Kitabı oku: «Полуночное солнце», sayfa 2
Глава третья
Сначала Бену показалось, что она преувеличивает. Она поблагодарила полицейского и проследила, чтобы тот закрыл за собой калитку.
– Иди наверх, – вот и все, что она сказала Бену, взмахивая руками, словно от этого он мог бы взлететь на второй этаж.
Держась за перила, он дотащился до ванной комнаты, где крышка унитаза была замаскирована белыми перьями, в полусне принялся чистить зубы и понял, что таращится на свое отражение в зеркале. Собственное худощавое лицо показалось нереальным, словно маска: голубые со стальным блеском глаза запали от усталости, бледный рот с искусанными губами разделяла ровно пополам тень от острого носа, светлые волосы с серебристым отливом топорщились во все стороны над большими ушами. Он все еще размышлял, что же должно означать это зрелище, когда в ванную торопливо вошла тетя, чтобы его причесать. Расческа скребла по коже и дергала за волосы, но даже это не помогло взбодриться. Он поплелся в свою комнату, кое-как застегнул пижаму, забрался под одеяло, и его веки сомкнулись раньше, чем голова коснулась подушки.
Его разбудили полуденное солнце и хриплое пение большой шарманки. Он прикрыл глаза рукой, наслаждаясь неспешным возвращением в реальность и ощущением, что можно валяться так сколько угодно, понемногу узнавая в этих звуках мелодию фургона с мороженым. Она понемногу затихала, удалялась, наконец угасла, словно искра, и только тут он осознал, что не слышит в доме свою тетю.
Он вскочил, оттолкнувшись от кровати с такой силой, что затряслись руки, и бросился вниз по лестнице, в надежде, что его громкий топот вызовет ответ с ее стороны. Ее не оказалось в кухне, только плита и металлическая раковина сверкали, как будто она начистила их минуту назад; ее не было в столовой, только черные стулья стояли, выпрямив спинки, вокруг пустого черного стола, над которым висели в рамках коричневатые фотографии с морскими видами Норфолка; ее не было и в гостиной, только радиоприемник застыл на верху вращающейся книжной полки.
Обычно этот приемник, сделанный из грязно-белого пластика, напоминал Бену тостер-переросток, но сейчас он как будто превратился в воплощение той тишины, что стояла в доме, – ему представилось сердце, переставшее биться. Он во все глаза смотрел на приемник, боясь пошевелиться, когда сверху послышался звук: придушенный всхрап, вдруг оборвавшийся.
Должно быть, она тоже проспала, как и он. Ему не полагается заходить в ее спальню, но она же не станет возмущаться, если он принесет ей чашку чаю. Он поставил чайник в раковину, послушал, как звон струи из-под крана становится все глуше. Проследил, как закипает чайник, и схватил его за ручку, как только крышка начала подрагивать, залил кипятком ложку чая в заварочном чайнике, заставив себя терпеть, когда пар обжег пальцы. Наверняка она уже не так сильно на него сердится. Он пошел наверх, поднимаясь на каждую ступеньку с одной и той же ноги, чтобы не расплескать наполненную до краев чашку на блюдце, и добравшись до двери тетушки, робко постучал по косяку. Когда на его долгий стук не последовало ответа, он опустил чашку с блюдцем на пол и чуть приоткрыл дверь.
В этой комнате было теплее, чем у него, словно ее убранство – стеганое одеяло, свешивавшееся с обеих сторон кровати до самого пола, маленькие подушечки на туалетном столике, ощетинившиеся шляпными булавками, мягкое кресло, уставившееся на свое отражение поверх булавок, – источало собственный жар. Его тетушка свернулась клубочком под стеганым одеялом, отчего казалась сейчас меньше обычного. Лицо ее приобрело сероватый оттенок и расплылось из-за расслабленно отвисшей челюсти, по которой сползала струйка слюны. Бен не смог определить, дышит ли она.
Затем она всхрапнула и закрыла рот, ее веки дрогнули, открываясь. Увидев Бена, она тут же села на кровати, завернувшись в одеяло и торопливо утирая подбородок тыльной стороной ладони.
– Тетя, я заварил тебе чай, – с запинкой пробормотал он.
Пока он донес чашку до кровати, она успела накинуть на себя кофточку и надеть очки. Ее примятые кудряшки понемногу расправлялись, но лицо все еще выглядело более серым, чем обычно.
– Оставь на маленьком столике, – сказала она, когда он попытался дать ей чашку на блюдце прямо в руки. – Будь хорошим мальчиком, ступай к себе, пока я не встану.
Возможно, она еще не до конца проснулась и поэтому говорила как-то невнятно, но его это напугало.
– Тетя, ты хорошо себя чувствуешь?
Она поднесла руку ко лбу, словно определяя температуру у себя самой.
– Надеюсь, теперь уже да. Но не смей больше расстраивать меня так, как это было вчера, ты меня понимаешь?
– Я больше никогда не буду, – пообещал Бен и вышел из спальни.
Если она умрет, он останется совсем один, и куда ему тогда идти? Чтобы отвлечься от подобных мыслей, он принялся прибирать в комнате, расставляя в ряд на подоконнике модели машинок, которые неизменно получал в подарок на Рождество с тех пор, как ему исполнилось три года. В памяти возникли морозные узоры на окнах и искры от горящей оберточной бумаги, улетающие в дымоход.
Он отнес вниз, в гостиную, стопку своих книг. Развязал бечевку, и книги как будто с облегчением расправили обложки: и сказки Андерсена, подаренные отцом, и ежегодные сборники библиотеки приключений от тетушки. Самой лучшей из них, потому что до сих пор оставалась совершенной загадкой, была последняя книга Эдварда Стерлинга «О полуночном солнце».
Он только начал переворачивать страницы, когда в комнату спустилась тетя.
– Не заталкивай в мой книжный шкаф слишком много томов, а то он потеряет вид. Мы же не хотим, чтобы люди подумали, будто наша мебель куплена на распродаже? – сказала она и нахмурилась при виде книги в его руках. – А это что за старье? Не нужна она тебе. Там наверняка полно микробов.
Бен пожал плечами.
– Но, тетя, она мне очень даже нужна. Ведь эту книгу написал прадедушка. А дедушка подарил мне и сказал, что нужно время от времени пытаться ее читать, пока не откроется смысл.
– В ней нет никакого смысла, Бен. Хорошие мальчики должны читать такие книги, какие я тебе подарила. А в этой нет ничего, кроме сказок, сочиненных людьми, которым понадобился Эдвард Стерлинг, чтобы их записать, потому что сами они не умели. Мерзкие сказочки, некоторые похожи на Ганса Андерсена, только еще хуже. И примерно из тех же краев. – Она протянула руку, и он заметил, что та у нее слегка дрожит. – Если эта книга так тебе дорога, я сохраню ее. И это будет особый тебе подарок, когда я решу, что ты уже достаточно взрослый.
– Но ее можно поставить в шкаф, чтобы я видел? Она напоминает мне о деде.
Его тетушка силилась совладать с чувствами.
– Теперь мне кажется, что я напрасно потратила деньги, покупая для тебя книжки, – проговорила она и с трудом вышла из комнаты.
К обеду ей, похоже, удалось взять себя в руки. Они, как и обычно, ели рагу из мяса и овощей – она часто повторяла Бену, что эта пища именно то, что требуется растущему мальчику. Как и обычно, на запах рагу было куда лучше, чем на вкус, словно тот весь растекся по воздуху. Бен делал вид, что ему нравится, и после нескольких глотков произнес:
– Я люблю, когда ты покупаешь мне книги, тетя. И я их читаю.
– В самом деле? Честно говоря, идея была не моя. Твоя мать считала, что книги могут направить твои мысли в правильное русло. – Он подцепила на вилку овощное месиво и взглянула на Бена, опустив ее на край тарелки. – Постарайся понять, Бен: мне это тоже нелегко. Одно дело, когда ты время от времени приезжал погостить на недельку, но мне и в голову не приходило, что я после стольких лет одиночества буду жить вместе с другим человеком, пусть даже и вместе с таким хорошим мальчиком, как ты. Не подумай, что я жалуюсь, просто дай мне время, чтобы привыкнуть, хорошо? Я понимаю, что никогда не смогу заменить тебе мать, но если я могу чем-то тебя порадовать, в рамках разумного, не стесняйся об этом попросить.
– В таком случае, можно мне взять одну фотографию из тех, что ты привезла из нашего дома?
– Разумеется, можно, Бен. Ты хочешь взять какую-нибудь, где ты с мамой?
Бен проглотил еще немного рагу, однако это не помогло ему удержаться от вопроса.
– Тетя, почему ты не любила моего отца и его родных?
Она закрыла глаза, словно его взгляд обжигал ее.
– Ты прав, Бен, я сказала глупость. Я найду фотографию, на которой вы все вместе.
– Но за что ты их не любила?
– Наверное, я тебе расскажу, когда ты повзрослеешь.
Бен решил, что она винит их в смерти своей сестры. Если он будет настаивать на ответе, она передумает отдавать ему фотографию. Позже, когда он убирал со стола, она поднялась к себе в комнату и задержалась там надолго – Бен уже испугался, что она решила ему отказать. Наконец она вынесла ему фотографию, на которой он был запечатлен младенцем на руках у матери.
– Твои крестины. Это я уговорила твою мать тебя крестить.
Отец то ли поддерживал мать Бена, то ли сам опирался на нее – вид у него был такой, словно ему хочется утереть блестящий от пота лоб. Летняя жара, из-за которой пожухли листья на деревьях во дворе перед церковью Святого Христофора, явно обессилила и бабушку с дедушкой. Все они, даже тетя, улыбались не слишком весело, словно устав дожидаться, пока вылетит птичка. Бен глядел на фотографию с ощущением, что каким-то образом упускает суть происходящего, пока тетя не обняла его, обдав ароматом лавандовой воды.
– Если будет нужно, ты всегда можешь поговорить со мной о них, – заверила она. – Ты ведь убежал, потому что я не оставила тебе времени, чтобы как следует попрощаться, да?
Вопрос прозвучал буднично, однако Бен почувствовал, с каким напряжением она ждет ответа:
– Да, тетя, – согласился он, не в силах решить, какую часть правды можно открыть. – Как ты думаешь, что с ними со всеми случилось? Никто мне так и не объяснил.
– Беспечность, Бен. Что там еще могло случиться, среди бела дня посреди ничего. Никогда не отвлекай человека за рулем. – Она взяла его руки в свои теплые, пухлые, немного морщинистые ладони. – Слава богу, ты в ту неделю гостил у меня. Мы не можем вернуть никого из них, зато мы сделаем друг для друга все, что в наших силах, правда? А теперь пора спать. И не спорь, тебе завтра в школу. Хорошая я была бы опекунша, если бы позволяла тебе нарушать режим.
Уже лежа в постели, он позвал ее. Она позволила ему остаться под одеялом, а сама опустилась на колени рядом с кроватью и вместе с ним прочла молитву. Ее мольбы об упокоении их душ еще звучали у него в ушах, когда она подоткнула ему одеяло, плотно, словно спеленала. Почему-то мысль о вечном покое потянула за собой воспоминание, как отец нес его на плечах, и ему казалось, он может срывать звезды с их черного ледяного ложа, откуда они уже и сами падали, оставляя в ночном воздухе блестящие мазки. Конечно же шел снег, и было странно, что отец несет его в лес в такую ночь, в самую чащу, откуда уже были не видны огни Старгрейва. Куда же нес его отец, что Бен весь дрожал в предвкушении? Разум Бена словно съежился от воспоминания, а вскоре путаница мыслей, похожих на наложившиеся друг на друга радиоволны, унесла его в сон.
Он проснулся в темноте, понимая, что ночь в самом разгаре. Его разбудила одна мысль – мысль о том, что темнота, или нечто, таившееся в ней, хочет ему что-то сообщить. Он полежал, глядя в потолок и пытаясь вспомнить, что же от него ускользнуло. Уж это точно не из тех тайн, до которых ему нужно еще дорасти. Это напомнило ему о последней книге Эдварда Стерлинга, о дедушке, который рассказывал, как Эдвард Стерлинг, желая закончить книгу, отправился далеко в ледяные пустоши под полуночным солнцем, и из этого безымянного места его пришлось выносить на руках, скорее мертвого, чем живого, и он скончался в Старгрейве, как только дописал книгу. «Что же он нашел там?» – хотел знать Бен.
Дедушка тогда пристально поглядел на него, больше похожий на собственное отражение в кривом зеркале – иссохший, бледный, с одеревеневшими руками и ногами, – и Бен подумал, что, наверное, Эдвард Стерлинг выглядел так же. «Однажды ты узнаешь», – ответил дедушка.
Бен весь подобрался, словно пловец перед прыжком в воду, и быстро выскользнул из кровати. Тетушка храпела так громко, что наверняка крепко спала. И все же он не стал включать свет на лестнице, спускаясь на цыпочках в гостиную. Дом стоял в пятне темноты между двумя уличными фонарями, в домах напротив свет не горел, но он все же сумел разглядеть на полке книгу Эдварда Стерлинга, корешок которой был темнее остальных. Его пальцы сомкнулись на этом корешке из старинной кожи, и он уселся на корточки под окном за шторой.
Книга раскрылась на фронтисписе, где был помещен портрет иссохшего старика, сидевшего, скрестив ноги по-турецки, и бьющего ладонями в барабан. В полумраке его глаза были похожи на бусины из черного льда. Бену часто казалось, что его прадед, должно быть, один из волшебников, которым месяцами приходится бить в барабан, чтобы светило полуночное солнце, однако сейчас эти глаза привели его в смятение. Он принялся переворачивать страницы, всматриваясь в отдельные строки нерифмованных стихов, которые в книге назывались магической поэзией, но смысла ее он так и не смог постичь. Он подумал, надо бы включить свет, но тут же обнаружил то, что искал, – впрочем, звезды этой ночью светили достаточно ярко, чтобы читать. В самом деле, он начал различать отдельные напечатанные строки на страницах. Ему казалось, что свет сам тянется к нему. Он не знал, как долго просидел так, но был уверен, что вот-вот сможет разбирать слова и поймет вложенный в них смысл, когда услышал, как тетушка выкрикивает его имя.
Она неуклюже сбежала по лестнице, включив свет. Должно быть, она обнаружила пустую кровать, пока он был поглощен изучением книги и даже не услышал, как она встала. Когда она тяжело ввалилась в комнату, лихорадочно нашаривая выключатель, он вскочил на ноги.
– Тетя, я не мог заснуть. Я всего лишь хотел…
Он не знал, что еще сказать, впрочем, она, видимо, не слушала: с посеревшим лицом она уставилась на книгу у него в руках, словно та была красноречивее всех его слов. Он поставил книгу на полку рядом со сборником из библиотеки приключений и двинулся к двери, и тетушка отступила в сторону, словно тюремная надзирательница.
Терзаясь угрызениями совести, что снова расстроил ее, он не смог заснуть до самого рассвета, однако она, явившись утром будить его в школу, улыбалась, словно новый день перечеркнул все ночные события. Ему сразу стало лучше, раз ей хорошо. Если она так переживает из-за того, что он читает эту книгу, он дождется, пока тетушки не будет дома.
Однако этим же вечером, когда он прокрался в гостиную, чтобы тайком взглянуть на портрет шамана с барабаном, оказалось, что в шкафу стоят только тома библиотеки приключений. Он побежал в кухню, где тетушка нарезала овощи.
– Тетя, где моя книга?
Она поглядела на него без особого интереса, что нисколько его не обмануло.
– Знаешь, Бен, я как-то не подумала. Заходила женщина, просила книги на благотворительность, и мне не захотелось отпускать ее с пустыми руками. Но это ведь неважно, у тебя же есть фотография, которую я тебе дала. А то была всего лишь старая книга.
Глава четвертая
Следующие недели тетушка пыталась загладить свою вину перед Беном. По субботам, когда они отправлялись за покупками, она показывала ему самые старые части Нориджа с мощеными булыжником улочками, где стоявшие в полном беспорядке дома, казалось, вот-вот скатятся с холма. По воскресеньям после церкви она часто возила его на побережье, где на каменистых пляжах пыталась играть с ним в футбол или гуляла вместе с ним вдоль утесов, чьи обращенные к морю бока осыпались под ветром мелким песком. Как-то она отправилась с ним к самой высокой точке побережья, на заметно выдающийся холм в Шерингеме, возносившийся на несколько сотен футов над морем. Бен созерцал травянистую равнину, почти такую же ровную, как море, и мечтал, чтобы завтра уже наступило, потому что он придумал, как ему достать копию книги. Отец одного из его одноклассников держал книжный магазин.
Мальчика звали Домиником, а больше Бен не знал о нем почти ничего. Кажется, у того не было близких друзей, во всяком случае, в их число точно не входили ни Питер, ни Фрэнсис, ни Кристофер, позволившие Бену играть вместе с ними в их игры. Питер с Фрэнсисом колотили друг друга по несколько раз на дню и корчили друг другу рожи на уроках, пытаясь рассмешить одноклассников и навлечь на тех наказание. От чего Кристофер спас Бена в первый день в школе, когда замаскировал приступом фальшивого кашля его смех, а Фрэнсис на следующий день раскусил шоколадный батончик на две части и предложил Бену кусочек поменьше, блестящий от слюны. Бен проглотил подношение вместе с чувством брезгливости, и с этого момента считалось, что они вчетвером друзья. Но Бен не позволит этому обстоятельству помешать знакомству с Домиником.
В понедельник тетушка как обычно отвела его в школу, хотя в Старгрейве он благополучно добирался до школы сам. Она сказала: «Старайся», и когда он попытался ускользнуть от нее в ворота, шлепнула его по заду – ей казалось, что подобный жест смутит его меньше, чем поцелуй на глазах у одноклассников. Июльское солнце нагревало макушку и отражалось от приоткрытых окон школы, пока он махал тетушке вслед, а когда она скрылась из виду, Бен прошел через вымощенный булыжником двор, запруженный учениками.
Доминик стоял перед входом для мальчиков и мурлыкал что-то себе под нос, сунув руки в карманы мешковатых шортов и уставившись на свои ботинки, которые выстукивали ритм его мелодии, какого-то приджазованного церковного гимна, от которого у него даже сползли носки. Лицо у него было как будто только что растерто махровым полотенцем, короткий широкий нос и крупный рот терялись на фоне высокого лба, над которым стояли торчком медно-рыжие волосы, напомнившие Бену зачищенный провод. До Бена вдруг дошло, что Питер, Фрэнсис и Кристофер наблюдают за ним, и он выпалил единственный пришедший на ум вопрос:
– Тебя Доминик зовут?
Доминик глядел на свои ноги, переставшие отбивать ритм.
– Хочешь поиздеваться?
– Нет, а с чего бы?
– Просто подумал, что ты мог бы. – Доминик наклонился, чтобы подтянуть носки. – Ты мог бы сказать «Никидом» или «Нодиким». Хотя, мое любимое «Модиник». Похоже на название какого-то лекарства. – Он распрямился и поглядел куда-то мимо Бена, словно ему не нравилось то, что он видит перед собой. – В таком случае, чего ты хочешь?
– Твой отец продает книги, верно?
– А твой кормит червей.
Бен разинул рот, не зная, что на это ответить.
– Когда мы в классе рассказывали, чем занимаются наши родители, мистер Болгер освободил тебя от задания, – продолжал Доминик, – но мне интересно, что бы ты ответил.
Бен закусил губу и понял, что, хоть он и пытается сдержать свои чувства, это вовсе не горе. И вдруг эти чувства выплеснулись из него так бурно, что ему пришлось утереть рот:
– Наверное, я бы сказал, что они лежат в могиле.
На лице Доминика отразилось такое потрясение, что Бен зашелся от смеха. На этот раз было почти не больно, почти отпустило.
– И что бы сказал на это мистер Болгер, – в радостном предвкушении продолжил Доминик.
– Он бы сказал… – тут Бен заговорил, понизив голос: – «Да как ты смеешь осквернять мою классную комнату подобными выражениями, ма-альчик?»
Доминик засмеялся, по крайней мере, закивал головой, растянув губы, что означало веселость.
– Так что ты там говорил насчет книг? Ни разу не видел никого из вашей шайки в нашем магазине.
– Я не в шайке, – возразил Бен и обернулся, чтобы проследить за взглядом Доминика.
Питер и остальные стояли у него за спиной: физиономии надутые, глядят угрожающе.
– Над нами ржете? – спросил Питер у Доминика.
– Только над учителем, – ответил Бен. – Мы разговариваем. Это личное.
– Тогда, может, пойдете в девчачий туалет? – предложил Фрэнсис, всплеснув руками.
– Да о чем тебе с ним говорить? – угрюмо поинтересовался у Бена Кристофер. – Он считает себя лучше всех только потому, что его отец – тупой лавочник.
– Он не тупой, он книгами торгует. Это ты тупой, если так думаешь. Мой прадед когда-то писал книги.
– Ах, простите, ваша светлость, – хмыкнул Питер, низко кланяясь.
– Ваши светлости, – подхватил Фрэнсис и повторил погромче, словно призывая всех оценить его остроумие.
Кристофер нагнул голову, как будто собирался боднуть Бена.
– Смотри, кого ты тупым называешь.
– А я смотрю.
Кристофер толкнул Бена, прижав к стене, а потом, когда в двери появилась учительница, с важным видом удалился в сопровождении своих прихвостней.
– И что же писал твой прадед? – спросил Доминик.
– Собирал старинные легенды и все, что не было записано раньше. И я хотел, чтобы ты спросил у своего отца, издают ли еще одну из таких книг. Эдвард Стерлинг, «О полуночном солнце».
– Что, моему отцу отложить ее для тебя, если у него есть?
– Лучше сначала скажи мне, сколько она будет стоить, – ответил Бен, но тут учительница дунула в свисток, требуя, чтобы все построились, и он закрыл рот, чтобы она не услышала, как он болтает после свистка, и не отправила его к директору, мистеру О’Тулу.
Когда его класс зашел в здание, ботинки Бена, купленные ему теткой к новому учебному году, по-мышиному запищали по линолеуму, и он увидел, как стоявший в коридоре директор наклонил голову— этим жестом он все время напоминал Бену оскалившуюся лошадь. Пока класс маршировал к месту назначения, Бену казалось, что жара, запах вымытого пола и тошнотворно зеленая краска со стен сплетаются внутри него в единое целое. В голове так сильно пульсировало, что он с трудом расслышал, что говорит ему мистер О’Тул:
– Я бы смазал их на твоем месте, тогда они бы так не скрипели.
– Да, сэр, – с запинкой промямлил Бен, ощущая себя отрезанным от всех остальных, уязвимым и сгорающим от стыда.
Они только что прошли мимо директора, и Бен чуть не споткнулся, когда Доминик у него за спиной пробормотал:
– Прикол, при-кол.
Бен едва не задохнулся от смеха и ужаснулся сам себе. Он не посмел обернуться, но улыбнулся Доминику, когда они проходили мимо рядов складных сидений в актовом зале. Пока мистер О’Тул громогласно читал молитвы перед залом, полным детей, а учителя с мольбой поглядывали на них, Бен больше не чувствовал себя одиноким. В классе он даже поднял руку, когда мистер Болгер задал вопрос, и отметил, что ладони у него больше не потеют.
Он был рад, что тетушка не спросила, с чего это он так доволен собой, – похоже, ей было достаточно самого факта. Ночью он никак не мог заснуть от предвкушения, словно был канун Рождества. Возможно, скоро он узнает, кого повстречал Эдвард Стерлинг за время своего последнего исследования и что они ему поведали. Но когда Бен торопливо вошел в школьный двор, даже не дожидаясь, пока тетушка скроется из виду, Доминик развел пустыми руками.
– Мой отец рассмеялся.
– В смысле?
– Он велел передать, жаль, что у тебя нет этой книги, он дал бы тебе за нее годовой запас карманных денег. Он позвонил своему другу, который торгует антикварными книгами, и тот сказал, что за всю жизнь не встречал ни единого экземпляра. С тем же успехом можно искать прошлогодний снег, так сказал мой отец.
