Kitabı oku: «Кровавый навет в последние годы Российской империи. Процесс над Менделем Бейлисом», sayfa 2

Установить, чем именно руководствовались чиновники, решившие оговорить Бейлиса, невозможно: документы не содержат подобных сведений. В особенности это касается действий министра юстиции И. Г. Щегловитова, одобрившего замысел и, возможно, сообщившего о нем Николаю II, который не высказал возражений. Судя по всему, Щегловитов надеялся, что процесс против Бейлиса создаст для режима идеологическую опору, которая позволит обосновать принципы, ценности и политику самодержавия, особенно политику по отношению к евреям. Намерения вступивших в сговор киевских чиновников понятны нам намного лучше. Существуют веские доказательства того, что маргинальные элементы из числа правых, в надежде повлиять на политику самодержавия и усилить его позиции, вошли в соглашение с антисемитами из числа думских депутатов, к которым прислушивался министр юстиции. Они оказали давление на Г. Г. Чаплинского, прокурора Киевской судебной палаты, сфальсифицировавшего дело Бейлиса, и других чиновников, указывая на Бейлиса как на убийцу Ющинского. А. Д. Марголин сообщает, что В. И. Фененко, один из тех, кто вел предварительное следствие, – он отвечал за сбор материала для предъявления обвинения, – рассказывал ему об «антиеврейской агитации киевской “черной сотни” и о том, как прокурор киевского окружного суда, под влиянием студента Голубева… предложил ему… обвинить в убийстве Бейлиса» [Margolin 1926: 163]. Кроме того, местные черносотенцы «не давали покоя полиции и следствию из-за убийства Ющинского» [Margolin 1926: 167].

По-видимому, Голубев, возглавлявший организацию «Двуглавый орел», решил, что, если Бейлиса обвинят в ритуальном убийстве, это доставит удовольствие Николаю II и усилит поддержку режима, так как «доказательство» злонамеренности и двуличия евреев станет оправданием для антисемитской политики самодержавия, осуждавшейся во всем мире. Многие консервативно настроенные чиновники и политики разделяли эти настроения, но большинство из них не были готовы преступить закон, подкупая свидетелей и фабрикуя доказательства. За режимом, известным антисемитскими принципами и практикой, пристально наблюдали как иностранные правительства, так и внутренние критики, и заговорщики надеялись, что вердикт о виновности еврея в ритуальном убийстве послужит оправданием для политики властей и улучшит имидж самодержавия. Высокопоставленные чиновники и правые политические деятели могли бы в этом случае утверждать, что реально случившееся ритуальное убийство – довод в пользу отказа от снятия ограничений для евреев. Возможно, так же рассуждал и Щегловитов, надеясь, что публичная демонстрация коварства евреев придаст – как внутри страны, так и за рубежом – новый блеск имиджу и репутации самодержавия, успевшим изрядно потускнеть.

Дело Бейлиса дает нам возможность исследовать представления о евреях, бытовавшие в различных слоях общества, а также изучить характер межэтнических отношений в многонациональной и мультиэтнической империи, где этнические славяне (в основном русские и украинцы) составляли около трех пятых всего населения и где «еврейский вопрос» сильнейшим образом воздействовал на умы многих интеллектуалов, политических деятелей и чиновников. Дело Бейлиса показало, насколько разнообразной по своей природе может быть ненависть к евреям в современную эпоху, выявив социальные, политические и культурные проявления антисемитизма, в том числе у тех, кто гордился своей приверженностью науке и рациональному мышлению.

Процесс Бейлиса также позволяет проследить за тем, как появление читающей публики и печатных изданий с массовыми тиражами повлияло на политические события в России начала века. Благодаря многочисленным газетам и журналам грамотные люди могли пристально следить за тем, как разворачивалось дело. Якобы имевшие место в прошлом случаи ритуальных убийств нашли свое отражение в газетных статьях, брошюрах, книгах и официальных постановлениях, и читающая публика, по всей видимости, была хорошо знакома с базовыми параметрами развернувшейся дискуссии. После 1905 года, с ослаблением ограничений в отношении прессы, газеты всех политических направлений получили небывалую свободу в освещении и комментировании текущих событий, хотя не всегда делали это ответственно и добросовестно. Кроме того, с 1864 года основным элементом судебной системы в стране являлся суд присяжных – публичное пространство, где сталкивались различные мнения по поводу религии, суеверий, науки, медицины и сверхъестественного. Состязательный процесс давал возможность адвокатам, прокурорам и свидетелям выдвигать конкурирующие версии последовательности событий, которые привели к возбуждению дела. Суд стал местом, где схлестывались идеологии, отражая растущую политизацию общественной жизни в предреволюционные годы. И наконец, дело Бейлиса демонстрирует, каким образом самодержавие преследовало взаимоисключающие цели и как чиновники одного ведомства зачастую работали друг против друга.

Арест и заключение Бейлиса, а затем суд над ним имели огромные общественные последствия, как и «Дамасское дело» (1840-е годы), дело Дрейфуса во Франции (1890-е годы) и линчевание Лео Франка в США (1915)¹². Все четыре процесса вызвали жаркие споры и привлекли внимание широких кругов общества в каждой стране, выявив существование глубоких различий в политических пристрастиях и культурных ценностях. Это касалось особенно Франции и России, где эти процессы оставили чрезвычайно заметные следы в общественном и политическом ландшафте: как оказалось, существуют неурегулированные противоречия между либералами и консерваторами, между носителями светских и религиозных ценностей, которые боролись за влияние на рубеже веков. Страдания, выпавшие на долю обвиняемых, привели к мобилизации политических сил, резко осуждавших антисемитизм. В частности, дело Бейлиса вызвало очередную волну критики в адрес царизма за его отношение к евреям и воодушевило противников самодержавия в России и за границей.

Между делами Бейлиса и Дрейфуса есть одно поразительное сходство: приемы, с помощью которых изображались евреи в выступлениях антисемитов, вызвали всплеск самых низменных антиеврейских настроений. Евреи рисовались носителями зла, устроившими мрачный заговор для достижения экономического, политического и культурного господства в российском обществе. О них говорили – и метафорически, и буквально – как о «кровопийцах», вознамерившихся высосать из Франции и России жизненную силу и мощь. К тому же многие крайне правые в обеих странах проявляли острый интерес ко всему оккультному и мистическому и уделяли особое внимание предполагаемому тяготению приверженцев иудаизма к магии, крови, ритуальным убийствам и сношениям с дьяволом.

Но были и существенные различия. Несмотря на опасения – как евреев, так и царских чиновников, – что арест Бейлиса и суд над ним приведут к погромам, ни в Киеве, ни в других местах не произошло антиеврейских выступлений. В Дамаске и во Франции разъяренные толпы обращали свой гнев против евреев, а на американском Юге Лео Франк стал жертвой суда Линча и, сверх того, его тело было жестоко изуродовано. Различной оказалась и роль властей: во Франции улики против Дрейфуса фабриковались преимущественно военными, а в России в сговор с целью обвинить Бейлиса вступили царские чиновники. Далее, Русская православная церковь не стала поддерживать обвинение, а во Франции некоторые католические церковники сыграли решающую роль в вынесении приговора Дрейфусу, символизировавшему в глазах консервативных католиков моральный упадок и вырождение французского общества.

Документы, опубликованные в настоящем издании, образуют достаточно представительную выборку; они демонстрируют невиновность Менделя Бейлиса, показывают существование сговора между чиновниками с целью добиться обвинительного приговора и позволяют почти с полной уверенностью указать на убийц Андрея Ющинского – Веру Чеберяк и членов ее шайки. Помимо этого, они проливают свет на характер антисемитизма в России конца XIX – начала XX века. Трехтомный стенографический отчет о процессе вышел в 1913 году; многие приведенные здесь материалы почерпнуты из него¹³. Остальные документы происходят из различных источников, включая письма граждан адвокатам, прокурорам и полицейским чиновникам, участвовавшим в процессе. Ежедневные газеты всех политических оттенков, уделявшие особое внимание делу Бейлиса, позволяют судить о позиции политически активных граждан. Сверх того, Временное правительство сразу же после своего образования в 1917 году создало Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных действий высших должностных лиц при Николае II, в том числе и вмешательства властей в дело Бейлиса. Многие подозревали, что за обвинениями в адрес Бейлиса стояла царская бюрократия, но лишь расследование 1917 года обнаружило материалы, показывающие, что высокопоставленные полицейские и судейские чиновники, включая министра юстиции, подкупали свидетелей для дачи ложных показаний и извращали саму суть судебного процесса. Советские и постсоветские исследователи также публиковали правительственные отчеты и сообщения, углубившие наше понимание дела. Помимо этих источников я использовал материалы одного из киевских архивов. Все сопроводительные тексты принадлежат мне, если не указано иное.

В первой части излагается ход дела Бейлиса на основе стенографического отчета о процессе, газетных статей, опубликованных архивных документов и некоторых исследований, прежде всего М. Сэмюэла и А. С. Тагера [Samuel 1966; Тагер 1934]. Я старался делать как можно меньше примечаний. Документы, призванные проиллюстрировать основные аспекты дела, помещены после этой описательной части, в которой даются ссылки на номер соответствующего документа. В некоторых случаях, чтобы пролить свет на обстоятельства убийства Ющинского, я обращался к материалам процесса, состоявшегося осенью 1913 года: учитывая особенности российской судебной системы того времени, стенографический отчет содержит почти исчерпывающие сведения обо всех допросах и выступлениях свидетелей, состоявшихся за весь долгий срок расследования. В нем имеются, к примеру, свидетельства недобросовестности представителей обвинения, что говорит о высокой прозрачности судебных разбирательств. Хотя у меня не было доступа к материалам полицейского расследования, его результаты отражены в стенографическом отчете, который, таким образом, вполне может заменить собой архивные документы без ущерба для исторической истины. С учетом того, что некоторые свидетели очень часто меняли показания и противоречили сами себе, отчеты о допросах и показаниях, проведенных и снятых в ходе предварительного следствия, были помещены в стенографическую запись процесса, что позволяет нам разобраться в фактах.

Часть I
Предварительное следствие

Изучение характера отношений между евреями и неевреями в Киеве и расстановки политических сил в городе после 1905 года позволяют понять, почему антисемиты добивались от властей признания ритуального характера убийства Андрея Ющинского. К началу ХХ века Киев, колыбель русского христианства, превратился в крупный промышленный и торговый центр. В 1859 году Александр II, взошедший на престол в 1855 году, издал несколько указов, разрешивших евреям – торговцам, ремесленникам, рекрутам, отбывшим службу в армии, – селиться в городе, сняв все существовавшие до того ограничения. В 1864 году в Киеве проживало лишь несколько тысяч евреев, но ко времени начала процесса над Бейлисом, по данным полиции, их было уже 58 000, или 12 % всего населения [Hamm 1993: 128; Meir 2010: 23–27]. Большинство киевских евреев были лавочниками, рабочими, мелкими торговцами и едва сводили концы с концами, однако некоторые – промышленники, оптовые торговцы, банкиры – сколотили немалые состояния.

Как и все крупные городские центры внутри черты оседлости, Киев был ареной социальных, этнических и политических конфликтов. Трения между евреями и неевреями порой заметно обострялись, особенно во время политических кризисов: погромы 1881 и 1905 годов причинили заметный ущерб имуществу, были раненые и убитые. На протяжении четверти века до начала Первой мировой войны в городе возникло множество политических организаций – революционных, либеральных, националистических, – вербовавших сторонников и бросавших вызов царской власти. Последнее в особенности справедливо для 1905 года, когда рабочие, крестьяне, студенты и националисты поколебали существующий порядок во всей Российской империи.

Политическая демократизация и политическая активность масс в Киеве после 1905 года, однако, не породили приверженности гражданскому равенству и терпимости. Отношения между евреями и неевреями в этот период оставались напряженными: в 1908‒1911 годах еврейские газеты сообщали о том, что члены «Союза русского народа», самоуправствуя, бродили по улицам Киева и избивали евреев¹⁴. Правые деятели и организации, по словам Ф. Хиллис, «к 1907 году освоили искусство политической мобилизации масс, овладев политическими институтами города и сердцами трудящихся» [Hillis 2010: 498]. Они разработали антисемитскую повестку дня, которая часто вела к насилию и способствовала созданию чувства неуверенности у киевских евреев. И если в других городах выборные органы стремились сгладить межэтнические трения, то Киевская городская дума мало что делала для евреев, считавших, что ее члены «нерешительно одобряют» погромы. Одна ежедневная киевская газета назвала Думу «черносотенным городским советом с головой-хулиганом» [Hamm 1993: 201–203]. Кроме того, местные украинские националисты полагали, что евреи господствуют в городе, а имперские чиновники им потакают. Поэтому после обнаружения тела Андрея антисемитские активисты сразу же обвинили евреев в ритуальном убийстве, надеясь деморализовать киевскую еврейскую общину, которая и без того сталкивалась с открытой враждебностью городских властей и правых организаций.

Вскрытие не выявило признаков того, что убийца Андрея выпустил и собрал его кровь. Полицейский врач Т. Н. Карпинский сделал первое вскрытие 22 марта, через два дня после находки тела, удалив верхнюю часть черепа, сердце и другие внутренние органы для дополнительного исследования и использования в качестве вещественных доказательств. Отчет Карпинского от 24 марта, помещенный на следующий день в местных газетах, вообще не содержал упоминаний о ритуальном убийстве. Как показало вскрытие, на Андрее в момент его обнаружения были белая льняная рубашка, пропитанная кровью, кальсоны, также покрытые кровью, и один окровавленный чулок.

Рис. 4. Пещера, в которой было найдено тело Андрея Фото из книги М. Бейлиса «The Story of My Sufferings», 1926.

На одежде и теле были, кроме того, серая глинистая почва (та же, что и в пещере) и сухие листья. Окровавленные предметы одежды – фуражка, куртка, пояс и другие – лежали рядом с телом, в пещере, но брюк и пальто так и не нашли. Отчет о вскрытии содержал подробные сведения о состоянии тела и характере ран: указывалось, что на голове, шее и верхней части туловища Андрея обнаружили около пятидесяти колотых ран, причем некоторые наносились с такой силой, что использовавшееся орудие (скорее всего, швайка – большое шило) достигло сердца и легких и повредило череп. Полицейский врач не нашел никаких следов сексуального насилия (см. Документ 7). Из отчета о вскрытии со всей очевидностью следовало, что убийца (или убийцы) действовал в возбужденном состоянии, не контролируя себя, и наносил удары еще долго после смерти мальчика.

Антисемиты без промедления объявили Андрея жертвой обрядового убийства. Загадочный эпизод: в то утро, когда производилось вскрытие, полицейский врач получил письмо с указанием приблизительного числа ран на теле. Автор письма утверждал, что Андрей пал жертвой ритуального убийства. Похожее письмо получила и мать мальчика, за день до опубликования отчета о вскрытии. Этот факт мог быть известен только человеку, причастному к убийству, а значит, не исключалось, что некое лицо (либо лица), замешанное в убийстве, пытается привлечь внимание следователей к евреям.

Рис. 5. Тело Андрея

Фото из книги А. Грутупса «Бейлисада: дело об обвинении Менделя Бейлиса в ритуальном убийстве», 2007.

Двадцать шестого марта следственные органы распорядились о повторном вскрытии. Причины этого неясны. Вероятно, некоторые полицейские и прокурорские чины прочли письма, полученные врачом и матерью Андрея, и стали всерьез рассматривать возможность его убийства евреями на ритуальной почве. Возможно, кое-кто из них верил, что второе вскрытие даст доказательства ритуального убийства. Отчет о нем вышел через месяц, 25 апреля. Как и отчет полицейского врача, он гласил, что смерть Андрея наступила от колотых ран, а не в результате спуска крови для последующего сбора.

Обвинения в ритуальном убийстве были выдвинуты уже в воскресенье, 27 марта – в день похорон. Н. А. Павлович, пропагандист-антисемит, принадлежавший к двум крайне правым организациям, «Союзу русского народа» и «Двуглавому орлу», нарушил печальную церемонию, раздавая листовки на пути следования процессии и на кладбище. Листовки воскрешали призрак кровавого навета, обвиняя евреев в том, что те убили Андрея в ритуальных целях. Эти обращения не были подписаны, но тем не менее имели характерные черты продукции антисемитских организаций. Более существенным было то, что листовки указывали на опасность, которую евреи якобы представляют для христиан Российской империи, и призывали русских мстить, нападая на евреев (см. Документ 8). Озабоченные призывом Павловича, который мог повлечь за собой волнения, полицейские арестовали его за нарушение общественного порядка, и он находился за решеткой до середины апреля, когда дело против него прекратили.

Несмотря на отсутствие каких-либо доказательств ритуального убийства и вообще причастности евреев к гибели Андрея, это трагическое событие очень скоро – к концу апреля – привлекло внимание широкой публики. К тому времени консервативные и черносотенные издания по всей империи уже считали евреев виновниками убийства. Эти издания внушали своим читателям, что ритуальные убийства совершаются до сих пор, и требовали от властей удвоить усилия для поимки убийц-евреев. «Земщина», петербургская газета монархической направленности, поместила редакционную статью авторства С. К. Глинки, сурово отчитывавшего газету кадетской партии за отказ признать очевидное: совершение евреями ритуальных убийств в течение тысячелетия. Для Глинки убийство не представляло никакой загадки, в отличие от кадетов, и он вторил наговорам антисемитской прессы: противники самодержавия вместе с евреями стараются увести расследование в сторону (см. Документ 9).

Через несколько дней в «Земщине» появилась еще одна редакционная статья – продолжение той, что написал Глинка, – под ироническим названием на смеси русского и идиш «Иудейский гевалт». В ней утверждалось, что евреи стремятся утаить правду, осуждая упоминания о ритуальном убийстве в газетах (см. Документ 10). Другие правые издания также обвиняли евреев в стремлении повернуть ход расследования прочь от кровавого навета. В конце апреля киевский «Двуглавый орел» перепечатал статью из консервативного петербургского «Русского знамени», рассказывавшую о совершении евреями ритуального убийства, с шокирующими подробностями того, как выпускают кровь из тела жертвы¹⁵. «Двуглавый орел», давно уже настраивавший общественное мнение против евреев, недвусмысленно угрожал тем из них, кто проживал в Киеве, расправой – в том случае, если полиция не раскроет гибель Ющинского (см. Документ 11).

Несмотря на резкий тон публикаций газеты, настаивавшей на несомненной вине евреев, Г. И. Вишневский, редактор «Двуглавого орла» и бывший руководитель одноименного общества, призывал читателей к сохранению спокойствия. В том же номере, где была помещена статья из «Русского знамени», он предостерегал киевлян, недовольных медленным ходом расследования, советуя им не брать дело в собственные руки. Как истинные верноподданные, они должны были «верить в представителей царской власти» и не поддаваться безответственным призывам к жестокой мести за смерть Андрея (см. Документ 12).

Обвинения в ритуальном убийстве зазвучали громче, когда 18 апреля 1911 года депутаты Государственной Думы из числа правых антисемитов подали запрос (требование к правительству представить отчет о своих действиях). Депутаты спрашивали представителя министерства юстиции, известно ли правительству об употреблении евреями христианской крови для своих обрядов, и утверждали, что Андрея убили члены «преступной секты иудеев». Авторы запроса интересовались тем, какие меры принимаются для обнаружения убийц. Г. Г. Замысловский, депутат Думы, позже участвовавший в процессе Бейлиса на стороне его преследователей, говорил, что чиновники, поддавшись давлению еврейской общины, скрывают улики¹⁶(см. Документ 13). К Замысловскому присоединился В. М. Пуришкевич, основатель «Союза русского народа», который произносил с думской трибуны эмоциональные речи о предполагаемых угрозах для монархии (см. Документ 14). Отвечая Замысловскому и Пуришкевичу, чиновник министерства юстиции заметил лишь, что правительство делает все для раскрытия убийства. Он попросил думцев хранить терпение и дать правительству время, чтобы оно могло выполнить свою работу и найти виновных (см. Документ 15).

Рис. 6. Вера Чеберяк

Альбом «Дело Бейлиса» в рисунках и фотографиях, 1913.

Не все консервативные газеты разделяли взгляды Замысловского, Пуришкевича и черносотенцев; в вопросе о ритуальном убийстве консерваторы чаще выступали вместе с прогрессивными силами. В мае 1911 года газета «Киевлянин» публично опровергла реальность кровавого навета, поместив вышеуказанный ответ чиновника министерства юстиции, разъяснявшего, что за многие века не было получено конкретных доказательств причастности евреев к ритуальным убийствам (см. Документ 15). Еще до процесса, состоявшегося двумя с половиной годами позднее, «Киевлянин» присоединился к хору либеральных и прогрессивных голосов, открыто осуждавших клеветнические обвинения в адрес евреев и преследование Бейлиса. Д. И. Пихно, редактор «Киевлянина», и В. В. Шульгин, сын основателя газеты, были антисемитами и ультраконсерваторами, чье отношение к ритуальным убийствам и Бейлису смущало их политических союзников. Пихно и Шульгин безоговорочно отвергали попытки использовать в политических целях ни на чем не основанную веру в ритуальные убийства и публиковали статьи, разоблачавшие должностные злоупотребления полицейских в деле Бейлиса. Позднее Шульгин вспоминал: «Посадить на скамью подсудимых еврея, обвиняемого в ритуальном убийстве, при явно нищенских уликах, не только не этично, но и не умно. И нечего было притворяться простачками и говорить, что это не мы оскандалили себя на весь свет…» [Шульгин 1990: 143]¹⁷. По мнению Шульгина, процесс по обвинению в ритуальном убийстве, который власти неизбежно проиграют, повредил бы репутации монархии [Khiterer 2011: 146].

Киевская полиция испытывала немалое давление, а ее действия стали объектом пристального внимания – особенно после того, как сведения о деле проникли в прессу других российских городов. С момента обнаружения тела до начала мая расследованием убийства занимался следователь Е. Ф. Мищук¹⁸.

Внимание Мищука сначала привлекла семья Андрея: ходили слухи, будто его родной отец положил в банк на счет сына крупную сумму. Полиция задержала мать мальчика, которая убирала в чужих домах и торговала овощами и фруктами, чтобы свести концы с концами, отчима (работавшего переплетчиком) и бабку, но отпустила их после двухнедельных допросов: у них было железное алиби, а пресловутого счета в банке, как выяснилось, не существовало¹⁹. Мищук отказался разрабатывать версию о ритуальном убийстве и заинтересовался Верой Чеберяк, которая пользовалась плохой репутацией: ее считали главой воровской шайки и скупщицей краденых вещей. Накануне убийства киевскую полицию уже в течение нескольких месяцев беспокоила волна краж, причем улики указывали на виновность Чеберяк. Полиция даже обыскала ее квартиру 10 марта, за два дня до исчезновения и предполагаемого убийства Андрея, но не нашла ничего противозаконного и поэтому не арестовала хозяйку.

Рис. 7. Дом Веры Чеберяк Альбом «Дело Бейлиса» в рисунках и фотографиях, 1913.

В начале мая прокурор Киевской судебной палаты Чаплинский, на которого министр юстиции Щегловитов в середине апреля возложил наблюдение за ходом расследования, отстранил Мищука от дела. Чаплинский знал, что антиеврейски настроенные депутаты Государственной Думы следят за делом, и, кроме того, хотел заручиться поддержкой местных антисемитов, желавших отвлечь внимание от Веры Чеберяк, которая входила в одну из черносотенных организаций. Чаплинский обвинил Мищука в подмене улик и препятствии правосудию; по этим сфабрикованным обвинениям Мищук отсидел в тюрьме три месяца. Сложно судить о мотивах Чаплинского, проигнорировавшего установленные Мищуком факты и принявшего версию о ритуальном убийстве. Возможно, он искренне верил в то, что евреи убивают детей иноверцев ради крови, или же сделал это в расчете на продвижение по карьерной лестнице, надеясь снискать расположение начальства, которое, как предполагал Чаплинский, оценило бы его усилия по обвинению еврея в преступлении. Но скорее всего, Чаплинский хотел успокоить антисемитов, утверждавших, что, если против еврея не возбудят дело, это приведет к еврейским погромам.

В частности, Чаплинский отреагировал таким образом на выпады Голубева, студента Киевского университета и главы общества «Двуглавый орел». Голубев сделался несомненным лидером тех киевлян, которые утверждали, что евреи убили Андрея в обрядовых целях. Голубев не только стремился направить расследование в сторону ритуального убийства, но и желал защитить Чеберяк, поскольку та помогла ему вывести следствие на Бейлиса. Действительно, без постоянных усилий Голубева (и, в меньшей степени, Чеберяк), беспрестанно побуждавших полицейских и судейских чиновников Киева – путем уговоров и горячих речей – сосредоточить внимание на евреях, власти вряд ли стали бы фабриковать дело против Бейлиса и вообще кого-либо из евреев. Голубев рассчитывал на уступчивых чиновников, таких как Чаплинский, дававших ему возможность влиять на расследование и оттачивать доводы в пользу ритуального убийства. Вдобавок на Голубева обратил внимание Замысловский, разделявший, как мы видели, его пламенную ненависть к евреям. Воспользовавшись своими петербургскими связями, Замысловский попал на прием к министру юстиции Щегловитову, и тот согласился с ним, что обвинение в убийстве Ющинского следует выдвинуть против какого-нибудь еврея.