Kitabı oku: «Перси Джексон и похититель молний»

Рик Риордан

Yazı tipi:

Посвящается Хейли, который первым услышал эту историю

Rick Riordan

The Lightning Thief

Permission for this edition was arranged through the Nancy Gallt Literary Agency

Глава первая
Я случайно уничтожаю учительницу математики

Слушай, я не хотел быть полукровкой.

Если ты читаешь эту книгу потому, что думаешь, что сам можешь им оказаться, мой тебе совет: закрой ее прямо сейчас. Поверь всему, что наплели мама с папой о твоем рождении, и постарайся жить нормально.

Жизнь полукровки опасна. И страшна. И чаще всего заканчивается мучительной и гадкой смертью.

Если ты обычный ребенок и думаешь, что читаешь сказку, – отлично. Читай дальше. Хотел бы и я верить в то, что всего этого никогда не было.

Но если ты узнаешь себя на страницах этой книги, если что-то внутри у тебя шевельнется – тут же закрывай ее. Ты можешь оказаться одним из нас. И стоит тебе об этом узнать – рано или поздно они тоже это почувствуют и придут за тобой.

И не говори, что я не предупреждал.

Меня зовут Перси Джексон.

Мне двенадцать лет. Еще несколько месяцев назад я учился в Академии Йэнси – частной школе-интернате для трудных детей на севере штата Нью-Йорк.

Трудный ли я ребенок?

Ну… Можно и так сказать.

Каждый миг моей короткой жалкой жизни мог бы послужить этому доказательством, но по-настоящему всё завертелось в прошлом мае, когда наш шестой класс поехал на экскурсию на Манхэттен: двадцать шесть невменяемых школьников и двое учителей на желтом школьном автобусе отправились в Метрополитен-музей поглазеть на древние греческие и римские штуки.

Знаю, звучит тоскливо. По большей части экскурсии в Йэнси именно такими и были.

Но эту должен был вести мистер Браннер, учитель латыни, так что у меня теплилась надежда.

Мистер Браннер – немолодой мужчина в коляске с электроприводом. Волосы жиденькие, борода всклокочена, а потертый твидовый пиджак пропах кофе. С виду не скажешь, что он клевый, но он травил байки, шутил и разрешал нам играть в классе. А еще у него была нереальная коллекция римских доспехов и оружия, поэтому только на его уроках меня не клонило в сон.

Я надеялся, что экскурсия пройдет нормально. Что хотя бы в этот раз я ни во что не вляпаюсь.

Ох, как же я ошибался!

Такое дело: на экскурсиях я вечно попадаю в неприятности. Например, в пятом классе, когда я учился в другой школе, мы поехали на поле битвы при Саратоге¹, и у меня вышла история с пушкой времен Войны за независимость. Я не хотел попасть в школьный автобус, даже не целился, но меня все равно исключили. В предыдущей школе, где я учился в четвертом классе, нас повели на экскурсию в аквариум для акул «Морской мир» – так я умудрился нажать на какой-то рычаг, и всему нашему классу пришлось искупаться. А еще раньше… Короче, ты понял.

Но на этой экскурсии я твердо решил быть паинькой.

Всю дорогу до города я терпел выходки Нэнси Бобофит, рябой рыжей вороватой девчонки, которая донимала моего лучшего друга Гроувера, кидая ему в затылок кусочки сэндвича с арахисовым маслом и кетчупом.

Гроувер – легкая мишень. Он хиляк. Когда расстраивается – плачет. Скорее всего, он не раз оставался на второй год, потому что среди шестиклашек прыщи только у него, а на подбородке пробивается пушок. И к тому же он хромой. У него пожизненное освобождение от физкультуры из-за какой-то болезни ножных мышц. Ходит он как-то странно, словно ему больно делать каждый шаг – но пусть тебя это не обманывает. Видел бы ты, как он мчится в столовую, когда в меню есть энчилада².

В общем, Нэнси Бобофит кидалась в него кусочками сэндвича, которые застревали в его каштановых кудрях. Она отлично знала, что я ничего ей не сделаю, потому что и так уже на испытательном сроке. Директор пригрозил, что я буду до самой смерти заниматься в классе для провинившихся, если во время экскурсии учиню какую-нибудь гадость, опозорюсь или надумаю хоть как-то развлечься.

– Я ее убью, – процедил я.

Гроувер попытался меня успокоить:

– Да всё нормально. Я люблю арахисовое масло. – И он увернулся от очередного снаряда Нэнси.

– Ну всё, хватит. – Я начал было вставать, но Гроувер усадил меня обратно на место.

– Ты уже на испытательном сроке, – напомнил он. – Сам знаешь, кому в случае чего попадет.

Вспоминая об этом, я жалею, что не всыпал Нэнси Бобофит прямо там. Класс для провинившихся был просто песней по сравнению с той жестью, которая вскоре меня ожидала.

Мистер Браннер вел экскурсию по музею.

Он ехал впереди в коляске, а мы шли за ним по просторным гулким коридорам, мимо мраморных статуй и витрин с жутко древней черно-оранжевой глиняной посудой.

У меня не укладывалось в голове, что всему этому целых две, а то и три тысячи лет.

Учитель собрал нас вокруг каменного столба тринадцать футов высотой с большим сфинксом наверху и стал объяснять, что это погребальный знак, стела, с могилы девочки примерно нашего возраста. Потом заговорил о резьбе по бокам. Я старался слушать, было даже вроде как интересно, но все остальные болтали, и каждый раз, когда я одергивал их, наша вторая сопровождающая – миссис Доддз – злобно на меня поглядывала.

Миссис Доддз вела у нас математику. Это была невысокая тетка родом из Джорджии. Она всегда ходила в черной кожаной куртке, хотя ей уже стукнуло пятьдесят. Вид у нее был такой суровый, что сомневаться не приходилось: такая запросто протаранит «Харлеем» твой шкафчик. В Йэнси она появилась в середине учебного года, когда у нашей предыдущей учительницы случился нервный срыв.

С первого дня миссис Доддз записала Нэнси Бобофит к себе в любимицы, а меня считала исчадием ада. Когда она тыкала в меня крючковатым пальцем и сладеньким голоском говорила «Ну, дорогуша», я знал: придется месяц оставаться после уроков.

Как-то раз, после того как она заставила меня до полуночи стирать ответы из старых учебников по математике, я сказал Гроуверу, что, по-моему, миссис Доддз вообще не человек. Он серьезно посмотрел на меня и ответил:

– Ты абсолютно прав.

Мистер Браннер всё рассказывал о греческом погребальном искусстве.

В конце концов, когда Нэнси Бобофит захихикала, ляпнув что-то о голом парне на стеле, я повернулся к ней и сказал:

– Ты заткнешься?

Получилось громче, чем я рассчитывал.

Вся группа захохотала. Мистер Браннер прервал рассказ.

– Мистер Джексон, – обратился он ко мне, – у вас есть что добавить?

Я покраснел до самых ушей и ответил:

– Нет, сэр.

Мистер Браннер указал на рисунок на стеле:

– Может быть, расскажете, что здесь изображено?

Я посмотрел на резьбу и почувствовал облегчение, потому что и правда знал, что это.

– Это Кронос пожирает своих детей, верно?

– Да, – подтвердил мистер Браннер, которого мой ответ явно не устроил. – И он это делает потому, что…

– Ну… – я изо всех сил пытался вспомнить. – Кронос был верховным богом, и…

– Богом? – переспросил мистер Браннер.

– Титаном, – поправился я. – И… он не доверял своим детям – богам. Вот, хм, Кронос и съел их, да? Но его жена спрятала младенца Зевса, подсунув Кроносу вместо него камень. А потом, когда Зевс вырос, он обманул Кроноса и заставил его изрыгнуть своих братьев и сестер…

– Фу! – скривилась позади меня одна из девчонок.

– …началась страшная битва богов с титанами, – продолжал я. – И боги победили.

Раздались смешки.

Рядом со мной Нэнси Бобофит зашептала подружке:

– Можно подумать, в жизни нам это пригодится. Прикинь, устраиваешься ты на работу, а в анкете написано: «Объясните, почему Кронос сожрал своих детей».

– И как же, мистер Джексон, – сказал Браннер, – это может, по справедливому замечанию мисс Бобофит, пригодиться в жизни?

– Спалилась, – пробормотал Гроувер.

– Заткнись, – зашипела Нэнси, лицо которой стало ярче ее рыжих волос.

Ну хоть Нэнси тоже получила. Мистер Браннер был единственным, кто замечал, когда она говорила гадости. У него не уши, а радары.

Подумав над его вопросом, я пожал плечами:

– Не знаю, сэр.

– Ясно. – Вид у мистера Браннера был разочарованный. – Что ж, вы получаете только половину зачета, мистер Джексон. Зевс действительно напоил Кроноса вином, смешанным с горчицей, отчего тот изрыгнул остальных пятерых детей, которые, конечно, благополучно жили и росли в желудке титана, потому что были бессмертными богами. Дети свергли отца, разрубили его на куски его же косой и сбросили останки в Тартар – в самую темную часть Подземного мира. На этой счастливой ноте прервемся на обед. Миссис Доддз, не проводите ли нас обратно?

Ребята двинулись к выходу: девчонки держались за животы, а парни толкали друг друга и вели себя как тупицы.

Мы с Гроувером хотели пойти за ними, но мистер Браннер вдруг позвал:

– Мистер Джексон.

Так я и знал.

Я сказал Гроуверу идти без меня и повернулся к мистеру Браннеру:

– Сэр?

От взгляда мистера Браннера было не спрятаться: у него были глубокие карие глаза, которые, казалось, прожили тысячу лет и повидали все на свете.

– Вы должны выучить ответ на мой вопрос, – сказал мистер Браннер.

– О титанах?

– О жизни. И о том, как ваши знания могут в ней пригодиться.

– А-а.

– То, чему я вас учу, – продолжал он, – жизненно важно. И надеюсь, что вы именно так к этому и отнесетесь. От вас я ожидаю только лучших результатов, Перси Джексон.

Меня злило, что он был со мной таким строгим.

Конечно, было круто, когда он устраивал викторины, одевался в римские доспехи и, воскликнув «Эй, там!», острием меча указывал на мелок и отправлял нас к доске, заставляя писать имена всех греков и римлян, которые когда-либо жили, а еще их матерей и богов, которым они поклонялись. Но Браннер хотел, чтобы я проявлял себя не хуже других, несмотря на дислексию и синдром дефицита внимания, поэтому я никогда в жизни не получал оценок выше тройки. Даже не так: он не хотел, чтобы я был не хуже, – он хотел, чтобы я был лучше остальных. А я в принципе не мог запомнить все эти имена и факты, не говоря уж о том, чтобы правильно их записать.

Я промямлил, что буду стараться, а мистер Браннер бросил долгий печальный взгляд на стелу, как будто лично присутствовал на похоронах этой девчонки.

И велел мне идти обедать.

Класс устроился на ступеньках музея, откуда можно было наблюдать за пешеходами, снующими по Пятой авеню.

Собиралась гроза: в небе клубились такие черные тучи, каких я над городом никогда не видел. Я решил, что дело в каком-нибудь глобальном потеплении, потому что погода по всему штату с самого Рождества будто сошла с ума: жуткие снежные бури, наводнения, от молний загорались леса. Я бы не удивился, если бы сейчас начался ураган.

Остальные, казалось, ничего не замечали. Кое-кто из мальчишек швырял в голубей крекерами «Ланчеблз». Нэнси Бобофит пыталась стащить что-то из сумочки какой-то тетки, а миссис Доддз, естественно, ничего не замечала.

Мы с Гроувером уселись на краю фонтана, подальше от всех. Мы надеялись, что так никто не догадается, что мы были из той самой школы – школы для неудачников и чокнутых, которых нигде больше не хотели учить.

– Оставил после уроков? – спросил Гроувер.

– Не, – ответил я. – Это же Браннер. Вот если бы он еще хоть иногда оставлял меня в покое. В конце концов, я же не гений.

Гроувер немного помолчал. Я уже было подумал, что он выдаст какую-нибудь глубокую философскую мысль, чтобы мне полегчало, но он сказал:

– Можно мне твое яблоко?

Есть мне не особо хотелось, поэтому я разрешил.

Я наблюдал, как по Пятой авеню проезжают такси, и думал о том, что мамина квартира совсем недалеко отсюда. Маму я не видел с Рождества. Мне очень хотелось прыгнуть в такси и поехать домой. Она бы обняла меня и обрадовалась – хотя и огорчилась бы тоже. И отправила бы меня назад в Йэнси, велев хорошенько стараться, хоть это и была моя шестая школа за шесть лет, да и из нее меня, скорее всего, снова выкинут. Маминого грустного взгляда я бы не вынес.

Мистер Браннер припарковал свою коляску рядом с пандусом и принялся жевать сельдерей, читая роман в мягкой обложке. Сзади к его креслу был прикреплен красный зонтик, отчего оно напоминало моторизованный столик в кафешке.

Я уже собирался развернуть свой сэндвич, как передо мной возникла Нэнси Бобофит со своими мерзкими подружками – видимо, ей надоело обчищать туристов – и вывалила остатки своего обеда прямо на колени Гроуверу.

– Ой! – улыбнулась она, показав кривые зубы. Веснушки у нее были такими оранжевыми, будто кто-то пшикнул ей в лицо жидкими «Читос».

Я хотел сдержаться. Школьный психолог миллион раз говорил мне: «Считай до десяти, держи себя в руках». Но я так взбесился, что в голове у меня стало пусто. В ушах зашумело.

Не помню, что я сделал, но в следующий миг она уже сидела в фонтане и вопила:

– Перси меня толкнул!

Рядом тут же возникла миссис Доддз.

Ребята перешептывались:

– Ты видел…

– …вода…

– …она ее как будто схватила…

Я не понимал, о чем они говорят. Было ясно одно: у меня снова неприятности.

Убедившись, что с бедняжкой Нэнси все в порядке и пообещав купить ей новую футболку в сувенирной лавке музея, и т. д и т. п., миссис Доддз повернулась ко мне. Глаза ее горели торжествующим огнем, будто я сделал что-то, чего она ждала весь семестр.

– Ну, дорогуша…

– Знаю, – буркнул я. – Месяц с ластиком и учебниками.

Ох, не стоило этого говорить.

– Иди за мной, – скомандовала миссис Доддз.

– Постойте! – вскрикнул Гроувер. – Это я. Я толкнул ее.

Я изумленно уставился на него. Невероятно: Гроувер пытался меня прикрыть. А ведь он до смерти боится миссис Доддз.

Она так посмотрела на него, что его пушистый подбородок задрожал.

– Не думаю, мистер Ундервуд, – сказала она.

– Но…

– Вы. Останетесь. Здесь.

Гроувер в отчаянии перевел взгляд на меня.

– Все нормально, дружище, – сказал я. – Спасибо.

– Дорогуша! – рявкнула миссис Доддз. – Ну же.

Нэнси Бобофит усмехнулась.

Я смерил ее фирменным взглядом, в котором читалось «убью тебя позже». А потом повернулся к миссис Доддз, но ее на месте не оказалось. Она стояла на верхней ступеньке у входа в музей и нетерпеливо махала рукой, чтобы я поторопился.

Как она умудрилась так быстро там оказаться?

Со мной часто такое бывает: мой мозг вроде как засыпает, и в следующий миг я понимаю, что что-то упустил, как будто Вселенная – это пазл, из которого потерялся кусочек, а я в недоумении смотрю на это пустое место. Психолог сказал, это потому что из-за СДВГ мой мозг неправильно понимает происходящее.

А вот я не был в этом так уж уверен.

Я последовал за миссис Доддз.

На середине лестницы я оглянулся и посмотрел на Гроувера. Он был бледный и то и дело переводил взгляд с меня на мистера Браннера, будто хотел, чтобы тот заметил, что происходит, но мистер Браннер был поглощен книгой.

Я снова взглянул наверх. Миссис Доддз опять исчезла. На этот раз она оказалась внутри здания, в дальнем конце вестибюля.

Ясно, подумал я. Она заставит меня купить Нэнси новую футболку в сувенирной лавке.

Но, похоже, я ошибся.

Пришлось идти за ней дальше по музею. Догнал я ее, только когда мы снова попали в зал греко-римского искусства.

Кроме нас здесь никого не было.

Миссис Доддз стояла, скрестив руки, перед большим мраморным фризом с изображением греческих богов. В горле у нее странно рокотало.

Да мне и без этого рычания было бы не по себе. Страшновато оставаться один на один с учителем, особенно если это миссис Доддз. И на фриз она смотрела как-то странно, будто хотела стереть его в порошок…

– Из-за тебя у нас проблемы, дорогуша, – сказала она.

Злить ее мне не хотелось. И я ответил:

– Да, мэм.

Она одернула манжеты кожаной куртки:

– И ты решил, что тебе это сойдет с рук?

Взгляд у нее был не просто сердитый. Он был злобный.

Она учительница, с тревогой подумал я. Она не сделает мне ничего плохого.

– Я… я исправлюсь, мэм, – пролепетал я.

Здание сотряс удар грома.

– Мы не дураки, Перси Джексон, – продолжала миссис Доддз. – Рано или поздно мы вывели бы тебя на чистую воду. Сознайся сам и будешь меньше страдать.

Я не понимал, о чем она говорит.

Разве что учителя нашли мою заначку конфет, которыми я торговал из-под полы в общежитии. Или, может, они узнали, что я вообще не открывал «Тома Сойера», а сочинение скачал из Интернета, и теперь его не зачтут. Или того хуже: заставят читать книгу.

– Ну? – настаивала она.

– Мэм, я не…

– Время вышло, – прошипела она.

А потом случилось нечто невероятное. Ее глаза засветились как угольки из жаровни. Пальцы вытянулись, превращаясь в когти. Куртка изменила форму и стала большими кожистыми крыльями. Это был не человек. Передо мной была сморщенная старуха с нетопыриными крыльями, когтями и пастью, полной желтых клыков. Еще чуть-чуть – и она разорвет меня на куски.

Но тут все стало еще невероятней.

Мистер Браннер, который еще минуту назад был на улице, показался в дверях галереи с ручкой в руках.

– Эй, Перси! – крикнул он, кидая мне ручку.

Миссис Доддз бросилась на меня.

Я, взвизгнув, увернулся, и ее когти царапнули воздух прямо у меня над ухом. Я поймал шариковую ручку, но когда я ее коснулся, это была уже не ручка, а меч. Тот самый бронзовый меч, которым мистер Браннер размахивал во время викторин.

Миссис Доддз развернулась и кровожадно посмотрела на меня.

Ноги у меня подкосились. Руки так дрожали, что я чуть не выронил меч.

– Умри, дорогуша! – прорычала она.

И полетела прямо ко мне.

Меня охватил ужас. Единственное, что я смог сделать, – поддаться инстинкту и взмахнуть мечом.

Металлический клинок ударил миссис Доддз в плечо и легко, как сквозь воду, прошел сквозь ее тело. Пшшш!

Можно было подумать, что миссис Доддз – песчаный замок, попавший под струю мощного вентилятора. Она в мгновение ока рассыпалась облаком желтой пыли, оставив после себя лишь запах серы, предсмертный вопль и жуткий холодок в воздухе, как будто ее красные глаза-угольки все еще за мной следили.

Я остался один.

В руке у меня была ручка.

Мистера Браннера нигде не было. В зале был только я.

Дрожь в руках не унималась. Мне в еду, наверное, попали какие-нибудь волшебные грибы.

Неужели мне всё это просто показалось?

Я вышел обратно на улицу.

Начался дождь.

Гроувер сидел на краю фонтана, держа над головой карту музея. Нэнси Бобофит по-прежнему стояла неподалеку, мокрая после заплыва в фонтане, и жаловалась своим мерзким подружкам. Увидев меня, она сказала:

– Надеюсь, миссис Керр всыпала тебе как следует.

– Кто? – удивился я.

– Наша учительница. Прикинь?!

Я моргнул. У нас не было никакой учительницы миссис Керр. Я сказал Нэнси, чтобы она не несла чушь.

В ответ она только закатила глаза и отвернулась.

Тогда я спросил Гроувера, где миссис Доддз.

– Кто? – сказал он.

Но перед этим он замялся и не посмотрел на меня, поэтому я решил, что он прикалывается.

– Не смешно, чувак, – заметил я. – Дело серьезное.

В небе загрохотало.

Мистер Браннер сидел под красным зонтиком и читал книгу, словно все это время не двигался с места.

Я подошел к нему.

Он поднял голову и рассеянно взглянул на меня:

– А, вот и моя ручка. В следующий раз захватите собственные письменные принадлежности, мистер Джексон.

Я отдал мистеру Браннеру ручку, только в тот момент осознав, что по-прежнему держал ее в руке.

– Сэр, – сказал я, – а где миссис Доддз?

Он недоуменно посмотрел на меня:

– Кто?

– Вторая сопровождающая. Миссис Доддз. Учительница математики.

Он нахмурился и подался вперед, вид у него был озадаченный.

– Перси, с нами на экскурсии нет миссис Доддз. И насколько я знаю, в Академии Йэнси никакой миссис Доддз никогда не было. Ты себя хорошо чувствуешь?

Глава вторая
Три старушки вяжут смертельные носки

Я уже привык, что со мной все время происходят всякие странности, но обычно жизнь быстро приходит в норму. Но на этот раз мучительная галлюцинация не желала заканчиваться ни на минуту. Остаток учебного года все в школе, казалось, надо мной прикалываются. Ученики невозмутимо делали вид, что миссис Керр – бойкая блондинка, которую я впервые в жизни увидел, когда она после той экскурсии вошла в наш автобус, – вела у нас математику с самого Рождества.

Время от времени я упоминал в разговорах миссис Доддз, надеясь раскусить притворщиков, но они смотрели на меня как на психа.

И я почти поверил, что никакой миссис Доддз никогда не было.

Почти.

Но Гроувер не мог меня обмануть. Когда я при нем произносил имя миссис Доддз, он нерешительно замолкал, а потом заявлял, что ее никогда не существовало. Но я-то знал, что он врет.

Дело было нечисто. В музее и правда случилось что-то странное.

Днем мне некогда было об этом размышлять, но по ночам я просыпался в холодном поту от кошмаров, в которых мне являлась миссис Доддз с когтями и кожистыми крыльями.

Погода продолжала чудить, и хорошего настроения мне это не прибавляло. Как-то ночью в моей комнате ветром распахнуло окно. Несколько дней спустя всего в пятидесяти милях от Академии Йэнси разразился самый мощный торнадо, какой только видели в Гудзон-Вэлли. На уроках обществознания нам рассказывали, что в этом году очень много самолетов разбились над Атлантикой, застигнутые врасплох внезапными вихрями.

У меня начали сдавать нервы, почти все время я ходил раздраженный. Перебивался с троек на двойки. Постоянно собачился с Нэнси Бобофит и ее подружками. И почти на каждом уроке меня выгоняли из класса.

В конце концов, когда учитель английского мистер Николл в миллионный раз спросил, почему я такой лоботряс и не желаю готовиться к диктантам, я сорвался и обозвал его забулдыгой. Что это значит, я и сам не знаю, но звучит отлично.

На следующей неделе директор отправил маме официальное уведомление о том, что в следующем году в Академии Йэнси меня не ждут.

Класс, сказал я себе. Просто класс.

Мне очень хотелось домой.

Хотелось к маме, в нашу квартирку в Верхнем Ист-Сайде, даже если при этом мне придется ходить в обычную школу и терпеть своего мерзкого отчима и его дружков, приходивших к нему поиграть в покер.

И все же… я понимал, что кое-чего из Йэнси мне будет не хватать. Вида на далекую реку Гудзон из окна моей комнаты и запаха сосен. Гроувера, который был мне хорошим другом, хотя и чудаковатым. Я волновался, что ему, должно быть, трудно придется в следующем году без меня.

А еще мне будет не хватать уроков латыни: безумных викторин мистера Браннера и его уверенности, что я со всем справлюсь.

Из всех экзаменов я готовился только к латыни. Я не забыл слова мистера Браннера о том, что он учит меня жизненно важным вещам. Не знаю почему, но я начинал ему верить.

Вечером перед экзаменом я так разозлился, что швырнул «Кембриджский справочник по греческой мифологии» через всю комнату. Слова сползали со страниц, кружились у меня в голове, буквы поворачивались на сто восемьдесят градусов, будто заделались скейтерами. Можно было даже не надеяться, что я запомню, чем отличаются Хирон и Харон или Полидект и Полидевк. А спряжение латинских глаголов? Ноль шансов.

Я мерил шагами комнату, и мне казалось, будто под футболкой у меня ползают муравьи. Мне вспомнились тысячелетние глаза мистера Браннера. «От вас я ожидаю только лучших результатов, Перси Джексон».

Я тяжело вздохнул и поднял справочник по мифологии.

Раньше мне не приходилось просить учителей о помощи. Может, мистер Браннер смог бы мне что-нибудь подсказать. По крайней мере я бы мог извиниться за жирную двойку, которую получу на его экзамене. Не хотелось, чтобы, когда я уйду из Академии Йэнси, он решил, будто я не особо старался.

Я спустился к учительским кабинетам. Большинство из них были темными и пустыми, но дверь мистера Браннера оказалась приоткрыта, а на полу виднелась полоса света, проникающего через окошко.

Когда до двери оставалась всего пара шагов, я услышал в кабинете голоса. Мистер Браннер о чем-то спросил. Голос Гроувера – а это точно был он – ответил:

– …беспокоился за Перси, сэр.

Я замер.

Вообще-то я обычно не подслушиваю, но спорим, даже ты бы не устоял, услышав, как лучший друг разговаривает о тебе со взрослым.

Я подошел поближе.

– …один летом, – сказал Гроувер. – Ну, то есть Милостивая прямо в школе! Теперь, когда мы уверены, и они тоже знают…

– Если будем его торопить, сделаем только хуже, Гроувер, – возразил мистер Браннер. – Мальчик должен повзрослеть.

– Но, возможно, у него нет времени. Когда наступит летнее солнцестояние…

– Обойдемся без него, Гроувер. Пусть наслаждается неведением, пока может.

– Сэр, он ее видел.

– Просто воображение, – настаивал мистер Браннер, – Действие Тумана на учеников и педагогов убедит его в этом.

– Сэр, я… я не могу снова напортачить, – голос у Гроувера дрожал от переполняющих его эмоций. – Вы понимаете, к чему это приведет.

– Это не твоя вина, Гроувер, – мягко сказал мистер Браннер. – Я должен был ее вычислить. А теперь давай сделаем так, чтобы Перси дожил до следующей осени…

Справочник по мифологии выпал у меня из рук и грохнулся на пол.

Мистер Браннер замолчал.

С бухающим в груди сердцем я поднял книгу и попятился.

За освещенным стеклом двери в кабинет Браннера скользнула тень кого-то, кто был куда выше, чем прикованный к коляске учитель, с чем-то подозрительно похожим на лук в руках.

Открыв ближайшую дверь, я шмыгнул внутрь.

Через несколько секунд раздалось размеренное цок-цок-цок, похожее на приглушенный звук вуд-блока³, и прямо за дверью раздалось сопение какого-то зверя. Большая темная фигура на миг застыла за стеклом и прошла мимо.

У меня по шее скользнула капелька пота.

В коридоре раздался голос мистера Браннера.

– Ничего, – пробормотал он. – У меня с са́мого зимнего солнцестояния нервы шалят.

– У меня тоже, – признался Гроувер. – Но я готов поклясться…

– Возвращайся в общежитие, – велел ему мистер Браннер. – Завтра у тебя экзамены.

– Не напоминайте.

Свет в кабинете мистера Браннера погас.

Я еще целую вечность просидел в темноте.

Наконец я выбрался в коридор и поднялся обратно в комнату.

Гроувер лежал на кровати, штудируя конспекты по латыни, словно весь вечер никуда не отлучался.

– Привет. – Он сонно взглянул на меня. – Как подготовка к экзамену?

Я ничего не ответил.

– Отвратно выглядишь, – нахмурился он. – Все хорошо?

– Просто… устал.

Я отвернулся, чтобы он не видел моего лица, и начал готовиться ко сну.

Я не понимал, чему стал свидетелем. И хотел поверить, что просто все выдумал. Но одно было ясно: Гроувер и мистер Браннер говорили обо мне у меня за спиной. И считали, что мне грозит опасность.

На следующий день, когда я вышел с трехчасового экзамена по латыни, а в глазах у меня рябило от имен греческих и римских богов, которые я так и не смог написать правильно, мистер Браннер позвал меня обратно в класс. На секунду я испугался: а вдруг он узнал, что я вчера подслушивал? Но, похоже, дело было не в этом.

– Перси, – сказал он. – Не огорчайся, что тебя исключают из Йэнси. Это… это к лучшему.

Он говорил доброжелательно, но я все равно смутился. Несмотря на то что сказано это было тихо, ребята, заканчивающие писать тест, всё слышали. Нэнси Бобофит ухмыльнулась и издевательски чмокнула воздух.

– Да, сэр, – промямлил я.

– Понимаешь… – мистер Браннер катал кресло взад-вперед, словно не знал что сказать. – Тебе тут не место. Рано или поздно это должно было случиться.

В глазах защипало.

Любимый учитель перед всем классом заявлял, что мне не по силам здесь учиться. Он весь год твердил, что верит в меня, а теперь говорит, что меня все равно бы выперли.

– Да, – вздрогнув, выдавил я.

– Да нет же, – продолжал мистер Браннер. – Ох, чтоб его. Я хочу сказать… ты не нормальный ребенок, Перси. И этого не стоит…

– Спасибо, – выпалил я. – Большое спасибо, сэр, что напомнили.

– Перси…

Но я уже ушел.

В последний день семестра я запихал свои вещи в чемодан.

Остальные ребята валяли дурака и хвастались планами на каникулы. Один собирался в поход по Швейцарии. Другой – в круиз по Карибскому морю на целый месяц. Они были такие же малолетние хулиганы, как и я, только богатые. Их папаши занимали высокие должности, были послами или звездами. А я был никто, и семья у меня была под стать.

Они спросили, чем я займусь летом, и я сказал, что возвращаюсь в город.

Правда, я не стал им сообщать, что летом мне придется работать: выгуливать собак или продавать подписки на журналы, и переживать, куда я пойду учиться осенью.

– О, – сказал один из парней. – Прикольно.

И они вернулись к прежнему разговору, будто меня вообще не существует.

Попрощаться я планировал только с Гроувером, но оказалось, что мне не придется этого делать. Он забронировал билет на тот же «Грейхаунд»⁴, что и я, и вот мы вместе отправились в город.

В автобусе Гроувер все время выглядывал в проход и присматривался к пассажирам. Он всегда нервничал и суетился, когда мы уезжали из Йэнси, словно чего-то побаивался. Раньше я думал, что он переживает из-за насмешек. Но в «Грейхаунде» никто не собирался его дразнить.

В конце концов я не выдержал.

– Высматриваешь Милостивых? – спросил я.

Гроувер чуть не выпрыгнул из кресла:

– Т-ты… ты о чем?

Я признался, что подслушал их с мистером Браннером разговор вечером перед экзаменом.

У Гроувера задергался глаз:

– И много ты услышал?

– О… совсем немного. И что будет, когда наступит летнее солнцестояние?

Он поморщился:

– Слушай, Перси… Я просто за тебя волновался, понимаешь? Сам подумай: галлюцинации о демонических училках…

– Гроувер…

– Вот я и сказал мистеру Браннеру, что ты, наверное, перенапрягся, потому что никакой миссис Доддз никогда не было, и…

– Гроувер, ты совсем-совсем не умеешь врать.

Уши у него порозовели.

Из кармана рубашки он вытащил затертую визитку.

– Просто возьми это, ладно? На тот случай, если я тебе понадоблюсь летом.

Надпись на визитке была сделана вычурным шрифтом, и прочесть ее было настоящей пыткой для глаз дислексика, но я наконец разобрал что-то вроде:

Гроувер Ундервуд
Хранитель
Холм полукровок
Лонг-Айленд, Нью-Йорк
(800) 009–0009

– Что такое Холм полу…

– Тише ты! – взвизгнул он. – Это мой… э-э… летний адрес.

Я совсем сник. У Гроувера был летний дом. Я и не предполагал, что он может быть из богатеньких учеников.

– Ладно, – буркнул я. – На случай, если я захочу погостить в твоем особняке.

Он кивнул:

– Или… или если я тебе понадоблюсь.

– С чего вдруг? – Прозвучало грубее, чем мне хотелось.

Лицо и шею Гроувера залила краска.

– Слушай, Перси, по правде говоря, я… я вроде как должен тебя защищать.

Я вытаращился на него.

Весь год я ввязывался в драки и отваживал от него хулиганов. Я ночами не спал, переживая, что его побьют в следующем году, когда меня не будет рядом. А он тут заявляет, что это он защищает меня.

– Гроувер, – сказал я, – от чего конкретно ты меня защищаешь?

Под ногами у нас заскрежетало. Из-под приборной панели повалил черный дым, и на весь автобус завоняло тухлыми яйцами. Водитель выругался и повел покалеченного «Грейхаунда» к обочине.

1.Битва при Саратоге – одно из важнейших сражений Войны за независимость США. (Здесь и далее прим. перевод.)

2.Энчилада – блюдо мексиканской кухни, кукурузная лепешка, в которую завернута начинка.

3.Вуд-блок – небольшой ударный инструмент.

4.«Greyhound Lines» – автобусная компания.