Kitabı oku: «Два», sayfa 5

История вторая

Часы

До

«Всем нам нравится быть хорошими, – размышлял Александр. – Всем без исключения. Просто в понятие "хороший" можно многое вложить. Как-то я смотрел ролик про жуткого серийного убийцу, законченного подонка, который изнасиловал и убил шестилетнюю девочку. Он много кого убил и изнасиловал, да, когда его поймали, не сознавался в насилии над ребенком, только в убийстве ребенка, несмотря на то, что остались его "биологические следы". Когда же гад, под нажимом неопровержимых фактов, сознался во всем, то дал такое объяснение своему отпирательству: "Я не хотел, чтобы обо мне думали плохо". Есть такие, которые гордятся тем, что они нелюди, но психически здоровый человек никогда не захочет прославиться как полная гнида, будет оправдываться, изворачиваться, косить под сумасшедшего».

В «дурку» не раз попадала ныне покойная бабушка Александра, оттого в сумасшедших он разбирался. Подлинное безумие, по его мнению, было делом тихим, всё остальное – притворство или болезнь: бешенство там, мозговые паразиты… Например, бабуля казалась ему самой обычной старушкой, и вдруг она однажды достала из духовки сырое мясо – кушала его сама и говорила есть мясо ему, восьмилетнему. Да, печальная история, еще печальнее то, что бабушку стабильно выписывали – и она опять казалась нормальной, затем… и вспоминать неохота все ее чудачества. Говорят, безумие передается по наследству, а что если нет? Если все безумны? Психиатр как-то сказал Александру: «Сумасшедших – всего процентов пять людей, остальные – не диагностированные». Пошутил или нет? Страшно жить здравомыслящему человеку среди безумцев, проще тоже стать безумцем – то есть нормальным для них. «Норма» – это ориентир, то, чем проверяют правильность, дословно – «наугольник»; слово «норма» пошло от «гномон» – стержень солнечных часов.

У людей всё символично; копаться в происхождении слов или понятий – очень интересно. Вот взять те же солнечные часы. Гномон – указатель, неподвижный шест, а время нам показывает его тень. Свет и тень формируют понятие времени…

И часы, как устройство, – это тоже занимательно. Часами Александр интересовался с детских лет – с тех пор как задумал создать машину времени. Правда, тогда он не знал о времени ничего. Учитель физики в школе, Сергей Сергеевич, пытался ему объяснить.

– Мы могли бы, – говорил он, – создать машину времени, если бы умели измерять время по-настоящему. Но мы измеряем его условно. Время – непостоянная величина, как и ток. Время не подержать в руках, не взвесить, не промерить прибором. Откровенно говоря, мы вообще плохо понимаем, что такое время, но умеем его чувствовать внутренними биологическими часами.

– Часы – не прибор? – недоумевал двенадцатилетний Александр.

– Ты путаешь понятия времени и длительности. «Минута» – это с латыни «малый» – маленький отрезок времени. «Секунда» – «вторая» – второй отрезок. Длительность, благодаря часам, мы измерять умеем, но время еще не научились. Пространство вокруг нас наполнено токами, полями, сложными взаимодействиями. Вселенная – точно живой организм, постоянно изменяется, планеты то слегка приближаются, то слегка отдаляются, будто наш мир дышит. Солнцестояния и равноденствия год от года случаются в разное время, я уже не говорю о закатах и восходах солнца или фазах луны! В годах тоже разное число минут… Если люди хотя бы смогли найти точку опоры, как у Архимеда, то двигали бы Землю – и тогда мы бы подчинили нашу планету механическим часам – заставили бы ее вращаться так, как нам нужно, вслед за нашими часами, а не как она хочет. Думаю, без этого машины времени не создать…

Став старше, Александр увлекся философским понятием времени и, кажется, нащупал зыбкую нить истины. «Время» – априори изменчиво, ее мерила это «прошлое», «настоящее» и «будущее». Едва ты что-то приобретаешь, ты что-то теряешь. Грубо говоря: накачал мышцы – потерял жир, узнал новое – видоизменил былые суждения. И даже, если приобрел, ничего не потеряв, всё равно ты другой – ты потерял себя, прошлого. Новому тебе жить с лишним грузом непривычно. Абсолютно всё в мире можно представить как часы – «сейчас», «до» и «после», всё представить как вращающийся круг, взаимодействия людей и предметов – как шестеренки часов, мир – как механизм часов. И человек – это тоже часовой механизм, со своими шестеренками, пружинами, стрелками и, конечно, цифрами. Познать механизм мира – ему не под силу – с этим Александру пришлось смириться. Зато он мог познать самого себя как часовой механизм – и тогда, изменить время, а вместе со временем – пространство. Время неразрывно с пространством. Он, Александр, и есть машина времени, какой просто не умеет пока управлять: найти бы точку опоры, и он бы подчинил себе время и пространство, а не следовал их воле…

Точка опоры – самое сложное. Надо ее искать в дате рождении или в миге зачатия? Когда подлинно рождается человек? Знать бы… А когда умирает? Что, вообще, такое есть смерть? Пока не умрешь – не узнаешь… Есть ли душа? Загробная жизнь? Неужели все религии мира заблуждались, и нет жизни после смерти? Если душа продолжает жить без плоти, то это всё усложняет – найти начало и конец себя практически невозможно… Душа – это тоже часовой механизм… Может, такой же часовой механизм, как на бомбе?

Словом, множество вопросов без ответов. Александр завидовал людям, которые не задумывались всерьез о подобных вещах, а так, почесав языками о вечном, продолжали жить «нормальной жизнью». Были ли они при этом счастливы? – никто из его знакомых, совсем никто, кроме, пожалуй, Наташи.

Наташа… Ради нее он когда-то хотел стать «нормальным», теперь – наоборот – и снова ради нее. Наташа – это больше, чем любовь, Наташа – единственный не сумасшедший человек среди безумцев, Наташа – пружина в его часовом механизме.

Чтобы стать нормальным в мире безумцев, надо не выделяться. В наше время – проще простого не выделяться. Во-первых, каких только чудиков нет, – примкни к их группе и ты получишь «диагноз» от «нормальных», от тебя «нормальные» отстанут – твое заболевание не заразно, твое заболевание возрастное, твое заболевание изучено… Во-вторых, тебя никто не слушает – «нормальные» и так всё знают получше тебя, «нормальным» всегда есть, что сказать обо всем на свете, «нормальные» знают, как тебе требуется жить, – так, как живут они, разумеется. И если тебе не нравится их жизнь (не подходит тебе, не доставляет тебе это радости) то «нормальные» тебя никогда не поймут, как ни объясняй. Легче прикинуться несчастливым – это «нормальные» понимают.

Наташу доставали тем, что она к тридцати пяти годам не вышла замуж, не родила и даже не помышляла о детях. Она никак не могла объяснить «нормальным», что счастлива и так.

«Ладно, мамочки, – говорила Наташа, – гормоны влияют им на мозг. Но почему меня детьми пытаются уязвить мужчины, не пойму никогда. Да мужики, если их запереть на неделю в квартире с ребенком, взвоют! Но вы, мужчины, почему-то искренне верите, что женщинам нравится менять пеленки, убаюкивать ночами, бегать в детсад!»

Александр тоже не любил маленьких детей, но вот от Наташи хотел детей, – наверно, пробивался какой-то древнейший инстинкт. Наташа умерла год назад – зима, авария, несчастный случай… Она предчувствовала это: говорила, что время стремительно понеслось вперед. Наташа где-то вычитала, что в детстве время тянется медленно, зато последний год в старости пройдет как день…