Kitabı oku: «Гражданское общество. Истоки и современность», sayfa 2
1.2. От авторитета власти к гражданскому обществу
Длительный период государство как субъект авторитета власти выступало единственной формой организации общественной жизни, организуя и направляя всякую социально значимую деятельность людей. Однако, как правило предполагает исключение, так и государственная деятельность предполагает возможность внегосударственной общественной деятельности, объем которой постоянно увеличивается в условиях становления индустриального общества. Пристальное внимание к этой форме общественной деятельности привело к тому, что в работах мыслителей Нового времени и философии Просвещения появляется термин «гражданское общество», оформляется его идея, как своеобразный ответ на исторический вызов в форме новой проблемной ситуации, актуальность которой возрастала по мере развития индустриального общества. Становление последнего войдет в историю как эпоха модерна или эпоха «формальной рациональности».
Идея гражданского общества получает свое развитие в работах Т. Гоббса и Дж. Локка, Ж.-Ж. Руссо и Ш. Монтескье. Если в работах мыслителей философии французского Просвещения гражданское общество рассматривается в позитивном плане, то негативный оттенок оно обретает в немецкой классической философии, особенно у Г. Гегеля7.
В последующее время интерес к проблеме гражданского общества ослабевает. Отчасти это объясняется тем, что место парадигмы «панрационализма» замещает философский плюрализм с ориентиром на приоритет проблемы человека и его индивидуальности, отчасти тем, что идея гражданского общества выполнила свое назначение как средство идеологического обеспечения буржуазных революций. И вероятно, еще и потому, что она обрела свое опредмеченное состояние в странах Старого и Нового Света, хотя этот вывод и не столь однозначен.
Спустя 150 лет идея гражданского общества получает второе рождение в связи с событиями 80-х годов в Восточной Европе, когда «холодное» противостояние Востока и Запада завершилось крахом мировой системы социализма. Однако анализ литературы по проблеме гражданского общества свидетельствует, что должного внимания она еще не получила.8
Идея гражданского общества XXI в. еще не имеет надлежащего концептуального оформления, а посему и не сложился тот уровень метатеории, который обеспечивает аксиоматический подход к рассмотрению заявленной проблемы. Вероятно, этим объясняются утверждения, что идея гражданского общества была всего лишь регулятивной нормой в канун буржуазных революций и не больше, а само гражданское общество оформляется только в эпоху раннеиндустриального этапа, чтобы уже во второй половине XIX в. трансформироваться в массовое общество и прекратить свое существование.9
Другие авторы полагают, что идея гражданского общества никогда не обретала своего опредмеченного состояния. Она никогда не выходила за рамки идеала.10
Третьи – пытаются рассматривать феномен гражданского общества в абсолютном отрыве от института государства, определяя гражданское общество как «ту ткань нашей совместной с другими жизни, которая для своего поддержания не нуждается в государстве, поскольку создается за счет низовых инициатив», опираясь на рынок и общественность.11
Есть и те, кто высказывает мысль о том, что феномен гражданского общества, являясь творчеством и продуктом эпохи Нового времени, продолжает существовать и ныне, претерпевая исторические модификации.
Исследование феномена гражданского общества и многообразие взглядов на его сущность и перспективу сопряжено с попыткой решить проблему взаимосвязи и взаимодействия государства и гражданского общества, выявить правовое пространство этой взаимосвязи, определив статус государства и гражданского общества в системе общества.
Нет единого ответа и на вопрос, что есть гражданское общество в условиях XXI в. – как времени постмодерна и формирования индустриального общества. Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо уяснить истоки, проследить становление и рассмотреть развитие гражданского общества, изучить феномен человека, помня о том, что человек – это «чело – века», и в каждую историческую эпоху это «чело» уникально и неповторимо, но о своей неповторимости человек заявляет только в обществе и через общество.
В Древней Индии человек ориентирован на достижение нирваны через отрешение от всего земного. Он стремится к воссоединению атмана (души) с Брахмой (космическим духовным началом) и обретению духовной целостности.
В Древнем Китае человек повинуется потоку жизни, которая, в свою очередь подчинятся законам Дао как подлинному бытию мира. Из бытия мира все начинается и в него все возвращается, а посему человеку лучше следовать Дао, чем проявлять сомнительную активность. Этим определяется и предпочтение недеяния, чем деятельности без меры.
Ориентир на отрешение от земных интересов в первом случае, и ориентир на принцип недеяния во втором случае свидетельствуют, что Древний Восток не приемлет идею гражданского общества как среды высокой жизненной активности с определенной мерой ответственности за эту активность.
Иная картина складывается в Древней Греции, где парадигма космоцентризма начинает уступать место парадигме антропоцентризма. Последняя ориентирует человека на познание мира и самопознание с целью самоосуществления. Формируется особая культура стыда. Страх показаться нелепым определял поведение древнего грека, заставлял его быть лучшим среди многих других. Отсюда жажда первенства, которая нашла свое выражение в расцвете театра, риторики, эристики, вербальной философии, в организации и проведении Олимпийских игр.12
Победа в любом начинании всего лишь первый шаг к самовыражению и самореализации в «кругу своих», для которого характерны единство языка, совместная территория, общий рынок, совместимость, солидарность и взаимная польза, устойчивость и ролевое участие, надежда на справедливость.
В «кругу своих» права и обязанности совпадают. Древний грек как гражданин полиса имел права, которые совпадали с обязанностями. Он не только имел право участвовать в ритуалах, вершить судопроизводство, нести воинскую службу, но и обязан был осуществить это право. Право выступает как естественная система норм, регулирующих общественные отношения. Свобода гражданина древнегреческого полиса предполагала не столько меру произвола и самовыражения, сколько меру его ответственности. Так складывались принципы общежития, где индивид еще не осознал свою индивидуальность, но уже заявил о себе как часть целого.
В эпоху Средневековья парадигма теоцентризма отводит человеку роль посредника Бога на земле. Человек есть существо духовное, устремленное в потусторонний мир. «Культуре стыда» парадигма теоцентризма противопоставляет «культуру вины», которая предполагает иную систему ценностей – суд совести, не зависящий от суда толпы. В рамках этой культуры человек ориентируется не на общественное мнение, а на признание своей вины перед Богом, на свое покаяние. Не от общины, не от полиса, а от конкретного индивида зависит его перспектива попасть в рай или ад. Акцент на индивидуальность, без которой не состоялось бы современное общежитие людей, свидетельствует о том, что Средневековье выше Античности настолько, насколько юность выше детства.
Антропоцентризм эпохи Возрождения редактирует теоцентризм Средневековья. Человек рассматривается в его земном предназначении. Он способен к самотворчеству. Способность к подражанию и к самотворчеству обеспечила эволюцию человека от животного состояния до существа с претензией выполнить особое предназначение в этом мире. Человек заявляет о своей свободе и праве выбора своей участи. Он выбирает и несет ответственность за этот выбор.
В эпоху Реформации при рассмотрении феномена человека и определении его статуса в значительной мере усиливается внимание к его социальной активности. Человек живет не для того, чтобы есть (в этом случае он ничем не отличается от животного), а для того, чтобы работать. Только в работе он может найти себя и выразить свою подлинную сущность, самоосуществиться. В труде и общении человек осознает свою индивидуальность и одновременно необходимость проекции и идентификации с определенной общностью людей, что обеспечивало последующее закрепление его принадлежности через символы социализации к гильдии, цеху, ордену, коммуне, сословию.
Отношение индивида к определенной социальной структуре обретает форму договорного отношения. Каждая упорядоченная социальная структура предполагает свой статус индивида по договору (пакту, контракту), его права и обязанности, а также конкретные стандарты и нормы общежития. Формируется ответственное бытие человека перед другим человеком, где мерой ответственности выступают честь, совесть и долг.
Общность людей на основе договорного начала, единые стандарты и нормы поведения обусловили новое качество общества, принципиально отличного от античного общества или средневекового сообщества.
Становление и развитие новоевропейской цивилизации уточняют типологию общностей людей, содержание договорных отношений, стандартов и норм общежития. Капиталистический способ производства расставляет свои акценты, формируя социальную структуру общества в соответствии с отношениями собственности на средства производства. Частная собственность на средства производства определяет роль каждой малой или большой социальной группы в организации общественного производства, определяет меру обмена, распределения и потребления произведенного продукта. В конечном итоге, частная собственность на средства производства определяет место этих социальных групп в исторически сложившейся системе общества, а стало быть, и место человека в этих группах, его социальное измерение.
Поскольку экономические отношения, связанные с господством частной собственности на средства производства, нуждаются в закреплении и освящении через политику и право, мораль и религию, то наряду с процессом самоорганизации эмансипированного гражданина складывается механизм оформления нового статуса государства как института авторитета власти. Функция защиты внешних границ и обеспечения территориальной целостности дополняются функцией регламента жизни общества. Государство заявляет о себе как авторитет власти.
Что касается процесса самоорганизации людей, то он изначально ориентирован на становление и развитие сообщества вольных людей, связанных чувством взаимной симпатии и товарищества, что сильнее кровных уз и территориальных связей13.
Базовыми ценностями этого сообщества выступают свобода и справедливость, милосердие и солидарность, взаимосвязь и взаимодействие, благожелательность и взаимодоверие, взаимоприязнь и взаимоуважение при одновременном дистанцировании от других. Последние при определенных условиях воспринимаются как чужие.
Государство как институт регламента жизни общества и его политической деятельности, а также идея гражданского общества как сообщества вольных граждан в проявлении их социальной активности образуют особое диалектическое противоречие, где люди выступают в двух ипостасях: как подданные государства и как граждане свободного общества, именуемого гражданским обществом. В конечном итоге, это противоречие обретает характер противостояния авторитета власти и авторитета народного согласия. Оно ставит под сомнение целостность индивида, разрывает его сущность и существование, сохраняя иллюзию их единства.
Поскольку экономическое отчуждение приводит к политическому, то индивид в ипостаси подданного оказывается отчужденным от власти бюрократии. Однако индивид в ипостаси гражданина стремится не только защитить, но и расширить пространство своей частной жизни, компенсировать свою политическую отчужденность через свою включенность в структурно организованные по интересам большие или малые социальные группы. Так складывалось гражданское общество как уникальное творчество новоевропейской цивилизации эпохи модерна с ориентиром на снятие конфликтов цивилизованным способом, апеллируя к взаимному доверию и не доводя проблемную ситуацию до вмешательства государства с его достаточно жесткими структурами. В результате оформляется новое качество отношений между подданным государства и гражданином гражданского общества как свободного сообщества равных людей, способных к творческому созиданию своего общежития и осуществлению своих потребностей.
В качестве ключевых ценностей гражданского общества заявила о себе свобода как условие и способ человеческого самоосуществления, отягощенного мерой персональной ответственности, а также право как мера справедливости.
В рамках гражданского общества свобода проявляется не так, как в границах государства, где человек заявляет о себе как существо пассивное, страдательное, ибо он объект внимания и манипулирования, заботы и наказания. В гражданском обществе человек заявляет о себе как существо автономное и суверенное. Он равный среди равных, ибо люди по своей воле объединились в сообщество и логично предположить, что они сами вырабатывают ценностные ориентиры, нормы и правила, которым и намерены следовать.
Мера свободы, а стало быть, и выбора в условиях гражданского общества несоизмеримо выше, чем в отношении «подданный – государство», хотя и в отношении «гражданин – сообщество» есть своя «ахиллесова пята». В обществе бал правит простое большинство. Большинство – это сила, но не всегда истина, что ведет к недоразумениям, амбициям, тяжбам, а в конечном итоге – к ослаблению единства сообщества. Меньшинство оказывается заложником большинства. Пока люди организуют свое сообщество на уровне процесса, они имеют возможность активно вмешиваться в свое творчество. Но как только это творчество обретает опредмеченные формы, оно получает относительную самостоятельность, независимость от тех, кто его созидал, ибо в своем развитии оно уже подчиняется своим законам, а не воле своих творцов (созидателей).
И, наконец, свобода имеет множество проявлений, но не все они оцениваются адекватно. Чаще всего это восприятие на уровне «так и должно быть». Что касается свободы как результата преодоления одной из форм отчуждения человека от собственности, власти и культуры, то эту свободу может оценить лишь тот, кто прошел дорогу от невольника до вольноотпущенника, преодолев путь заложника чужой воли. Нужно тяжело переболеть, чтобы осознать и должным образом оценить состояние здорового человека.
Если в обществе отсутствует свобода или она не оценивается должным образом, то там нет и условий для возникновения и становления гражданского общества. Особенность гражданского общества заключается в том, что его нельзя создавать искусственно там, где отсутствует реальная свобода и ее адекватное восприятие, где отсутствует понимание ее ценности.
Гражданское общество можно инициировать сверху, но нельзя создать директивным указом, ибо в основании гражданского общества заложен динамизм экономики и политики. Правда, это рождает иллюзию, что авторитарной системе все подвластно, что на базе абсолютного управления экономикой и рыночными отношениями можно создать и гражданское общество. По форме, может быть, и можно, но только не по содержанию. Динамичная экономика несовместима с тотальной централизацией власти. Она более отвечает гражданскому обществу с его модульными возможностями перекомпоновки своих структурных образований в соответствии с конъюнктурой рынка и рыночных отношений. Гражданское общество как сообщество свободных людей предполагает известную дистанцию между государством и экономикой, базисом и надстройкой.
Онтологическим основанием гражданского общества выступают рынок и его отношения, государства – политика и ее отношения.
Онтологическим основанием гражданина общества является собственность в предельно широком смысле этого слова, подданного государства – свобода в ее правовом измерении.
Поскольку экономические отношения нуждаются в политическом и правовом закреплении, постольку возможен и даже необходим «симбиоз» государства и гражданского общества, ибо политические и социально-экономические отношения являются «скрепами» не только общества, но и человека. Без этого единства человек теряет свою интегративную целостность, свое духовное равновесие, свою общественную сущность, а общество превращается в механический конгломерат людей, в толпу.
В истории становления и развития этого тандема можно выделить этапы, где принцип паритета и форма мирного сосуществования уступали месту принципу приоритета и форме экспансии по отношению к другому. В историческом плане равновесие скорее исключение, чем правило. Примером доминанты государства может быть тоталитарная политическая система абсолютной власти. Примером доминанты гражданского общества может служить демократическая система либерализма, где государство является всего лишь средством, а не самоценностью, где на первом месте стоят социально-экономические отношения, где идеологический монизм уступает место мировоззренческому плюрализму.
Общество, основанное на базе материального производства и рынка, оптимально может существовать и развиваться только на основе заявленного симбиоза государства и гражданского общества. Если институт государства блокирует возможности этого тандема, подрывает устои гражданского общества, тогда реальностью становится модель авторитарного или тоталитарного режима.
Гражданское общество заявляет о себе как естественная форма оппозиции авторитету власти. Нормой гражданского общества является подчинение индивида договорным отношениям. Только в гражданском обществе индивид обретает статус субъекта свободы и юридического лица, освобождаясь от статуса быть заложником чужой политической воли, объектом манипулирования, пребывать в ипостаси только физического лица.
При всей кажущейся предпочтительности гражданского общества по сравнению с государством нужно исходить не из абстрактных пожеланий сделать общественную жизнь более человечной, а принимать во внимание законы истории и специфику развития конкретного общества.
Гражданское общество возникает там и только тогда, где и когда институт государства уже не в состоянии оптимально выполнять функции регламента общественных отношений, где созрели предпосылки гражданского компромисса и мировоззренческого плюрализма; где складывается совокупность общественных институтов, имеющих собственный статус и способных к равноправному диалогу с институтом государства, способных противостоять политической экспансии государства, быть его противовесом; сдерживать его стремление к монополии, превращению из системы обеспечения развития общества в систему самообеспечения, где авторитет власти существенно редактируется состоянием гражданского общества.
Проблема взаимосвязи и взаимообусловленности гражданского общества и государства – это «отраженный свет» проблемы взаимосвязи воли властителя и воли подданных. Еще Аристотель в своей «Политике» обосновал тезис о том, что вне полиса человек не может быть человеком, ибо «по природе своей (человек. – И. К.) есть существо политическое, а тот, кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоятельств живет вне государства, – либо недоразвитое в нравственном смысле существо, либо сверхчеловек…»14
Перспективу имеет только среднее положение, исключающее как эгоистическое своеволие индивида, так и абсолютную волю авторитета власти в лице государства, обретающей форму права как воли, возведенной в закон для подданных (подвластных).
В условиях становления и развития новоевропейской цивилизации реальностью выступает подданный государства. Принимая нормы общественного порядка, он оказывается разорванным между волевым императивом прав человека и управленческой целесообразностью бюрократии. Бюрократия является воплощением авторитета власти, ее инструментом.
Воля «человека-винтика» входит в противоречие с волей «государственной машины», когда в процессе повседневности права конкретного человека нарушаются ради сохранения конституционных прав абстрактного человека.
Только через гражданское общество открывается возможность, если не преодолеть отмеченное противоречие, то хотя бы сгладить его остроту. Эту возможность отдельно взятый человек обретает через механизм своей социализации, который включает проекцию, идентификацию и социальную символизацию. Через механизм социализации он отождествляет себя с интересами одной из больших или малых социальных групп. Факт отождествления своих интересов с интересом одной из социальных групп выводит отдельно взятого человека из состояния «без вины виноватого страдательного начала», рождает уверенность в силу «круга своих» отстоять свое право на реализацию своего интереса. Он обретает уверенность в солидарности «своих» и надежду на осуществление справедливости. В этом случае интерес выступает не как форма выражения витальных потребностей, не как безличная и нейтральная конструкция, а как образ воли к самовыражению и самоосуществлению, который многократно приумножается в «кругу своих».
Механизм проекции, идентификации и социальной символизации закрепляет дифференциацию общества, становление экономической децентрализации и оформление мировоззренческого плюрализма. Экономическая децентрализация и мировоззренческий плюрализм являются существенными признаками индустриального общества эпохи модерна. Они и заложили предпосылки возникновения и становления гражданского общества.
Возникновению гражданского общества способствовала и особая культура индустриального общества с ориентиром на репродуктивную деятельность. В рамках этой культуры индивид получает возможность не только избрать профессию, но и освоить ее на теоретическом и практическом уровне. Он может сменить свои ценностные ориентиры, обрести новый социальный статус и принадлежность к новой социальной группе, заявив о себе, что он не раб, а господин своей воли.
Появление гражданского общества, как справедливо отмечает Э. Геллнер, размыкает жесткую связь социальной жизни и авторитета власти. В отличие от императивов государства, гражданское общество не претендует на статус священного института. Оно изначально аморфно и плюралистично, самоиронично и самокритично.15 Индивид в гражданском обществе получает возможность большего выбора вариантов своего бытия в обществе, что не исключает, а предполагает ответственность за этот выбор. Тогда как в условиях тоталитарного режима бытие человека, как правило, является выбором без выбора, но и без какой-либо ответственности за свое бытие. В условиях тоталитарного режима, абсолютного авторитета власти, индивид не выбирает свое бытие, а получает его.
Эпоха модерна, положив начало гражданскому обществу европейской реальности, несла на себе печать антропоцентризма и рационализма. Она декларировала самоценность человека. Ее лозунги рождали надежду на светлое будущее и эта надежда подкреплялась ставкой на разум и его возможности.
Идеи свободы, равенства и братства разрушили традиционное общество, заявив о приоритете культуры и торжестве разума. Если традиционное общество апеллировало к авторитету веры, то эпоха модерна как эпоха формальной рациональности, подорвав традицию, разрушила не только веру в Бога, но и веру в абсолютность нравственных норм. Мораль перестала играть роль стабилизирующего фактора общественной жизни. Она стала частным делом индивида. Место морали занимает право с его способностью рационализировать регламент общественных отношений, сделать общество абсолютно прозрачным. Свобода объявляется высшей ценностью эпохи модерна, а право обретает атрибутивно-императивный характер, где атрибутивность представлена набором возможных диспозитивных норм, а императивность – обязательностью и санкциями по их исполнению. Право заявляет о себе как мера порядка и мерило справедливости.
В хозяйственной сфере свобода рыночной экономики основывалась на идее, что логика рынка, ориентированная на отношение спроса – предложения, является наиболее рациональной. Спрос диктует предложение, а предложение редактирует остроту спроса, что находит свое выражение в механизме ценообразования.
В политической сфере свобода обеспечила переход к либерально-демократическому порядку, в условиях которого религия объявлялась личным делом отдельно взятого человека, а место монархии заняла парламентская республика.
В итоге рационализации общественной жизни сложилась новоевропейская цивилизация с претензией обеспечить «царство человека на земле». Но в своем становлении и развитии она продемонстрировала не столько торжество разума, сколько диктат формы в диапазоне: «формализовать», «ограничить», «определить», «упорядочить», «покорить». Право рассматривается как воля экономически и политически господствующего класса, возведенная в силу закона.
Превращение науки как опредмеченной формы разума в непосредственно производительную силу общества существенно расширило возможности материального производства. Покоренная природа превратилась в испытательный полигон, а человек оказался объектом эксперимента. Экспансия в адрес природы обернулась усилением процесса отчуждения человека. Формальная рациональность обретает свою противоположность. Она заявляет о себе как социальная иррациональность.
Иррациональность экономики проявилась в механизме фетишизации товара, денег и капитала.
Иррациональность в политике заявила о себе инверсией бюрократии в бюрократизм, приоритетом закона над правом.
Иррациональность в культуре проявилась в засилье массовой культуры, в недооценке общечеловеческих ценностей, что привело к расщеплению единого смыслового поля культуры на множество обособленных сфер.
Техногенная цивилизация существенно потеснила культуру, место биофилии заняла некрофилия16. Персонификация общественных отношений и деперсонификация людей стали нормой.
Социальная иррациональность заявляет о себе реакцией отчужденного человека, переживающего свое состояние в интервале от осознания своего бессилия до желания использовать социально не одобряемые средства и способы решения своих проблем в отношениях с миром.
Формализация политической и общественной жизни нарушила зыбкое равновесие института государства и института гражданского общества. Превращение бюрократии в бюрократизм привело к инверсии государства в систему самообеспечения. Государство «выламывается» из общества и заявляет о себе как абсолютная ценность, стоящая над обществом. В этих условиях гражданское общество угасает. Его ценностные ориентиры перестают работать.
Процесс дифференциации общественной жизни, усиленный культурным плюрализмом, ослабил гражданское общество, сделал его формальным. Общество как структура взаимосвязанных элементов обрело тенденцию быть, скорее, метасистемой чем системой, ибо каждый его элемент (сфера) заявил о своей самодостаточности и претензии на системность.
Реальностью стало накопление деструктивных сил, ставящих под сомнение незыблемость порядка, устоев общественной жизни. Все это привело к тому, что в научных кругах одни заговорили о «конце истории»,17 другие о том, что новоевропейская цивилизация переживает кризис, ибо она перестала обеспечивать тот минимум солидарности и справедливости, который необходим для нормального функционирования сообщества. Ослабление солидарных связей делает гражданина сообщества не просто подданным государства, но и заложником его политики.18
Поскольку современное государство характеризуется неопределенностью и непредсказуемостью, то это позволило французскому мыслителю Ж.-Ф. Лиотару назвать современное общество обществом переходного периода. И это состояние он характеризовал как «ситуацию постмодерна», где старая шкала ценностей не работает, а новая еще не сложилась.19
Современный этап общественного развития требует пересмотра привычных форм общественной жизни. В них исчезло ощущение «Мы», ориентированное на достижение справедливости и солидарности. Только в малых социальных образованиях современный человек находит то, чего не дает ему «большое» сообщество. Только в границах «своей колокольни» он еще находит понимание и сочувствие, солидарность и надежду на справедливость, ибо все эти социальные характеристики имеют не абстрактный, а вполне конкретный характер, утверждающий нравственные начала общественной жизни.
В малых социальных образованиях трудно исказить информацию, а посему трудно манипулировать и общественным мнением. Открытость этих образований обусловливает непосредственное участие людей в самоуправлении, заставляет их добровольно брать на себя меру ответственности за себя и других, обеспечивая устойчивость и прочность единства как общественного бытия, так и общественного сознания. Солидарное «малое» общество ориентировано на принцип справедливости, а поэтому оно нуждается не столько в праве, сколько в морали, выполняющей роль социального регулятора с опорой на общественное мнение.
Несмотря на привлекательность малых социальных образований, необходимость гражданского общества и государства в современных условиях постмодерна не подлежит сомнению. Но реализация этой необходимости обусловливает иное качество и гражданского общества, и государства. Это уже должно быть иное гражданское общество и иное государство, где атрибутивно-императивное право авторитета власти сомкнётся с нравственным началом взаимосвязи общества и человека. Этот тандем обязан переступить через этап формальной рационализации. Только устранив свою иррациональность, он может обрести желаемое качество. Государство, как олицетворение авторитета власти, должно оставаться гарантом безопасности от внешней агрессии и внутреннего раскола, не занимаясь «мелочным» вмешательством в поведение своих подданных и не вторгаясь в частную жизнь граждан сообщества. Оно должно оставаться одним из структурно организованных элементов общества до тех пор, пока оно не исчерпало свои возможности и свою необходимость.
Что касается гражданского общества, то для него в условиях формирования новой шкалы ценностных ориентиров актуализируется проблема совмещения личного, общественного и корпоративного начал, проблема взаимосвязи малых социальных образований на принципах суверенитета, не отдавая предпочтения ни одному из них.
Это новое качество «симбиоза» государства и гражданского общества проверяется мерой солидарности и справедливости, способностью решать диалектическое противоречие между гражданином сообщества и подданным государства, между гражданским сообществом и государством, обеспечивая интегративную целостность индивида; обеспечивая не иллюзорное, а подлинное равновесие основных институтов общества, в качестве которых выступает государство и самоуправление, капитал и труд, а также семья. Последняя обеспечивает истоки гражданского общества, его воспроизводство, неся на себе печать всех существующих противоречий общества. Между компонентами, составляющими структуру современного общества, возможны противоречия любой силы. Но эти противоречия разрешимы в условиях взаимосвязи правового государства и гражданского общества, той взаимосвязи, которая обеспечивает самоорганизацию общества как системы. Эта система предоставляет своим гражданам определенную меру свободы самоосуществления, солидарности и справедливости, а также гражданского согласия. Поэтому третье тысячелетие может и должно проходить только под знаком становления и развития нового качества государства и гражданского общества с последующей трансформацией авторитета власти в новое состояние власти авторитета, базовым основанием которой будет выступать гражданское согласие20.
