Kitabı oku: «Сталин. Большая книга о нем», sayfa 2
Согласно официальной версии, Иосиф Джугашвили был исключен из духовной семинарии. Мать утверждала обратное: «Он не был исключен, я его сама взяла».
А одногруппник Сосо по семинарии, Гогохия, вспоминал:
«Иосиф перестал уделять внимание урокам, учился на тройки – лишь бы сдать экзамены. Свирепый монах Абашидзе догадывался, почему талантливый, развитой, обладавший невероятно богатой памятью Джугашвили учится «на тройки», и добился постановления об исключении его из семинарии».
Что касается «свирепого монаха Абашидзе», то он впоследствии стал ректором Духовной семинарии Тифлиса.
Иосиф учился на пятом курсе семинарии, когда ректор застал его за чтением запрещенной книги. Отец Димитрий попытался забрать ее у Джугашвили, но тот вновь вырвал книгу из рук священника.
«Ты разве не видишь, с кем имеешь дело?» – воскликнул ректор семинарии. И услышал ответ семинариста: «Вижу перед собой черное пятно и больше ничего».
В мае 1899 года Иосиф Джугашвили покинул стены семинарии. Как писал «Духовный вестник Грузинского экзархата», он был исключен из-за неявки «по неизвестной причине» на экзамен. Сам Иосиф в 1931 году объяснит свое исключение более красочно: «за пропаганду марксизма». А его пути с бывшим ректором семинарии еще пересекутся.
О судьбе отца Димитрия Абашидзе мне рассказал владыка Димитрий, митрополит Батумский и Лазский Грузинской Православной церкви.
В годы Советской власти бывший ректор семинарии и облеченный неограниченной властью бывший семинарист поддерживали отношения. Абашидзе не раз писал в Москву с просьбами освободить из заключения служителей церкви. Сталин выполнял просьбы священника и помогал ему, как говорили, в том числе и материально. А один раз даже спас жизнь.
Накануне Великой Отечественной отец Димитрий оказался в Киеве, где был снова арестован. В НКВД поступил донос на человека, который посмел «исключить из семинарии великого Сталина». Но и в этот раз никаких санкций не последовало.
Когда Киев был оккупирован фашистами, монах Антоний (это имя взял себе отец Димитрий, приняв монашеский постриг) проводил службы в Киево-Печерской лавре. Там он и встретил мученическую смерть. В 1942 году его расстреляли немцы.
Сегодня схиархиепископ Антоний (Абашидзе) причислен к лику святых Украинской православной церкви.
Кеке воспитала в сыне чувствительность к женским просьбам. Особенно к просьбам матери. Пусть и чужой.
Я почувствовал это после изучения записки, созданной примерно в 1898 году, когда Иосиф Джугашвили был еще семинаристом.
Читаешь и начинаешь думать – а ведь он и правда мог стать хорошим священником.
Орфография сохранена:
«О. Инспектор!
Я не осмелился бы писать Вам письмо, но долг – избавить Вас от недоразумений на щет неисполнения мною данного Вам слова – возвратиться в семинарию в понедельник – обязывает меня решиться на это.
Вот моя история. Я прибыл в Гори в воскресение. Оказывается умерший завещал похоронить его вместе с отцом в ближайшей деревне – Свенеты. В понедельник перевезли туда умершаго, а во вторник похоронили. Я решился было возвратиться во вторник ночью, но вот обстоятельства, связывающий руки самому сильному в каком бы отношении ни было человеку: так много потерпевшая от холодной судьбы мать умершаго со слезами умоляет меня «быть ея сыном хоть на неделью».
Никак не могу устоять при виде плачущей матери и, надеюсь простоте, решился тут остаться, тем более, что в среду отпускаете желающих. Воспитан. И. Джугашвили».
Записка хранится в Государственном архиве Саратовской области (ГаСо), где есть отдельный фонд, в котором собрана коллекция личных бумаг саратовских епископов. Большую ее часть составляют бумаги Преосвященного Гермогена, бывшего в 1901–1903 гг. Вольским Викарием, а позднее (1903–1912 гг.) епископом Саратовским и Царицынским. Среди этих документов сохранилась часть, относящаяся к периоду служения Владыки Гермогена в городе Тифлисе ректором Тифлисской Духовной Семинарии (1893–1901 гг.).
Не менее любопытно и письмо преподавателя Тифлисской семинарии отца Василия (Карбелашвили), с которым меня познакомила правнучка автора. Отец Василий в свое время преподавал у Иосифа. И в мае 1923 года не побоялся написать своему бывшему ученику:
«Глубокоуважаемый батоно Сосо!
Вы удивитесь воспоминаниям старого учителя и такому длинному письму, которое вам должно напомнить, что было, и заставить задуматься о том, что есть, и том, что будет.
Вспомним, как мы в последний раз встретились. Ты ушел из семинарии и, по-моему, удостоверился в том, что я был прав. И думаю, что буду прав в будущем.
Я сказал тебе и скажу еще раз. Бедные те люди, которые не уважают историю. Которые избегают образования и не почитают учения Христа. Самый лучший переворот и с самыми хорошими последствиями произошел в Англии в 1850 году и был осуществлен христиан-социалистами. Потому что они учли религиозные требования и этим остановили возвышение подонков. А в 1848 году Франция проиграла революцию, потому что именно этот элемент не был учтен. Это моя глубокая вера и непреклонное, основанное на жизненном опыте, убеждение.
Сейчас начнем про нашу беду. Мы находимся в такой ситуации, что даже варварство Чингизхана и Осмал шаха кажется мечтой. В Мегрелии не слышны звуки колоколов, закрыли церкви, преследуют и арестовывают священников и очень много несправедливых сплетен распространяют среди народа. Неужели это полезно для правительства?
Светицховели (древний собор во Мцхете. – И.О.) и остальные большие храмы хотят переделать в театры. В ночь Пасхи насильно закрыли церкви и запретили службы. Насилие над церковью происходит. Что среди народа тайно вызывает недовольство. В некоторых местах верующие взялись за оружие. Как, например, в деревне Мухрани.
Много я могу тебе написать. Но мое возмущение не дает мне силу. Да и не хочу тебя, и так утружденного многими делами, переутомить.
Сосо! Какой веры бы ты ни был, ты грузин. Тебя вырастила грузинская земля. И любовь к родине и к своему народу из твоего сердца ничто не вырежет.
Еще раз прошу, чтобы прекратилось гонение на церковь и религию.
Что вы даете нации, когда вы унижаете ее веру и святыни и уничтожаете великую культуру?
Может, ты обижаешься, мой Сосо?
Но, может, послушаешь много повидавшего, натерпевшегося и проплакавшего? И что-нибудь приятное напишешь твоему старому учителю, который беспокоится о твоем сердце и о тебе.
Жду ответа».
Никаких последствий для автора послание не имело. Епископ Бодбе и Алаверди Василий (Карбелашвили) умер своей смертью в 1936 году.
Может быть, для Сталина первые годы действительно вера имела какое-то значение?
По воспоминаниям приемного сына вождя Артема Сергеева, уважение к вере оставалось в бывшем семинаристе всегда:
«Выражения с упоминанием Бога дома употреблялись. «Слава Богу», «Не дай Бог», «Прости, Господи», например, и Сталин сам нередко говорил.
Я вообще не слышал от Сталина ни одного плохого слова в адрес церкви и веры. Помню такой случай году в 1931-м или 32-м. Напротив школы, где учился Василий (младший сын Сталина. – И.О.), во втором Обыденском переулке был храм. Как-то, когда там шла служба, мальчишки возле пробовали стрелять из пугача. Василий в этом участия не принимал, а рассказывал отцу об этом.
Отец спрашивает: «Зачем они это делали? Они же, молящиеся, вам учиться не мешают. Почему же вы им мешаете молиться?» Далее спросил Василия: «Ты бабушку любишь, уважаешь?» Тот отвечает, мол, да, очень. Сталин говорит: «Она тоже молится». Василий: «Почему?» Отец отвечает ему: «Потому что она, может, знает то, чего ты не знаешь».
Рассказывает Тамара Геладзе:
– В начале тридцатых годов Кеке ездила в Москву. Но жить в Кремле ей не понравилось, и она вернулась в Тбилиси.
«Не захотела в Кремле, будет в сырой земле», – сказал Берия.
Тут ей дали комнату в бывшем Дворце царского наместника, она сама захотела только одну комнату. В театре имени Руставели у нее была своя ложа. Каждый день она читала газеты. И даже успела написать несколько страниц мемуаров.
Моя сестра Тина была у нее в гостях. Кеке сама попросила ее прийти: «Хочу посмотреть на дочь Шалико». Она рассказывала, что Кеке угощала ее пирогом назуки, который едят при диабете. «Как ты похожа на Сосо», – сказала ей Кеке. Потом сестра была на ее келехи (так называют в Грузии поминки. – И.О.).
О Кеке много пишут неправды. Некоторые, например, описывают ее: «Высокая, строгая брюнетка». А она на самом деле была невысокой, рыжей и с веснушчатым лицом.
Она работала белошвейкой – делала батистовое белье для женщин. С кружевами. Вообще она занималась всем – готовила, стирала. Но ее специализацией было мбасмава.
Она стирала тюль для чихти-копи и лечаки (нечто вроде тончайшего покрывала, головного платка, который ниспадал вдоль головы и плеч, а крепился на чихти – картонной основе самого убора. – И.О.), натягивала его на решетке и потом расписывала – наносила белой краской штрихи, которые во время стирки стирались.
Богатые женщины носили кружева, женщины попроще – тюль.
Кстати, мой дед расписывал керамическую посуду. Носил серебряный пояс, который могли носить далеко не все ремесленники.
Мой папа Шалва был самым младшим в семье и не знал Сталина.
Кеке спрашивала, виделся ли он с Иосифом, когда тот приезжал в Тбилиси. Но папа ответил: «Нет, к чему нам было видеться? Мы ведь не знакомы».
Папа работал агрономом в Гаграх. Он собирался поехать в Калифорнию, учиться разведению цитрусов. Но его не отпустили, времена уже изменились.
Он был идеалистом, для него квартира и прочие вещи ничего не значили, он уехал в Гагры и занимался цитрусами.
У него уже была вторая жена, моя мама.
Когда в 1937 году умерла Кеке, приходившаяся моему отцу теткой, Берия послал папе телеграмму, чтобы тот приехал на похороны. Но папа отказался: «Не поеду, меня на тех похоронах и арестуют». Но его все равно вскоре арестовали. На допросе следователь сказал ему: «Вместо Кремля мы тебя в Хабаровск отправим».
В камере он оказался вместе с крестьянином Ивановым, который приехал на Кавказ на заработки. «А тебя за что арестовали?» – спросил отец Иванова. А тот ответил: «А меня не арестовали, а посадили слушать, что ты говоришь, и потом докладывать об этом».
К счастью, вскоре отца освободили. Может быть, родство со Сталиным – они же были двоюродными братьями – сыграло роль. Или, как я думаю, Кеке заступилась.
Он поехал в Москву и пошел к Эгнаташвили. Саша Эгнаташвили был ровесником папы. Он и жил у него. Саша встречу со Сталиным организовать не смог. «Зря ты приехал. Единственное, чем ты себя сможешь оправдать, – если на кого-нибудь донесешь».
В юности меня эти слова так возмутили, думала, какой ужасный человек этот Саша. Такое посоветовал папе.
Но потом мне объяснили, что он просто дал папе понять, что ему все равно никто не поверит.
И папа приехал в Тбилиси и жил у своего брата, который работал в системе железных дорог. А потом его вызвал Берия. И спросил, есть ли у него квартира. «Нет». – «Однокомнатная устроит?» – «Да, у меня жена и девочка».
Ему предложили на выбор несколько роскошных квартир. Но во всех жили люди, которые на тот момент уже подверглись репрессиям и должны были выезжать. В одной квартире молодой человек сказал, что завтра освобождает ее и съзжает в подвал. Папа отказался занимать эту квартиру.
Мы в итоге переехали в квартиру на улице Пиросмани. Хороший дом был, между прочим. 4,5 метра потолки были, три комнаты, одна – сорок метров. Для тех времен это считалось барской квартирой.
Потом мне сказали, что наш дом называли «русский двор». Хотя там жили поляки, немцы. Гегель даже жил во дворе, Картье. Эта Картье была модисткой. Лота, Грета и Шарлота были ее дочери. Жил Домбровский, гидролог, он служил в обсерватории, где одно время работал Сталин. У него была сестра Варвара Леопольдовна, модистка. Внешне он был похож на Тургенева. Мы в шутку говорили, что лично знаем самого Тургенева.
Наш двор был необыкновенным. Красивые ворота, большой подвал, деревья высажены во дворе, чтобы влажности не было. Кстати, в соседнем дворе умер Пиросмани, в подвале. Сейчас он в таком плачевном состоянии…
Папа должен был заниматься наукой. Но посвятил жизнь сельскому хозяйству, работал в наркомате. Мы одно время жили в Ликани, во Дворце наместника. Тогда еще все сохранилось с царских времен. У нас даже был сервиз с вензелями. Когда уезжали, все сдали. Дом утопал в зелени, диком винограде.
После войны это уже была дача Сталина, он иногда туда приезжал.
(Ликани – одно из красивейших мест Грузии. Недаром там находился летний Дворец царского наместника. В советские годы в нем был устроен санаторий для видных большевиков.
Вдова Николая Бухарина и дочь ленинского соратника Анна Ларина не раз там бывала: «…известный в то время в Грузии большевик-литератор Тодрия, сидя однажды на скамейке в ликанском парке рядом с отцом, сказал ему при мне: "Вы, русские, Сталина не знаете так, как мы, грузины. Он всем нам покажет такое, чего вы себе и вообразить не можете!"» – И.О.)
Потом папа работал в Тбилиси, в министерстве финансов, в отделе сельского хозяйства. Он был порядочным человеком. Но у него все время были конфликты, и он уходил. Принципиальным был. Он умер в 1964 году.
А вот папиного брата – Семена – арестовали и расстреляли.
Его дочь, Кето, поехала в Москву узнать про отца. Хотела попасть на прием к Сталину, говорила, что она его племянница. В итоге ее принял Берия. Когда он вошла к нему в кабинет, Берия погладил ее по щеке. Спросил: «Ты из-за мамы приехала?» Он прекрасно знал, что Семена уже нет в живых.
И освободил Веру Кобадзе, мать Кето. Она вернулась в Тбилиси еще раньше Кето.
Моя мама, Елена, занималась домом. У нее было трое детей, она ушла из университета и посвятила жизнь нам.
Она умерла в 1981 году.
Вообще наша семья сильно пострадала от репрессий. Брата мамы, Маргишвили его фамилия, он был главным инженером в Ставрополе, арестовали. И так как мест в тюрьме не было, его посадили в холодильник. Где он очень быстро заболел скоротечным туберкулезом. Поскольку повод для ареста был абсурден, его вскоре освободили. Но он уже был серьезно болен и буквально в считанные дни умер. Ему хотели дать пенсию – то есть маме за него – но она отказалась: «Он погиб! И ничего нам от вас не надо!» Поначалу позволили похоронить в Тбилиси, но потом спохватились и не разрешили. В итоге в Ставрополе его и похоронили.
Мне моя фамилия никогда не помогала. В школе никто не знал, что я нахожусь в таком близком родстве со Сталиным. Папе всегда предлагали хорошие места, но он ими не пользовался. Мы всегда жили очень скромно.
Со Светланой, когда она в восьмидесятых годах приезжала в Грузию, мы не встречались. Многие говорили, какая она необщительная. Но я ее очень хорошо понимаю. Она была человеком издерганным. Может, и генетически непростой характер был, что вы хотите – дочь Аллилуевой и Сталина.
Потом в Тбилиси приезжала дочь Яши. Она была у моей сестры, приходила к ней на прием, как к врачу. Моя знакомая захотела нас представить. Но я отказалась. Зачем? Сказала, что это будет что-то искусственное. Если они нуждаются во мне, помощь нужна или что-то, с радостью помогу. А так к чему? Так мы в итоге и не увиделись.
Папа об истории нашей семьи не рассказывал. Да я бы и не отнеслась к его рассказам серьезно.
И все же версия, согласно которой отцом Сталина является Яков Эгнаташвили, по-прежнему весьма популярна. О ней мне поведал и легендарный грузинский писатель Чабуа Амиреджиби.
Самый, пожалуй, знаменитый из современных грузинских литераторов, автор романа «Дата Туташхия», Чабуа Амиреджиби за год до своего 90-летия, в 2010-м, принял монашеский постриг. Кельей стала для него тбилисская квартира, где и проходили наши встречи.
Познакомились мы после выхода моей книги «Судьба красоты. Истории грузинских жен», одна из глав которой посвящена родной сестре Чабуа – Родам Амиреджиби, жене поэта Михаила Светлова, ставшей в свое время моделью для статуи Грузии в фонтане «Дружба народов», установленном на бывшей ВДНХ.
Конечно же, писал я и о самом Чабуа, поистине выдающейся личности. В 1942 году он был осужден за участие в организации, ставившей своей целью свержение советской власти. Из лагеря Амиреджиби совершил побег. По поддельным документам смог устроиться на большой завод в Белоруссии и даже стать его директором.
Когда его отправили в командировку за границу, он поехал и вернулся обратно в СССР. При том, что во Франции жила его родная тетка. Вскоре после возвращения Чабуа был представлен к награде. Во время подготовки документов на орден и выяснилось, что директор завода – беглый каторжник. Его вновь отправили в лагерь, еще и добавив срок за побег.
Чабуа Амиреджиби – удивительная личность. Несколько лет назад он сумел победить рак. Но лишился голоса. И сегодня один из самых ярких ораторов Грузии общается с миром посредством переписки.
Наш с ним диалог тоже проходил необычно – я писал вопросы и получал от Амиреджиби ответы.
Первым делом мне хотелось понять, в чем причина такого интереса, который фигура Сталина вызывает по сей день. В ответ Амиреджиби писал мне:
«Рискну, отвечу. Думаю, в его будущем лежала основа – талантливость, определенные достоинства, характерные семье Эгнаташвили, где прошло его детство, сиротство, а еще дворянское происхождение Эгнаташвили, благодаря чему он и оказался слушателем семинарии. Главное, что он был талантливым молодым человеком, писавшим довольно хорошие стихи. Но отказался быть поэтом благодаря социалистическим увлечениям, характерным для эпохи, в которой ему пришлось жить. Но главным в формировании его характера и будущей жизни я считаю аресты, ссылки, а самым главным – коммунистическое влияние на формирование его взглядов.
Что касается того, что он никак «не сходит со сцены», – судьба, везение, удача! Надо же было попасть в политическую среду, где он смог одержать верх над конкурентами.
И еще – он нашел правильный путь к образованию русского государства – жестокость, восходящая до свойств палача, без которого никто не смог создать сильную Россию. Лично для меня Сталин и его государство – пример того, каким не должны быть государство и его главарь.
Что было бы, если бы Сталин стал священником? По-моему, он и был священником, проповедовавшим свое «божественное начало».
Что я думаю об отношениях Сталина с матерью? Насколько известно мне, Сталин не очень жаловал маму. Ведь она родила его от Эгнаташвили, а не от Виссариона. Однако мать Сталина до самой смерти жила в бывшем Дворце наместника Его Величества на Кавказе и погребена в Пантеоне Мтацминда с почестями. Бесо – отчим Сталина – умер алкоголиком, и лично мне неизвестно, где он похоронен».
Чем больше я пытался пролить свет на биографию родителей Сталина, тем яснее понимал, что загадок больше, чем ответов.
Да что там версия о реальном отцовстве, когда даже даты рождения самого Сталина разнятся. Кто называет 18 декабря 1878 года, кто – 21 декабря 1879 года. Шутка ли – разница в целый год!
Многочисленные несовпадения и противоречия в биографиях своих предков внук Сталина театральный режиссер Александр Бурдонский объясняет довольно неожиданно:
«Сталин увлекался учением Гурджиева (один из самых известных философов-мистиков XX века. – И.О.), а оно предполагает, что человек должен скрывать свое реальное происхождение и окутывать свою дату рождения неким флером».
Когда я уже собирался уходить из Музея Грузии, где проходили мои встречи с Владимиром Асатиани и Тамарой Геладзе, последняя спросила, как долго я пробуду в Грузии. И, узнав, что еще несколько дней, попросила перед отъездом снова зайти в музей.
В этот раз она принесла мне ксерокопию газетной статьи – в нескольких номерах популярной тбилисской газеты «Квирис палитра» были опубликованы отрывки из мемуаров матери Сталина, которые случайно были обнаружены в Архиве МВД Грузии. Работники Архива проводили оцифровку хранящихся документов и нашли рукопись, которой оказались воспоминания Кеке Джугашвили. Полная версия воспоминаний увидела свет в 2005 году в грузинском издательстве «Универсал».
После того как я перевел этот уникальный документ на русский язык, лично у меня сомнения в том, что Иосиф был сыном именно Виссариона, развеялись.
А вот вопросы о том, какие же в действительности отношения сложились между матерью и сыном, остались.
На первый взгляд Иосиф любил мать, писал ей трогательные записки. Сегодня они тоже хранятся в Архиве.
Год 1922-й, еще жив Ленин.
«Мама моя! Здравствуй: будь здорова, не допускай к сердцу печаль. Ведь сказано: «Пока жив – радовать буду свою фиалку, умру – порадуются черви могильные. Живи десять тысяч лет, дорогая мама».
Проходят годы. Спустя 12 лет письмо сына матери значительно суше, но еще довольно развернуто.
«24 марта 1934 года. Здравствуй, мама – моя! Письмо твое получил. Получил также варенье, чурчхели, инжир. Дети очень обрадовались и шлют тебе благодарность и привет. Приятно, что чувствуешь себя хорошо, бодро. Я здоров, не беспокойся обо мне. Я свою долю выдержу. Не знаю, нужны ли тебе деньги или нет. На всякий случай присылаю тебе пятьсот рублей. Присылаю также фотокарточки – свою и детей. Будь здорова, мама – моя! Не теряй бодрости духа! Целую. Твой сын Coco».
Он уже остался один, жена покончила с собой. Упоминание об этом есть в его письмах тех лет:
«Дети кланяются тебе. После кончины Нади, конечно, тяжела моя личная жизнь. Но ничего, мужественный человек должен остаться всегда мужественным».
Послание от 6 октября 1934 года:
«Маме – моей привет! Как твое житье-бытье, мама – моя? Письмо твое получил. Хорошо, не забываешь меня. Здоровье мое хорошее. Если что нужно тебе – сообщи. Живи тысячу лет. Целую. Твой сын Coco».
За окном – февраль 1935 года. Сталин пребывает на вершине власти, но его еще заботит, не сердится ли на него Кеке.
«Как жизнь, как здоровье твое, мама – моя? Нездоровится тебе или чувствуешь лучше? Давно от тебя нет писем. Не сердишься ли на меня, мама – моя? Я пока чувствую себя хорошо. Обо мне не беспокойся. Живи много лет. Целую! Твой сын Coco».
11 июня 1935 года он пишет в Тифлис:
«Здравствуй, мама – моя! Знаю, что тебе нездоровится. Не следует бояться болезни, крепись, все проходит. Направляю к тебе своих детей. Приветствуй их и расцелуй. Хорошие ребята. Если сумею, и я как-нибудь заеду к тебе повидаться. Я чувствую себя хорошо. Будь здорова. Целую. Твой Coco».
Внуки провели у бабушки не так много времени. Но та встреча навсегда запомнилась Светлане. Несмотря на то, что ей было всего-то 8 лет и она была напугана «строгой и бедной внешностью» бабушки.
«Я не понимала по-грузински – это, наверное, было обидно для нее. Но она гладила меня по лицу своей костлявой бледной рукой и протягивала конфеты на тарелочке, а потом утирала той же рукой слезы со своих щек».
Кеке на сына, конечно, не сердилась. Она, как никто, понимала своего Сосо. И уже в 1930 году, когда в Тифлис приехал иностранный журналист, начинала создавать легенду об Иосифе:
«Coco всегда был хорошим мальчиком. Мне никогда не приходилось наказывать его. Он усердно учился, всегда читал или беседовал, пытаясь понять всякую вещь. Coco был моим единственным сыном. Конечно, я дорожила им. Его отец Виссарион хотел сделать из Coco хорошего сапожника. Но его отец умер, когда Coco было одиннадцать лет. Я не хотела, чтоб он был сапожником. Я хотела одного: чтоб он стал священником».
Общим местом в литературе о Сталине стали рассказы о нежелании Сосо идти по стопам отца. Согласно официальной версии биографии новоявленного советского бога, мальчик мечтал только об учебе, а о сапожном мастерстве не хотел и слышать.
Между тем партийный руководитель Грузии Акакий Мгеладзе, в последние годы жизни Сталина, когда тот приезжал на родину, оказавшийся в его ближайшем окружении, вспоминал об обратном:
«Около кровати Сталина, на стуле, всегда лежало два десятка книг: философских, экономических, художественных. Однажды я увидел среди них книгу по выделыванию кожи. Иосиф Виссарионович заметил мое удивление и спросил:
– Что вас удивляет?
Я ответил:
– Я мог предположить, что вы читаете древних и современных философов, выдающихся экономистов, но книга о технологии кожи…
И.В. Сталин погладил свои усы и, улыбнувшись, сказал:
– А хорошую обувь вы носить хотите?»
Сама Кеке, конечно же, говорила корреспондентам то, что хотел услышать сын. По крайней мере так думала сама женщина. В реальности, как оказалось, Сталина бесили слова матери, даже ее обращение к нему.
Об этом свидетельствует Анна Бухарина:
«Сталин изредка позванивал Николаю Ивановичу, давал какие-либо указания редакции "Известий", например: Бухарину и Радеку обязательно написать "разгромные" статьи ("разгромные" – так он выразился) об историке, революционере-большевике Михаиле Николаевиче Покровском. Он позвонил и пробрал Бухарина за то, что в потоке славословий автор одной статьи написал, что мать Сталина называла его Coco.
– Это еще что такое за Coco? – вопрошал разгневанный Сталин.
Непонятно, что его разозлило. Упоминание ли о матери, которой он никогда не оказывал внимания (как я слышала), или он считал, что и мать тоже должна была называть сына "отцом всех народов" и "корифеем науки"?.
Встреча Кеке с корреспондентом газеты «Правда» Борисом Дорофеевым состоялась в октябре 1935 года. В выпуске от 23-го числа миллионы советских граждан со страниц главной газеты страны узнали о том, как живет и что думает о сыне мать правителя:
«Мы пришли в гости к матери Иосифа Виссарионовича Сталина. Три дня назад – 17 октября – здесь был Сталин. Сын.
75-летняя мать Кеке приветлива, бодра. Она рассказывает нам о незабываемых минутах.
– Радость? – говорит она. – Какую радость испытала я, вы спрашиваете? Весь мир радуется, глядя на моего сына и нашу страну. Что же должна испытать я – мать?
Мы садимся в просторной светлой комнате, посредине которой – круглый стол, покрытый белой скатертью. Букет цветов. Диван, кровать, стулья. Над кроватью – портреты сына. Вот он с Лениным, вот молодой, в кабинете.
– Пришел неожиданно, не предупредив. Открылась дверь – вот эта – и вошел, я вижу – он.
Он долго целовал меня.
– Как нравится тебе наш новый Тифлис? – спросила я.
Он сказал, что хорошо. Вспомнил о прошлом, как жили тогда.
– Я работала поденно и воспитывала сына. Трудно было. В маленьком темном домике через крышу протекал дождь и было сыро. Питались плохо. Но никогда, никогда я не помню, чтобы сын плохо относился ко мне. Всегда забота и любовь. Примерный сын!
Весь день провели весело. Иосиф Виссарионович много шутил и смеялся, и встреча прошла радостно.
Мы прощаемся. Новый Тифлис бурлит, сверкает и цветет. А в памяти еще звучат слова матери:
– Всем желаю такого сына!»
Безобидная, казалось бы, статья. Однако у любящего сына было другое мнение. Уже через шесть дней после публикации из-под пера Сталина появилось распоряжение:
«Прошу воспретить мещанской швали, проникшей в нашу центральную и местную печать, помещать в газетах “интервью” с моей матерью и всякую другую рекламную дребедень вплоть до портретов. Прошу избавить меня от назойливой рекламной шумихи этих мерзавцев».
Но внешне все обстояло идеально. Мать дает интервью, озвучивая то, что хочет услышать сын. А Сталин пишет ей письма, зная, что именно по ним будут судить о его взаимоотношениях с матерью.
Его последние записки:
«Маме – моей привет! Как живет, как чувствует себя мама – моя? Передают, что ты здорова и бодра. Правда это? Если это правда, то я бесконечно рад этому. Наш род, видимо, крепкий род.
Я здоров. Мои дети тоже чувствуют себя хорошо. Желаю здоровья, живи долгие годы, мама – моя. Твой Coco.
10. III.37 г.»
«Маме – моей – привет! Присылаю тебе шаль, жакетку и лекарства. Лекарства сперва покажи врачу, а потом прими их, потому что дозировку лекарства должен определять врач. Живи тысячу лет, мама – моя! Я здоров. Твой сын Coco. Дети кланяются тебе».
Кеке Джугашвили умерла летом 1937 года. Сын на ее похороны так и не приехал, хотя его ждали. Вместо Иосифа в Тифлисе появился нарком обороны Климент Ворошилов.
Впрочем, может, в этом и была сталинская логика по отношению к матери. Вместо дома – комната во Дворце, вместо сына на прощании – нарком обороны, вместо семейных похорон – пышная церемония на государственном уровне.
Великий грузинский актер Рамаз Чхиквадзе рассказывал:
– Мне тогда лет девять было. После того как Сталин стал первым человеком в СССР, его мать из Гори, где он родился, перевезли в Тбилиси и поселили в бывшем Дворце царского наместника на Кавказе. У нее была маленькая квартирка в этом Дворце.
Кстати, женщина очень переживала, что сын так далеко от нее, и даже выговаривала предводителю грузинских коммунистов Махарадзе: «Вот как ты хорошо устроился, а неужели моему Сосо не нашлось бы места в Тбилиси?»
Когда Кеке умерла, то местное начальство ожидало, что на похороны приедет Сталин. Но ему в 37-м году было уже не до похорон матери. В результате хоронили Кеке офицеры НКВД.
Я был совсем маленьким, но до сих пор слышу ровный топот офицерских сапог, поднимающихся на Мтацминду. Топ-топ-топ-топ.
Тема похорон матери неожиданно всплыла в жизни нашей семьи через несколько месяцев, когда мы всей семьей поехали во Мцхету. Для меня это была первая поездка за пределы Тбилиси.
У моего отца, он исполнял обязанности директора тбилисской консерватории, был служебный «Мерседес» – огромный черный лимузин. На подъезде ко Мцхете нам повстречалась арба, которую неожиданно обогнала военная машина с молодым офицером за рулем. Крестьянин, правивший арбой, не смог удержать лошадь, она резко сошла с дороги, и в результате вся повозка перевернулась.
На место происшествия тут же прибыл военный патруль. В качестве свидетеля происшествия в военную комендатуру забрали и нашего водителя. Он потом рассказывал, что молодого офицера, ставшего виновником происшествия, начали прорабатывать: «Ты еще во время похорон матери Сталина бедокурил. Сейчас, значит, опять?»
Офицер не выдержал, выхватил пистолет и со словами: «Тогда мать Сталина хоронили, а сейчас меня хотите?!», выпустил себе пулю в висок.
Отцовский водитель потом признавался, что никак не может прийти в себя – у него перед глазами постоянно был покончивший с собой офицер и лужа крови на полу.
Запомнила похороны матери Сталина и другая жительница Тбилиси, Тамара Масхарашвили, чьи воспоминания мне удалось записать:
– Когда Кеке Джугашвили умерла, мне было уже 12 лет. Похоронная процессия шла мимо нашего дома. Я вышла на балкон и увидела массу венков. Но в первую очередь почему-то вспоминается грохот десятков сапог, марширующих по мостовым Тифлиса. Ведь Кеке хоронил весь НКВД Грузии.
