Красавица

Неважно. У Призрака есть имя.

– Не нужно мне приказывать, Себастьян, – произнесла Селина твердо. – Только попробуйте.

Себастьян сделал медленный вдох.

– Я принимаю ваш вызов, мадемуазель. – С кривой полуулыбкой он взял ее за талию и отодвинул в сторону, подняв с такой легкостью, точно Селина была легче воздуха.

Селина поддалась инстинкту – желанию обезвредить противника, когда он ее схватил. Ее туфли теперь болтались в воздухе над дорожной брусчаткой, но когда ее глаза оказались на одном уровне с его глазами, она схватила Себастьяна за шелковый шейный платок. Дернула с несгибаемой решимостью. Он уставился на нее с удивлением, в недрах его взгляда точно зажегся огонь. Ямочка на его щеке снова появилась всего на долю секунды.

Ему было… забавно?

Поганец.

Она схватилась за шейный платок сильнее. Почувствовала, как дорогая ткань обвивает ее пальцы. Отказалась отводить взгляд, хотя он и держал ее в воздухе, словно марионетку за нити.

– Селина! – взвизгнула Пиппа. Селине не нужно было гадать, чтобы знать, как испугалась ее подруга. Пиппа подскочила к ним в панике. – Простите нас за то, что мы вам помешали, сэр. – Хотя Пиппа обращалась к Себастьяну, его глаза цвета пушечной бронзы не оторвались от Селины. – Нам нужно идти, – поторопила ее Пиппа.

– Поставьте меня на землю, месье Сен-Жермен, – потребовала Селина. – Немедленно.

К ее изумлению, Себастьян опустил ее на ноги. Однако он не убрал руки с ее талии, как и Селина не отпустила его платок. Даже через корсет она чувствовала прикосновение его больших пальцев на своих бедрах и остальных – на талии. Ее пульс забился чаще, ритмично и быстро.

– А она с зубами, – произнес Себастьян тихо. – Но есть ли у нее когти?

– Есть только один способ это узнать. – Она хотела, чтобы ее слова прозвучали как угроза.

Однако он снова принял вызов.

Себастьян улыбнулся. Не успел скрыть улыбку. Для юноши, который, очевидно, гордился своей выдержкой, это казалось непривычным. В то же время черты его лица посуровели, давая Селине понять, что он вовсе не забавляется.

А что, если он заинтригован?

Селина отпустила его платок, тыльная сторона ее руки скользнула по обсидиановой пуговице на его жилете. Хотя это прикосновение было далеко не самым неприемлемым из ее поступков за сегодняшний вечер, ей почудилось, будто она нарушает границы. Ведет себя непристойно. Ее щеки вспыхнули, когда что-то в его взгляде переменилось.

– Бастьян, – голос его друга прервал их безмолвный разговор, – нам лучше убраться, пока кто-нибудь не вызвал полицию. – Он уверенно сделал шаг вперед, протягивая ладонь к плечу Себастьяна, привлекая его внимание.

Чудесная секунда прошла, прежде чем Бастьян наконец отозвался. Он убрал руки с талии Селины, сделал шаг назад и кивнул ей, коснувшись края своей соломенной шляпы. С ужасом она поняла, что его прикосновение впиталось в ее кожу. Только так можно было объяснить, почему воздух вокруг талии Селины внезапно стал таким обжигающе холодным. А когда он прошел мимо нее, запах бергамота и кожи последовал следом за ним.

Шквал чувств хлынул на Селину. Она вцепилась в свое негодование, как в якорь. Когда она обернулась, чтобы убедиться, что за ней последнее слово, то заметила краем глаза что-то серебряное. Ей потребовалось меньше секунды, чтобы понять, что это.

Мужчина в грязи вытащил из своего ботинка кинжал, его лицо со шрамом в свете луны теперь выглядело смертоносным.

Селина закричала, пытаясь всех предупредить, дернув Пиппу в сторону. В то же мгновение Бастьян развернулся, выдернув револьвер из внутренних складок своего жилета одним движением. Он прицелился, готовясь выстрелить, однако его друг бросился на мужчину с кинжалом первым, схватив того за бок.

Без видимой причины мужчина в ту же секунду рухнул лицом вперед, точно внезапно уснул, и кинжал со звоном упал на землю рядом с ним.

Все произошло слишком быстро. Селина моргнула раз. Другой. Пиппа испуганно выдохнула, ее светлые кудри рассыпались по лбу.

– Что вы сделали? – прошептала Селина парню с моноклем. – Он… мертв?

Двое юношей молча переглянулись, точно ведя диалог.

– Он… спит, – осторожно пояснил парень с моноклем так, словно эта версия правды показалась ему наилучшей. – Будет свеж и бодр уже через час, хотя увалень этого и не заслуживает.

– Но…

– Мы закончили разговор, – сказал Бастьян холодным тоном. Ставя своей фразой точку.

Селина глянула на него сердито.

– Вы совершенно не…

– Прошу меня извинить, мадемуазель. И вы, мисс. – Он поклонился Пиппе, прежде чем пойти прочь. – Арджун? – позвал он через плечо. – Полагаю, я задолжал тебе выпивку.

– Не дай бог отказаться от такого великодушного предложения. – Арджун насмешливо улыбнулся, наклонившись, чтобы подобрать упавший кинжал, а затем швырнуть его подальше в кусты. – Особенно если предлагает такой глубокоуважаемый джентльмен.

Селина прикусила губу, когда они зашагали прочь, и, силясь не потерять терпение, сжала в кулаки руки. Этот проклятый наглец столько всего сумел у нее украсть за время их короткого знакомства. Слова с ее губ, дыхание с ее языка. А теперь он пытается отмахнуться от нее, как от ребенка?

– Вы вовсе не джентльмен, месье Сен-Жермен, – заявила Селина громко.

Он резко перестал шагать. Развернулся, крутанувшись на пятках.

– Вы так полагаете, Селина?

Она выпрямилась, костяшки ее пальцев побелели.

– Да. Полагаю.

Бастьян подошел к ней ближе. Луч света блеснул на золотой цепочке его часов и на ревущем льве на его перстне с печаткой.

– Мне плевать.

Пиппа ахнула, зажав рот двумя руками, ее глаза округлились, как чайные блюдца.

А Бастьян уже продолжил свой путь, и Арджун засмеялся, зашагав за ним следом. Уходя почти что с сожалением.

Слово будто встряхнуло Селину. Она никогда не слышала, чтобы его произносили вслух. Обеспеченная жизнь в Париже всегда оберегала ее от подобного рода разговоров. Ее отец часто говорил, что женский слух слишком деликатен для таких вещей. Однако Селина вовсе не чувствовала себя так, словно ее деликатный женский слух был оскорблен одним этим звуком. Бастьян, может, и произнес бранное слово, но он разговаривал с ней так, как если бы говорил с мужчиной. На равных. Кровь пронеслась по ее телу, наполняя каждую клеточку адреналином. Испуг сдавил ей горло, медленно сжимая его все сильнее.

Она вспомнила это чувство. Узнала его. Она ощущала то же самое, когда ее обидчик замер на полу ателье, когда алая кровь потекла из раны в его черепе, а ее руки еще сжимали канделябр.

Селина чувствовала себя… сильной. Частью чего-то большего, чем она сама.

И все же она по-прежнему ни капли не раскаивалась в своем преступлении.

Страшно было думать, что такое темное создание живет под кожей Селины. Она вела себя не так, как набожная юная особа, и не так, как девушка, которая должна – по всем правилам – умолять о прощении. Умолять об избавлении от грехов Бога, которого на самом-то деле она не до конца понимала и даже не знала.

Селина моргнула, чтобы освободить мысли. В этот же момент Пиппа дернула ее за руку.

– Ты в порядке? – спросила Пиппа недоверчивым тоном. – Я не… – попыталась она. – То есть ты можешь поверить в то, что он сказал тебе?

Селина кивнула, не доверяя своему голосу.

Она не была уверена в том, почему волей судьбы ее путь снова пересекся с Себастьяном Сен-Жерменом. Может, это испытание. Божественное наказание за ее самый ужасный из грехов – таким образом юноша, скрытый в тени, заставит ее ступить на путь света. Сделает ее добрым самаритянином.

Но еще более ужасный страх зародился в душе Селины. За бушующей кровью, в глубине самых костей.

Неважно, куда она отправится, опасность последует за ней.

Это ее пугало. Но и воодушевляло не меньше.

Зима, 1872

Улица Сен-Луис

Новый Орлеан

Я замечаю ее профиль в свете блестящей медной вывески.

Ее страх отражается во мне, ее глаза сияют.

Я отворачиваюсь. Это напоминает мне о юной девушке прошлой недели. Мне больше не приятен вид страха, хотя я знаю, что это вынужденное зло. Ибо если мы не понимаем страх, как можем мы ценить безопасность?

Я поворачиваюсь к трехэтажному зданию передо мной, его балконы переполнены цветущими бутонами и плющом. В самом центре красуется медная вывеска, на которой чрезмерно витиеватыми буквами написано имя: «Жак». Над именем есть символ, который я часто вижу в своих снах. Символ, плачевно известный в кругах как Падших, так и Братства.

Ресторан занимает весь первый этаж здания, а газовые фонари уже зажжены. Очередь тянется от самого угла. Кто-то, наверняка Кассамир, распахнул двойные двери, выставляя напоказ улыбающийся народ внутри, звон дорогого фарфора и мерцающего хрусталя. Официанты снуют между столиками в своих белоснежных перчатках и накрахмаленных пиджаках. На миг меня ошеломляет это единение роскоши и упадка. Музыка, которая мне отлично знакома, которая есть и в моей нынешней жизни, которая была и в прошлой. Улыбка растягивает мои губы.

Забавно, что из всех возможных мест она привела меня именно сюда.

Если бы только эти несчастные глупцы знали, что снует во тьме вокруг них, в глубине Львиных Чертогов. Если бы только мои жертвы знали. Тогда бы они поняли, что такое истинный страх.

Когда я поворачиваюсь, чтобы вновь взглянуть на нее, то вижу сомнения на ее лице, словно она колеблется, стоит ли идти дальше. Недавние события ее беспокоят, и это вызывает у меня грусть. Мне хотелось верить, что она будет сильнее. Она начала этот вечер с такой уверенностью, каждый ее шаг был твердым. Решительным.

Возможно, мне не следует критиковать ее столь резко. Этот город не для каждого.

Он – змея в камышах, прекрасная и смертоносная, даже во время сна.

Более того, отчасти я ощущаю вину за ее страх. Мне было бы просто им помочь. Мне понадобилась бы лишь секунда, чтобы ворваться в тот переулок и поставить точку тем пустяковым угрозам. Но какая была бы от этого польза, помимо риска раскрыть свою истинную натуру раньше времени? Насколько я знаю, моей жертве пока не угрожала никакая реальная опасность. По крайней мере, точно не со стороны племянника графа Сен-Жермена.

Горечь появляется у меня на языке.

Это обещание, отречься от которого у меня нет сил. Пока что нет.

Мы еще не готовы к войне, к которой все это приведет.

Мои мысли мрачнеют, и мне это не нравится, поэтому я возвращаюсь к своим прежним веселым раздумьям. Возможно, Арджун Десай, мальчишка с парализующим прикосновением, может оказаться угрозой однажды, но пока говорить об этом рано. Его набор навыков продолжает меня удивлять, как было и в первый день нашего знакомства. Без сомнений, он достойный член Львиных Чертогов.

Новая улыбка расцветает на моем лице. Меня радует, что обществу менталистов нашего города, притворяющемуся чем-то совершенно иным, удалось завербовать его.

Теперь события должны разворачиваться куда более интригующе.

Однако я не могу позволить всему этому отвлекать меня больше, чем я уже отвлекаюсь. Не сегодня вечером. Для меня слишком много всего на кону, чтобы раздумывать над второстепенными задачами.

Я обращаю свой взор обратно к ней, к юной особе, которая привела меня туда, где все началось, даже не подозревая об этом.

То, что надо.

Она останавливается у входа в «Жак», снова подвергая сомнениям свои решения.

О, но ведь уже поздно, любовь моя.

Мы не можем изменить ошибки нашего прошлого. Они будут жить, чтобы мы учились на них, если, конечно, будем так удачливы и выживем. Увы, дорогая моя, твоя удача сегодня от тебя отвернется.

Я паук. Я пряду шелковые ловушки. Я наблюдаю, как ты ступаешь в мои сети.

Я жду, чтобы нанести удар.

Однако не бойся. Я обещаю, что никогда тебя не забуду.

Львиные Чертоги

Селина дождалась, пока Пиппа придет в себя, стоя у выхода из переулка. Когда Селина поняла, что ведет себя странно – стоит слишком неподвижно и не моргает? – то начала повторять движения за Пиппой, поправляя юбку, словно только об этом и следует беспокоиться.

Селина никогда не переставала удивляться тому, что события могут измениться так радикально за какие-то считаные мгновения. Секунда, и каждый нерв в ее теле ожил, потрескивая с невиданной энергией. Еще секунда, и все застыло и замерло, точно ее погрузили глубоко под воду.

– Селина? – Две морщинки собрались у Пиппы между бровями.

Она догадалась, что Пиппа задает вопрос. По правде сказать, Селина не слушала. С тех самых пор, как Бастьян и Арджун ушли из подворотни, после того, как мужчина, попытавшийся ударить их кинжалом, рухнул на землю, «уснув», Пиппа нервно болтала без остановки.

Мысли же Селины унеслись в совсем другом направлении. Потерялись в приятной неизвестности.

– Ты хоть слово услышала из того, что я сказала? – спросила Пиппа. Она подобрала свою юбку и подошла ближе к Селине, в чертах ее лица зарождалось беспокойство. – Я спросила, хочешь ли ты все еще встретиться с Одеттой.

– Конечно, – ответила Селина, не задумываясь.

Тревога затронула губы Пиппы, изогнув их и тут же исчезнув.

– Ох.

– А ты не хочешь с ней встретиться?

– Не в этом дело, – покачала головой Пиппа. – Я просто… не уверена, верное ли это решение. – Ее голубые глаза устремились на Селину. – Этот вечер проходит совсем не так, как я рассчитывала. Я думаю, лучше нам прекратить испытывать судьбу.

Конечно же, Пиппа чувствовала себя неуютно. Большинство людей чувствовали бы потрясение после событий нынешнего вечера. Девушка, как Пиппа, мечтала бы оказаться подальше отсюда. Нет, не так. Она мечтала бы оказаться дома, в своей безопасной постели, с теплым пледом и горячим чаем. А еще лучше – с матерью или любимым, который может успокоить.

Селина медленно выдохнула, мысленно приходя к пугающему осознанию.

Настоящая юная леди точно не чувствовала бы себя воодушевленной даже от одной идеи, пророчащей опасность. И уж тем более не стала бы тут же искать новую возможность ощутить, как пульсирует сердце в ее ушах и как вспыхивает кожа, словно находится слишком близко к пламени свечи.

Еще одно доказательство того, что нечто внутри Селины сломано.

Сделав глубокий выдох через нос, Селина осторожно взяла свою подругу за руку. Успокаивая.

– Прости, Пиппа, – сказала она. – Я отвлеклась из-за всего случившегося. Конечно, ты не хочешь встречаться с Одеттой сегодня, после… ну всего. Я полностью тебя понимаю. Мы сейчас же отправимся обратно в монастырь. – Она говорила тихо, чтобы разочарование не было слышно в ее голосе, хотя она и правда расстроилась.

Но ее подруга уже достаточно рисковала сегодня ради нее.

Когда Селина двинулась обратно, туда, откуда они пришли, Пиппа замешкалась позади. Селина обернулась.

– Пиппа?

Один уголок рта Пиппы дернулся вверх.

– Ты очень хочешь пойти, не так ли? Ты сегодня была счастливее, чем я когда-либо видела. Свободнее.

Селина подумала о том, чтобы соврать. Но она устала врать. Так сильно устала.

Она просто кивнула.

Тепло появилось во взгляде Пиппы.

– Я словно украдкой взглянула, кто ты на самом деле, – призналась она мягко. – Мне почудилось, мы и правда подруги.

– Мы и правда подруги.

Пиппа покачала головой, но не враждебно.

– Еще нет. Но я надеюсь, мы ими станем. Я действительно хочу дружить с тобой, Селина.

Селина сглотнула, ее сердце сдавило.

– Я тоже хочу быть твоей подругой, Пиппа. Очень-очень.

Пиппа кивнула. Затем она отпустила свою юбку, и решительность мелькнула на ее лице.

– Нам не следует заставлять Одетту ждать.

* * *

Всего через пару кварталов Селина с Пиппой приметили медную вывеску, устроившуюся над изящными двойными дверями ярко освещенного здания.

На ней витиеватыми буквами было написано «Жак». Над именем красовался знакомый символ: fleur-de-lis в пасти рычащего льва. Вдалеке виднелись зловещие очертания причала, вода блестела, точно море черных бриллиантов, готовое поглотить целиком любого.

– Ох, – вздохнула Пиппа, когда поняла. – Это ресторан.

То же удивление завладело и Селиной на миг. Странно, что Одетта дала им адрес ресторана, особенно раз дело касалось снятия мерок для платья.

Судя по длинной очереди, собравшейся у входа, владелец ресторана «Жак» явно знал, как привлекать внимание публики, особенно в вечер понедельника. Однако снаружи здание выглядело довольно непримечательным. Красные кирпичи и лакированные ставни высотой в три этажа. Газовые фонари горели между высокими узкими окнами. Отполированный деревянный пол отражал свет своим карамельным цветом. Портьеры из бордового дамаста украшали стены.

Однако Селине казалось, что что-то… не так. Точно картина в раме, висящая косо. Точно в ресторане тщательно продумана каждая деталь, чтобы он выглядел обычно и повседневно, как маска, нацеленная скрыть правду. Спрятать нечто, о чем Селина могла только догадываться.

Каждый раз, когда двери открывались, хрусталь на люстре, висевшей у входа, задорно звякал, приветствуя новых посетителей. А затем протяжные отзвуки этой мелодии становились унылыми. Едва заметное для слуха неблагозвучие, едва уловимый сдвиг в минорную тональность.

Для Селины это звучало как тихое предупреждение. Тем не менее все в зале улыбались, определенно не замечая никакой угрозы. Ее взгляд пробежал по лицам бесчисленных посетителей ресторана.

Как они могут ничего не замечать?

Может, Селина ошибалась. Может, она заметила это, потому что намеренно искала подвох. Может, она хотела доказать себе, что не одной ей приходится притворяться. И потому ложно оклеветала прекрасный дух… ресторана.

«Как глупо», – укорила она сама себя. Какой идиот будет рассуждать о живом духе строения из цемента и кирпича? Селина заставила себя отбросить все сомнения в сторону, словно камень, валяющийся у нее на пути.

Пиппа коснулась плеча Селины, привлекая к себе внимание.

– Нам следует отыскать джентльмена, которого упоминала сегодня Одетта?

– Mais oui^[32]. Веди. – Селина бросила натянутую беззаботную улыбку подруге через плечо.

Как только девушки перешагнули через порог «Жака», Пиппа замерла, вздрогнув от тревоги, а воображаемый камень снова выкатился на дорогу перед Селиной. Она, должно быть, сошла с ума, раз видит и чувствует то, чего просто не может быть. Однако даже в самых сумасшедших своих фантазиях было невозможно проигнорировать эту правду: «Жак» – далеко не обычный ресторан.

И дело вовсе не в том, что видит или не видит Селина. Дело в том, что она чувствует.

Странное ощущение закралось ей под кожу, покалывая кровь, пуская корни в тело. Что-то будто схватило ее за позвоночник, завлекая безмолвным обещанием. Что-то… не от мира сего.

Да. Вот оно. Ей казалось, будто она шагнула в другую реальность. Не рай. Не ад. Но что-то посередине. Пограничное пространство, где делятся свет и тьма. Что бы это ни было, она чувствовала себя здесь комфортно.

Кто-то толкнул Селину локтем в руку, заставив прервать свои размышления. Официант, проносясь мимо, бросил на нее виноватый взгляд, нахмурив веснушчатый лоб. В обеих руках он нес подносы с закрытыми серебряными крышками блюдами. Селина проследила за ним через зал, подведя Пиппу к деревянной панели на стене рядом с входом, подальше от основного прохода.

Пиппа внимательно огляделась по сторонам.

– Ты его видишь?

Очарованная происходящим вокруг них, Селина не ответила.

На другой стороне зала, рядом с изогнутой лестницей, ведущей на темный второй этаж, веснушчатый официант мелькнул у раскачивающихся дверей на кухню. Там стоял властный мужчина, его шелковый чистый сюртук сверкал в свете свечей. Даже издалека Селина поняла, что он управляет этим кулинарным королевством. Гордая осанка, темная кожа и золотая серьга в правом ухе в контраст с его белоснежной рубашкой. Он взглянул на официанта и устремил взгляд на столик, у которого стояли Пиппа и Селина. Его взгляд был выразительный. Обвинительный.

Румянец проступил на щеках официанта, он виртуозно развернулся и поспешил обратно к столику. Понес крытые блюда своим четверым гостям, один из которых был бледным джентльменом азиатских кровей с аккуратными усиками и в скромной рубашке. Рядом с ним сидел тучный белокожий господин с красными пятнами на переносице и дымящейся сигарой. Напротив них сидел мужчина с кожей цвета красного дерева, в примечательном жилете золотого и королевского синего цветов. Рядом с ним со скучающим видом сидела его точная копия, но несколькими годами моложе.

Это показалось Селине крайне необычным. Она ни разу не видела, чтобы мужчина с другим цветом кожи сидел в том же дорогом ресторане, что и люди с белой кожей.

Парижское высшее общество не было смешанным. В Париже, который помнила Селина, каждый знал свое место, и даже районы в нем были поделены. Когда Селина была маленькой, ей говорили, что нельзя переходить границу Сен-Дени, так как там живут émigré^[33], а им, их виду, не было дозволено ступать на бульвары Пляс-Вандом^[34]. Селина задумалась, а была ли подобная сцена, что она наблюдает сейчас здесь, в порядке вещей в портовом городе Новом Орлеане, где собираются люди со всего мира?

Она готова была поспорить, что это не так. Не было это в порядке вещей и для ее семьи. С ранних лет Селину учили быть благодарной, что ее мать не ужинает с ними за одним столом.

Грусть охватила сердце Селины. Она попыталась взять ее под контроль. Спрятать подальше в груди – ничего хорошего не выходит из того, чтобы раздумывать над событиями, которые она не в силах изменить. Стараясь не зацикливаться на этом, Селина глянула на Пиппу, пытаясь понять, стоит ли им идти дальше.

Похоже, Пиппу тоже поразила невероятная магия ресторана. Она с восхищением наблюдала, как веснушчатый официант заканчивает расставлять блюда перед гостями. Затем он театрально щелкнул пальцами и поднял крышки, покрывающие кушанья. Аромат потянулся по воздуху, касаясь Селины и Пиппы, точно заколдованный ветер. Пиппа замерла, закрыв глаза.

– Что… это за вкуснятина? – спросила она у Селины.

Селина вытянула шею поближе к столу, вглядываясь в ресторанную суматоху.

Еда пахла знакомо, тот же аромат масла и вина, тот же привкус майорана, тимьяна и розмарина, которыми она наслаждалась, живя в Париже. Однако было в воздухе что-то еще. Приправы, которых она не могла распознать.

Они внезапно заняли все ее мысли и чувства. Дразнили ее. Сводили ее с ума.

На раскрытых блюдах из лиможского фарфора красовалось филе камбалы с ароматным рисом с соусом, похожим на соус бер-блан^[35], однако с дополнением из печеных томатов и приправой из сладких трав. Рядом с аппетитной рыбой стоял супник с pommes de terre soufflées^[36]. Толченый картофель подавался с замысловатой пирамидкой спаржи в трюфельном соусе и был украшен подкопченным мясом.

За столиком неподалеку от них элегантная женщина в жемчугах пила красное вино из бокала, на тарелке перед ней лежали гужеры^[37], запах сыра грюйер смешивался с богатым ароматом бургундского вина.

На секунду Селина готова была отдать все на свете, чтобы оказаться на месте этой обеспеченной дамы, хотя бы на один вечер. Отведать что-нибудь роскошное, забыть обо всех, кто ее окружает.

– О! – воскликнула Пиппа, испугавшись неожиданно вспыхнувшего языка пламени на другом столике. Maître d’hôtel^[38] в белых перчатках встряхнул пылающую сковородку, и синее пламя заиграло по краям сковороды. Содержимое походило на странный кремовый фрукт, покрытый коричневым сахаром, затем он быстро потушил пламя бурбоном до того, как то успело разгореться. Нежный аромат теплой карамели наполнил воздух, люди за разными столиками устремили глаза на блюдо.

Нет, это просто несправедливо!

Сердце Селины кричало от негодования, она вспомнила безвкусное рагу, которое ела сегодня на ужин. Что будет, если она сейчас закажет что-нибудь, а потом не сможет заплатить за еду? Ее заставят всю ночь мыть посуду? Может, привяжут к забору и закидают тухлыми овощами, как во времена Шекспира?

Стоит ли это того?

Решительность наполнила ее. В какой-то момент Селина была готова остаться в ресторане и сделать заказ. Может, ей даже удалось бы убедить Пиппу присоединиться. Возможно.

Желудок Пиппы заурчал, и лукавая улыбка заиграла на губах Селины.

И в этот самый момент остановившаяся у хлопающих дверей кухни фигура обратила на них свое внимание. Мужчина скосил глаза, оценивая их издалека. Должно быть, это и был тот человек с греховным голосом и серьгой в ухе, о котором говорила Одетта во время их встречи сегодня днем.

Прежде чем Селина успела двинуться в его сторону, мужчина покинул свое место и отправился к входу в ресторан, где стояли девушки. Он шагал целеустремленно, хотя и не забывал следить за происходящим в зале, подмечая ошибки своего персонала, готовый отчитать любого, если потребуется. Двигаясь сквозь толпу, он указал пальцем себе за спину, и другой джентльмен послушно занял его место у хлопающих дверей кухни.

Селина восхищалась его походкой. Уважением, которое он вызывал. Меньше чем десять лет назад мужчина с его цветом кожи был бы рабом в южных частях Америки, которого заставляют работать в полях под палящим солнцем целыми днями. Селина знала, что их до сих пор не расценивают как равных, а уж тем более не позволяют занимать престижные должности в элегантных ресторанах, указывая белокожим мужчинам в идеально отглаженных костюмах, что и как делать.

Вид этого человека, управляющего таким заведением, как «Жак», наполнял Селину чувством, которое она не до конца могла понять в себе.

Он остановился точно напротив Селины. Она уставилась на него снизу вверх, в его взгляде не было дружелюбия.

– Могу ли я вам помочь, мадемуазель? – спросил он с легким акцентом. – Если вы хотите занять место за столиком, вам лучше встать в очередь снаружи. – Его голос напоминал ей приближающийся шторм. Громыхание вдалеке, завывание ветра, гонящего тучи.

Хотя Селина и должна была ощущать себя не в своей тарелке от такого отношения, она поняла, что это на нее не действует. Она спокойна.

– Здравствуйте, – начала она уверенным тоном. – Меня зовут Селина.

Он вскинул брови, но ничего не добавил.

– Мне сказали, чтобы я не обращала внимания на очередь, – продолжила она, – и попросила вас проводить меня к Одетте.

Его взгляд смягчился.

– Прошу меня извинить. – В его глазах заплясали теплые огоньки. – Вам стоило с этого и начать, мадемуазель. – Он щелкнул пальцами в воздухе, и снующие вокруг официанты расступились, освобождая им путь.

– Je m’appelle^[39] Кассамир, – представился он, поправляя свои золотые запонки, на которых изображалась та же геральдическая лилия в пасти льва. – Я несу ответственность за ресторан. Как другу мадемуазель Вальмонт вам всегда рады в «Жаке», и не сомневайтесь, мои сотрудники готовы оказать вам любую услугу. – Он повел их к изогнутой лестнице у задней стены.

– C’est un plaisir de vous recontrer^[40], Кассамир, – ответила Селина с улыбкой.

– Рада знакомству с вами, мистер… Кассамир, – эхом отозвалась Пиппа, ее голос прозвучал тихо, как мышиный писк.

Ухмылка заиграла на губах Кассамира.

– Пожалуйста, зовите меня просто Кассамир, мадемуазель. Моя фамилия не имеет великого статуса, и я редко ее использую.

Селина хотела спросить, что Кассамир имеет в виду, однако передумала, когда взглянула через плечо. Увидев Пиппу, смело шагающую вперед, несмотря на все ее переживания сегодняшним вечером, Селина почувствовала себя виноватой. Вот, она снова ставит Пиппу в неудобное положение. Настоящая подруга спрашивала бы, все ли в порядке, почаще.

Втроем они поднялись по изогнутой лестнице, и тревога стала вдруг наполнять Селину, начиная с кончиков пальцев на ногах и дальше вверх по позвоночнику. Она чуть не оступилась, когда ступеньки начали сужаться на вершине.

Нехорошее предчувствие закралось ей в сердце, когда страх достиг горла. Это было странное ощущение, странная смесь эмоций. Насколько Селина могла вспомнить, ей всегда нравилось такое предвкушение опасности. Мальчишки, живущие на одной улице с ней, называли ее une petite sotte^[41], когда она балансировала на перилах ограждения своего балкона на одной ноге.

– Ты маленькая дурочка, – кричали они снизу, чувствуя себя в безопасности и вправе быть важнее и умнее ее. – Veustu mourir, Marceline Rousseau^[42]

Они не могли ошибаться еще больше. Конечно, тогда Селина не хотела умереть, не было у нее такого желания и сейчас. На самом-то деле ее желание было прямо противоположным. Ее просто всегда манило возбуждение, которое идет рука об руку с опасностью.

Шанс почувствовать себя по-настоящему живой.

Однако те маленькие тираны в своих поношенных шерстяных кепках не были и полностью не правы, называя ее дурочкой. Даже тогда она понимала, что привлекать опасность так прямолинейно и неоправданно – верх глупости. Жаждать опасности, как кусочка горячего шоколадного торта. Если мать-настоятельница была бы сейчас с ними, Селина знала, что та заставила бы их покинуть это заведение немедленно. Признаки опасности сновали повсюду, даже в зловещих изгибах кованого железа перил лестницы.

Селина увидела второй этаж, тусклый свет от множества газовых ламп придавал всему приглушенные оттенки. Воздух вокруг них тоже словно остыл. Охладел, точно они шагнули изо дня в ночь, пройдя лишь один пролет лестницы.

Они поднялись, и Кассамир продолжил идти непринужденной походкой. Здесь перила лестницы украшала блестящая латунь, и с каждой их стороны был выкован символ геральдической лилии в пасти ревущего льва.

Этот символ будто бы специально преследовал Селину весь сегодняшний день.

Или, быть может, безмолвно вел ее в это место.

Что-то затеплилось в ее груди. Невидимая сила, которая медленно разлилась по рукам и ногам. Пиппа рядом схватила Селину за руку, очевидно, испытывая то же самое беспокоящее ее ощущение. Это ощущение парило и в воздухе на пороге между светом и тьмой.

Кассамир повернулся к ним, его пронзительный взгляд, кажется, мог прожечь душу насквозь.

– Bienvenue a La Cour des Lions.

«Добро пожаловать в Львиные Чертоги».