Kitabı oku: «Древний Рим. Имена удовольствий», sayfa 7
Глава 8. Ночной гость
"Кто не умеет защищаться – не сумеет выжить"
(надпись на стене дома в Геркулануме, раскопки)
Наталия
На виллу Оливии я вернулась в самых расстроенных чувствах, зато, пройдя широкий перистиль, застала в атриуме у маленького бассейна довольно трогательную сцену. Клодий читал стихи, а взыскательная публика на сей раз была весьма благосклонна. Еще бы, выступал любимец хозяйки, а не какой-то нищий гистрион.
Я планировала хотя бы парой слов перекинутся с Оливией насчет измученного гладиатора, но моя затея не удалась. Матрона одним движением царственной длани велела мне сесть на место и закрыть ротик добрым куском пирога. С маком и сыром. А еще выпить бархатистого фалернского и забыть обо всех заботах бренного мира.
А вот Гай Марий предпочитает мульс – вино с медом. Где-то сейчас мой консул… наверно, задирает серую тунику пригожей рабыне, а про меня и думать забыл.
Стоит отметить, вечер прошел спокойно, без всяких пьяных оргий, а в приятных дружеских беседах. Я немного освоилась и с парочкой девиц помоложе сама завела разговоры о макияже и парфюмерии, похвалила наряды, задала пару вопросов об этикете. Кажется, ко мне здесь стали относится более снисходительно, чем в первые минуты знакомства.
На виллу опускалась густая и душистая итальянская ночь. А что нам принесет завтрашний день? Оливия с томным видом обещала на обед гладиаторские состязания и вечер женских удовольствий по их итогам. Что бы это могло значить… С утра должны подъехать новые гости, но вряд ли среди них будет суровый мужчина с темно-синими очами в цвет предгрозового неба.
Гай Марий Каррон – имя его звучит как удар гонга о дрожащую медь. Душа трепещет.
Перед сном в отведенную мне комнату заглянула молоденькая рабыня. Принесла еще одну свечу с толстым фитилем из перекрученных нитей виссона.
– Госпожа желает массаж или хочет просто заняться любовью? Вы предпочитаете светловолосых или тех, чьи волосы темны, а может, и вовсе гладко выбритых? Молоденьких или уже зрелых мужей… Одного или сразу двух-трех…
Я только глазами хлопала, пока мне озвучивали всевозможные варианты скрасить унылое одиночество. Беленький, черненький, смугленький, в шрамах или юнец с нежной кожей, грубый северный великан или утонченный грек – эх, какой выбор… а я, как назло, хочу лишь спать.
– Мне никого не надо!
– Но подруги Оливии всегда рады нашим услугам, может, госпожа предпочитает девушек, у нас есть «цветок лотоса» и «змея Карфагена».
– Боже мой! – не скрывая крайнего раздражения, простонала я. – Свалилась на мою голову. Да, я хочу массаж! Пусть придет мужчина, который умеет делать расслабляющий и усыпляющий массаж, и не обязательно внутренний – пусть ножки мне разомнет и спинку… Эй! Только не очень крупный и не очень темный – я таких боюсь.
Вот наказание, придется терпеть местных умельцев, а, может, мне даже понравится – начну привыкать. Тш-ш-ш… сама себя не смеши! Ничего особенного я, конечно, массажисту не позволю, пусть постоит пять минут у порога и отправляется восвояси.
Рабыня скользнула за двери, а я растянулась на ложе из кедрового дерева и даже успела задремать. Крохотный огонек свечи горел ровно, в комнате было тепло и тихо, где-то за стеной раздавалось слабое монотонное пение и хриплый, нетрезвый смех. Я почти заснула, но мигом открыла глаза от прикосновения жестких пальцев к моей голой лодыжке.
– Ай…
Показалось, что на меня собираются напасть, я рывком перевернулась на спину и едва не вскочила с постели. В полумраке передо мной стоял высоченный широкоплечий мужчина, одна тень его занимала половину комнаты. Я торопливо протерла глаза и уставилась на него с опаской.
– Ты кто такой? Тебе чего здесь надо?
– Не узнаешь меня, маленькая госпожа… – вкрадчиво отвечал он. – Я – Дакос, некогда вождь фракийского племени. Да, я был первым среди своих людей. Ты сегодня проявила милость ко мне и я сделаю тебе все, что ты пожелаешь.
– Дакос… ну-у… да-а-а… тебя все-таки отпустили? Это хорошо.
Я все еще смотрела на него настороженно и глазам не верила. Это был он и не он. Бороды нет, волосы убраны с лица и заплетены сзади в виде хвоста или косицы. Почти симпатичный, правда, это дело вкуса. Грубоватые черты лица, хищный широкий нос, крючковатый немного, вдоль щеки длинная борозда шрама. Но пахло от него теперь чуть не цветами. Ну, естественно, я же велела подготовить парня, вот его и вымыли с местным лавандовым шампунем. А вообще, рада за человека. Хотя бы не в цепях и, наверняка, накормлен.
– Как я могу служить тебе, госпожа?
В его низком, гортанном голосе мне вдруг почудилась насмешка. Пришлось вздернуть нос и осадить нахала:
– Ты предлагаешь свои услуги так, словно собираешься сделать одолжение, вождь степных волков. Но увы, я просила только массажиста. Вряд ли ты обучен этому искусству.
Дакос улыбнулся краешком губ и уселся на циновку рядом с моим ложем. Я заволновалась. Что там про него говорили еще у Клодия – убийца… шаман… колдун. А если он меня заворожит и соблазнит? То-то мурашки по коже забегали и бабочки внизу живота запорхали. Обаятельный раб-фракиец. Аура обволакивающая, подчиняющая. Ох, Наталья, смотри, как бы чего не вышло… Надо держать ухо востро.
– Оливия тоже приглашала тебя в свою спальню? – строго спросила я, отодвигаясь.
– Еще нет… Но римлянок, желающих узнать меня, было не мало.
В его голосе звучали одновременно мужская гордость и горечь унижения. Терпкий коктейль эмоций. Я сразу это поняла и прониклась сочувствием. Но в то же время пыталась прояснить детали.
– Разве тебе было плохо? Мужчинам нравится развлекаться с женщинами.
– Когда мужчина может выбирать сам. А меня приводили к матронам как дорогую шлюху. Заставляли ублажать похотливых старух и развращенных девиц, что уже не пригодны служить вашей Весте, но еще не имеют мужа. Это был мой позор.
– И ты делал все, что от тебя хотели?
Кажется, неудачный вопрос, но он уже сорвался с моих губ. Дакос вздохнул и опустил голову.
– Я – воин, а не угодник бесстыжих баб. Я смеялся им в лицо и на моей шкуре появлялись новые шрамы. Но лучше сражаться на арене против десятка озверевших самцов, чем лизать задницу одной уродливой ведьмы.
– Кхм… Но разве все те римлянки, желавшие провести с тобой ночь были некрасивы?
– Ни одна не сравнится с тобой. И потому я сейчас у твоих ног.
Он снова смеялся. Шутил, грустно улыбаясь мне. Воин-раб, обреченный окончить свои дни на кровавой сцене.
Мне стало жаль его и стыдно за себя.
– Поверь, я не собираюсь тебя просить или заставлять. Мне ничего от тебя не надо. Я вообще хотела спокойно уснуть, но ко мне пристали с массажами. Но в Риме такие нравы, да и не только в Риме, конечно. Сытая, беззаботная жизнь здорово развращает. Я вот пока держусь… И до беззаботной жизни мне, как до Гелиоса пешком.
– Ты говоришь забавно, Наталия. Словно дитя…
Надо же, он запомнил мое имя. Его темные, глубоко посаженные глаза смотрели испытующе и серьезно. Я натянула покрывала до пояса, пряча голые ноги. На мне не было белья, я все отдала в стирку рабыням Оливии и сейчас отдыхала в тонкой льняной рубашке до колен.
Под пристальным взглядом «варвара» я чувствовала себя почти обнаженной. Его мужская суть заставляла терять голову не хуже ароматов индийских порошков. Он точно колдун! С этим надо было что-то делать и как можно скорее. Прибегнем к испытанному способу – к моей болтовне.
– Дакос, расскажи, пожалуйста, про свою родину. У тебя была семья, дети? На вас напали римляне и забрали всех в плен?
Лицо воина словно окаменело. Губы сжались в твердую линию, глаза сузились и даже нос будто заострился, как у ястреба. До меня запоздала дошла суть вопроса – какая бестактность!
Он качнулся вперед и процедил сквозь стиснутые зубы:
– О своем прошлом я говорить не хочу. Значит, так порешили Боги. Но придет и мое время… Рим заплатит сполна за унижение!
Я отшатнулась, мне вдруг почудилось, что на стене промелькнула тень хищного зверя с оскаленной пастью. Дакос угадал мои чувства и поспешил заверить в своих добрых намерениях:
– Не бойся… Тебе я никогда не причиню вреда, да ты ведь не римлянка. Сегодня я умирал от жажды, а ты меня напоила. Я видел, откуда ты взяла эту тряпку, что подносила к моим губам. Повязка прежде была на твоей груди, она пахла тобой. Я до сих пор помню твой запах. Теперь я не забуду его никогда.
Это была, конечно, полная чушь, что он там мог унюхать и почувствовать, но его слова волновали и льстили. Я – женщина… Я просто маленькая, слабая женщина. А он – большой и сильный мужчина. «И если надо причину, то вот вам причина…»
Дакос поднялся во весь свой огромный рост, а потом встал перед ложем на колени. Он откинул покрывало с моих ног и, взяв мои ступни в свои крупные грубые ладони, начал покрывать поцелуями каждый пальчик, каждый сантиметр кожи. У меня участилось дыхание, разумом я понимала, что нельзя ему такое позволять, но это было так приятно, так необычно. Никто не целовал мои ножки с таким благоговением и желанием, как этот дикий мужчина. Неловко признаться, что я медлила с возмущением.
А его настойчивые губы поднимались все выше по моим щиколоткам и уже достигли колен, я сходила с ума, дрожа от предвкушения, он невероятно распалил меня, что скрывать. Но когда Дакос перебрался на постель и попытался шире развести мои бедра, я испугалась.
– Нне-ет – нет, не надо так… перестань!
– Не бойся, – успокаивал он, – я буду только целовать и ласкать тебя, если ты не захочешь всего остального, я здесь для твоего удовольствия и сделаю все, чтобы ты была рада…
Он языком прошелся внутри моего обнаженного бедра, задирая рубашку. А потом потерся носом о коротенькие завитки волос у меня там… Обычно я полностью убирала лишнюю растительность на теле, но за эти две недели в Риме у меня не было такой возможности, да и необходимых для этого средств.
К тому же я не собиралась демонстрировать каким-то местным кавалерам свои интимные местечки. И вот сейчас едва знакомый чужой мужчина касался языком и губами святая святых моего тела. И я принимаю это как должное – наверно, сошла с ума.
Вскоре его прикосновения стали более жадными и даже агрессивными, куда делась прежняя осторожность и нежность. Руки, что поддерживали мои разведенные бедра сжались, причиняя некоторую боль, а из горла Дакоса вырвалось сдавленное рычание. Я понемногу трезвела… и когда внутрь моей влажной дырочки скользнули его сильные пальцы, окончательно пришла в себя.
– Все! Прекрати это, я больше не хочу.
– Ты уже готова… ты вся течешь для меня… позволь мне продолжать, богиня…
Я попыталась отодвинуться от него, освободиться из железных тисков его рук и опустить подол рубашки. Дакос смотрел на меня голодными, пьяными глазами, а потом медленно поднес ладонь к своим губам и облизал пальцы, которые только что были во мне.
– Уходи! – срывающимся голосом прошептала я, пытаясь восстановить дыхание.
– Что я сделал не так? Скажи, что тебе не понравилось? Научи меня доставлять тебе удовольствие. Если бы я не захотел, то даже не прикоснулся к женщине и никто бы меня не заставил ее ласкать – я хотел дать тебе радость, а ты отказалась… почему? Я же ничего не просил для себя. Но посмотри, что ты сделала со мной.
О! Только не это… Я едва успела отвести глаза и успела кое-что заметить. У него было весьма внушительное мужское достоинство, которое он с гордостью сейчас и продемонстрировал. Видимо, надеялся впечатлить. Похоже, римские «матрешки» падали ниц при одном виде столь объемного вздыбленного фаллоса, а мне, признаться, стало жутковато.
Я только чуть-чуть представила, как эта дубинка окажется во мне… О Боги! Нет, нет, он слишком большой и вообще… мне нужен другой мужчина и я даже знаю, кто именно. А всякие там распущенные гладиаторы-фракийцы – мимо, мимо… Хотя, теперь легко поверить, что Дакос владеет своим языком не хуже, чем своим гладиусом на кровавой арене.
– Ты все делаешь прекрасно! И даришь удовольствие и сражаешься, но скажу честно – я люблю одного мужчину и не могу принимать откровенные ласки от кого-то другого.
"Молодец, Наташка, хорошо оправдалась. И гордость его пощадила и себя вознесла на недосягаемую высоту. Мужчины должны уважать верных девушек. Наверное, так… Не могла же я просто сказать, что струсила его мощных параметров и поостереглась заниматься интимным делом без должной защиты от всяких нежелательных последствий."
Если меня как следует раздразнить, то одних его умелых пальцев оказалось бы недостаточно, и уж с размером бы я как-нибудь разобралась… не спеша.
– Дакос, тебе лучше уйти.
– Тот, другой – римлянин? – вдруг спросил он.
Да что себе позволяет этот элитный раб, я не обязана перед ним отчитываться. Не одобряю ограничение свободы и попрание человеческого достоинства, но раз попала в «чужой монастырь», надо следовать его уставам, говорить на понятном здесь языке.
– Это не твое дело! Я велела тебе уйти, чего еще ждешь… Сам виноват, разве просила тебя ко мне лезть? Я предлагала мирно поболтать, а потом разошлись бы по своим… э-э-э… клетушкам. Нет, радость он мне, видите ли, захотел доставить? Спасибо, у меня есть жених в Риме.
Щеки мои горели, и еще внизу живота было горячо и мокро, но сейчас хотелось остаться одной и крепко подумать о своем поведении.
– Прости! Я думал, ты такая же, как они. Я ошибся. Прости меня, госпожа.
Дакос низко поклонился, поправил на себе одежду и бесшумно вышел за двери. А я скомкала покрывало между ног и легла на бок. Мне очень хотелось довести дело, начатое фракийцем до конца, но не ублажать же себя самой, отказавшись от роскошного мужского экземпляра.
Вот было бы глупо! Ах, если бы на месте гладиатора был Гай… он назвал бы меня «цветком сердца», я бы сама его оседлала, и мы поплыли бы вместе по волнам удовольствия. Ничего не могу поделать с собой, мне нужен этот римский полководец! Этот грубиян и молчун – синеглазый вояка с раненой душой. Гай Марий… где ты сейчас и с кем…
С улицы вдруг послышались громкие мужские голоса и даже грубая ругань. Наверно, кто-то еще приехал, желая посмотреть на завтрашнее кровопролитие. Пусть Дакосу повезет – он же никогда не проигрывает. Надо постараться заснуть и ни о чем больше не размышлять. Надеюсь, хотя бы мой дорогой Клодий сейчас всем доволен и радует свою земную богиню не только стихами…
Глава 9. Подарок Оливии
За три вещи я благодарен судьбе:
во-первых, что я человек, а не животное,
во-вторых, что я мужчина, а не женщина,
в третьих, что я – эллин, а не варвар.
Фалес Милетский, древнегреческий философ
Мое утро началось ближе к обеду. Вялые, размеренные умывания и одевания, потом обильная трапеза в присутствии пяти полусонных матрон. На сей раз мы находились в триклинии – обеденном зале, где лежанки располагались буквой «П», а к ним были приставлены низенькие длинные столики со всевозможными яствами. На каждом обеденном ложе должно было находиться по три персоны, таковы правила этикета.
Отведав козлиного жаркого с трюфелями, я с тоской вспоминала о том, что вскоре придется вернуться в домик Клодия на окраине Риме и опять считать каждый асс. Но за последние сутки я уже привыкла к тому, что еда сама прыгает мне в рот, а разбавленные вина льются вокруг розовыми, багряными, золотистыми и черными реками.
Клодий, похоже, все еще спал. Да что такое с ним делает по ночам знойная римлянка, отчего у мужчины не хватает даже сил доползти до трапезной! Жив ли он, вообще… Э-э, нашла о ком переживать, дядюшке теперь бычьи семенники в маринаде, мурен и морских угрей в остром соусе гарум доставляют прямо в постель. А довольная Оливия сама положит на искусный язычок поэта сладчайший финик, у которого вместо косточки внутри спрятаны вымоченные в Сицилийском меду орешки пинии или белый изюм.
После плотного пиршества хозяйка виллы предложила мне прогуляться в небольшом дворике, который был удачно затенен масличными и платановыми деревьями. Матроне явно хотелось посплетничать, иначе зачем бы она опять завела разговор о консуле, как будто мечтала выведать от меня новые пикантные детали нашего знакомства.
Или это обычное желание стареющей бездетной тетки устроить брак знакомых и погулять на свадебном торжестве? Возможно и так…
Оливия бросила в мою сторону лукавый взгляд фиалковых глаз.
– Любовный послужной список Каррона настолько безупречен, что уже давно пора внести в него коррективы. Значит, ты с ним еще не была?
– Увы! – грустно вздохнула я. – Не собираюсь запрыгивать первой на этого вороного. Да и расстилаться перед ним мокрой тряпкой по первому его требованию тоже не хочу. Пусть он завоюет меня сам, он же прославленный полководец. Только вот нужна ли такая победа самому Каррону…
– Что ж, – резонно заметила Оливия, – если незримые сети расставлены тонко и аккуратно, в них может попасться даже очень осторожный зверь!
– Не собираюсь я ставить никакие сети, я уже не верю в свой триумф на любовном поприще.
– Ты рано сдаешься, Наталия. Пристало ли вести речи о поражении, проиграв всего одну битву. Так дерзай же еще! Атакуй его снова и снова…
Я невольно улыбнулась, услышав столь страстные слова.
– Вы не зря столько лет были супругой Консула Публия Фракийского, вы многому у него научились… стратегия… тактика…
– А может быть, он этому научился от меня, кто знает, – возвела очи к небесам почтенная дама. – Итак, ты желаешь получить Гай Мария, получить навсегда, привязать его браком и детьми. Благородная и труднодостижимая цель, но тем слаще будет победа!
– Кто бы не желал такого великолепного мужчину? Он в самом расцвете зрелой красоты, у него прекрасное тело, завораживающий голос и взгляд, который заставляет мое сердце неистово мчаться навстречу. Но вот устроила бы его я в качестве жены… я ведь так мало знаю ваши традиции. Я из другого мира… то есть, из другой страны.
– Какие глупости ты говоришь, женщина! – беззаботно рассмеялась Оливия. – Думай лишь о своих удовольствиях и потребностях. А другие пускай приспосабливаются.
Отчего-то не на шутку разволновавшись, я уже без церемоний обратилась к собеседнице:
– Если бы ты сама кого-то любила, Оливия, ты бы желала тому человеку счастья и лучшего спутника жизни. Ты бы менялась сама ради него и, смирив гордыню, наступала на горло собственным гадким привычкам. Ты бы хотела дышать ради него. Я не знаю, так ли именно я люблю Гая, да и люблю ли, вообще, но я хочу видеть его счастливым. Со мной или без меня… Но, конечно же, лучше со мной!
Римлянка задумалась и какое-то время мы молча шествовали вдоль аллеи платанов к ограде.
– Твои слова меня тронули, Наталия Русса. Похоже, ты еще умеешь думать о ком-то другом прежде себя… если, конечно, не лжешь… нет, ты чиста, как голубка. Я завидую тебя, Наталия, я уже так не смогу.
– Что бы я там не хотела, это всего лишь мои мечты…
– Так воплоти их в жизнь!
– Только что думает по этому поводу Гай Марий…
Нашу беседу внезапно прервал громкий мужской возглас:
– Можешь спросить его сама, милая девушка, консул Каррон еще ночью прибыл сюда и скоро присоединиться к вашей прогулке.
Мы стремительно обернулись, чтобы увидеть позади нас двоих мужчин, которые успели подойти незаметно. К одному из них тут же протянула руки Оливия:
– Сальве, Септоний! Я рада тебе.
– Приветствую, Божественная! Но я слышал, ты заменила меня на какого-то болтуна? Это правда?
Пока высокий и худощавый, как палка, пожилой римлянин здоровался с Оливией, я, затаив дыхание, смотрела на Гая. Он едва улыбнулся мне уголками губ и мягко сказал:
– Приветствую тебя, Наталия. Вижу, тебе здесь нравится, ты выглядишь довольной, и в твоих глазах нет больше тоски и страха. Так в каком же вопросе тебе хотелось знать мое мнение?
«Как ты отнесешься к тому, что я хочу лечь с тобой в постель совершенно раздетой и заняться любовью… всяческими способами… и так и эдак… м-м-м… и даже так…»
Но вслух же я не могла произнести столь откровенную речь! А потому лишь смотрела на консула с немым обожанием и молчала, что было для меня совершенно не свойственно. Выкрутиться из неловкой ситуации помогла благородная Оливия Котта:
– Мы обсуждали народные волнения близ Капуи. Говорят, там случилось восстание рабов и к ним примкнули гладиаторы нескольких школ Казилина. Кто займется усмирением этого сброда? Сенат уже решил, кому доверить самую грязную работу?
Ого! Восстание рабов… Я ничего такого не слышала, но не будет же Оливия сочинять, значит, ходят какие-то слухи. Нет, это не Спартак воду мутит, точно, не он… Спартака при императоре Тиберии еще не было, это другой борец за свободу. Бедняга! Сенат пошлет легион своих обученных головорезов и дело замнут. Услышав ответ хозяйки виллы, Гай Марий заметно помрачнел.
– Такие внутренние войны только позорят армию. Нам не пристало воевать с рабами. Мы солдаты, а не мясники. Пошлют Руфа Цезия и одну его когорту. Думаю, этого будет вполне достаточно, чтобы загнать бродяг в эргастулы.
– А эргастулы – это у вас что? – тихо спросила я, глядя прямо на Гая.
– Тюрьмы для рабов, где они также могут продолжать трудиться на благо хозяина, только уже в цепях.
– Но ведь среди мятежников есть и гладиаторы, что будет с ними?
– Все они будут жестоко наказаны! – незамедлительно последовал ответ.
«Кто бы сомневался, Рим умеет от души ласкать и карать – как и любой владыка…»
– Гай… когорта, это часть легиона, да? А сколько солдат в когорте?
– Сейчас чуть более пятисот пехотинцев и шестьдесят всадников.
– И консул командует одним легионом? А сколько у Рима всего легионов? А все легионы сейчас в Риме или где-то ведут завоевательные войны?
Мы с Гаем еще долго вели увлекательную беседу на тему военной подготовки, а также тактики ведения боя, характерной именно для римского войска. Я немного знала об этом, кое-что читала, и потом… я же просмотрела не один художественный фильм исторического содержания. Конечно, почти все были голливудские сказки, но построены-то они на реальных фактах, пусть и порядком приукрашенных. Одним словом, я выражала неподдельный интерес к тому, что было близко любому полководцу и Гай заметно оживился.
Вскоре мне стало понятно, что он душой болеет за Великую Империю и всеми силами желает укрепить ее границы. Вместе с тем, я не заметила у консула особой жажды завоевать как можно больше территории. Каррон скорее хотел сохранить то, что уже есть. В отличие от жадных и амбициозных сенаторов консул сам не раз участвовал в настоящей кровопролитной войне и знает истинную цену римских побед.
Гай смотрел в глаза смерти, терял друзей и соратников. Нет, я уверена, что он не был жестоким и беспринципным покорителем диких народов, а скорее лишь точным орудием в руке суровой воли диктаторов Рима, мечтающих безгранично расширить свое влияние на все близлежащие земли и даже весьма отдаленные провинции.
Мы ушли далеко вперед от своих спутников. Оливия и ее приятель ворковали в тени деревьев, а консул отвел меня к хозяйственным постройкам виллы, откуда раздавалось лошадиное ржание и блеяние коз.
– Скажи, Гай, тебя, и правда, беспокоит мятеж рабов?
– Моя вилла Кордация находится поблизости от очага восстания. Я редко там бываю, но это дивное место. Тиберий подарил мне Кордацию после удачного похода на север. Поначалу я даже не знал, что с ней делать, назначил управляющего и на время забыл о своем владении. Но как-то раз решил навестить и задержался на целую неделю.
Каррон задумчиво прикрыл глаза и коснулся рукой лица, словно погрузившись в приятные воспоминания.
– Я не хочу, чтобы моя богатая усадьба пострадала от рук варваров. Кажется, я уже привязался к тихому, уединенному саду со старым перистилем и заброшенными фонтанами. Там хорошо писать стихи и любить. Туда я мечтал привезти возлюбленную, конечно, если еще смогу полюбить…
– Пусть так все и будет! Какие еще твои годы.
Дыхание у меня перехватило, колени ослабели. Он задумчиво посмотрел на меня, в его синих глазах спокойно плескалось море. Я даже почти различала запахи мокрых сетей и йода. И еще увидела солнце, бросающее блики на водную гладь.
– Гай… у тебя все будет хорошо! Я знаю, я чувствую.
– А у тебя?
– Трудно сказать… Я бы хотела вернуться на родину, но это слишком далеко. И едва ли возможно. В моем мире меня уже потеряли и оплакали родные. А что ждет меня здесь? Мне еще повезло, что я встретила Клодия и… ах… тебя. Как бы ты ко мне не относился, я вижу, что по-своему ты добрый человек, хотя и военачальник. Ты не такой, как эти изнеженные заносчивые сенаторы, мечтающие лишь о власти и тайных пороках, ну… те, которые были на вечеринке в римском доме Оливии.
Я пыталась подобрать правильные слова, чтобы уж слишком не задеть местную знать, но в полной мере выразить отношение к некоторым ее представителям. А заодно и показать мои чувства к Гаю. Хотя бы часть этих чувств…
– Ты прошел нужду и лишения, ты видишь горести бедняков и знаешь цену настоящей дружбе. Ты помогал Клодию, давал ему деньги в долг, зная, что он вряд ли сможет его вернуть… делился с нами едой…
– Еды у меня в избытке, так что же не помочь соседу, – мягко ответил консул, словно немного растерявшись от моего порыва. – Ты хочешь верить, что я лучше, чем есть… зачем, Наталия?
– Ты мне нравишься. Как мужчина. Как человек. Хотя ты и командуешь легионами, которые нападают на чужие земли и берут рабов для Рима. Ты просто принадлежишь своему времени, если не ты… был бы другой командир.
– Странные твои слова.
– Я всегда говорю открыто обо всем, что думаю. Наверно, это моя ошибка. Кое-что нужно скрывать.
– Ты удивительная женщина, но… я ничего не могу тебе обещать.
– Я понимаю. И ничего не прошу.
* * *
Едва Гай Марий произнес услышал ее последние слова, как сердце дрогнуло. А почему бы и нет… почему он не может еще раз попытаться соединить свою жизнь с судьбой другого человека. Эта привлекательная девушка отличается от всех его немногочисленных знакомых с длинными волосами и накрашенными губами, отличается от тех благородных девиц, которые время от времени пытаются заслужить внимание завидного холостяка.
Однажды он доверился красивой молодой женщине. И был жестоко обманут. Печальная история его сватовства к Друзилле долго была самой ходовой сплетней Великого города. Мужчины негодовали, обвиняя во всем женскую ветреность, а женщины сочувствовали молодому Триумфатору и спешили утешить.
Консулу было невыносимо больно и стыдно. Даже тяжелая стрела, пробившая на груди доспехи в германском походе, казалась досадным недоразумением по сравнению с предательством той, которую он, казалось, безмерно любил. Но со временем затянулась и эта рана.
И вот теперь голубоглазая «северянка» будит давно забытые чувства в его душе. Желание оберегать и заботиться, взять под свое крыло, привести в дом, окружить лаской и теплом. Продлить себя в детях… Обычные человеческие желания. Разве они так уж невыполнимы?
Раздумья консула прервал громкий возглас Оливии:
– Мои друзья! Гулла только что передал сообщение, что могучие бойцы готовы порадовать нас зрелищными поединками. Вы присоединитесь к нам или продолжите свою добрую беседу?
Я тотчас поняла какого рода зрелища нас ожидают. Мне стало жутко. Да, на экране телевизора подобные постановочные схватки выглядят завораживающе. «Гладиатора» с Расселом Кроу я пересмотрела раза три или даже четыре, но ведь это актерское мастерство, труд операторов и костюмеров.
Пожалуй, в каждом современном человеке есть что-то от тех времен, когда миром правили больше звериные инстинкты и мало ценилась отдельная человеческая жизнь. Когда на арене рекой текла кровь, а обезумевшая толпа ликовала, глядя на пару отчаявшихся, загнанных в ловушку себе подобных "разумных животных".
– Прости, Оливия… я не буду на это смотреть. Я лучше еще погуляю здесь.
Опираясь на руку своего старого знакомого Септония, хозяйка виллы не спеша приблизилась к нам.
– А ты, Гай… останешься со своей милой соседкой или убедишься в который раз, что школа гладиаторов моего мужа остается самой лучшей в Риме?
– Я в этом не сомневаюсь, Госпожа. Мы продолжим прогулку и прибудем с Наталией позже.
Ах, как я была благодарна ему за эти слова!
Когда Оливия и Септоний удалились, а мы с Гаем остались одни, он вдруг спросил:
– Ты, и правда, не хочешь посмотреть поединки? Многие женщины в восторге от этого зрелища.
– Значит, я не из многих… Я ведь будущая мать, я знаю, как долго и трудно появляются на свет дети, сколько лет и сил нужно, чтобы вырастит их, а вы ради забавы лишаете жизни сотни крепких, здоровых мужчин. Это несправедливо! В конце концов, если они рабы – пусть строят мосты и дороги, пусть разбивают сады… разводят скот и кормят Рим.
– Их много, Наталия… их слишком много…
Я опустила голову. Что же тут непонятного – Рим вел захватнические войны, Рим уводил в в плен множество жителей Африки и Азиатских стран, пленников с территории современной Европы, ведь и земля под нынешними Парижем и Берлином, значительная часть Британии – все находилось тогда в руках римлян.
В дешевом человеческом материале недостатка не было. Захватывающие смертельные поединки отчаянных людей приходили смотреть и патриции и плебеи. «Хлеба и зрелищ!»
Мы с Карроном еще немного погуляли во дворе, обсаженном по периметру высоченными акациями, а потом заглянули в ту часть усадьбы, где находились казармы гладиаторов. Консул долго и скучно о чем-то расспрашивал хозяйских слуг, внимательно рассматривал стоящих за изгородью крепких мужчин.
Похоже, Гая Мария интересовали способы тренировки бойцов и сам местный контингент вызвал любопытство. Я мало в это вникала, просто хотела быть рядом с полководцем, искоса смотреть на своего синеглазого витязя и украдкой вздыхать…
Вернувшись наконец в дом, я с облегчением узнала, что яростные схватки уже завершились победами ретиария (гладиатор с сетью и трезубцом) в первой паре, мурмиллона (шлем с рыбой на гребне, меч – сантиметров пятьдесят длиной, и огромный щит как у легионера) во второй паре, фракийца в третьей паре, самнита в четвертой и секутора (короткий меч, латы) в пятой.
Возбужденные вином и пролитой на их глазах человеческой кровью гости вовсю пировали. К роскошной трапезе присоединились и мы с Карроном. В триклинии я также увиделась и обнялась с Клодием Скавром. Мой благодетель выглядел немного утомленным, но вполне счастливым.
Я едва успела перекинуться с ним парой фраз, как поэта отвлекла его пышногрудая муза. После долгого шумного застолья мужчины уединились в атриуме для бесед и споров о политике, а Оливия увела женщин на свою половину. Знать бы мне тогда для чего именно…
Наша дамская компания разместилась в уютном небольшом зале, где горело множество ароматических светильников и в беспорядке были разбросаны куски драгоценных тканей, пурпурные подушки и покрывала, тончайшие накидки с золотым шитьем, ларцы из ливанского кедра, набитые украшениями со всех частей света, блюда из оникса и запечатанные амфоры с вином. Этакий склад сокровищ.
