Kitabı oku: «Space: сто одна история Сюррреализма»
Приветствие
Жизнь поразительна.
Вы думали о том, что когда-нибудь сможете путешествовать во времени и пространстве? Полететь в космос и открыть дверь в бесконечную мультивселенную? Прыгнуть с водопада воспоминаний и прожить иную жизнь? Оседлать единорога и взлететь к солнцу и украсть звёзды одну за одной прямо из рук самого Бога?
– Что!? – удивитесь вы и будете совершенно правы.
Мы, видимо, слишком сильно забегаем вперёд во времени. Даже слишком сильно. И правда же, стоит начать это путешествие с самого его начала.
В самом начале нашей с вами истории была великая пустота. Вокруг не было ни единой души, ни пылинки, ни тьмы. Не существовало ни времени, ни смерти, и даже самого замысла что-то сотворить. Затем что-то сверкнуло в центре незримой вселенной и из ниоткуда в сердце глубокого космоса появился крошечный атом. И этот атом взорвался и окрасил всё вокруг в нечто новое и уникальное. Взрыв создал вокруг той пустоты бесконечные мультивселенные с бесконечными вариантами новых вселенных друг в друге. Отсюда то и начался отсчёт времени. И отсюда началась наша с вами книга. Время текло, множество тысяч и миллионов лет вперёд. В мгновение везде создались химические элементы, а из них были сотворены новые галактики и планеты в них. И каждая галактика имела свой неповторимый образ, физические законы и мысли.
Вскоре же, настало и наше время, и через тринадцать миллиардов лет спустя, в мире появились и мы. Люди.
ГЛАВА 1. ТИШИНЫ… ПОДАЙТЕ ТИШИНЫ!
Невообразимые миры. Удивительные миры. Незабываемые миры. Что только в нём не увидишь, выйдя из дома до самобытной, скучной школы. В этом мире родился я, мои родители и все мои знакомые. Красивый мир. Сногсшибательный и сумасшедший. Над мостом и дорогами, над лесами, над бетонными городами по всему небу расплылись разного вида воздушные рыбы – скаты, лоцманы и летучие рыбы, рыбы тюрбо, рыба-ёж, марлины и рыба-попугай, мавританский идол, биколор, рыба-ангел и даже киты.
Раньше мне даже в голову бы не приходило звать их по именам, но наша школа придерживалась того, чтобы дети знали всех, с кем им нужно подружиться, знать, какой из видов рыб ядовит, опасен, а которые не прочь помощь людям, прокатить их на спине и защитить, когда угрожает опасность. Для меня этот мир стал скучен и разнообразен даже несмотря на то, что каждый день я вижу, как из облаков выплывает кит и съедает с дюжину сотен воздушных крилей, как на полях пасутся скаты ощипывая траву, а по городским электропроводам плывут электрические угри и поедают герцы. Из-за них часто в городе происходят перебои с электричеством, но, стоит признать, угри всё не поглощают и оставляют ровно столько, сколько нужно, чтобы город оставался работоспособным.
Ни рыбы, летающие возле меня и выпускающие пузыри воды в воздух, ни морские коньки, рассекающие улицы города, где я живу, не приносят мне никакого вкуса и удовольствия. Я очень давно уже задумываюсь переехать из этого города в чужую страну на другой планете за пределами нашей солнечной системы, где, по сказаниям родителей, нет всех этих чудес и мир ещё скучнее. Это нам ещё повезло родиться в столь удивительном и уникальном месте, и нужно благодарить тех, кто нас сюда поместил. Вот чего мне сейчас не хватало в жизни, так это тишины, чтобы меня оставили на минуту другую, чтобы рыбы не ударялись об моё плечо возвращаясь домой после уроков, чтобы, гуляя по парку мне не нужно было здороваться с рыбами, смотреть под ноги, чтобы не раздавить их. Мне хотелось быть менее внимательным и менее заметным. Я хотел просто идти туда, куда хотел, лечь на поляне и, чтобы меня не били током скаты.
Сидя за столом и поедая морского окуня, мы спрашивали себя, а правильно ли мы поступаем с теми, с кем каждый день здороваемся и теми, кто нам помогает. Конечно, отец всегда находил ответы на такие, по его мнению, глупые вопросы, что выживает в мире тот, кто быстрее плывёт и не ведётся на приманки. Если окунь попался нам в сети, значит его судьба была умереть в этот день. Мать всё время кивала головой и соглашалась с ним. У неё не могло быть другого мнения, все они жили в то время, когда их родители и родители их родителей ловили воздушных рыб. Некоторые из них умели даже разговаривать, имею ввиду рыбы. Однажды идя со школы впервые за много лет, я заметил рыба-клоуна в цилиндре и тростью в руках. Либо где-то в этом мире есть школы, где обучают рыб клоунаде, либо рыба разумна. По крайней мере пару слов приветствия он развешал мне на уши на чисто человеческом языке. Это было впервые в жизни и в последний раз, больше я не видел того клоуна. И я часто начал думать, что многие рыбы вокруг нас умеют размышлять и бояться боли, что им хочется жить, что они даже могут разговаривать, но только не очень хотят этого делать из-за чего часто попадают на стол. Даже под пытками смерти, видимо, люди отвратительны рыбам и с ними не о чём разговаривать.
Мать заглатывала кусочек рыбы и облизывала губы от молочного соуса, папа облизывал ложку, а я до сих пор сидел и думал о несчастной участи этих рыб. Они плавали по городу и даже не подозревали среди каких монстров им приходиться жить. Если бы только они знали о своей участи, то уплыли бы отсюда куда-нибудь в другое место. Но, к сожалению, чего не было в других местах, так это изобилия еды, что было в городе, и рыбы могли есть и выживать, не искать по всей планете остатки давно сгнившей мякоти хлеба, или кусочка сушёного сыра. Рыбы по крайней мере могли жить, вдоволь наевшись остатками своих сородичей.
По вечерам, когда мне удавалось найти время на прогулки после домашних дел, я направлялся в сторону леса, за границы города. Только здесь я мог насладиться более или менее одиночеством, и больших рыб здесь не бывало, а маленькие, как крысы, обитали только около мусорных контейнеров в городе, питаясь мусором. Я поднимался на склон, где начинался лес, и ложился на траву и надевал наушники и лежал, смотря на небо. С этого ракурса большой город казался таким незначительным, а людей в нём можно было раздавить пальцем. Кит прыгал через облака в небе на соседние облака, рассекал воздух и выпускал фонтаны радуги из отверстия в голове. Вот чего не хватало мне в мире, так это тишины и красоты в один день. Всё казалось таким неважным. Ветер взъерошивал волосы, и шум прибоя волн от деревьев заставляло закрывать глаза и прислушаться к их крикам. Казалось, что лес страдал и ему не хватало рыб, которые будут ощипывать их листья, вырывать с корнем, разбрасывать ветви по планете ломая их. Вот так, оказалось, что, чтобы выжить, лесу требовалось страдать, терпеть унижения, чтобы расплодиться по земной коре.
С того дня, как земля сотворила эволюцией людей и дало им разум, а те построили города, леса начали опадать в тоску. Пусть мне и не было дела до их страданий, но я ощущал их грусть по былой земле.
Затем, кто-то дотронулся до меня, и я снял наушники и сел. Рядом витал тот самый клоун, медленно играя плавниками в воздухе. Это был второй и последний раз, когда я увидел его. Он вглядывался в небо и в город, и о чём-то сильно думал, и задал вопрос, не хочу ли я что-то поменять в жизни, не кажется ли мне, что люди уже давно господствуют на земле. Так же он взглянул и на меня, оценил мою тоску. Его глаза были такие мудрые и грустные, казалось, что он даже лил слёзы по прошлому. Одинокая слеза вылетела из его глаз и стала круглой, как шар для боулинга и полетела к облакам, бликуя на солнце разными цветами, словно пролитая на воду масло. Разумеется, меня застало это врасплох, и с минуту я оглядывал рыбу-клоуна, и ответил, что хочу давно уехать в другие миры, где не будет всего этого. Я хотел мира и одиночества. Клоун похлопал меня плавником по спине и сказал, чтобы я пошёл за ним. Клоун умело рассекал воздух. Бесшумно его плавники ударялись об воздух и направляли его вперёд, и мы вошли в лес, сели на дельфиний-экспресс. Такие поезда были во многих городах и округе, что помогали нуждающимся. Вбиваясь в стаи и группы дельфины возили многие виды рыб, в том числе и людей, в разные уголки планеты. Чаще всего до работы и обратно. Подкармливали их кальмарами, единственными видами существ здесь, что не имели разума и не плавали по воздуху. Обитали они как правило в грязи, в мутной воде и в укромных, влажных местах с обилием воды.
Пару тройку часов рыба-клоун молчал, и мы добрались до другой стороны леса, где в кругу около небольшого валуна парили несколько рыб, один кит и сидел филин. Увидев меня и рыбу, они хотели было испариться, но клоун остановил их и сказал, что я один из тех, кто против той системы, что образовалась на планете. Скорее всего немногие виды на этой земле выступают против устоявшихся законов. Многим удобно жить в таких условиях. Но мы исключения, мы хотели чего-то нового.
На валуне лежало какое-то существо, оно поднимало руки и что-то громко объясняло, но морской язык я особо не понимал, у нас в школе не обучали этому. Рыба-клоун послушал существо и повернувшись ко мне объяснил, что придётся забыть всё в этом мире, родителей, друзей и одноклассников, ведь скоро нам придётся покинуть этот мир. Затем мы подняли существо и сели на кита, и размахнувшись плавником мы полетели к облакам. На облаках, увы, я ещё не был, нам всё время говорили, что ничего там нет, что полёт – это трата времени и ресурсов. Однако, в облаках мы спустились к какому-то замку, где нас встретила медуза. Она что-то жужжала и объясняла, размахивая щупальцами, но рыба-клоун лишь посмотрел на меня краешком глаза и ничего не перевёл. Войдя через дверь, мы сели за стол. Минутой позже отворилось окно и из него появился какой-то вид до селя мне неизвестный. В колпачке и маленького роста, чем-то напоминающий мартышку. Он постучал по груди и начал размахивать руками, что-то яростно кричать, объяснять, рассказывать, и подошёл ко мне.
– Ты меня понял?
Я кивнул, потому что мне было страшно, и переспросил рыбу-клоуна, на что он ответил, что существо просто недовольно нашим миром. Затем мы встали и пошли за ним к окну, и кит, казалось, даже никакими чудесами не сможет влезть туда, но, как же я ошибался. Кит проскользнул туда, как горячий нож в масло, словно мышь в норку. За ним направились и мы. Выйдя с другой стороны, я обернулся, а окна уже не было, позади стояла лишь обезьяна, точнее плавала.
Таким образом, я попал в новый мир. И, как правило в этом мире рыбы не могли летать и жили в воде. По этой же причине, разумеется, обезьяна выкинула нас в море, куда упала и сама. Плавать я, конечно, умел. Но прежде чем выкинуть в океан, у меня даже не спросили куда я хочу попасть.
Общего с рыбой и плавниками у меня разве что гладкая кожа, но с короткими волосиками по всему телу. Каких же богов стоит меня благодарить за то, что поблизости оказался остров? Мы с обезьяной выплыли на пляж, солнце нещадно испаряло нас. Обезьяна убежала на дерево, сорвала банан и уселась на ветке, а я же увидел дым вдалеке и направился в сторону предполагаемого огня. Обернувшись же назад в последний раз, я увидел, как на меня долго и пристально смотрела рыба-клоун, подозрительно прищуриваясь, затем развернулась и уплыла. Печально, что рыбы в этом мире теряли весь полученный опыт по изучению человеческого языка напрочь и не могли сказать то, что было у них на уме.
Дойдя до пламени "надежды", я понял, что попал в доисторический мир, где вместо городов были хижины и вигвамы, а люди только научились добывать огонь и общаться друг с другом. Около костра сидели несколько семейств и разговаривали, кушая пойманного ими на охоте какого-то зверя. Услышав треск веток, они вооружились копьями и встали, обернувшись ко мне лицом. Будь они хоть чуточку глупее и кровожаднее, то не миновать бы мне смерти, но благо, это были кочевые племена, а на дворе был девятнадцатый век. С доисторическим миром я чуточку всё же ошибся. Никогда в жизни не видел, чтобы небо было такое чистое, а люди такими простыми.
Эти существа угостили меня едой, спрашивали меня о прошлой жизни, но не веря в мои россказни, лишь посмеялись и мы легли спать. Я никогда бы в жизни не подумал, что ночи бывают такими прохладными, а звёзды такими яркими. Здесь было миллионы и миллиарды звёзд. В моём мире на небе всё время мелькали рыбы и не давали взглянуть на небо так же долго, как здесь. Особенно по ночам, когда сардельки выплывала косяками, чтобы перебраться с одного конца города в другой. Стоял такой гул и треск, какое-то шлёпанье, что спать было практически невозможно.
Семейство спало внутри вигвама, я же предпочёл увидеть ночь – костёр трещал, на свет собрались насекомые, а где-то позади меня светились несколько белых точек, возможно хищников учуявшие запах еды. Утром рано проснувшись и поев, люди проводили меня до края своего поселения и одарили утренней едой на дорогу. Поблагодарив их на языке, который они возможно поняли, я ушёл. Мы знали по взгляду, что благодарны этому дню, потому что выжили.
Да, и правда, мир этот был скучен и разнообразен, но именно по этой причине он мне и нравился, только вот, тоска укутывала мою голову одеялом, и я думал, что родители наверняка не находят себе места из-за потери меня. Не редкость в наших городах, когда какой-то вид, как акула или косатка съедает людей. Может быть их успокоит письмо, которое я им оставил на кухонном столе, что направляюсь в новый мир. Знаю, глупо с моей стороны оставлять записки, когда рыба-клоун предупредил, что дороги обратно нет. Но так ли это на самом деле? Мне не хотелось поверять. Однако же, в некоторые особенно звёздные ночи, я думал о родителях и о их приготовленной еде на ужин, как мне не хватало стряпни матери и философских размышлений отца, которые здесь не существовали даже на корню. Может быть, мне так повезло попасть на остров дураков, не знаю. Рассуждал о мирах в одиночестве, и в тишине слышал свои мысли. И мне это нравилось, и я приходил в замешательство, когда не находил ответов на свои вопросы. К примеру, ответ на вопрос, как обезьяна могла проделать столь большой путь ради кучки рыб и одного человека, как он открыл окно в другой мир, и почему все они потеряли дар речи. В вопросах я находил ответы – новый мир был другим, что очевидно.
Целые дни бывали такими безобразными, что мне приходилось голодать, питаясь лишь водой из реки. Рыб я терпеть уже не мог. Убивать мне никогда не приходилось, и я находил небольшие горстки ягод на кустах и утолял жаждущий мяса желудок.
Как-то непривычно было и то, когда я похлопал медведя по спине и поприветствовал его, он погнался за мной желая оторвать голову. Только и спасло меня то, что в школе я был самым быстрым по бегу. Странные какие-то звери – кровожадные. И только тогда я понял, что звери здесь жестоки, когда, собирая хворост в лесу меня окружили волки и не реагировали на мои слова и рассказы о том, что я пришёл в этот мир ради лучшей жизни. Один из них успел ранить меня когтями, и снова дерево спасло меня, и впредь я был осторожнее. Временами я даже осуждал себя за свой выбор. Почему мне не жилось в моём мире спокойно, где каждый зверь имел настоящую душу, рыбы умели разговаривать и уживались с людьми? По ночам, когда по мне ползли насекомые, всякие гадкие жучки, я жалел о том, что любил тишину. Я слышал каждый шорох, каждую лапу на траве, жучка поднимающегося по стволу дерева, и птиц, поедающих их. Я слышал, как чавкал жук другим жуком, как зверь вырывал плоть от другого зверя. Меня пугало всё моё окружение, и даже музыка не спасало меня, особенно когда нужно было навострить уши и быть готовым бежать.
Пару ночей я спал в апатии и страхе, затем привык и уже не обращал внимания на насекомых, научился строить убежище и добывать еду. Рыбы, особенно пресные, были довольно вкусные, и чем-то точно отличались от наших сухих рыб. Отныне я не начинал разговоры с рыбами и ловил их лишь для еды, поняв то, что пора бы уже забыть былое прошлое – рыбы глупы и не чувствуют боли.
После долгих скитаний я нашёл небольшой городок, где и обустроил свою жизнь изредка вспоминал родителей, став родителем сам. Эта была отличная жизнь полна счастья и улыбок, у меня была прекрасная жена, которой я рассказывал свои истории из прошлой жизни, на что она махала руками и говорила, что таких сказочников никогда не встречала, и что любит мои истории. Пусть она и знала, что я из другого мира, даже замечала это в некоторых привычках, но не верила мне. Жена советовала начать писать книги и продавать их, на что я просто улыбался и говорил, что хочу тишины. Но тишину прервали дети, которых мы хотели, и я стал любить хаос и их крики. И только став родителем я понял, что тишина даёт столько мыслей для размышлений, но только хороводы криков детей и жены – жизнь.
Я хотел бы вернуть время назад и вернуться, чтобы попросить прощения у родителей, но рыба-клоун лишь рыба-клоун, а мартышка – лишь обезьяна. Надеюсь, когда-нибудь они забудут меня и не будут вспоминать со слезами, а только с улыбкой. И пусть. Пусть верят в то, что меня съели касатки, а не то, что я устал от их самобытной жизни, и стаи рыб на небе. Простите, я хотел бы рассказать вам больше о своей жизни, как я прожил её, как выживал, как нашёл общий язык с новыми людьми, но у меня слишком мало времени для жизни. До новых встреч читатели моих книг. Да, вы правильно поняли, с появлением детей я больше стал прислушиваться и начал писать книги. Но знайте, где-то в будущем я ещё свяжусь с вами и расскажу о случае, что перевернуло мою жизнь. А сейчас, прощайте.
Би-и-п.
ГЛАВА 2. ГРИБЫ-ЛЮДОЕДЫ
Из-под проводов гирлянд – живший там в стране лилипутов; вылетел ёршик и начал чирикать, что он не согласен с рукой падишаха, держащий его за зад. Ведь он, знаете, натурал и против фистинга! Топиться в унитазе, не нравится ему, видите-ли. А кому, скажите на милость, нравится, разве что псу по кличке «Му-му». Он ещё с Герасимом играл в такие БДСМ игры, ходили на рыбалку и топились, им очень приносило это удовольствие. Говорят, Му-му сам себя лапой топил за волосы, чтобы получать больше адреналина. Другой рукой бил себя по второй, но вторая была жестокая, смеялась и кусалась, отбрасывая первую руку в урну у берега с пираниями. В озере жил карлик-нос, на его горбу они танцевали брейк-данс и танго. Каждый раз возвращаясь к жизни, пёс лает на людей, провоцирует на злость, и просит их утопить его в тазике в ванной. Его шелковистые волосы прыгали бы тогда ему на спину, обдуваемые ветром из алмазов. Ему это нравится, только умереть не может, голова ударяется об пол, и нюхает пыль, оставленный флешем на прошлой неделе, когда тот бежал за человеком-муравьем в поиске макро вселенной на спине блохи.
Ёршик бил руку падишаха до тех пор, пока падишах не засунул его головой в унитаз и не ошкрябал мармелад со стен города зомби. Зомби там были страшные, они зубастые, кошмарно кричащие, тянущие свои лапы и пытающиеся съесть мармелад раньше ёршика. Ёршик тяпал их за наглые лапоньки, да и никак иначе не избавишься от этих зараз. Мистер проппер плачет, когда видит их. Их грязные мордашки даже он не может отмыть.
– Да подавитесь же вы! – выплёвывая ручки и ножки зомби на спину крокодила под водой. Тот сидел на дне унитаза и читал газету «Комсомольская правда» расправив лапы на шезлонге, покуривая гавайскую сигару из червей. Довольно улыбался, смеясь переворачивал страницу на другую. Так оно и было, я вам клянусь жизнью тараканов во всём мире! Да чтобы они все сдохли, если вру! Да чтоб мне торт в рот! То-то же, сразу поверили, сомневались ещё.
Знала бы тётя Мотя, самая коварная из всех черепах на свете, что его сын так проводит свои деньги, вернулась бы и отпорола того ремнём из бензопил и острых пил. А потом продала бы кожу на чёрном рынке для туфель. Блондинок из Москвы очень заводит кожа крокодила. Они даже умирают, когда гладят кожу крокодила. Вот настолько они друг друга любят.
А вот, в Нарнии жил красивый олень, убежал он оттуда на той неделе, вышел в Казани, вытер сопли с морды лица и заплакал. Все люди были без волос на теле. Это кошмарно… ужасно и пугающе. Семь лет с тех пор прошло, со вчера, ведь он считал как, один день семь лет. Его так учили бабочки, что жили один день в его мире.
Гиппопотам любил сладкую вату, и каждый вечер выходил на работу к облачным людям и вырывал кусочки с облаков, и создавал из них сладкую вату, посыпая сахаром сверху. Конечно, люди не знали этого, что из облаков вату делали, потому, когда гиппопотам давал вату, они затыкали им нос во время кровотечений, и зад, во время уколов. Гиппопотам разводи руки в стороны и убегал. Плакал три дня, потом глаза у него высохли и он залез в озеро, которую сам и выплакал. Пил половину, смешал с грязью оставшееся и стал статуей, до лучших времён. Проснётся он завтра, когда люди будут «сегодня» говорить не сегодня.
В колонке одного великана жил гусь, он имел способность знать все песни на свете, и все языки мира. Он лаял весь день на монгольском, на таджикском и китайском. Он знал физику и химию, зоологию и астрологию, и каждый вечер загадывал на звёзды о пшенной каше. Однажды возвращаясь с тусы нигеров, великан забыл колонки у черных. А нигеры они долго не церемонятся, украли колонку и привезли на точку, где продавали палёные вещи. Вот втюхивают они колонку, как вдруг, гусь забитбоксит, заговорит голосом Путина, все тут же разбежались, а часть из них убила себя во имя господа. Оно ведь и не удивительно, раз сатана сам вышел на связь через колонки.
– Я вас всех зарежу, господа и джентельмены, я ваши потроха продам на чёрном рынке на бесплатно. Из нигеров сделаем активированный уголь.
Ну как тут не испугаться. Чтобы руки белого дотрагивались до них, да никогда такого не быть!
Однажды, Майк Тайсон взял кредит и не платил её, и ждал коллекторов. В дверь постучались, на пороге лежали несколько шлюх, сто миллионов долларов в чемоданах и привязанный, с кляпом во рту Илон Маск. В глазах его был Марс. С той планеты махали ручками люди, выпускали салюты и смеялись. Они сегодня купили билет на это представление. Шлюхи крутились у ног Тайсона, без трусов и требовали, чтобы он был нежен с ними, ведь они с планеты вуаль, и их кожа хрупка, как хрусталь.
Мумия вернувшись с того света, обнаружила, что все туалетные бумаги раскуплены всполошившимися людьми во время коронавируса. Стыдно стало мумии голым ходить, так и лежит в гробу и ждёт, когда появится туалетная бумага с трёхслойным мягким лицом детей, вместо бумаги.
В Зенландии, под кирпичами на пляже Мальдив, в большой норе, живут грибы маньяки, они бегают с кухонными и охотничьими ножами и убивают людей. Они набрасываются на голову людей, вырезают их уши, съедают, ломают ноги и вставляют себе под себя, вместо ног, надевают головы вместо шляпы и бегают по поляне, смеются, счастливые. Подснежники, лисички, мухоморы и самые разные грибы, ловят людей, ставят им подножку, потом набрасываются, связывают ноги и затаскивают в нору и освежевовывают там.
В Башкирии, живут травоядные дикие люди, первобытные. Увидев людей из соседних республик, они прячутся под камень, и сидят, выжидают людей и нападают на них с копьями. Вырывают их волосы и клеят под подмышки, руки, ноги и грудь. Они верят в то, что волос должно быть по всему телу. А поклоняются они обезьянам, потому что у них больше всех волос.
ГЛАВА 3. ДОМОВОЙ
Я увидел его позапрошлым летом, когда звёзды погибли от осколочной гранаты. Граната разлетелась на кусочки, и из них вылетели маленькие гномики с ножами и вилками, и закололи звезду в бочок предварительно завязав рот, чтобы не кричал. Вот среди них и был он – мой маленький домовой, ручной. Его звать Серёга. Он безногий инвалид. Ему ногу откусили акулы, когда я выкинул его за борт лодки. Он пытался залезть обратно, но мой ботинок был не из простых, одним резким ударом я откупорил ему венозную вену, и он, словно фонтаном отлетел назад, и его схватила акула и утащила вниз. Когда Серёга закричал, что даст пожить у него неделю, я сразу же вытащил его тело без ног с воды. Потом он начал угрожать мне. Мне, представляете? Что я плохой друг. Сукин сын! Пришлось выкинуть его обратно, там его растерзали пираньи, ведь зад, это тоже нога. Осталась грудь, да руки. Больше он не кричал. Оно и понятно, я закрыл ему пасть носком, которую снял с ноги. Я оберегал их, и никогда не снимал на протяжении десяти лет. Вытащить он не мог их, ибо и руки я завязал ему в прямой кишке, и вытащил через нос, и бантиком, и бантиком. Когда спустя неделю, три года назад, вышел срок уходить из дома, мне пришлось закатать его в ковёр и выкинуть в мусорный ящик. А всем сказал, что он уехал на командировку за границу. Но кто меня спрашивал, домового моего на самом-то деле никто и не видел. Разделяли мы дома обязанности на равне. Он убирал, готовил, стирал, приносил деньги, ремонтировал и покупал всё, а я смотрел погоду по телевизору, и говорил, когда выходить, чтобы он не попал под дождь. Каждый раз, когда он уходил хлопнув дверью на скейтборде, я смеялся, ведь он забыл надеть ботинки, глупый Серёга. По лестнице он спускался кувырком. Он любил это – как сам говорил, обожает паркур и брейк-данс, одним словом, валяться на земле. Я ему ещё на полу из грязи и старых, поношенных трусов место постелил с мёртвыми крысами. Утром клетку открывал, выгуливал его на балконе, пока он там наделает делов, и сам уберёт в пакетик. Бывало, я не успевал гулять с ним, мне нужно было полениться, он хватал себя за поводок, и сам себя выгуливал. Когда будильник звонил, тянул себя из балкона. Когда не слушался, бил себя по арматуре на балконе, и прищемлял дверкой висок. Только странно он делал свои дела из-за отсутствия у него зада, и всё время срал изо рта. Я говорил ему, что можно просто распороть ему живот и вытащить всё, не дело это через рот испражняться. А он, видите-ли не хочет, чтобы его резали. Зато как потом удобно будет. Пришил замок и открываешь, когда нужно – удобно, разве нет.
Так вот. Увезли его в мусорном ящике, больше его не видел до того дня. Ну как не видел, я наблюдал его в бинокль на фотографии на стене его матери, не больше, вспоминал хорошими словами. Как он убирался, сам себя выгуливал и мыл туалет. Сейчас пришлось покупать щётки и губки. А ведь он хорошо всё вылизывал, до блеска. Когда кот бил его по спине табуреткой, он улыбался. Кот не любил плакс и начинал снимать скальп с Серёги. На лице нет ни единого живого бесшовного места. Бьёт кот его, потом зашивает, сидя у камина. Впрочем забыл упомянуть, как мать на фотографию выливала помои, наверное, это было его излюбленное блюдо. Он, когда жив был ещё, всегда ел еду из ведра под раковиной. А оказывается, он вполне себе живой.
Знаете, он был каким-то жестоким. Улица изменила его. Он начал носить вилку в кармане. Когда он путался у гномов под ногами, как высохшая саранчовая нога, они пинали его, вздёргивали на верёвку и душили. Потом выходил огромный гном и боксировал. Иногда, они даже палас вешали на него и били мотыгой, чтобы сбить пыль. Чтобы пыль быстрее унеслась из ковра, он пылесосил пыль в рот, и облизывал его до блеска. Он хорошо понимал, что чистота важнее. Чистота – залог выживания.
Увидев меня, он сразу же взмолился, чтобы я помог ему. Ну и ураган же был там, песчаная буря неимоверных размеров. А я добрый, не мог пройти мимо, взял мотыгу и начал помогать вытряхивать пыль, сбивать с ковра, со всей силы, чтобы быстрее закончить. Как-то мотыга потом застряла в голове, я упёрся двумя ногами на череп и еле вытащил её. С него капал кисель. И тотчас у Серёги выросли ноги. Он встал, схватил гномов и откусил им головы, выплюнул и побежал на меня с криками, что мне конец. Я вытащил свой магнум и пальнул ему прямо промеж глаз. Двойные сплетения его глаз вылетели из головы и врезались на дерево позади. Прилетели дятлы и начали долбить его глаза, так они тогда и лишились клюва. Оказывается, Серёга был близоруким, а дятлы видели только дальнозорко. Близорукие глаза они ведь плотнее алмаза, а дальнозоркие легки, как воздух. Не зря же вселенная расширяется и все планеты отдаляются друг от друга. Даже глисты об этом знают, когда ползают по кишкам моего друга.
Быстрым рывком мангуста я достал его глаза и разорвал на девять частей, потом скормил мышам, и сказал, чтобы он угадал, где же его глаз. Он смотрел на мышей и говорил, что здесь и здесь. Но не угадал. Он расстроился. Я пожарил ему яичницу из мышей, дал ему, потом, после всего скормил и мышей. Дал я ему, конечно, разумеется, по правому уху, откуда торчала зубочистка. Он так чистил задние зубы, после мяса.
И вот, выросли у него глаза, но таращить их на меня не смел, они выросли у него под стопами. Весь в финале ходил. Потом приспособился ползать, как червяк, чтобы видеть всё, что впереди него. По навозу коров он ползал, по грязи, по траве, по машинному маслу. Плевался.
Потом мне надоел он, я выдернул его из розетки и он стал тостером. Видите-ли ему и тостером быть не нравилось. Я взял его за хвост и выкинул в аквариум к киту. Кит пожевал-пожевал его, выплюнул.
– Дерьмо какое-то, – сказал он, и лёг спать, припудрив носик. Посейдон у меня там же сидел, на привязи, на цепи и лаял пузырями. Он так влажность воздуха в комнате поддерживал, и циркулировал кислород.
Потом я нанял акулу в прислуги, чтобы он съедал его и выкакивал обратно, чтобы понять, что он ничто по сравнению с другими существами. Рабом быть, разумеется, ему не нравилось, но он смиренно слушался меня, до тех самых пор, пока не нашёл кольцо с джином и не загадал свободу.
– Тридцать раз пробежать по потолку, семь раз показать кролика на пальце и трижды стать росомахой, всего-то, – сказал джинн, и скрылся.
Он смог. Было легко, но он сделал это по тяжелому. Он стал росомахой, приклеив на кости руки столовые ножи, пришил кролика на палец, и пробежался по потолку в замёрзшем озере, и стал свободным.
Когда он пришёл ко мне потребовать свой дом обратно, я дал ему без споров. Но квартиру уступать не стал. Тогда он схватил меня за шею, откусил трахею, и выплюнул на чан с кислотой. Потом закатал меня в бетон, разложил плиткой в ванной, и опрыскивал ромашковой водой, на которую у меня аллергия, и я становился прибухнувшим, все пупырышки становились округлыми, словно яйцо, и он туда пинал меня, когда принимал ванну. Я вылез из стены, ударил его об кафель на полу, смочил его лицо в осколке лезвий, и замуровал в мыльной бутылке, сплющив до размеров аспирина. Он плавал там, руками вытирал стены, пытался увидеть меня. Я взбалтывал шампунь и размазывал по волосам, но не на голове. У него была аллергия на волосы. Это часто так происходит, если часто чем-то пользоваться. Он упал. Серёга тоже. Упали они вместе. Его достоинство и мужество.
