Kitabı oku: «Зеркало души»
Глава первая
Чикагская резня топором
I
Новый Орлеан провожал меня отвратительной погодой. Гроза начала бушевать ночью, а утром же воздух пропитался электричеством, сделался жутко тяжелым, прямо как пласт серых облаков, затянувший небо, еще вчера днем ясное и нежно-голубое. Листья и прочий мусор, оседлавший волны холодного ветра, прилепились к знатно мокрому пальто. Ожидая поезд на перроне, я, от нечего делать, приводил одежду хоть в какой-то порядок.
Черная железная громадина величественно прокатилась по рельсам, двери нужного вагона остановились прямо передо мной. Я ждал пока вся гурьба всосется внутрь, стоя под уже пятым ливнем за этот день. Мне посчастливилось попасть под все «радости» природы, которая не преминула очередной раз напомнить, кто действительно главный на этой планете, но я совсем не промок. Шел пешком без зонта, собрал все лужи на своем пути, и все что получил – намокшее пальто. Шляпа безупречно сухая, брюки безукоризненно чистые.
Прошагал по вагону, выбирая самый отдаленный от людей закуток, и расположился в самом конце. Буквально забился в угол. Пока все остальные стряхивали капли и грязь от своих одежд на пол, не переставая осыпать погоду ругательствами, я спокойно убрал черный чемодан, сложил пальто на коленях, сверху поставил сумку из черной кожи, и уставился в окно. Я уже тосковал за домом, за мелкими уютными барами, где вместо выпивки опьянял бодрый джаз. Я рассматривал пейзажи, пытался сфокусировать разум на голосах, на деревьях, домах, да на чем угодно лишь бы не уснуть.
В Мемфисе еще удавалось держаться, но стоило проехать Сент-Луис, как кошмарные грезы застигли меня в врасплох. Не помню, когда мне снилось хоть что-то кроме них, и снилось ли. Обыденные или идиотские сны, которые забываешь после пробуждения, или пресловутая темнота и не думали овладевать моим разумом.
Сорок человек, набившиеся в вагон, создали отдельный временный мир. Громкие мужские и женские голоса, смех, щелчки зажигалок и чирканье спичек, шуршания польт, фетровых шляп и газетных листов – звуки просачивались в сон и становились его частью, добавляя деталей и персонажей.
Я разделился на два мира.
Физически был в вагоне вместе со всеми, иногда ощущая порывы теплого ветра из приоткрытого окна или дым, забивавшийся в нос, а сознанием в то же время пребывал по «ту» сторону. Видел в окно вместо зеленых крон деревьев на чистом небе кромешную темноту. Кто знает какие ужасы скрываются в неизвестно скольких ярдах и футов этой густой, обволакивающей черноты, лишь выжидая момента.
Во сне пассажиров было больше и выглядели они, мягко сказать, не важно. Судя по их одеждам, я попал в общество середины девятнадцатого века. Одна дама громко смеялась, прикрывая рот веером, а содранные куски мяса на ее залитом кровью лице сотрясались, держась на тоненьких лоскутах кожи. Господин, сидящий во втором ряду по правую руку, читал газету, а его голова была ровно срезана по глаза. Мозг, точнее нижняя его половина, болтался взад-вперед, как желе в миске. Дверь в конце, аккурат рядом со мной, распахнулась, и сюда вбежало два детских тела. Головы были оторваны, из шеи фонтаном била алая кровь, окропляя потолок, стены и пассажиров.
Тело каждого было истерзано огнем. По всему вагону были разбросаны сломанные под всеми углами конечности.
Я бесстрастно наблюдал за происходящим. Ни страха, ни мерзости. Меня ничего не трогало; я не способен ни проявлять, ни испытывать хоть какие-нибудь чувства. На моем лице шевелятся только глаза и губы, когда говорю. Где-то в десять лет я стал видеть чертовщину, кошмары неустанно травили меня по ночам, отбивая всю любовь ко сну как процессу отключения и сновидениям. Лишали возможности выспаться. Сейчас мне уже сорок, и я понятия не имею, что такое здоровый сон.
В начале вагона кто-то чиркнул спичкой. Следом неожиданно раздался оглушающий скрежет метала. Вагон, в котором я находился, врезался в впереди идущий. Меня тут же со страшной силой толкнул в спину задний вагон. Весь этот фарш из людей поднялся в воздух, под потолок, разражаясь душераздирающими воплями и грохотом чемоданов об тела, металлические стены западни. Последнее, что я увидел, как летит керосиновая лампа, разбивается о чью-то голову, и тонкая струйка горючей жидкости, вплеснувшейся в воздух, встречается с горящей, летящей прямо на нее, спичкой.
Веки раскрылись. Старик лет пятидесяти, а то и больше, пристально разглядывал мое лицо мутно-желтыми впалыми глазами. Он перегнулся со своего сидения ко мне, облокотившись рукой на спинку. Под мышкой тонкого вылинявшего пальто расползлась по шву огромная дыра. Я скользнул по нему глазами, от головы до пят, цепляясь взглядом за каждую деталь, его дополняющую. Он сидел в оборванных одеждах, не сочетающихся меж собой, пальто покрывало майку серого цвета, всю в пятнах от выпивки или черт знает от чего, заправленную в широкие бесформенные потертые штаны. В седой длинной бороде застряли комья грязи, листья, копошились насекомые. Жидкие волосы на голове торчали клоками во все стороны. Кожа на лице вся испещренная морщинами, сухая, покрытая старческими пятнами и красно-бурыми язвами, кричала о вреде такого стиля жизни.
– Ты больной? – просипел старик, выпучивая глаза. Из его рта пахнуло кислым зловонием. Вместо зубов гниющие обрубки.
Катись на легком катере.
– Стервозина. – Он скривился и отвернулся, показав мне свой затылок, где прочно обосновались круглые облысения, размером с монету, далеко не первой свежести. Бездомный, да к тому же сифилитик.
Из открытого окна порыв теплого ветра обдул старика и, безжалостно устремившись в мою сторону, принес с собой запах мочи, затхлого кислого пота и гнили. Передо мной отчетливо предстала его черно-сине-фиолетовая сочащаяся гноем и сукровицей гангрена на ноге, закрытая штаниной. В ней копошились опарыши. У нормального человека глаза бы заслезились от такой картины, порыв тошноты подступил бы к сжавшемуся горлу. А я лишь отвернулся.
Обратившись глазами обратно, я обнаружил вместо гниющего бродяги чинно сидящего мужчину в длинном дорогом пальто, в шляпе, с сигаретой в зубах. Просмотрел всех присутствующих, не найдя старика. Он исчез, но ужасный запах еще прочно стоял в носу. Закурил.
Мужчины, в компании своих дам, что-то обольстительно шептали им на ушко, от чего их спутницы краснели и хихикали, утыкаясь лбом в их плечо. Одинокие же люди, в вагоне в основном это были мужчины, предпочитали читать газеты, датированные сегодняшним числом – двадцатым сентября одна тысяча тридцать первого года, и иногда бурно обсуждали какую-нибудь вычитанную новость с таким же одиноким соседом. Обсуждать было что – нищету и безработицу.
Мне не нравится и не хочется быть в обществе, но приходится. По натуре я люблю одиночество и гробовую тишину. Контакты с людьми раздражают, а мое каменное лицо никто не может вынести. Правда, наблюдать за тем, как люди занимаются своими делами, да и просто бывают людьми, навевает некую сопричастность к человечеству.
Поезд остановился. Я дождался пока все выйдут, достал свой черный чемодан, и не спешно поплелся к выходу, хоть все во мне противилось этому городу. Ступил на перрон и принялся разглядывать вагон, игнорируя толпу людей, сметающую все и вся на своем пути. Никаких повреждений, следов пожара. Бессмыслица, как всегда.
На ходу надевая шляпу и поправляя ворот пальто, я зашел в Чикагский Юнион Стэйшн. И уж было спокойно направился к выходу, пока на весь вокзал не раздалось:
– Мистер Собер! Подождите, пожалуйста!
Я невольно обернулся на голос. В этом городе только двое человек знали меня, а по этому молодому голосу я не узнал ни одного из них. Ко мне спешил мальчишка лет двадцати, с яркими веснушками по всему лицу. Из-под кепки выбилась кудрявая рыжая прядь, настолько яркая, что аж глаза заболели. Серое пальто было велико ему в плечах, длинновато в рукавах и, в целом, нелепо болталось на нем. Я развернулся и ускорил шаг. Он не сдавался, его крики приковывали внимание, в частности на меня бросали взгляды мимо проходящие. Пришлось развернуться на каблуках и оказаться с ним лицом к лицу.
Мальчишка кого-то напоминал. На всякий случай я нащупал в кармане пальто свой револьвер и положил палец на курок.
– Э-э-эх… Шеф Харли попросил встретить и сопроводить вас, – переводя дыхание выпалил он, гуляя зелеными глазами по моему лицу и широко улыбаясь.
Я развернулся и продолжил движение.
– Меня настоятельно просили! – Мальчишка начал теряться, но упорно шел за мной, стараясь поравняться. – Вы, должно быть, устали с дороги, столько ехать! Ого! Мне как раз выдали машину специально для вас, ну, я имею в виду, чтобы доставить вас.
Я молча глядел перед собой. Идея сопровождения мне понравилась бы больше, пошли «шеф Харли» взрослого и немого водителя, а не этот рыжий фонтан молодости.
– Умоляю вас, мистер Собер! Меня четвертуют, если я вернусь один. Сейчас на улицах неспокойно, а вы так хорошо и дорого одеты. У вас к тому же и багаж. А что если с вами что-то случится?
– Я – коп, – держась из последних сил, чтобы не вышибить ему мозги, я продолжал упрямится.
Мальчишка потер лоб.
– Но все же! Могут напасть со спины, выстрелить, ударить по голове, да так быстро, что вы ничего не успеете понять.
– Какое у тебя воображение.
– Я лишь предполагаю возможные варианты событий. Пожалуйста! Я буду делать все, что вы мне прикажите!
Я пытался игнорировать его пока мы не покинули вокзал. То, что я увидел… Эти люди-мураши, несущиеся туда-сюда, не оставляли даже дюйма личного пространства на дороге. Непрекращающийся гомон на разные октавы, сирены клаксонов и скрип шин, все это нервировало. Их мысли рвались мне в голову, пробивая череп. Перманентный шум и толпы людей, его порождающие, – вот что было мне поистине противно.
Я осмотрел рыжее чудо. Скрыться от этого ужаса в машине не казалась теперь плохой идеей, да к тому же у меня уже разболелась голова от его звонкого голоса под ухом. На вокзальных часах было пять вечера ровно. Неизвестно, сколько промурыжит меня Дэвид Харли, а нужно еще успеть найти жилье и немного привыкнуть к новому месту, пусть это и выглядело абсолютно невозможным. Мальчишка, видимо, не собирался сдаваться и прошел бы со мной до самого департамента, не прекращая упрашивать.
– Ладно. – Я остановился. Мальчишка сделал два шага вперед, и осознав, что я больше не двигаюсь, вернулся ко мне. – Никаких разговоров, никаких звуков. Всю дорогу должна стоять тишина.
– Слушаюсь, детектив! – Он приложил ребро ладони ко лбу. – Меня зовут Джереми.
Знакомое имя.
Меня подвели к припаркованному «понтиаку» глубокого черного цвета. Гроб на колесиках чистой воды. Новый, только сошедший с конвейера, он переливался в лучах солнца. Джереми положил мой чемодан на заднее сидение и открыл дверь переднего пассажирского, приглашая садится. Не хватало еще умереть в Чикаго.
– Не переживайте, я аккуратно вожу, – улыбнулся Джереми, словно прочитав мои мысли.
В салоне пахло новизной, удушающими парами химикатов. Джереми расположился за рулем, снял пальто и кинул назад. Да, на нем вся одежда висела мешком. Темно-синяя невыглаженная рубашка тоже была велика в рукавах, черные брюки подцеплены на подтяжки, то и дело сваливавшиеся с худых плеч. Джереми протянул руку к радио. Я успел шлепнуть по предплечью, прикрытому одеждой, не коснувшись его кожи.
Терпеть не мог большие города, непонятно кому хвастающиеся своими небоскребами. Эта окружающая серая груда камней, достающая до небес, готовая аж прорваться сквозь них, заставляла тебя и без того жалкого и мелкого, ощущать себя на их фоне еще ничтожнее. Чем дольше смотришь на них, тем выше они казались, будто росли на глазах, как бамбук. Росли, а грунтом им служили сотни тысячи бездомных, привалившиеся к ним, подпирая ссохшимися мышцами и костями величественную конструкцию. Здесь было слишком громко из-за суматохи. Здесь не чувствовалось свободы и беспечности. Особенно сейчас, запах гниющей гангрены, сочащейся кровью, намертво пропитал этот город, а белые опарыши ползали по серым небоскребам. Дети в лохмотьях просили милостыню на улицах, протягивая ладони, которые не замечал осунувшийся человек, случайно наткнувшийся на одну из них, вдруг очнувшись от дум. Идет ли он убивать себя или ищет, где подзаработать на стакан подпольной выпивки?
Джереми попытался открыть окно, и вовремя заметив, что я замахнулся, сразу понял, что и этого делать не стоит. Уж лучше задохнуться, чем хоть один звук с вонючих улиц этого города проникнет в салон.
II
«Понтиак» важно заехал на парковку Департамента полиции Чикаго. Как только я переступил порог этого «чудесного» места, время замерло.
Побледневшие сотрудники всех мастей, застыли в той позе, что принимало их тело секунду назад, затаили дыхание; чьи-то руки выпустили ворох бумаг. Вцепились испугано-удивленными не моргающими глазами в меня. Воцарилась тишина, телефоны не решались пискнуть, пылинки – упасть.
Джереми, как ни в чем не бывало, улыбающееся яркое пятно на сером полотне, повел меня до кабинета начальника отдела расследований. Стоило пройти мимо лейтенантов, сержантов, детективов, офицеров и им подобных, за спиной тотчас начинали отмирать и шептаться о моей персоне. В какой-то мере мне льстило, что матерые копы, повидавшие столько ужасов на своем веку, столбенели от страха при виде какого-то детектива Собера.
Джереми любезно открыл для меня дверь в кабинет шефа и вошел следом.
– Ну и ну! – Дэвид Харли всплеснул руками. – Не ожидал, что Джереми приедет с тобой. Или ты с Джереми… – Он жестом указал на кресло напротив стола, за которым восседал.
Я остался стоять. Джереми подошел к окну и сделал вид, что его здесь нет. Сорокатрехлетний Дэвид по сравнению со мной выглядел на все шестьдесят. Морщины прочно обосновались на его лице, у корней каштановых волос проступила седина. Некогда зеленые глаза помутнели, приобрели желтоватый налет на склерах. Я думал его разнесет ближе к старости, но в его теле не было и намека на толстоту. А какое же амбре стояло в его кабинете. Учуяв паленый запах виски, пропитавший все стены, стало понятно, что ничего хорошего меня тут не ждет.
– Зачем послал за мной кортеж?
– Подумал тебе скучно будет одному! Хм! – Дэвид, прекрасно знавший мою страсть к одиночеству, усмехнулся своей искрометной шутке. – Я дал ему ориентировку на тебя: психопат с неподвижным лицом и безэмоциональным голосом, да и вообще… – Дэвид неоднозначно покрутил руками, – весь какой-то скованный, и наводящий страх своим присутствием. Ну, и по мелочи: рост – шесть футов два дюйма, вес – сто восемьдесят фунтов, возраст – сорок лет, но выглядит на двадцать пять. Кожа цвета светлого цемента. Черные короткие волосы уложены на левый пробор, огромные темно-карие глаза, чей взгляд невозможно долго выносить, черная шляпа, черное пальто, идеально выглаженная белая рубашка, черные штаны, черные кожаные дерби. Обязательно должен выйти последним из вагона и держаться за сотню ярдов от людей.
– Прекрасно. Он сразу узнал меня. – Одному дьяволу известно откуда Дэвид догадался о том, что на мне сегодня будет надето.
– Видишь!
– Меня чуть глазами не сожрали. Я больше здесь не появлюсь.
– А кто тебя тут хотел видеть? Это означало бы проигрыш всей полиции Чикаго, и все же я признаю поражение. Ты же символ чего-то жуткого и неотвратимого. Олицетворение смерти и жестокости мира, в котором мы живем. Тот, кого каждый коп боится увидеть в своем городе.
– Таким ты меня считаешь?
– Все считают. – Дэвид задрал голову. Зеленые глаза приготовились отчитывать меня. – О тебе бы сложилась иная слава, Кит, работай ты по-человечески, как все! Если бы хоть кто-то видел, как ты работаешь! Ты выбрал запереться в Новом Орлеане, жить бок о бок с племенами и выезжать по особо важным делам, как министр какой-то. Здесь, в Чикаго, настоящая жизнь! – Он ударил пальцем по столу.
– Да. Один за одним люди мрут.
– Сколько раз я тебе говорил, что очень буду рад видеть тебя среди моих подчиненных. Сколько раз предлагал тебе устроиться на твоих условиях, снисходил до тебя, унижался, лишь бы ваше высочество согласился! – Если бы людям выдавали награду за число экспрессий в секунду, Дэвид бы занял Гран-при. Невыносимо было смотреть на него. – Да с твоими данными, с твоими талантами, которые ты безбожно зарываешь, можно с легкостью дослужиться до комиссара! Да что там, Бюро расследований бы тоже не отказались от тебя. Разве ты не хочешь хорошо жить? По статусу, так сказать.
– Мне это не интересно, Дэвид. К делу.
– Вот как ты встречаешься со старым другом, – цокнул шеф. – С единственным другом, между прочим! Уж забыл, как мы в академии?..
– Избавь меня от этого, – я отмахнул его слова рукой.
– Вот ни капли не изменился с тех славных времен! Не постарел. И как тебе удается? – Он ровно семь секунд рассматривал меня, а потом встрепенулся. – Кстати, похожи?
Я переводил глаза с одного на другого, не понимая зачем Дэвид кивает на Джереми.
– Ты не представился? – Дэвид одарил его возмущенным взглядом. – Это мой сын, Джереми Харли. Надеюсь, Кит, ты не забыл, что у меня есть семья. Вот, полгода назад закончил академию, и я устроил его. Хочет пойти по нашим стопам.
Последние слова Дэвид произнес с нескрываемой отцовской гордостью. Джереми сжал губы, опустил голову еще ниже. Его тонкая длинная шея, казалось, сейчас хрустнет и сломается.
– Да-а, ты ж его не видел-то никогда. – Дэвид достал сигарету. – Весь в мать ушел. Ты помнишь Розмари? Жену мою.
Дэвид, на сколько мне помнится, женился в двадцать один, два года наслаждался семейной жизнью, и поступил в академию в двадцать три. А сразу после выпуска из академии обосновался в Чикаго. А я же пустился путешествовать, ища свое место. Оказавшись в Новом Орлеане, я уже не захотел уезжать. Помню, как Дэвид и Розмари заявились ко мне без предупреждения, иначе бы я ни за что не согласился. У нее только-только округлялся живот, и я не смог их выгнать. А через семь месяцев Дэвид с гордостью сообщил мне о рождении сына. Джереми. Точно. Я встретился с ним только сегодня. От Дэвида и правда достались лишь большие зеленые глаза и пол.
В то время, когда я еще устраивался в Новом Орлеане, Дэвид звал меня работать с ним, просто приехать и по-дружески посидеть, посмотреть на сына, и выдумывал прочие предлоги. Я не приезжал, потому что не хотел и прямым текстом ему об этом говорил. Я не считал Дэвида своим другом, ни тогда, ни сейчас. И совершенно не понимаю, почему он ко мне прицепился. Через какое-то время безрезультатных попыток пообщаться он перестал о себе напоминать. До последнего телефонного звонка.
– Скончалась два года назад. – Дэвид затянулся, разглядывая сына, будто тоже видел его первый раз. – Внезапная остановка сердца. Оставила мне свою копию на попечение.
Я продолжал стоять как истукан, не имея ни малейшего понятия, что мне ответить на его речи. Дэвид в задумчивости наблюдал за струйкой сизого дыма от тлевшей сигареты и сам переменил тему.
– Когда мы виделись с тобой последний раз? На войне?
– Получается.
Мы прошли и мировую войну с Дэвидом. Уж не знаю почему именно с ним связала меня жизнь.
На его лице проступила грусть.
– С тобой что-то происходит, Кит, – бормотал он, продолжая смотреть на дым. – Что-то очень страшное. Чем бы это не было, ты же понимаешь, что нужно поделиться этим с близким, выговориться? Оно съест тебя. Да, ты весь такой невозмутимый и независимый, но даже таким нужен кто-то рядом. Ты же совсем одинок. Как насчет встретиться на днях, посидеть, поговорить? Как в старые добрые, когда вокруг было так легко и хорошо? Я даже знаю подходящее место…
– Ближе к делу, Дэвид. – Я невольно задумался, а есть ли это дело вообще?
Он сжал губы, кивнул тому, что в который раз убедился, какая я скотина, и достал из стола тонкую папку. Накрыл ее ладонью.
– В Чикаго находят истерзанные женские тела.
– И как давно? – Я смотрел на прижатую папку, боясь предположить, что за нее еще предстоит побороться.
– Третий месяц пошел. Раз в месяц новое тело. Молодые девушки. Последнюю нашли прямо перед твоим приездом, два дня назад. – Он глубоко вздохнул, выудил из стола карту с отмеченными тремя точками. – Вот, посмотри. Но последняя… я не думаю, что она связана с предшественницами. Там характер совсем другой, посмотришь.
Первая точка отмечала Линкольн-Парк, нарисовавшись у кромки озера. Вторая – границу Стэнтон-Парка. Третья расположилась аж на Вест-Эвергрин авеню. «Ее нашли около мусорников», пояснил Дэвид.
– Труп еще в морге?
– Да. Кит, послушай. – Дэвид заволновался и заговорил с какой-то осторожностью, словно словами прощупывал границы дозволенного. – Поручаю это дело тебе полностью, обещаю не вмешиваться в твое расследование. От тебя требуется лишь держать меня в курсе, хорошо? Можешь смело рассчитывать на мою помощь: люди, оружие, архивы, все что угодно. С одним условием. С одним, умоляю! – Он сложил ладони. – У тебя будет помощник.
– Я работаю один. Каждый коп знает об этом.
– Никаких возражений. – Дэвид указал на Джереми, вмиг покрасневшего. – Уверен, вы сработаетесь.
– Повторяю. Я работаю один. Мне ничего не стоит сейчас же уйти.
– И ты этого не сделаешь, – усмехнулся он. – Ты приехал под воздействием какой-то силы. Если уж никакие уговоры не заставляли тебя появиться здесь, а всего лишь просьба помочь в расследовании, то на ум не приходит идеи лучше. Я тебя уверяю – это дело стоит твоего внимания, но не стоит твоей смерти. – Дэвид упивался своей речью, откинувшись на спинку стула, одной рукой прижав к груди папку, а второй махал по воздуху. – Признаюсь, я все время следил за тобой. Через Итана Лоуренса, твоего начальника. Не смотри на меня так! – Мой взгляд ни на йоту не поменялся с того момента, как я зашел в эту богадельню. – Что мне делать, что думать, когда мой дорогой друг не идет на контакт, не рассказывает, что творится в его жизни? Пусть ты не считаешь меня за своего друга, но ты – в моем сердце. Нас же столько связывает!
Я молча слушал, порядком уставший. Зачем людям столько разговаривать? Они не устают?
– Итан всегда горячо хвалил тебя за блестящую раскрываемость, рассказывал часами и в деталях твои подвиги, – продолжал трепаться Дэвид. – Но, он недавно поделился и некоторыми переживаниями о тебе. Говорит, ты все больше и больше откалываешься от общества, избегаешь общения, уходишь в себя, и ведешь себя странно – рассматриваешь пустоту, пугающим, диким взглядом, словно там стоит человек; или вовсе пялишься в стену пустым взглядом, не дыша. Никто не видел, за всю твою службу, чтобы на твоем лице проскользнула хоть какая-то эмоция, не говоря об улыбке, и я согласился с этим. У тебя же лицо как у статуи! Рядом с тобой неуютно, Кит. Ты и был замкнутым, себе на уме, разговорить тебя – та еще задачка, но становится совсем уж нелюдимым…
– Дэвид, я в порядке. Дай мне материалы.
– Я поставил тебе условие. – Он специально помахал папкой перед моим носом. – К сожалению, у меня совершенно нет в подчинении таких проницательных людей, как ты. Не знаю, что с тобой происходит, но я не хочу рисковать твоей головой, поэтому могу подпустить тебя к этой папке только в том случае, если с тобой всегда будет кто-то рядом. Джереми – лучший вариант. Молодой, выносливый, послушный, можешь помыкать им как вздумается. Правда неуклюжий; следи, чтобы случайно не застрелил мирного. Знает город как свои пять пальцев, в отличие от тебя.
– Лучший, потому что будет докладывать обо мне? Должны быть другие варианты.
– Достаточно! – Дэвид резко поднялся и яростно хлопнул по столу, заставив Джереми подпрыгнуть на месте. – В данный момент я – твое начальство. Я и так дал тебе слишком много полномочий, чем ты заслуживаешь, но терпеть твои препирания не намерен! Либо ты любезно уступаешь, либо валишь на все четыре стороны. Ты не единственный гениальный в мире. Мне просто хотелось, чтобы этим занялся именно ты, – с горечью произнес он.
Не знаю, решил ли Дэвид свалить своего сына на меня потому что он ему мешал или это спланированный коварный план по приучению меня к обществу. Я посмотрел на Джереми. Опущенная голова, понуренные плечи, руки сцеплены в замок за спиной. Он ощущал себя обузой. Для отца, для меня. Никому не нужный. Но могу ли я быть уверен в том, что он все сделает правильно? Могу ли я доверять ему что-то важное? Одно я знал точно – мне нужно это дело. Не знаю почему, но нужно.
Придется и мне признать поражение.
– Черт с ним.
– Так бы сразу! – Дэвид вмиг сменил ярость на удовлетворение. – Нет, надо же меня разозлить, и без того голова кругом идет. Вот, и ты при деле будешь. – Дэвид обратился к Джереми, указывая на меня. – Он, то есть, детектив Собер, человек не плохой, как кажется. Уверен, ты многому у него научишься. И эти знания обязательно пригодятся тебе в будущем. Может, даже научишь всех этих доходяг в моем отделении работать лучше, ха!
– Так ты хочешь взрастить себе мою копию.
– А что остается, когда ты не хочешь работать у меня? – Дэвид пожал плечами.
– Дать мне чертову папку. – Я протянул руку.
– Да-а, еще одна просьба. – Дэвид забарабанил пальцами по папке с материалами. – У меня тут есть один, не величайший детектив, конечно же, тебе и в подметки не годится, но умный малый. Филипп Дэлайн. Он что-то насобирал, какие-то версии выстроил. Настоятельно прошу тебя с ним сотрудничать. Хотя бы поговори с ним, обсуди дело. Я же могу на это рассчитывать? – угрожающе понизил голос Дэвид, протягивая мне материалы.
– Да. – Пришлось вырвать их у него.
– Сейчас поезжай, сними жилье, главное – отдохни. Потом изучишь материалы. В морг я позвоню, сообщу о тебе. На этот счет не беспокойся. После – сразу ко мне.
Я уже развернулся к двери, но меня остановили. Да я когда-нибудь выйду из этой комнатушки? Дэвид протянул мне белый конверт. Было несложно догадаться, что там лежало.
– У меня нет проблем с деньгами.
– Считай это авансом. – Он потряс конвертом.
– Я же сказал.
Проходя мимо подчиненных Дэвида, которые опять закаменели и вылупились на меня, от одного из столов отлепился высокий парень и направился ко мне. Я прошелся по Филиппу Дэлайну взглядом, и сразу понял, что он недостоин моего внимания. Пресек попытку перегородить мне дорогу и заговорить – ускорил шаг и покинул департамент.
У машины меня догнал Джереми.
– Почту за честь работать с вами, мистер Собер! – Он протянул мне руку. – Можете положиться на меня.
– Правило тишины продолжает действовать. – Я проигнорировал его жест. – Говоришь, когда я попрошу, делаешь то, что я скажу. Продемонстрируй мне знание города. Назови три отеля, в которых мне не будет стыдно остановится.
– «Красная река», э-эм… – Джереми принял такое серьезное выражение лица, будто я устроил настоящую проверку.
– Туда.
– А как же остальные…
– Ты назвал его первым, потому что он ближайший, – я уселся на место, – а теперь замолчи, – и хлопнул дверью.
Мне не терпелось снова остаться наедине с собой. Джереми вернулся за руль в задумчивости и недоумении.
И правда, дорога до отеля заняла минут двадцать, что прекрасно, беря в расчет габариты этого города. Шестиэтажное здание, что снаружи, что внутри было обделано с шиком, в красно-золотых тонах. Красные бархатные диваны и кресла, широкие длинные ковры с золотой бахромой, напольные цветки в золотых горшках, такие же блестящие золотые канделябры на стенах. Аж в глазах зарябило. В вестибюле было немноголюдно, все хорошо одетые дамы и джентльмены. За стойкой регистрации меня встретила молодая девушка. Открыла рот, чтобы протараторить типы номеров, которые мне нужны.
– Любой свободный.
Девушка любезно кивнула, направилась к ключам. Джереми все еще ошивался рядом, словно ждал, что я и ему номер сниму.
– Ты можешь быть свободен.
– Я остановлюсь здесь же. Я могу вам понадобиться в любую секунду, – серьезно проговорил Джереми, хотя не мог сдержать улыбки при взгляде на меня.
– Мало ли что приказал Дэвид. Ты мне не нужен.
– Меня предупреждали о ваших выходках, – отмахнулся Джереми. – Я не буду жить с вами, я просто буду рядом.
Я закрыл лицо руками. Не хотел никого видеть, не хотел стоять тут, посреди шикарного отеля в гребанном Чикаго. Не хотел дышать здешним воздухом, слышать всех здешних людей. За жалких пару часов мне здесь осточертело до невозможности.
– Ты согласился делать все, что я ска…
«Не противься, Кит».
Решила объявится спустя… сколько? Три года? Тебе ли не знать, почему я всех сторонюсь, и почему меня обходят стороной. Твоих рук дело?
«Не вали все на меня. Он правда поможет тебе. Еще не раз».
Регистратор подошла с ключом в руке. Спросила не нужна ли мне помощь. Еще как нужна. Надеюсь, это дело достойно того, чтобы вытерпеть такие мучения.
– Позвольте спросить, – девушка опустила глаза, – вы же останавливаетесь не чтобы распрощаться с жизнью? Сейчас столько случаев…
– Пока такой возможностью не располагаю, но очень бы хотел.
Я схватил ключ и направился по лестнице к номеру №443 на четвертом этаже, еще не зная, что Джереми выпал номер №444. Джереми воспользовался лифтом, и, когда я поднялся, уже стоял у двери своего номера и приветливо махал мне. Я закрыл глаза. Пожалуйста, пусть это будет очередной мертвец.
– Только не говори, что ты мой сосед, – вставляя ключ в замочную скважину, попросил я.
– Тогда мне стоит промолчать.
Джереми улыбался. Черт возьми, он улыбался.
