Kitabı oku: «Клуб одиноких сердец инженера Гарина», sayfa 2

Искандер вздёрнул брови. – Неужели? – Слово вырвалось непроизвольно. – Что вас так удивляет?

– Да ничего… – Рябов помедлил. – Редкое имя. А отчество? Позвольте, угадаю? – Рискните. – Порфирьевич? – предложил Рябов.

– Увы или к счастью – нет! – Силантий усмехнулся. – Всего лишь Фёдорович… Ну и достаточно, я думаю.

– Как скажете, – кивнул Рябов.

– Да, сказать мне вам, конечно, есть что… Но мы постараемся растянуть удовольствие. Вы ведь не откажетесь поужинать со мной. Здесь тихо и колоритно. Я люблю такие места, как и вы, я знаю.

– Вы, наверное, знаете обо мне почти всё. – Рябов решил ершиться. – В вашей системе статус подопытных должен быть максимально открыт, верно ведь?

– Ну что вы, Искандер Ерофеевич, какие «подопытные»?! Это слишком сильно сказано и на вас не распространяется. И потом… Скорей уж подопытные нужны вам. Я знаю, вы испытываете дефицит в таких кадрах…

– Кадры решают всё! – Рябов вытащил пачку сигарет из кармана куртки и положил на стол.

– Не всегда, – спокойно парировал Силантий.

– А что же тогда?

– Информация. Информация ценней кадров.

– Мило… Значит, в вашем ведомстве кадрами жертвуют чаще, чем информацией.

Силантий снисходительно улыбнулся.

– Не только в моём ведомстве так поступают, Искандер… Вы уж позвольте, буду называть вас просто по имени?

– Моё пожелание симметрично, – ответил Рябов и достал зажигалку из другого кармана.

– Давайте я сразу успокою вас, Искандер, по поводу ведомства. Я не секретчик, но знаю о них всё. И даже больше того, что им положено знать.

– Я от вас, Силантий, это слово «знаю» слышу уже в пятый раз…

– В третий, – поправил Силантий. – Но это хорошее слово, согласитесь?

Рябов промолчал с усмешкой. В мыслях щёлкнула формула: «Знание – Силантий» и обратная: «Силантий – знание»… Стало весело.

– Силантий, а что вы заказали Шань-Мэю? Я бы действительно перекусил, если честно…

– Кальмары со свининой и овощами, курицу с имбирём и кешью, сёмгу под медово-соевым соусом и водку… Выпьете со мной?

– Да отчего бы и нет!

Силантий подтолкнул бронзовый цилиндрик настольной музыки ветра. Тонкая мелодия полилась по залу. Через минуту стол оказался заполнен великолепными на вид и ароматными блюдами и графином охлаждённой до изморози имбирной водки. Силантий до краёв наполнил серебряные рюмки.

– Мой тост прост, – сказал он. – За тех, кто не тратит усилий зря!

Рябов кашлянул. Но водку выпил залпом. В душе потеплело. Пожалуй, стоило отведать закусок.

Еда была отменна, как и всё у Шань-Мэя.

– Если вы не секретчик, Силантий, но почему-то знаете о них всё, может быть, я общаюсь с коллегой от Академии наук?

Силантий подкидывал себе еду в рот с изяществом истого гурмана.

– Я вас безмерно удивлю, мой друг… Ваш НИИ давно и реально не входит в систему Академии наук. И в систему Минобороны не входит… Хотя и те и другие для проформы вьются у вас…

– Для проформы? – Рябов не поверил своим ушам.

– Да, но при этом искренне обманываются. – Силантий снова наполнил рюмки и задумчиво провёл по кромке своей, пытаясь извлечь некие запредельные для слуха герцы. – Есть такая схема прерывания информации, Искандер: пирамида с отсутствующими этажами… средних этажей в ней как бы нет, нет опор, нет лестниц, лифтов, нет ничего, что похоже на связь и коммуникации, но конструкция держится и работает… Нижние этажи ничего не знают о верхних. Знаком вам такой образ?.. Ничего не напоминает?

– Мне как технарю напоминает. Силовые поля. Только никто их в реальности не создал.

– Вы уверены? – Силантий поднял свою рюмку. – Но ведь рисуют же этот знак, и очень давно. Энергия силовых полей… Энергия – та же информация… Думаете, зря?

– Знак, говорите… Хорошо. Предположим, не зря… – Они чокнулись рюмками и выпили. – Но почему вы считаете возможным доверять мне такие сведения, Силантий, про Академию и всё прочее?.. Вы, я так понимаю, с верхних этажей пирамиды? Значит, вы сами нарушаете свои же принципы. Общаетесь с учёным – представителем с отрезанного этажа…

– Вы всё логично представили, Искандер. – Силантий был невозмутим. – Но давайте чуть порассуждаем в таком стиле: вы реально герметичный для мира учёный, физик-технолог, внедрившийся к тому же в управляющие принципы нейрофизиологии, создаёте уникальный сканер-излучатель на основе новой психометрической парадигмы… Я ничего не упускаю? Что-то у вас буксует последнее время, вам не хватает опытного материала, попросту экспериментальной статистики… Мы вам даём карт-бланш. Очень достойный карт-бланш… Ваша возлюбленная Фея Альбертовна Лужская сейчас отдыхает в Карелии в частном пансионате господина Брагина, на острове Малый Янц… Как насчёт целого острова в частной собственности с собственным замком и маленьким озёрным портом? Ах, ещё забыл… Через год – закрытая защита докторской диссертации и руководство всем НИИ… Да, и вот: Фея Лужская напишет свой дебютный роман. Его издадут сначала в пяти, а потом в двадцати странах. Это высокий этаж пирамиды, Искандер Ерофеевич, не вершина, конечно, но всё же… Взамен нам нужен ваш сканер как полностью готовый инструмент, со всем функционалом нейропрограммирования…

– Нейропрограммирования? – переспросил Рябов, который всё время, пока слушал, жевал кусок кальмара и только теперь, в конце пышной речи собеседника, смог-таки его проглотить. – Вы не ошиблись, Силантий?

– Нисколько. В вашем секретном отчёте за номером шестьдесят четыре – пятьдесят четыре – шестьдесят четыре – индекс 32 приведён полный список, как бы это сказать, ожидаемых эффектов от направленного частотно-модуляционного послойного воздействия сканера-излучателя на нейроплексусы и мозговые отделы реципиентов… Я правильно повторяю смысл описанного?

– Давайте ещё выпьем, Силантий, – мрачно предложил Рябов и, достав сигарету из пачки, закурил.

Силантий налил по третьей рюмке и вопросительно посмотрел на пускающего дым Искандера.

– Здесь отличная вытяжка. А Шань-Мэй мне простит мелкую вольность…

– Не сомневаюсь в ваших вольностях, Искандер. Мы санкционировали без малого их все. И готовы добавлять…

Рябов поперхнулся от затяжки. Выпил минералки. Нервы летели к чёрту. Нейроплексусы… Так вот они какие, настоящие благодетели и хозяева, настоящие заказчики Феоктистова… Эти, похоже, читают секретные отчёты, как мы романы, анализируют и на каждую строку выставляют баллы, и ничто им не помеха… С островами в подкладке, с министерствами в подбрюшье, с усилиями, которые не тратят зря…

– Ваше здоровье, Искандер! Продолжим ужин?

Рябов выпил. Снова затянулся сигаретой, глядя на полыхающих на скатерти драконов.

– Луна в последней четверти, – сказал он самому себе философски и принялся за еду. – Вы о чём, простите?

– Да это так, Силантий, личные наблюдения…

– Так что же на счёт карт-бланша, Искандер? Никаких письменных протоколов мы не заводим. Только слово.

– Феоктистов говорит, что я гений. А если это не так? Он слишком верит мне. А вы моим отчётам. И как тут быть?

– Наша аналитика подтвердила, что вы гений. Гению нужен кредит. Считайте, что он открыт…

– Значит, о плохом развитии сюжета вы предпочитаете не говорить, Силантий?

– Не всегда. Да, не всегда… Но сегодня у моей камеры пыток выходной. Он может счастливо затянуться на всю вашу оставшуюся жизнь… Поверьте.

Рябов собрал всю свою волю, чтобы не ретироваться прямо сейчас и завершить ужин с инквизитором рассечённой пирамиды. Силантий оставался воплощением самой вежливости до самого прощания.

* * *

Утром следующего дня позвонил Феоктистов и сказал, что первых добровольцев ему нашли. Трёх студентов-медиков. Дескать, ребята согласились на подработку в качестве лабораторных крыс. Сработал надёжный капиталистический подход. Так что, ежели Рябов подготовит первую серию несложных рабочих тестов оборудования, испытуемых ему доставят в любое время, хоть днём, хоть ночью, без разницы. Секретчики НИИ готовы выделить пару своих сотрудников в сопровождение студентов. Сергей Петрович справлялся, как проходит творческое время в ожидании новолуния.

Рябов слушал голос Феоктистова, отвечал односложно и думал о том, знает ли шеф о его вчерашней встрече и беседе с Силантием? По некоторой логике могло так быть, что Силантий напрямую с шефом НИИ и не общался вовсе или не считал необходимым. Система невидимых связей в рассечённой пирамиде работала непредсказуемо.

Рябов курил, сновал из угла в угол по квартире. Мысли путались, складывались какие-то смутные образы смутного будущего. Наверное, впервые за много лет он не рвался на работу, не впрягал мозги в безумную эвристическую гонку.

Подготовить серию несложных рабочих тестов… Да, с несложными сложностей не было. Сканирование и составление первичных нейро- и психограмм с учётом всех потенциальных прогнозов поведения, в весьма широком диапазоне, он получал ещё и на своих коллегах. Он чётко мог определить, в каких стадиях нейрорегресс действует на высшие центры, знал, как они связываются, «договариваются», как может меняться характер человека в зависимости от разного чередования и наложения мозговых ритмов. Открытие Рябова состояло в том, что ритмы порождал не только мозг, а вся нервная система человека буквально ими фонила… И его сканер-скафандр мог считывать до сотни разных фонов одновременно. Родились понятия нейрогармоник, нейроалгоритма, даже нейросимфонии. Это была беспримерно увлекательная работа – ныряние пытливого ума в самую скрытую, тонкую область, своего рода «тёмную материю» сознания. Казалось, вот ещё немного глубины – и сама вселенная поставит тебе на экране автограф… Казалось, будут ответы на вечные вопросы…

Наконец Рябов не выдержал и позвонил Фее.

– Привет, родная! Как пишется роман? Надеюсь, твой герой-любовник ещё жив и не попал в какую-нибудь безвыходную засаду?

– Привет. Ну, ты знаешь, мой герой всё-таки наделён многими талантами. Магический – один из них. Нет для него безвыходных засад. А ты откуда сейчас звонишь?

– Ты не поверишь… Из дома. – Что-то случилось, Скан? Ты не в духе?

– Не в духе ли я? Ужасный вопрос. Нет ответа. Есть другое… – Что же это? – Я люблю тебя, Фея! И знаешь что? – Что, Саша? – Выходи за меня замуж.

– Эту новость я слышу уже в третий раз. Она хороша. Но знаешь, Скан, если я соглашусь, то тебе обязательно нужно знать, что фамилию я твою себе не возьму. Ты представляешь себе этот кошмар: Фея Рябова! Есть Курочка Ряба, но это курочка, Скан, а я женщина. Ну была бы я какой-нибудь Ольгой, Фёклой…

– Нет, Фёклой лучше не надо, – поспешил возразить Искандер. – Но ты всегда можешь взять себе псевдоним.

– Нет, Скан, я просто останусь на своей фамилии, в укор твоей харизме.

– Нет у меня никакой харизмы, Фея!

– Нет, есть, и тебе следует ею дорожить. Я готова дорожить ею даже вместо тебя…

– Вот это уже новость для меня. Расскажешь, как ты это хочешь делать?

– Расскажу, когда приедешь. Но ты ведь не собираешься, верно?

– Пока не могу, родная. А остров Малый Янц, он красив?

– Да, он красив. И небо над ним божественно. И Гиперборея рядом. Она дышит мне в память.

– А я дышу тебе в затылок, Фея, и целую…

– Да, это чудесно… До встречи, Скан. Не опаздывай раньше времени.

Рябов улыбнулся. Это была её любимая фраза. Она всегда говорила её, когда они назначали друг другу свидания.

Воодушевлённый разговором с Феей, Рябов решил дисциплинировать подрасшатавшийся дух. По факту он не сказал Силантию ни да, ни нет, возможно, и хорошо, что не сказал. Но получалось, что высший этаж рассечённой пирамиды эту нечёткость Рябова трактовал как его молчаливое согласие продолжать работу и добиваться результатов. С другой стороны, откуда у них была уверенность, что он поверит каждому слову Силантия, что их версия доказательности логики событий и реалий его жизни, окружения и работы – возьмёт абсолютный верх? Да, их версия сильна, но единственная ли она? Как это можно проверить? Как? И почему ему сейчас исподволь так хочется противиться всему услышанному от Силантия?

Над ним повесили спелую гроздь и сообщили, что если он до неё дотянется – весь куст или даже весь виноградник также достанется ему. Лиса потому и назвала кисть зелёной, что слишком хорошо оценила свою неспособность дотянуться до неё. А он? Он протестует не против спелой грозди, а против тех, кто её подвесил. И всё же он не может остановить себя обманной формулой «он просто зелен»… И дело-то вовсе не в грозди…

Тогда в чём же? В голове снова замаячил образ ущербной луны. Что за навязчивая ассоциация?

Рябов набрал телефон Демидова, своего штатного программиста, работавшего в НИИ однако сразу на нескольких темах.

– Андрей, я собирался позвонить ещё вчера… Тебе Феоктистов передал мои инструкции? Ты был в лаборатории?

– Да, Искандер, был. И список твоих вопросов на листике видел.

– Что-нибудь сделал из этого?

– Подогнал программу под функционал поступенчатого считывания слоёв сканирования в диаграмму на 3D с чёткой цветовой индексацией. Всё работает. Но я увидел, что ты немного перестроил схему. И виртуальник впал в кому…

– Да, с виртпациентом такая беда… Андрей, мне кровь из носа нужен не только плавный контроль, мне необходим плавный ввод излучений на всех контурах, понимаешь? И я должен видеть этот ввод на экране как процесс. Модуляции частот будут теперь напоминать игру на фортепиано. Надо собрать сенсорник, Андрей, управляющий экран-сенсорник, с полной обратной связью и качественной 3D-отрисовкой. Можешь что-нибудь придумать?

– Попробую, Скан. Задачка не из слабых. Сколько дней даёшь? – Пока два. До первых результатов. – Маловато, конечно, но берусь.

– Берись, прямо сейчас.

Через два дня, после основательного изучения нотной грамоты, основ теории музыки, нескольких уроков интернет-самоучителя игры на синтезаторе и многочасовых прослушиваний электронных композиций Клауса Шульце Рябов приехал в НИИ с целью начать эксперименты со студентами.

Студентов обещали под вечер. Рябов позвал Демидова, и они посвятили себя выводу виртуального пациента из комы. Это было сродни решению математической задачи – подбора алгоритма для открутки параметров регрессии мозга в направлении «я очнулся». Операция прошла в три шага. Рябов последовательно сыграл три нейрогаммы с модуляцией в частотах тета-ритма. На вегетику направил приливный фронт частот, которые образно назвал «хоралами природы». Всё сработало превосходно. Лёлик – так они с Андреем окрестили виртуальника – ожил через считанные секунды.

– Скан, – Демидов снял запотевшие очки и с чувством пожал руку Рябову, – ты точно гений. Это ведь реальный способ вытаскивать пациентов с «полутого света». Это Нобелевка…

– Нет, Андрей. Для нас это просто одно из рабочих следствий.

– Ну и что? Знаешь, сколько открытий являются следствиями из чего-то? Сотни и сотни…

– Боюсь, дружище, нам не дадут возможности запатентовать метод. Мы – отрезанный этаж.

– Что это значит?

– Ну хотя бы то, что информации о Павловском НИИ нет в интернете.

* * *

Игорь, Филипп и Татьяна – так звали ребят. Все учились на третьем курсе в «Мечникове». Ничего сверхпримечательного. Сколько им пообещали заплатить за опыты, Рябов на собеседовании не спросил. Когда начальник секретного отдела Олег Думцев взял слово и начал инструктировать студентов относительно их особого правового статуса и того, что им необходимо будет подписать специальное требование о неразглашении любой информации, Рябов вышел из кабинета за номером 404. «Сейчас начнёт пугать гражданское население», – подумал он и отправился в местную курилку на четвёртом этаже.

Итак, у него трое добровольцев… Надо бы толком приглядеться к их психотипам, задать личные вопросы, но, во-первых, не хотелось это делать при Думцеве, а во-вторых, опыты по целевым нейрокоррекциям этими тремя не должны ограничиваться. Ему нужны десятки и десятки испытуемых, причём не только студентов – людей разных занятий, разных возрастов…

Рябову не терпелось поскорей сесть за пульт стендовой установки и опробовать новейший сенсорник. Работа обещала быть творческой. И никого больше в лабораторию, никого, ну разве что позвать Демидова, хотя лучше и без него…

Разглядывая установленный на помосте жёсткий многослойный сканер-скафандр, изящно подвешенный внутри главного кольцевого контура с горизонтальной осью вращения, с множеством кабелей, заведённых в частотные модули, а от них в силовые блоки и далее на пульт управления, Филипп и Игорь присвистнули, а Татьяна сказала, что с этой установки можно рисовать сюрреалистическую версию Витрувианского человека Леонардо да Винчи. Неплохая ассоциация!

– Профессор, мы полетим в космос, не покидая тело? – спросил Филипп. Из всей троицы он был самым высоким и взъерошенным, в хипповатой майке, с кучерявой копной на голове и в узких солнцезащитных очках. Игорь контрастировал с ним простотой одежды и короткой причёской, Татьяна выглядела девушкой из небедной семьи, одета была под стать Филиппу – во всё яркое, слегка аляповатое, но явно дорогое. Из-под кислотно-оранжевой крашеной пряди на Искандера смотрели внимательные карие глаза. Рябов попросил восхищённых испытуемых ничего не трогать и про себя заключил, что ребята явно хотят подзаработать на что-то не включённое в семейные бюджеты. Впрочем, какое всё это имело значение…

– Филипп, вы будете первым. Кстати, для вас лично и для всех остальных – я не профессор. Я изобретатель. Но если хотите, можете меня называть профессором, никаких имён и фамилий вам в нашем НИИ всё равно не назовут. Вопрос ко всем: вы какую медицинскую специализацию для себя выбрали?

– Я бы пошёл на судмедэкспертизу, – сказал Игорь серьёзно.

– Мне по душе пластическая хирургия, – изрек Филипп многозначительно и как-то так повёл руками в воздухе, словно поглаживая скульптурную лепку – фигуру личной невидимой Галатеи.

Рябов засмеялся. – А вы, Таня?

– Как ни странно, нейрофизиология.

– А почему это должно быть странным? – Рябов интуитивно напрягся.

– Ну вы же занимаетесь чем-то подобным здесь. Это очевидно.

– Вам очевидно?

– Нам всем, понемногу…

– Вы прозорливы, Татьяна. Что же, если дело настолько облегчается, я задам вам всем один вопрос: что бы вы хотели изменить в себе, усилить или поправить? Отвечайте честно, из самой глубины души, но только с уверенностью, что не ошиблись, не приврали или не исхитрились…

– А вы будете колдовать с помощью этого скафандра, куда нас поместите? Прикольная тема… – Филипп даже снял очки.

– Итак, я жду ответа… Филипп, ваше слово.

– Не знаю, профессор… Ну, может быть, реакцию, ловкость, гибкость…

– Работоспособность, – сказал Игорь уверенно. – Меньше спать…

– А вы, Таня?

– А я бы хотела видеть сны. Пророческие сны. Хотя бы изредка. Но по своему желанию.

– Эк вас понесло! – Рябов снова засмеялся. – Давайте так… Чтобы вы могли мне больше доверять… Скажем так: я не только изобретатель и кроме волновой физики я изучил нейрофизиологию, точней я её перевернул… Я доказал, что нервы так же думают, как и мозг, что нервы можно обучать, как студентов, можно обучать плохому, можно хорошему… Нервы подвержены энграмматической кодировке определёнными частотами. Пучки электромагнитных волн, воздействуя на избранные центры, плексусы, создают гармонические резонансы, а те, в свою очередь, влияют на психосоматику, вообще на психику, на мыслеобразы, на подсознательный базис, но не просто влияют, они договариваются с мозгом… Вы об этом нигде не прочитаете… Теперь вот что: я включу камеры и всё, что происходит в этой комнате, будет записываться. Вы ребята умные, поэтому работаем на чистоту эксперимента… Никаких лишних вопросов. Я говорю, вы выполняете… Я спрашиваю, вы отвечаете односложно: да – нет, было – не было, знаю – не знаю, чувствую – не чувствую… Итак, для начала я изучу ваши ритмы.

Потом построю гармоники частот, потом буду проигрывать ритмические нейрогаммы с вариациями… Вы будете чувствовать себя странно. С чем бы это сравнить? С музыкой. Только представьте, что она будет звучать у вас в теле, бежать, скользить по нервным клеточкам, вихриться… Ничего не бойтесь… Слушайте эту беззвучную музыку, запитывайтесь ею… Никаких вербальных рефлексий. Никакой лишней поэтики. Дышите глубоко. Никакой паники. У меня на экранах будут отмечаться все ваши биоданные. В случае малейших сбоев я прекращу сеанс и выведу вас на привычные показатели. Вам всё ясно?

– Более чем, профессор, – ответил за всех Филипп. Игорь и Таня кивнули.

– Итак, Филипп, раздевайтесь до трусов. Мы подымаемся вместе на помост. Я раскрою скафандр, и вы зайдёте в него спиной. В нём уютно, тело будет дышать: рециркуляция озонированного воздуха. Лицо останется открыто, но очки вы наденете, только мои, со специальными светофильтрами…

– Профессор, а как мне быть с раздеванием? – прищурила глаз под оранжевой чёлкой Татьяна.

– Таня, вы же будущий врач, а может быть и учёный… ладно, думаю, ребята в этот момент отвернутся. Что же до меня, то я обещаю сдерживать все лишние эмоции.

– Профессор, – Филипп принялся расстёгивать рубашку и весело мотать головой, – нужно было запустить Татьяну первой.

– Почему? – спросил Рябов.

– Мы бы сдерживали свои лишние эмоции синхронно втроём.

– Ладно, шутник, – сказал Рябов, – считайте, это блюдо в меню закончилось. Мы оставим Татьяну в одежде. Заодно выяснится, как поведут себя контуры и датчики при наличии некоторого слоя изоляции.

* * *

Студенты появились на контрольное сканирование уже через два дня. Все трое были в прекрасном настроении. Сняв у каждого картинки плексусных ритмов, Рябов пустился в расспросы об ощущениях своих подопечных, о всех психических эффектах первого сеанса нейропрограммирования – целевых и побочных.

Выяснилось, что Филипп, всю жизнь любивший пинг-понг, но всегда страдавший от малой реактивности, уверенно и с разгромным счётом обыграл двух лучших пингпонгистов факультета. Игорь подтянул занятия и за одну ночь без малейшей усталости написал два реферата, каждый объёмом по 50 страниц, проспав при том лишь два часа. Сложней всего оказалось с Татьяной. Пророческие сны ей пока не снились, но на интуитивном уровне она стала предугадывать реакции и ответы своих домашних и друзей. И это была не кажущаяся способность. Она держалась в подсознании и поддавалась управлению.

– Удивительно! – сказал Рябов, задумавшись. – А если я вас попрошу угадать мой следующий ответ вам всем, ребята? Попробуете, Таня?

Рябов сложил ответ в уме. Татьяна чуть откинула голову и прикрыла глаза:

– Вы скажете, что нам не потребуется второго сеанса воздействия. И ещё вы собираетесь попросить у начальства недельный отпуск. Вы мечтаете о поездке на озёра к тому, кто вас там ждёт.

У Рябова затылок полыхнул холодком. Он даже встал со своего кресла. Всё было в точности. Но если ответ о ненужности второго сеанса он сложил словесно, то желание взять отпуск и увидеть Фею было просто мимолётным образом…

– Я поражён. – Рябов как-то растерянно прошёлся по лаборатории. – Да, действительно, я решил, что вам не нужен второй сеанс. Нет определённой практики, что первый закреплённый результат не будет сбит. Наблюдайте за собой. Фиксируйте все изменения и запоминайте. Встретимся через десять дней. Тогда я попрошу вас каждого написать мне свой отдельный реферат… Договорились? Кстати, я не спросил: вам заплатили обещанные деньги за прошлый раз?

Ребята кивнули. Ясно. Рябов успокоился. Значит, Феоктистов держит слово, как и вся пресловутая рассечённая пирамида. «Что же, – подумал он, – сегодня напишу и положу на стол шефу первый положительный отчёт за последние полгода. Нужно будет вынести благодарность Демидову с премией. Сенсорник он сотворил просто отличный, да и вся компьютерная упаковка хороша… И да – мне… Мне – отпуск за счёт заведения. Пусть раскошеливаются… Вечером буду собирать чемодан».

Феоктистов не стал спорить. Перевёл на карточку Рябову стодвадцать тысяч рублей, спросил, достаточно ли, помялся, добавил ещё сорок и отпустил в Карелию на неделю. Всё шло славно и безмятежно.

Вечером Рябов посетил заведение Шань-Мэя, заказав несколько блюдец острых закусок и маленький графин водки, подумал с удовольствием, какой подарок преподнесёт Фее, когда отыщет её на острове Малый Янц. Представил, как будет слушать вдохновенное чтение отрывка из её романа, как потом уткнётся носом в её ароматный затылок, как наступит для них обоих озёрно-сосновое утро и ещё несколько таких дней, ночей и утр подарят им чувство «почти вечности». И север, этот изумрудный кристалл освободившихся чувств и знамений, не будет спешить расставаться с летом. Они зажгут для него костёр на земле, на берегу, а он подарит им небо. Нет, конечно, до ночей с полярным сиянием ещё далеко, ну а вдруг?..

Рябов сидел за тем самым столиком, где они общались с Силантием. Сейчас он спрашивал себя – почему выбрал именно это место? Может быть, хотел ещё раз мысленно пробежаться по их диалогу, вспомнить что-то упущенное и недосказанное? Ответ не приходил на ум. Значит, руководило им нечто бессознательное, такое, с чем он как учёный уже нашёл способ разобраться. Или всё-таки не нашёл?

Поверил, что можно легко править любые фобии и мании, выпрямлять внутренние пружины, разгружать заваленные полки, подсказывать самой душе, как ей следует себя вести, чтобы не проседала личность, чтобы не увядало тело, чтобы завтра сказать всему миру: «Я познал законы психической гармонии. Я знаю, как ей управлять. Тайна открыта». Но тайна не перестаёт быть тайной никогда… Где-то он это слышал. Она оставляет нам временные завоёванные рубежи и отступает вглубь… Искандер всегда интересовался вопросом: как далеко? Люди его круга, его касты, если угодно, задавали этот вопрос постоянно. В этом был смысл любого поиска.

Удалось поправить здоровье Жану. Сегодня после аккредитации своего отпуска Рябов заезжал на СТО, отчеканил пару тысяч за диагностику и ещё столько же за лечение. Какие-то расшатавшиеся клеммы на электрике, контакты, провода… Нервы, одним словом… Почти как у людей. Жан был готов к поездке, помыт с шампунем, осчастливлен двумя новыми запасками, положенными в багажник и, увы, занявшими его весь, но своё «грузинское приветствие» верный «матиз» теперь проговаривал без запинки.

Утром в семь тридцать позвонил Феоктистов. Рябов был ещё в постели.

– Что случилось, шеф? Наш НИИ затопило волнами нового потопа?

– Скан, есть работа. Очень серьёзная. Отменить невозможно. Задержи свою поездку на сутки. Говорить по телефону не могу. Приезжай.

Настроение обрушилось виртуальными волнами потопа.

* * *

Через час Рябов уже был в институте. В кабинете разливались волны не потопа, а ароматического озона – вечное правило, заведённое в учреждении для всех ценных сотрудников, кому не полагалось болеть в не очень здоровом питерском климате, – убивать летучие бактерии, которые, увы, легко нарушали режим секретности повсеместно. Феоктистов добавлял в свой озонатор южные фитонциды: масло гвоздики и лаванды. Но ничего благостного, в отличие от атмосферы кабинета, его лицо не выражало. На бледных скулах фигурная соломенная бородка выглядела и без того тускло. Глаза воспалились и щурились от света, как у альбиноса.

Шеф заварил две чашки кофе в настольной итальянской кофеварке, одну чашку поставил перед Рябовым, сел в кресло, вытащил и положил перед собой чистый лист бумаги, взял простой карандаш. Он не мог говорить с сотрудниками без того, чтобы сопровождать свою речь рисунками, похожими на схемы с человечками и стрелками. Иногда он демонстрировал эти непонятные схемы, со словами: «Видишь, посмотри, здесь всё ясно…» Меру ясности каждый выбирал сам. Обычно в процессе разговора он менял несколько листов. Отработанные не комкал или рвал, а бережно складывал в выдвижной ящик.

Рябов терпеливо ждал начала разговора и прихлёбывал кофе.

Шеф наконец начал рисовать.

– Мне позвонили ночью, Скан. О наших успехах уже знают. Ты же понимаешь, я не держу отчёты у себя в сейфе больше двух часов… Там… – Феоктистов непроизвольно нарисовал треугольник. Рябов вздрогнул и пододвинулся к столу. – Там, – продолжал шеф, зарисовывая треугольник ровными параллельными линиями, – очень заинтересовались. Я так понимаю, что интерес обострился до какой-то безотлагательной точки. – Сергей Петрович нарисовал жирную точку под треугольником, рядом поставил знак вопроса. – Я несколько испугался сам, Искандер. Тестовая работа от контрразведки… Суть такова… Через час сюда приедет машина с сопровождением. Привезут одного заключённого из спецтюрьмы… Это их ведомство. Где у них что, я не знаю. Не моё дело. Ладно… Об этом субъекте вводная информация такова… Он для них очень ценный кадр, очень ценный, но выпал из обоймы… – Феоктистов нарисовал несколько линий и заострил их в виде частокола. – Помешался. Год назад совершил покушение на одного высокопоставленного военного чиновника… Страдает манией убить этого самого чиновника… А чин этот из их системы. Вот этот чин и дал команду привезти к нам субъекта и подвергнуть воздействию твоего скафандра… Психиатры, их местные разумеется, с ним уже работали. Безрезультатно. Диагностируют параноидальную шизофрению. Субъекта, назовём его полковником, – Феоктистов нарисовал крупную пятиконечную звезду вокруг жирной точки, – нужно вернуть в строй, поскольку для него намечено задание, которое может выполнить только он… куда-то его заслать, где знают только его, только его личность и все идентификаторы. Подмена не пройдёт… – На рисунке шефа появилась стрелка от звезды. Острие стрелки упёрлось в круг, круг разделился восьмью спицами, к каждой спице по контуру круга пририсовалась короткая наклонная линия, получался солнцеворот. Пятиконечная звезда появилась в центре солнцеворота. Потом от круга в сторону пошли параллельные линии, на линии сверху был добавлен новый треугольник.

«Он показывает свою ассоциативную связь, – подумал Рябов. – Насколько всё это выглядит правдоподобно? Вот и решай потом его ребусы!»

– А если у меня не получится, Сергей Петрович? Скафандр работает, это точно. И виртуальника мы подняли из комы, и ребята-студенты показывают чудеса, но метод ещё сырой. Сырой метод…

– Ты попробуй, гений. Просто попробуй. Если получится – нам заплатят, хорошо заплатят. Всему институту. Один сеанс – и мы в дамках, понимаешь… Посмотри на схему, – Феоктистов поднял листок, – здесь всё ясно, видишь… Короче, Скан, я буду сам тебе сегодня ассистировать. Давай готовь оборудование. Я дождусь гостей, встречу и буду у тебя в подручных. А завтра, завтра езжай в Карелию и будь счастлив…

Рябов отправился к себе. Комментарий к ситуации пока не складывался, ни хороший, ни плохой. Нужно было хотя бы собраться и продумать алгоритм частот излучателя и, да… теперь это не казалось смешным – мелодию ввода. Придётся-таки воздействовать и на лобные доли, как тогда с виртуальником. Конечно, музыкант из него пока неважный и на самом деле он не создавал новых произведений.