Kitabı oku: «Черное Солнце», sayfa 5

Глава 7

Город Кьюкола

325 год Солнца

(за 20 дней до Конвергенции)

Вороны, собирающиеся вокруг Великого Дома, способны к сотрудничеству и честной игре. Я заметила, что для того, чтобы достичь своей цели, они могут работать со своими соплеменниками и даже с непохожими на них существами. Но будь осторожен! Ворон – обманщик и всегда постарается взять большую часть награды, если будет считать, что это возможно.

Из наблюдений за воронами Саайи в тринадцать лет

Серапио прибыл в гавань Кьюколы еще до восхода солнца. Господин Балам настоял на том, что на корабль надо прибыть как можно раньше, поэтому они встали до рассвета, позавтракали незнакомой пищей и направились на пристань.

Серапио не возражал. Только что приехав из Обреги, он пробыл в Кьюколе всего два дня, но до этого он ждал корабля в Тову целых десять лет, и у него не было ни малейшего желания задерживаться в чужом городе, что под слоем черного благоухающего копала⁶ пах кровью, горячим камнем, потом рабочих и кислыми амбициями.

Если честно, путешествие началось, еще когда он ослеп – в тот же день, когда погибла мать. И то и другое произошло под проглоченным солнцем, и завершится путешествие под такими же небесами через короткие двадцать дней – или через долгие десять лет и неисчислимые мили от того места, где все началось в Обреги.

Десять лет в Обреги без матери были непросты. Многие прошли под сенью легкого пренебрежения отца, а иные же стали наполненными преднамеренной жестокостью наставников. После смерти матери он уже не знал любви.

Но у него было кое-что, чего не хватало иным. Кое-что, что он охотно бы обменял на любовь, если бы ему предложили. У него была цель.

– Человек с предначертанной судьбой – это человек без страха, – часто шептал он.

То же самое он сказал и господину Баламу. Когда пилигримы, доставившие Серапио из Обреги в Кьюколу, оставили его у порога Балама, тот выспросил у юноши о прошлом, его наставниках и, конечно, его матери. Серапио рассказал ему лишь то, что считал важным, а об остальном умолчал. Баламу не стоило знать об ужасах его детства или о том, что Серапио пережил для достижения цели. В конце концов, удовлетворение чужого любопытства не стоит твоей боли. Особенно если та сильна. Впрочем, думать только об этом Серапио не собирался. Через двадцать дней вся жестокость, перенесенная в детстве, не будет иметь значения.

Но сперва ему нужно было добраться до Товы.

Через час после того, как Балам доставил его на корабль, Серапио услышал, как прибыла команда. Они подготавливали судно к дороге все утро. Тяжело топая и громко крича, они таскали большие вещи по деревянной палубе и проверяли корпус корабля. Один раз он услышал, как матрос с густым незнакомым акцентом спросил другого о «жреце в каюте», но его напарник посоветовал ему заткнуться и сказал, что это «Дело Балама, а не наше». Серапио решил, что это его назвали жрецом в каюте, и нахмурился, поскольку он – не жрец. В остальном же утро было приятным. Никто его не беспокоил, и юноша решил, что ему даже нравится компания этих людей. Предыдущими спутниками были пилигримы, давшие обет молчания.

Ближе к полудню кроме болтовни матросов, готовящихся к пути, послышалось что-то новое. В доках произошла какая-то ссора на повышенных тонах. И в одном из голосов он опознал господина Балама.

Встревожившись, Серапио снял с шеи небольшой кожаный кошель и открыл его. Облизав подушечку указательного пальца, окунул его вовнутрь. Звездная пыль подобно осколкам света прилипла к влажной коже, окрашивая ее в тонкий блеск серебряной пыли. Прижав палец к языку, он облизал его. На вкус тот был слегка горьковатым, острым и едким.

Эффект снадобья был почти мгновенным. Темный свет влился в тело, промчался по кровотоку и распахнул разум Серапио подобно тому, как распускающийся по ночам цветок открывается под луной. Он пустил разум наружу и нашел готового принять его хозяина. Ворон взлетел с дерева и поднялся ввысь, позволяя Серапио видеть все вокруг.

Внизу, в доке, расположился его корабль с командой. Они закончили работу и сейчас, высматривая что-то на пирсе, стояли лицом к суше, опираясь на поднятые вертикально весла или сидя на краю ограждения, как будто наблюдая за игрой.

Серапио убедил птицу лететь дальше.

На пристани спорили люди, среди которых был и Балам. Остальных он не знал. У одного – толстого и вспотевшего, несмотря на прохладную погоду, вокруг пояса был туго обмотан должностной кушак. Второй – с обнаженной грудью и множеством драгоценностей, с хвостом седых волос, выглядывающих из-под похожего на коробку головного убора – в целом был невзрачен, и лишь одежда выдавала в нем богатого человека.

Ворон повернулся к лодке. И Серапио увидел ее.

Она была поразительна – с волосами цвета спелой сливы, волнами спускающимися до талии. Кожа – коричневая и гладкая, лицо – широкое и привлекательное, но губы ее – сжаты от ярости в тонкую нить. А еще что-то готово было выплеснуться из ее тела, что-то пульсировавшее энергией, болью и ожиданием. Это было настолько реальным, настолько живым, что он почти слышал ее. Песнь, подобную эху, пойманному в ракушку, которую один из его наставников привез из путешествия по побережью. Или похожую на мерцающую после летнего дождя радугу, блестящую между холмами долины, где он вырос.

Он послал парящего в небе посланника ближе к ней, пытаясь из любопытства узнать больше. Женщина, вскинув голову, повернулась, чтоб посмотреть на ворона. Серапио заметил блеск ее глаз. Белая склера, а радужка – водоворот цветов, будто разные краски перемешали в горшке. Тик, успел подумать он. Как в детских сказках.

А потом она резко свистнула.

Его ворона подтянулась на звук, закричав громко и протестующе. Взмах черных крыльев, удивленный крик – и Серапио изгнали из его посланника. Юноша откинулся на стул, задыхаясь, прижал руку к уху – и почувствовал влагу. Осторожно промокнув ее, попробовал на вкус кончиком языка. Кровь. Каким-то образом она не только смогла изгнать его из ворона, но и проследила за ним и заставила истекать кровью.

Он засмеялся, задыхаясь от удивления. Он никогда не встречал ничего подобного.

Он заставил себя дышать медленнее, но его мозг все еще пылал от случившегося. Как она сделала это? Изгнала из его собственного создания? Нужно обязательно это узнать, хотя бы для того, чтобы не допустить снова.

Он протер лицо краем черной мантии и поправил повязку, что прикрывала плотно сшитые веки.

Новые крики, но на этот раз все было в порядке, и люди вытаскивали канаты на борт, пока весла мерно опускались в воду. Они плыли вперед. Звездная пыль все еще оставалась в его венах, и он подумал, что надо бы найти другую ворону, с помощью которой можно было бы посмотреть на огромный корабль, покидающий Кьюколу, чтобы увидеть, куда они движутся, но решил пока не делать этого. В ближайшие дни будет еще много времени, чтобы смотреть на море и знакомиться с командой.

И капитаном.

Глава 8

Горы Обреги

Год 317 Солнца

(за 8 лет до Конвергенции)

Говорят, вороны запоминают лица людей, которые причиняют им боль, и никогда не забывают их. Они до самой смерти будут хранить обиду на своего мучителя и передадут ненависть детям. Так они выживают.

Из наблюдения за воронами Саайи в тринадцать лет

Окруженный воронами мальчик, скрестив ноги, сидел на террассе из дикого камня. Вокруг него было не меньше дюжины огромных черных птиц, кричащих, что-то клюющих и поворачивающих голову то вправо, то влево. Одна уселась на костлявое колено, другая – на угловатое плечико. Трое боролись за место на его протянутой руке, поедая объедки со сложенной чашечкой ладони.

Он шептался с ними, рассказывая о своем одиночестве, произнося извинения за то, как мало еды он может им предложить, а заодно признаваясь в постоянно грызущем его голоде и мягко расспрашивая об огромном мире за пределами этой комнаты и о том, как он выглядит. Вороны отвечали ему, рассказывая, как снег становился все глубже на близлежащих горах, как холодные ветра шумят в их гнездах и как солнце слабеет, а ночи удлиняются.

Он протянул свободную руку, и большая широкогрудая ворона с зазубренным клювом и блестящими перьями уронила на ладонь мальчику что-то сверкнувшее в утренних лучах. Мальчик провел по предмету большим пальцем, изучая его размер и очертания, а затем взвесил несколько раз в руке и улыбнулся. Обрадованный подарком, он положил его к небольшой кучке сокровищ, собранных за утро.

– Он всегда так себя ведет? – спросил голос за спиной.

Мальчик застыл. Заговорил незнакомец. Гости редко бывали у него. Точнее, за исключением еженедельных визитов отца, его посещали только слуги и охранник, который стоял за дверью.

– Да, – ответил второй голос.

Мальчик напрягся, раздувая ноздри. Этот голос был ему знаком.

– Он предпочитает сидеть снаружи, с птицами, – продолжил второй голос, и в нем появилась какая-то горечь. – Я думал запретить это после…

– Нет, не надо, – быстро ответил незнакомец, – я сейчас поговорю с ним. Наедине.

– Я не могу оставить вас наедине… с мальчиком.

С мальчиком. Не с моим сыном. Кулак Серапио сжался. В нем боролись гнев и стыд. Отец постоянно оставлял его одного. Так почему это должно волновать его сейчас?

– Господин Маркал, – терпеливо произнес незнакомец, – я пришел, чтобы помочь вашему сыну. – Вы не верите?

– Я не боюсь, что вы навредите ему, – ответил отец, понизив голос до шепота, стараясь, чтоб его не услышал Серапио. – Я боюсь, он навредит вам. Он… Ненормальный.

– Он ребенок.

– Ему четырнадцать. Он не так уж юн. И, наверное, вы не понимате. Проблема не только в том, что он потерял зрение.

– Я понимаю более чем достаточно. А теперь дайте мне поработать.

Его отец заколебался, а потом сказал:

– Я оставлю стражу за дверью. Позовите их, если вам что-то понадобится. После того как я исполню свои обязанности, я вернусь, чтобы проверить вас.

– В этом нет необходимости.

– Ну, если вы уверены…

– Вполне.

А потом послышались шаги, такие торопливые, словно отец только этого и ждал. А незнакомец остался с ним наедине.

– Здравствуй, Серапио.

Ворона клюнула его в руку. Он порылся в кармане и вытащил еще горсть объедков. Птица счастливо закричала, но к ней тут же присоединились ее сородичи, и еда тут же пропала.

– Кто вы? – спросил мальчик.

– Я здесь, чтобы помочь тебе.

– Не думаю, что вы можете мне помочь.

Мужчина недобро хмыкнул. Кажется, сейчас он стоял в ведущем на террассу дверном проеме, прислонившись к раме. Гость заставил Серапио нервничать, отчего птицы засуетились и захлопали крыльями.

– Ты еще один целитель? – спросил Серапио. – Один из тех, кто приходит тыкать и щупать мои глаза?

– О, я пришел не для того, чтобы снова помочь тебе видеть, – ответил мужчина. – Я подозреваю, что это было бы пустой тратой времени, так что тебе придется расстаться с этой надеждой, мальчик.

Серапио удивленно поднял голову. Раньше ему никто никогда этого не говорил. А сейчас ему так прямо сказали о его судьбе, хотя обычно звучали лишь банальности да фальшивые утешения, неизбежно заканчивающиеся недоверчивым шепотом о том, что мать «погубила» его, и о том, каким монстром она была.

– У меня нет ложных надежд, – тихо запротестовал он.

– Конечно есть, – терпеливо ответил мужчина. – Жизнь – череда ложных надежд. И, пока мы не обучимся хорошенько, у нас у всех будут неуместные надежды. И я научился.

– И что вы хотите?

– Я здесь, чтобы подготовить тебя к твоей судьбе.

– Я уже знаю свою судьбу. – Он вытащил из кармана еще корма, и ворон с зазубренным клювом сел ему на ладонь. То, что это был именно он, было ясно по весу и по особому, голодному карканью.

Незнакомец молчал, и Серапио понял, что он, должно быть, обдумывает, что сказать.

– И в чем же она?

– Мне суждено возродиться вороном.

– А затем?

Никто никогда не спрашивал «а затем?». Они просто считали его душевнобольным, думали, что его голова полна причудливых желаний о полетах или о побеге от увечий.

– Они говорят со мной, ты ведь знаешь, – сказал мальчик.

– Неудивительно. Они узнают одного из них. И что они говорят тебе?

– Всякую воронью чушь. О веселье на охотничьх угодьях и о радости полета. А еще о семье и потерянных вещах.

– О последнем ты определенно должен знать, – в голосе впервые проскользнули нотки симпатии.

Он кивнул.

– Что они еще тебе говорят?

– Что я один из них. Так же как их великий предок. Я проглотил тень солнца. Иногда они называют меня Праотцом Вороном, хотя я не так уж стар.

– Предок, а?

Он пожал узловатым плечом, словно сомневаясь.

– Как они еще называют тебя, Серапио?

– Несущим Ночь, когда мне холодно. Или Пожирателем Солнца, когда я зол. Они говорят, что мое тело холодно, а моя злоба горяча.

– Всему этому тебя научили вороны? – Он казался удивленным, словно не ожидал этого.

– Они мои друзья. Я заслужил их доверие.

– А как твоя мать называла тебя?

Серапио резко повернулся к незнакомцу:

– Тебя послала моя мать?

– Твоя мать мертва. – Голос незнакомца был ровен и деловит, он просто констатировал факт. – Но да, в некотором роде она послала меня. Договорилась, чтобы я и еще двое пришли, если ее работа увенчается успехом.

– Ты имеешь в виду меня, – сказал Серапио. – Я работа моей матери.

– Что она говорила тебе?

– Что я буду богом.

Незнакомец молчал так долго, что Серапио подумал, что он незаметно ушел.

– Ты странный, – наконец сказал он. – Пойдем, я покажу тебе кое-что.

Серапио услышал, как мужчина вышел из комнаты. Он думал не обращать внимания на его приказ, но любопытство взяло верх. Шепотом попрощавшись с друзьями, он, отряхнув руки и штаны, встал и направился к скамье, которая, как он знал, находилась прямо за дверью, и сел на нее.

– На, возьми это. – К колену что-то прижалось, и Серапио подчинился, придавив ладонью толстый необработанный кусок коры, длиной и шириной с его руку.

– Ветка дерева?

– А теперь это.

Колена вновь что-то коснулось. Новый предмет состоял из рукояти и широкого лезвия – тупого по всей длине и заостряющегося на конце.

– Нож?

– Резец. Я буду учить тебя вырезать.

– Зачем?

– Это просто инструмент. Средство достижения цели. Когда ты в последний раз использовал руки?

– Недавно. Чтобы поднять эту ветку и резец.

По щеке хлестнул резкий удар. Мальчик вскрикнул, упал на пол. Вороны снаружи закаркали. Он поднес дрожащую руку к лицу. И понял, что оно перемазано кровью, там, где прикосновение неизвестного оружия вырвало тонкий кусок кожи. Воздух обжигал рану. В нем вскипела горячая ярость. Он открыл рот, чтоб позвать своих ворон…

– Науськай их на меня, и им тоже достанется. Я не хочу причинять боль им или тебе, Серапио, но ты будешь уважать меня, ясно?

Серапио захлопнул рот. Одно дело, когда бьют его, но рисковать своими друзьями он не хотел.

– Начнем снова, – приказал мужчина. – Дерево и резец.

С трудом сдерживая слезы и стараясь не обращать внимания на кровоточащую щеку, Серапио взвесил грубый кусок дерева в одной руке и резец в другой. На миг закралась мысль бросить их в мужчину. А что потом? Куда бы он мог побежать, чтобы избегнуть еще одного удара? И птицы. Мужчина мог причинить боль птицам.

– Прекращай себя жалеть, – скомандовал незнакомец. – Ты воняешь жалостью к себе. Делай, что я говорю, и мы прекрасно поладим. Бить я тебя буду, только когда это понадобится. В конце концов, я вполне рассудителен.

Серапио не ответил.

Быстрые шаги, и Серапио понял, что сейчас будет еще один удар. Он отшатнулся, но чужая рука вцепилась ему в волосы и поставила на колени.

– Ты говоришь о своей судьбе. Но ты не желаешь страдать, чтоб достичь ее. Ты не доберешься до Товы, если будешь бояться, Серапио. Я сделаю твой разум сильным, если ты мне позволишь, научу тебя терпеть боль. Или ты желаешь остаться на этой террассе и гнить вместе со своими хранителями? – Он с силой встряхнул его, отчего голова Серапио колыхнулась взад и вперед, как тростинка на ветру.

– Я буду страдать! – громко и испуганно закричал мальчик.

Мужчина отпустил его, Серапио рухнул вперед и понял, что стоит на четвереньках, тяжело дыша и все еще сжимая брусок и резец в руках.

Он слышал, как мужчина пересек комнату и сел на дальнюю скамью. Голос доносился издали:

– Опиши мне это дерево. Скажи, что ты чувствуешь.

Серапио сделал глубокий вздох, чтобы успокоиться. Заставил себя сесть и принялся крутить деревяшку между пальцами и ладонью.

– Я чувствую необработанный материал, – рискнул он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– Что еще, – мужчина словно уговаривал его. – Сконцентрируйся. Используй пальцы и разум.

– Необработанный, – повторил Серапио, а потом: – Изъеденный. Зазубренный здесь, по левой стороне, и узловатый чуть ниже моего большого пальца. – Он провел кончиком большого пальца по узлу.

– Уже лучше, – согласился мужчина. – А теперь почувствуй создание, что живет внутри дерева. Оно здесь, прячется, ждет, когда ты выпустишь его наружу. – Шорох одежды, когда мужчина наклонился к нему. – Ты можешь это сделать, Серапио? Можешь найти создание внутри дерева?

– Да, – представив ворона, он провел резцом по бороздке, которую до этого наметил ногтем. Маленькая голова, большой клюв, изгибающаяся грудь и оперенные крылья. Он вонзил резец в дерево, но тот соскользнул, вонзившись вместо этого под ноготь. Закричав от боли, он отдернул руку и сунул палец в рот.

– Заставь боль стать твоим другом, Серапио, – настаивал мужчина. – Научись ее ценить так, как мог бы ценить любовницу. Пусть она станет тем, что жаждешь больше всего.

Серапио понятия не имел, чем занимаются любовники, но он достаточно часто слышал, как слуги трахаются в соседней комнате. Он точно не хотел иметь ничего общего со страданиями и болью. Неужели этот мужчина пришел, чтобы научить его именно этому? Он этого не хотел, но если это означало, что он станет тем, кем желала видеть его мать, он вытерпит это.

– А теперь, – сказал наставник, – расскажи мне опять об этой деревяшке. Только используй для этого другие слова.

Серапио подчинился.

Время шло. С заходом солнца становилось все холоднее, и пришли слуги, чтобы зажечь настенные светильники и предложить еду. Сам мужчина поел, Серапио же было приказано продолжить работу, поскольку он еще не заслужил ужина.

И лишь когда ночные слуги пришли приготовить Серапио постель, мужчина сказал:

– Пришло время мне уходить.

– Ты вернешься? – спросил Серапио, понятия не имея, хочет ли он, чтобы мужчина остался или чтобы ушел навсегда.

– Да, обещаю. – Он положил руку на плечо Серапио и сжал ладонь так сильно, что, казалось, тонкие кости сдвинулись под рубашкой. – В следующий раз, когда я приду, ты сможешь называть меня Пааде. Мы будем друзьями.

Серапио инстинктивно понял, что это ложь. Пааде не любил его. Он не был уверен почему, но знал это столь же хорошо, как и свое имя. Пускай Пааде и был здесь для того, чтобы выполнить обещание, данное его матери много лет назад, пускай он был здесь, чтобы научить его боли, дабы он мог исполнить свое предназначение, но они никогда не будут друзьями.

После того как наставник ушел, Серапио долго держал руку у щеки, размышляя. Кровь засохла тонкой, легко отслаивающейся, стоило только потянуть ее, дорожкой.

Боль напугала его, но он уже начал прощать ее, делать своим другом, как и говорил Пааде.

Над своей первой статуэткой он работал до глубокой ночи, да так и заснул, сгорбившись на скамейке. В руке была зажата заготовка вороны. Не до конца сформированная, только набросок того, чем она должна была стать, но начало все же было положено.

Глава 9

Город Това

325 год Солнца

(19 дней до Конвергенции)

Мои наблюдения за жречеством Наблюдателей показывают, что сейчас оно лишь подобие того, кем было раньше. Ирония века заключается в том, что научные достижения, с помощью которых Наблюдатели когда-то вынудили толпы людей прекратить поклонение старым богам, теперь стали настолько обыденными, что устарели. Никто не отрицает, что когда-то жречество занимало главенствующее положение в Меридиане и три века хранило мир, но я подозреваю, что сейчас их сила проистекает только из традиции и ностальгии. Они заявляют, что читают небо, но их работа кажется в основном сувениром для высшего класса. Они дают прогнозы на дождь, но разве проницательный фермер не способен сам почувствовать, что таит почва? Для того чтобы предсказать будущее, проницательные глаза могли бы обратиться к торговым городам моря Полумесяца. Должны ли города продолжить платить десятину Жрецу Солнца – тема, заслуживающая обсуждения семью правителями.

Отчет по заказу Семи Торговых правителей

Кьюколы, составленный Ютиком,

путешественником из Бараха

Конклав продолжался уже второй час, когда Наранпа заметила, как Иктан пробрался к восточной двери – обойдя круглую комнату сзади, пройдя за спинами целителей, чтобы присоединиться к посвященным тцийо на южной стороне круга, и проскользнув на пустое место на каменной скамье, тихий и незаметный, как тень в темноте.

Наранпа этого бы и не заметила, если бы не знала, куда смотреть, и не осознала на двадцатой минуте монотонной лекции Хайсана, касающейся правил поведения на Закрытии, что человек, сидящий на месте Иктана, носивший его красную маску и закутанный с головы до ног в бесформенную алую мантию, не был Иктаном.

Самозванец, подумала она, – такой же, как завершал за него шествие. И сидел самозванец так же тихо и неподвижно, как это всегда делал Иктан, так что если бы ему не пришлось заговорить, что Иктан делал очень редко, никто бы и не догадался. Эта мысль заставила ее задуматься, а как часто Иктан практиковал этот обман и как часто он вводил всех в заблужедение относительно своего присутствия в комнате?

Она смотрела на Иктана, настоящего Иктана, смешавшегося с присутствующими адептами, покорно сидящего за спиной фальшивого жреца.

– И потому мы встретимся в день солнцестояния, чтоб закончить наше Закрытие, – сказал Хайсан, – в сумерках на Солнечной Скале. И в этом году солнцестояние будет отмечено редчайшим небесным событием. Когда год будет разделен на старый и новый, земля, солнце и луна выстроятся в Конвергенции, прямо над нашими головами, так что мы станем свидетелями последовательного сдвижения от Порядка к Хаосу и обратно. И так, как это будет на небесах, так это будет и в Тове. Мы станем свидетелями прохождения цикла восхождения зла во тьме с последующим поражением, понесенным от доброты и света, когда возобладает солнце.

Это была волнующая речь, и жрецы и адепты затопали ногами, вежливо соглашаясь.

Где он был, задумалась она. Она специально ему сказала, чтоб он не делал ничего, не сообщив предварительно ей, но она была уверена, что Иктан истолкует ее слова так, как будет ему удобно.

– Жрец Солнца, вы могли бы обратиться к Конклаву.

Ну, может, это слишком мелочно. Может, он проводил расследование. Шел по следу или что-то в этом роде. Разве не так поступают люди, когда случается преступление? Или, по крайней мере, покушение на преступление.

– Жрец Солнца?

Вернее будет сказать – покушение на убийство. Это ведь не просто преступление.

– Наранпа!

Она сморгнула. Все уставились на нее. Все три жреца (точнее, два жреца и самозванец, прикидывающийся Иктаном), адепты и даже прислуга, что замерла в ожидании у стен круглой комнаты.

Она прочистила горло, отчаянно пытаясь сообразить, о чем говорил Хайсан, но в голову ничего не приходило.

– Приношу свои извинения, – сказала она. – Вы можете повторить?

Лицо Хайсана вытянулось:

– Какую часть?

– Э… Последнюю.

Хайсан, явно растроившись, покраснел:

– Я п-полагаю, я мог бы начать с…

– Нара, тебе нехорошо? – наклонясь вперед, спросила Аба.

Она сидела на западной стороне круга, прямо напротив нее, и на ее милом лице отражалось беспокойство.

Наранпу рассердило, что Аба назвала ее уменьшительно, тем более что раньше она не замечала, чтобы девушка называла ее так, и никто не давал ей разрешения так называть Наранпу.

– Я… – Она запнулась. На миг мелькнула мысль, что на беспокойство Абы стоило ответить высокомерно, заявить, что та не вправе обращаться столь фамильярно, но решила, что это не в ее стиле. Нельзя, критикуя, стать лидером. Наранпа встала. – Действительно, спасибо за твой вопрос, Аба. Теперь, когда ты об этом упомянула, я хотела бы кое-что обсудить с Конклавом. Как большинство из вас знает, сегодня произошло покушение на мою жизнь.

Она резко замолчала. Ни единого вздоха удивления. Что ж, колесо слухов действительно вращалось.

– Неудавшийся убийца нес на себе отметины одного из кланов Созданных Небесами.

И снова никакой реакции от собравшихся – они явно знали, о каком клане она говорит, так что Наранпа решила продолжить:

– Это произошло потому, что для многих мы стали безликими бюрократами, а не слугами народа. Мы исполняем свой долг, наносим звезды на бумагу, но мы кроме того призваны сделать наш мир лучшим отражением небес. Порядок – из хаоса, добро, – она посмотрела на Хайсана, в конце концов вспомнив его слова, – добро из зла. Но это достигается не молитвами. Это достигается на практике. Это хорошо и прекрасно, что мы закрываемся для того, чтобы подготовить возвращение солнца, но как же служение людям? Целители, доступные не только Созданным Небесами, но и остальным? Знания неба, распространенные между простыми горожанами…

– Для всего этого существуют гражданские институты, – сказал Хайсан. – Долг Созданных Небесами заключается в том…

– Но ведь он может быть и нашим? Почему мы столько уступаем Созданным Небесами?

– Мы не вмешиваемся в мировую политику.

– Я говорю не о вмешательстве. – Она разочарованно сжала кулаки. И почему она не может найти нужных слов, когда это так необходимо?

– Тогда о чем? – спросила Аба.

– Я просто хочу…

Я хочу, чтоб мы остались нужными.

– Нара… – Аба встала, и все внимание обратилось к ней.

Наранпа вздрогнула от этого проклятого прозвища. Может, она специально так к ней обратилась? А ведь она могла.

– Вполне понятно, что ты потрясена событиями сегоднящнего дня, – продолжила целительница. – Это было ужасно! Даже я потрясена, хотя это случилось не со мной. – Она на миг замолчала, покраснев от ужасных воспоминаний, хотя, как она и сказала, это все случилось не с ней. – Так что, если тебе нужно отдохнуть, мы, разумеется, можем продолжить Конклав без тебя. Может, кто-то из адептов может тебя заменить? Например, Эче?

Наранпа мельком глянула на адепта по имени Эче, который сидел справа от нее. Он был ее любимым учеником – красивым, пусть иногда и малость пустоватым, но в то же время его звездные карты всегда были удивительно точны. Она склонялась к тому, чтоб назвать его своим официальным преемником, – это был очевидный выбор. При том что недавно он опоздал на урок, а на прошлой неделе поставил под сомнение ее прогноз погоды. Ничего серьезного, но тогда это ее удивило. Теперь же, увидев, как он улыбался Абе, а затем и вовсе оглянулся на Наранпу, как будто ожидая, что она согласится на предложение сээги, все недавние изменения в его поведении стали понятны.

Аба трахалась с ним. Наранпа видела это так же ясно, словно это было освещено луной. Конечно, в этом не было ничего странного, но только не когда это слишком сильно влияет на происходящее.

– В этом нет необходмости, – решительно заявила она. – Я способна продолжить Конклав. Я просто хотела бы, чтобы собравшиеся рассмотрели мое…

– Но Нара, – перебила ее Аба, – мне кажется, это нападение на тебя, стоит признать, может быть компрометирующим.

Наранпа вскинула брови:

– Что?

– Разговоры, которые ты ведешь, о реформах, людях и разрушении наших древних и священных традиций? Вполне возможно, что тебя пытаются убить именно из-за них. А если это так, может, тебе стоит отказаться от своего звания? Для твоей же безопасности.

Наранпа потрясенно сморгнула. Аба только что предложила ей отречься? Передать звание Жреца Солнца кому-то другому для ее же собственной безопасности? Но Жрец Солнца служит до смерти. Добровольно отказаться от своего звания? Этого никогда не будет.

– Мне бы не хотелось этого признавать, – заявил Хайсан со своего места на севере, – но Аба, возможно, в чем-то права.

Наранпа бросила пораженный взгляд на старика:

– Ты думаешь, я заслужила смерти за свои реформы?

– Небеса, нет! Я хотел сказать…

– А как насчет твоих сомнительных связей с Утробой Койота? – мягко поинтересовалась Аба.

Наранпа повернулась к женщине, ее шок перерос в панику. Две мысли бились у нее в голове. Что она творит? И как Аба узнала?

– Я не понимаю, о чем ты.

– Извини, Нара. – На лице Абы появилась искренняя симпатия. – Не хочу касаться твоих неприятных воспоминаний или напоминать тебе о сложных временах, но твой брат? Тот, который еще жив? Разве он не преступник из Утробы Койота? И разве второй твой брат не убит? Я не задумывалась об этом раньше, но разве не может быть так, что то, что произошло сегодня… и раньше… связано с твоей семьей?

Аба знала о предыдущей попытке убийства? Получается, у нее были шпионы и в рядах адептов тцийо? И теперь она открыто говорит об этом на Конклаве. Иктан ответит за это.

– Оба мои брата мертвы, – безразлично сказала Наранпа, стараясь, чтобы голос не выдал ее эмоций. Она никак не могла справиться с дрожащими руками, так что скрестила их на груди и спрятала в рукава мантии.

– Ну, мы знаем, что это неправда, – парировала Аба, подпустив в голос ледяных ноток.

– Для меня это правда. – Ее голос был холоден, хотя ярость была готова вырваться наружу, уничтожив маску спокойствия. Поднимать вопрос о ее семье? Об Утробе? Она отреклась от всего этого. Прошлое в прошлом. Семейные связи забыты ради божественных, как справедливо напомнил Иктан только вчера.

– Ох, возможно, мы отклонились от обсуждаемой темы, – вмешался успокаивающий голос Хайсана.

Наранпа кипела от злости. О, они зашли слишком далеко только теперь?

– Я не думаю… – начала она.

– В этом кругу мы можем говорить свободно, не так ли? – Аба повысила голос. – Здесь мы все родичи, и никто из нас не преступник.

– Отвали, Аба! – огрызнулась она.

– Наранпа! – резко возмутился Хайсан.

Наранпа с трудом сдержала крик. Умом она понимала, что Аба пытается вовлечь ее в бой, она видела это столь же ясно, как летнее солнце. Она знала, что Аба, несмотря на всю ее молодость, принадлежала к лагерю традиционалистов, но это открытое нападение было за гранью приличия.

И хуже всего то, что Наранпа каким-то образом позволила девятнадцатилетней девушке перехитрить ее. И это обжигало сильней всего.

Она посмотрела через весь круг на Иктана. Настоящего Иктана, стоящего во втором ряду за самозванцем. Скажи что-нибудь! – сердито подумала она. Но разве она не просила его не вмешиваться, позволить ей самой сражаться в ее битвах? И если он сейчас заговорит, все поймут, что он обманывал их. Нет, она была сама по себе. Так что прежде чем спасти себя из пропасти, предстояло вернуть свое достоинство.