидеть в царской тюрьме – за транспортировку социал-демократической литературы, а в зрелые годы не избежал «буржуазной» французской тюрьмы за подделку векселей.
В статье Никиты Аграновского (Санкт-Петербург) анализируется книга известного американского художника Джозефа Пеннелла «Еврей у себя дома» (The Jew at Ноше) (1892). Большинство исследователей считают очерк Пеннелла антисемитским памфлетом. Автор статьи предпринимает попытку, по его словам, «сформировать точную и основанную на фактах оценку книги Пеннелла и вернуть ее в научный дискурс как спорный, но достойный внимания исторический документ». По мнению Никиты Аграновского, очерк Пеннелла представляет собой замечательный и во многом уникальный рассказ о высылке евреев из Москвы и их существовании в Юго-Западном крае Российской империи в начале 1890-х годов. Помещение текста и иллюстративного материала в одновременные контексты позволяет автору понять механику его воздействия на читателя, то, как он был воспринят и оценен современниками и более поздними критиками, место очерка и его рисунков в литературно-художественной традиции, и наконец, то, как он соотносился с современными ему этическими нормами. Важным дополнением к тексту статьи являются рисунки Пеннелла, публикуемые в настоящем томе Архива.
Статья Дмитрия Фельдмана (Москва), основанная на опубликованных и, как всегда у нашего постоянного автора, архивных источниках, впервые вводимых в научный оборот, посвящена истории возникновения, хода и результатов двух следственных дел по обвинению духовного лидера литовско-белорусских хасидов рабби Шнеура Залмана бен Баруха из Ляд в политической неблагонадежности (1798–1801). Эти дела возникли в результате доносов «конкурентов» и являлись эпизодами борьбы между хасидами и митнагдимами (раввинистами). Оба дела закончились освобождением Шнеура Залмана, признанного невиновным, и укреплением позиций хасидизма в западных губерниях Российской империи.
Публикация Дмитрия Рублева (Москва) продолжает одну из постоянных тем «Архива» – роль евреев в российском революционном движении. Публикуемая в настоящем томе стенограмма доклада одного из лидеров анархистского движения в Западном крае Российской империи в 1905–1908 годах Ильи Гейцмана (1879–1938), прочитанного 27 ноября 1931 года в Москве на заседании секции по изучению революционного рабочего движения среди евреев при Всесоюзном обществе политкаторжан и ссыльнопоселенцев, – эта, по образному выражению докладчика, «попытка постучаться в двери истории», несомненно, представляет значительный интерес. Доклад сочетает воспоминания об известных автору анархистах (организаторах, пропагандистах и боевиках) с анализом их психологии и мировоззрения. Гейцман пытается связать возникновение анархистского движения среди еврейских рабочих и интеллигенции с политическим и социально-экономическим положением евреев в Российской империи. Гейцман впоследствии отошел от анархизма и вступил в партию большевиков. Он разделил судьбу многих из них, сгинув в период Большого террора.
Ровеснице Ильи Гейцмана большевичке Сарре Равич (1879–1957) «повезло» больше, чем бывшему анархисту: вместо пули в затылок она получила в общей сложности 20 лет ссылок и лагерей (1934–1954). Она даже успела недолго пожить на свободе, будучи уже тяжело больной. Но на страницы «Архива» Сарра Равич попала вовсе не в связи со своей революционной деятельностью: находясь в эмиграции после революции 1905–1907 годов, она перевела на русский язык «Кровавую шутку» Шолом-Алейхема. Переписку Шолом-Алейхема и Сарры Равич подготовил к печати, снабдив ее содержательной вступительной статьей, известный исследователь жизни и творчества классика еврейской литературы Александр Френкель (Санкт-Петербург).
Завершу обзор содержания тома традиционным призывом: читайте «Архив еврейской истории»! Как этот том, который вы держите в руках, так и предыдущую чертову дюжину.
Исследования
Младший брат, или «Дело С. Л.»
В. Л. Генис
1. Семья Валлах
Меер-Генох Мовшев Валлах, предпочитавший имя Макс, но более известный как Максим Максимович Литвинов, родился в 1876 году в уездном городке Белостоке Гродненской губернии и происходил, как указывал сам, «из мелкобуржуазной семьи, отец – ранее экспортер хлеба, а затем служащий хлебной фирмы»1. Будущий глава советской дипломатии «воспитывался в еврейских хедерах»2 и, сдав экзамены за курс реального училища, отбывал воинскую повинность вольноопределяющимся 2-го разряда. Демобилизовавшись, он служил бухгалтером-кассиром в Клинцах Черниговской губернии и, с 1900 года, в Киеве, где вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию. Арестованный в апреле 1901 года за организацию подпольной типографии, Макс около полутора лет провел в тюрьме, из которой 25 декабря писал сестре Рахили в Лодзь: «Пока настроение мое довольно хорошее; негодую, ожесточаюсь, в чем и черпаю удовлетворение. Беспокоят меня лишь мысли о мамаше…» И далее инструктировал родных, в первую очередь – младшего брата: «Если вам необходимо сообщить мне что-нибудь очень интимное… то пишите по адресу: до востребования <…>, и опустите в почтовый вагон. Своим почерком, Савелий, адреса не пиши»3.
Но 18 августа 1902 года, не дожидаясь приговора, Макс вместе с еще десятью арестантами совершил побег из тюрьмы, и в «Ведомости о лицах, подлежащих розыску», препровожденной Киевским губернским жандармским управлением в Департамент полиции и продублированной с некоторыми сокращениями в «розыскном» циркуляре от 21 августа, дана подробная, хотя и не вполне точная информация о семье беглеца: отец [Мовша Михелев] умер; мать, Хая (Хана) Гиршева, живет на средства детей в Белостоке; братья: Абрам, 40 лет, комиссионер в Лодзи; Гдаль, 22 года, служит там же в комиссионерской конторе Войнберга; Шебшель, 20 лет4, аптекарский ученик в аптеке Фрадштетера в Белостоке, живет при матери; сестры: Фейга, 35 лет, в браке Вайслиц (муж, Альтер, занимается какой-то торговлей в Конске Радомской губернии)5; Рахиль, 30 лет, в браке Войнберг (муж, Абрам Ошеров, служит бухгалтером на суконной фабрике в Лодзи); Эсфирь, 25 лет, в браке Финкельштейн (муж, Цалель, – коммивояжер в Лодзи)6. А уже 10 сентября начальник Гродненского губернского жандармского управления А. Н. Бекнев7 докладывал, что его помощником в Белостокском и Сокольском уездах «установлено секретное наблюдение» в квартире матери сбежавшего из тюрьмы Валлаха, «Ханы, проживающей с братом его, Савелием, в гор. Белостоке»8.
За принадлежность к Киевскому комитету РСДРП и устройство в Киеве тайной типографии, на основании высочайшего повеления от 2 июля 1903 года, «запасной рядовой из вольноопределяющихся, мещанин города Белостока Меер-Генов Мовшев (Макс Моисеев) Валлах» был заочно приговорен «к высылке в Восточную Сибирь под гласный надзор полиции на 5 лет»9. Однако Савелий не только вел переписку с братом, который, добравшись до Швейцарии, стал одним из деятельных агентов по нелегальной переправке в Россию газеты «Искра», но и выполнял его конспиративные поручения. Так, полиция обратила внимание на почтовое отправление с неразборчивой подписью из Карлсруэ, на юго-западе Германии, в Оршу Могилевской губернии на имя некой Марии Соломоновой Егудиной. Внутри письма, от 5 июня 1903 года, оказался конверт «для С. Валлаха» с «химическим текстом»:
Спасибо за сообщение. Любопытно, что твое первое сообщение стало ясно только после второго. Посылать в Белосток] не стоит. Лучше постарайся получить адрес здесь. Кому же мне туда посылать? При этом – масса хлопот, и не стоит, когда тебя там нет. Хотя это эгоистично, но что же делать. Эта неделя была замечательно интересна. Здесь происходили выборы в Парламент. Интересно было видеть торжество местных соц[иал]-демократов] при каждом сообщении о победе партии в каком-нибудь округе. Народ замечательно сознательный. В общем с[оциал]-демократы] будут праздновать крупную победу при этих выборах. Не мешает тебе следить по газетам о событиях в Германии. На конверте пиши: Fur Bruno. Сообщи и о местной жизни. Finis10.
Ознакомившись 14 июня с приведенным текстом, директор Департамента полиции А. А. Лопухин11 уведомил начальника Могилевского губернского жандармского управления полковника Н. М. Полякова12, что по данным, «полученным из агентурного источника», М. С. Егудина служит «посредником в сношениях С. Валлаха с неблагонадежными лицами», находящимися за границей. В ответном донесении, ссылаясь на сведения, добытые «совершенно негласным путем», Поляков доносил 18 июля, что «Савелий Моисеев Валлах, по слухам – житель гор. Белостока, в текущем месяце приезжал в Оршу и останавливался в квартире Марии Егудиной», открывшей в городе зубоврачебный кабинет, на правах «жениха» ее сестры Зинаиды, но, погостив трое суток, 9 июля отбыл в Харьков якобы «для держания экзамена на звание дантиста»13.
Впрочем, нелегальное возвращение Макса в Россию прервало относительно мирное течение жизни Савелия, и 16 мая 1904 года начальник Гродненского губернского жандармского управления генерал-майор Н. П. Пацевич14 доложил в Петербург:
30-го минувшего апреля Белостокский полицеймейстер получил негласное сведение, что находившийся под наблюдением как занимающийся противоправительственной деятельностью и выбывший недавно из г. Белостока за границу с неизвестной целью аптекарский ученик, белостокский мещанин, Шепсель-Вигдор Мовшев Валлах, 24 лет, возвратился и привез с собой какую-то корзину, которой у него при отъезде не было. Ввиду этого пристав 4-го участка Станкевич, по приказанию Полицеймейстера, произвел у Валлаха обыск, которым в означенной корзине обнаружено печатанных на русском языке преступного содержания периодических изданий 6 наименований – 43 экземпляра, брошюр 73 названий – 79 экземпляров и воззваний 23 названий – 61 экземпляр…15
Помимо нелегальных изданий, включая № 64 «Искры», всего – 183 экземпляра, полиция изъяла: открытки с портретами А. Бебеля, П. Зингера, В. Либкнехта, К. Маркса; счет от «экспедиции» РСДРП на 51 рубль 60 копеек, подписанный: «С товарищеским приветом, В. Бонч-Бруевич»; объявление об открытии бесплатной читальни при ЦК РСДРП, напечатанное по-немецки; «открытое письмо на еврейском языке в г. Белосток “г-же X. Валлах”», то есть матери братьев, и «фотографический портрет Фанни», будущей жены Савелия16.
Явившись в квартиру младшего Валлаха в одиннадцатом часу вечера 30 апреля, полиция задержала в ней и «проживающего в г. Белостоке без определенных занятий, мещанина Гирша Пей-сахова Кагана, 18 лет», который уверял, что зашел к Савелию «как к знакомому и своему бывшему репетитору, подготовлявшему его к экзамену на вольноопределяющегося». Выяснить, почему в письме, «добытом агентурным путем» и отосланном Каганом в Варшаву некоей «г-же Шпейцвег», арестованный назван Савелием, полиции… «не представилось возможным». Каган, опрошенный как свидетель, ввиду отсутствия в деле оснований для привлечения его к дознанию был освобожден из-под стражи 5 мая и иносказательно сообщил об аресте Савелия упомянутой варшавской барышне 15 мая: «Настроение у нашего “больного” чудное, чувствует он себя отлично. Сидит в больнице, что на Николаевской улице. Употребляем все усилия, чтобы он не остался здесь…» И добавил: «От него я тоже заразился, но, как видите, к счастью, выздоровел. Я пролежал в постели не более недельки». В донесении, адресованном директору Департамента полиции, отмечалось, что, по сведениям, собранным через начальника Гродненского губернского жандармского управления, «содержание этой корреспонденции относится к арестованному 30 апреля в гор. Белостоке Шепшелю-Вигдору Валлаху, привлеченному к дознанию17 по обвинению в водворении в Россию заграничных изданий»18.
На допросе Савелий показал, что, выехав «для лечения» за границу в 20-х числах марта, «путешествовал по Австрии, Италии, Швейцарии и Германии, причем в Женеве в складе русских книг на Rue de la Colline приобрел почти все отобранные у него при обыске издания лично для себя, а не с целью распространения их, почему и покупал все издания лишь по одному экземпляру. Если же иные из них оказались в нескольких экземплярах, то эти лишние экземпляры вложены экспедицией в его корзину без его ведома». Он уверял, что с В. Д. Бонч-Бруевичем19, принявшим у него заказ, совершенно не знаком, а шесть брошюр приобрел в Карлсруэ, но в каком магазине, сказать не может. Проведя в тюрьме четыре месяца, с 5 мая по 7 сентября, Савелий был выпущен под залог в 500 рублей. Но в силу «всемилостивейшего» манифеста по случаю крестин цесаревича, определением Гродненского губернского совещания от 30 ноября 1904 года, дело о мещанине Шепшеле-Вигдоре Валлахе, обвиняемом в преступлении, предусмотренном ст. 318 и частью второй ст. 251 Уложения о наказаниях, дальнейшим производством прекратили20.
Впрочем, уже 18 января 1905 года прикомандированный к Гродненскому губернскому жандармскому управлению ротмистр Отдельного корпуса жандармов К. И. Глобачев21, будущий начальник охранных отделений в Варшаве и Петрограде, донес о произведенном им накануне аресте «Вал[л]аха Вигдора Мовшевича», который в Белостоке, по агентурным сведениям, «агитировал рабочих как представитель от организации социалистов-революционеров <sic! – В. Г.> в пользу забастовки и снабжал уличных мальчишек оружием»22. Но, поскольку «ничего преступного» у Савелия не обнаружили, его отпустили, и пережитые аресты23 только укрепили дружбу братьев. Во всяком случае, заведующий заграничной агентурой Департамента полиции А. М. Гартинг24 доносил 9 марта 1906 года, что «известный социал-демократ Меер Валлах, он же – Литвинов, Феликс и Папаша», которому поручена закупка «в крупных размерах» и доставка в Россию оружия – револьверов, карабинов, пулеметов, патронов, запалов для бомб, «ездил из Берлина в Карлсруэ для свидания со своим братом»25.
В конце 1907 года Макс снова бежал за границу и, арестованный в Париже в январе 1908 года вместе со своей бывшей невестой или «любовницей, доктором медицины Фанни Ямпольской»26 при неудачной попытке размена экспроприированных большевиками в Тифлисе 500-рублевых купюр, после нескольких дней, проведенных в тюрьме «Sante», был выслан в Лондон, где и прожил следующие десять лет. Незадолго до революции он устроился коммивояжером по продаже сельскохозяйственных машин, а в 1916 году женился на молодой писательнице Айви Лоу27 – религиозной англичанке-католичке, которая происходила из добропорядочной буржуазной семьи и, похоже, мало что знала не только о бурном прошлом, но и о происхождении своего мужа. Опасаясь, что еврейские родственники «скомпрометируют» его, Макс всячески избегал какого-либо общения с ними, но делал исключение для Савелия.
Окончив в 1908 году Высшие коммерческие курсы в Киеве, переименованные тогда же в Киевский коммерческий институт, Савелий нашел место в Москве, где служил бухгалтером-корреспондентом, а затем – секретарем правления и заведующим конторой акционерного общества «Днепровская бумагопрядильная и ткацкая мануфактура». Но в 1911 году Савелий с женой Фанни и их первенцем – Марком, родившимся 18 апреля 1910 года, переселился в Баку; сначала он трудился бухгалтером-корреспондентом в обществе «Форбес», специализировавшемся на производстве электрических кабелей, а в 1912 году возглавил «отдел перепродажи» бакинского филиала Русского общества «Всеобщая компания электричества», дочернего предприятия германского концерна AEG (Allgemeine Elektrizittts-Gesellschaft). Во время Первой мировой войны Савелий заведовал отделами и, если верить анкетам, состоял даже коммерческим директором акционерного общества «Электрическая сила» в Баку28, а в 1917 году вернулся в Москву, где, снова поработав бухгалтером, стал управляющим военно-обмундировочной фабрикой29.
После большевистского переворота, когда отказывающиеся сотрудничать с новой властью были заклеймены «врагами народа»30, Савелий не только не поддержал забастовщиков, но и резко осудил, поместив в московской официозной газете «Социал-демократ» презрительную статью «Саботирующие конторщики», в которой уничижительно писал о них:
Имея над собою разное начальство в лице «самого» (т. е. хозяина), затем директора, управляющего, главного бухгалтера и т. д. и т. д., конторщик всячески старается выслужиться, для каковой цели он и лебезит перед власть имущими и, если нужно, клевещет на своего товарища сослуживца, дабы вытеснить его и самому занять его место. И эта трусливая масса вдруг объявила себя гражданами и устраивает даже политическую забастовку! Они, видите ли, не признают Совета Народных Комиссаров. Николая II они признавали; власть главного бухгалтера или помощника управляющего в своей фирме, который их давит и притесняет, они признают, но власти народной они не могут перенести и вынуждены бастовать. Как же мог произойти такой сдвиг среди этой трудно поддающейся организации массы?
Ответ будет ясен, если мы посмотрим, кто именно стоит за их спиной. Ясно, что то самое «начальство», перед которым у конторщика или чиновника есть желание выдвинуться, прекрасно учло это обстоятельство. И все эти саботирующие конторщики, чиновники, приказчики суть игрушки в руках высшей буржуазии, которая, как известно, активно сама никогда не выступает на сцену. А жар любит загребать чужими руками: в уличной борьбе – руками юнкеров и кадетов, при саботаже – руками своих приказчиков и конторщиков. Но этот саботаж никого не должен пугать. Попробовав раз активно выступить на политическую сцену, эта несознательная масса вскоре сделается зрелой и поймет, что, идя против Советской власти, она идет против себя самой. Конторщики поймут, что не от своих хозяев – высшей буржуазии – им ждать улучшения своего положения, а от пролетариата, который, освобождая себя от ярма капитализма, освобождает всех угнетенных и обездоленных31.
В другой статье, размещенной, как и первая, на первой газетной полосе, Савелий разъяснял «предательскую роль» интеллигенции в отношении рабочего класса, с которым еще вчера она рука об руку боролась с царизмом. Добиваясь политической свободы, интеллигенция заверяла рабочий класс, что борется за социализм, но стоило ей увидеть этот далекий идеал вблизи, как она, связанная тысячами нитей с буржуазией, «испугалась». Первые же решительные меры рабоче-крестьянского правительства, «пока лишь расчищающие почву для социализма», вызвали негодование со стороны большинства интеллигентов, так как это слишком близко касается их «шкуры», наносит им материальный ущерб. Но автор статьи не сомневался, что пролетариат, «имея в своей среде лишь небольшую кучку преданных революции интеллигентов, вынесет на своих плечах всю тяжесть повседневной работы»32. Савелий явно относил себя к упомянутой «кучке», и через пять лет вспоминал, что в целом ряде статей им «была разоблачена деятельность тогдашней интендатуры33», благодаря чему, мол, и произошла ее «реорганизация»: приказом от 13 марта 1918 года Главное интендантское управление Военного министерства расформировали с передачей его функций Хозяйственному комитету Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
Переписка между братьями не прекращалась, и вслед за падением самодержавия Максим, принятый в чине старшего делопроизводителя по Министерству земледелия на службу в Русский правительственный комитет в Лондоне, горько жаловался Савелию на «затруднения, преимущественно финансового свойства», мешающие ему вернуться на родину. Сокрушаясь, что «трудно рассчитывать на такой заработок в России, который позволял бы и самому прожить кое-как, при тамошней дороговизне, да еще и семье посылать в Англию», Максим делился своими переживаниями:
Тяжело жить вдали от революции, о которой мечтал всю жизнь, но нелегко и жертвовать семьей. Получается положение весьма трагическое. Боюсь, что если не удастся поехать теперь, то засижусь за границей на всю жизнь, ибо при торжестве контрреволюции, почти неизбежном в случае дальнейшего продолжения войны, амнистия будет похоронена. М[еньшеви]ки и социалисты]-[революционеры, по-моему, продали революцию34.
Но в апреле 1918 года Максим, неожиданно для себя оказавшийся в роли дипломатического представителя РСФСР в Великобритании, напишет брату:
Дорогой Савелий!! Наконец-то есть возможность переслать тебе пару слов, но мой курьер едет через пару минут, и много писать не приходится.
Много всем нам пришлось пережить за последнее время. Последние месяцы у меня были бурные. Представляю официальную Россию, – вероятно, не надолго. Рвусь всеми силами на родину: будь что будет. Айва тоже стремится туда, но думаю ее оставить здесь, если даже уеду. Миша35 – молодец. Ему уже 14 месяцев. Мальчишка чудесный, веселый и здоровый. Ожидается сестричка для него.
Ну, спешу. Всех благ. Авось, еще когда-нибудь увидимся. Адрес незачем давать, почта для России не действует. Тяжело все-таки на душе, когда подумаешь о России.
Привет всем от нас троих. Ваш Максим.
Литвинов-старший, несомненно, любил младшего брата, но всегда держал его на расстоянии и, например, в августе, когда тот просился в Лондон, ответил ему категорическим отказом:
Дорогой Савелий, вот возможность переслать письмецо, но написать не успел, через 5 мин. вализа должна быть запечатана и отправлена на вокзал. Пару слов лишь.
Получил твое письмо. Вытребовать тебя курьером, к сожалению, неудобно: твоя фамилия может скомпрометировать меня. По той же причине не мог ни писать, ни телеграфировать. Твои телеграммы доставляли неприятность.
Живем ничего. Айва и я чувствуем себя в физическом отношении недурно. Будущее мрачно и тесно связано с судьбой русской революции. Миша растет прекрасным мальчиком: живой, веселый, прекрасные глаза и личико.
Ему уже 17 месяцев. Скоро будет у него сестрица (Таня), через месяц, что ли36.
Думаю, недолго придется оставаться здесь. Придется уехать или заставят. Подробности со следующим курьером.
Привет твоим. Максим.
Но англичане так и не признали новоиспеченного «посла», заключив его в сентябре 1918 года в лондонскую тюрьму в отместку за арест в Москве руководителя британской дипломатической миссии Брюса Локкарта, на которого вскоре и обменяли. Вернувшись наконец на родину, Литвинов был введен в коллегию НКИД, которая тогда же командировала его в Стокгольм. Накануне отъезда, 20 ноября, Максим писал брату:
Дорогой Савелий!
Датскую и шведскую визы получил. Через несколько часов сажусь на пароход «Ингерманланд», вопреки всяким слухам об английской эскадре… Авось, свинья не съест. Буде, что случится со мной, помни, что я стремился всегда оградить своего Мишу (да и Таню) от неизбежных неприятностей, связанных с их происхождением… Удастся это лишь в том случае, если они сами, да и их мать, останутся в неведении относительно их происхождения. Считайся, пожалуйста, с этой моей волей, если будешь писать им когда-либо. Ничего не имею против того, чтоб они никогда с нашими другими родственниками не встречались, а то ведь «тайна» раскроется.
Ну, всего лучшего. Надеюсь все-таки проскочить благополучно. Немало опасностей миновало меня в прошлом, – авось, минует меня и чаша сия.
Привет Фанни и младо-большевикам37. Ваш Максим.
Горячее желание «пламенного революционера» скрыть от жены и детей свое происхождение заставит его впоследствии убедить Савелия тоже поменять фамилию на Литвинов…