Kitabı oku: «Спасение в любви»

Глава 1

В окна бил промозглым дождем сентябрьский ветер, яростный и не по сезону холодный. Когда Причер закончил прибираться в баре, было уже половина восьмого вечера и совсем стемнело. В Вирджин-Ривер никто в такую ночь из дому не высовывался. После окончания ужина люди старались не выходить на холодный и влажный ночной воздух. Туристы и рыбаки, пережидая шторм, плотно застегивали свои палатки. Сейчас был сезон охоты на медведей и оленей, но мало кто из охотников выбирался из дому в такой час и в такую погоду. Джек, партнер Причера и хозяин бара, понимая, что посетителей будет мало, умотал со своей новоиспеченной женой домой. А их семнадцатилетнего помощника Рика Причер отослал домой сам. Он собирался сменить дверную табличку с надписью «Открыто» и запереть бар, как только догорит огонь в камине.

Причер налил себе порцию виски, поставил стаканчик на ближайший к камину столик, затем повернул стул к очагу и вытянул к огню ноги. Ему нравились такие тихие вечера. И безумно нравилось уединение.

Но именно оно сейчас и было нарушено. Кто-то потянул дверь на себя, и Причер нахмурился. Дверь немного приоткрылась, а потом распахнулась от сильного порыва ветра. Причер вскочил со стула. В бар, с трудом открыв дверь, вошла молодая женщина с ребенком на руках. На голове у нее красовалась бейсбольная кепка, а с плеча свисала тяжелая матерчатая сумка, сшитая из разных кусочков ткани. Причер пошел к двери, чтобы закрыть ее. Женщина подняла на него глаза, и они оба удивленно отшатнулись. Ее, вероятно, потрясла его пугающая внешность: шесть футов четыре дюйма роста¹, совершенно лысый, но с густыми черными бровями, широченные плечи и алмазная сережка-гвоздик в одном ухе.

Причер же, заглянув под козырек ее бейсболки, увидел разбитую губу и синяк на щеке.

– Я… Извините. Я увидела знак и…

– Да нет, входите. Я просто не думал, что сегодня вечером дождусь хоть каких-то посетителей.

– Вы уже закрываетесь? – спросила женщина, поднимая повыше свою ношу – маленького мальчика, не старше трех-четырех лет от роду. Он спал, положив голову ей на плечо и безвольно свесив ножки. – Потому что я… Так вы закрываетесь, да?

– Проходите, – сказал он и посторонился. – Все в порядке. Я никуда не тороплюсь. – Он показал рукой на столик. – Садитесь у огня. Погрейтесь, посушитесь.

– Спасибо.

Женщина покорно направилась к столику. Но увидела там его стакан с виски и спросила:

– Это ведь ваше место, да?

– Можете его взять, – сказал Причер. – Я уже выпил один до захода солнца. Нет никакой спешки. Обычно мы так рано не закрываемся, просто сегодня плохая погода…

– Вы, наверное, хотите побыстрее вернуться домой? – спросила она.

Причер улыбнулся:

– Я здесь живу. Так что у меня график очень гибкий.

– Если вы уверены…

– Я уверен, – сказал он. – При хорошей погоде мы раньше девяти не закрываемся.

Женщина села на стул, посадив ребенка к себе на колени. Она опустила сумку на пол, подтянула мальчика повыше, обняла его и стала гладить по спине.

Причер исчез в задней комнате, ненадолго оставив ее греться у камина. Потом вернулся, неся в руках подушки со своей кровати и покрывало с кушетки. Он положил подушки на столик около нее и произнес:

– Вот, возьмите. Положите сюда мальчика. Он наверняка вам руки оттянул.

Женщина подняла на него глаза, кажется едва сдерживая слезы. Он понадеялся, что она не заплачет. Он не переносил женских слез, не знал, что с ними делать. Вот Джек знал. Он был очень галантным и при любых обстоятельствах точно знал, как обращаться с женщиной. Причер же с незнакомками чувствовал себя не в своей тарелке. По правде говоря, у него вообще было маловато опыта общения с женщинами. Сам того не желая, он зачастую пугал своим видом женщин и детей, которые не знали, что под его угрюмой внешностью таится застенчивость.

– Спасибо, – снова сказала незнакомка.

Она уложила ребенка на подушки. Мальчик тут же сунул в рот большой палец. Причер стоял рядом, с неуверенным видом держа в руках покрывало. Женщина не взяла его, и тогда Причер сам накрыл ребенка. Он обратил внимание, что на щеках мальчика появился румянец, а губы стали ярко-красными.

Женщина снова села на стул и обвела взглядом помещение. Заметив висящую над входной дверью голову оленя, она вздрогнула и обвела взглядом комнату, отметив медвежью шкуру на стене и чучело осетра над баром.

– Здесь собираются охотники? – спросила она.

– Нет, но и они, и рыбаки частенько проезжают этой дорогой, – объяснил Причер. – Моему партнеру пришлось застрелить медведя, чтобы спасти свою жизнь, но эту рыбину он поймал вполне намеренно. Один из самых больших осетров, что водились в нашей реке. У меня есть нож, но я предпочитаю охоте рыбалку. Мне нравится тишина. – Он пожал плечами. – Кроме того, я здесь за повара. Что прикончу, тем и питаемся.

– Вы можете есть оленину? – произнесла она.

– Мы так и делаем. У нас хороший запас ее. Может, вам стоит выпить? – предложил он, стараясь, чтобы его слова не звучали угрожающе.

– Нам нужно найти где остановиться. Где мы вообще находимся?

– В Вирджин-Ривер. В стороне от оживленных трасс. Как вы сюда попали?

– Я… – Женщина покачала головой и издала слабый смешок. – Я просто свернула с шоссе, искала город с гостиницей.

– Видимо, это было давно.

– Здесь не так много мест, где можно развернуть машину, – сказала она. – А потом я увидела это место и вашу табличку «Открыто». Мой сын… заболевает. Мы не можем ехать дальше.

Причер знал, что поблизости нет гостиниц и снять номер ей не удастся. И не надо быть гением, чтобы понять: она в беде, у нее неприятности.

– Я это улажу, – пообещал он. – Но сначала, может, вы все-таки что-нибудь выпьете? И поедите? У меня есть вкусный суп. Бобы и ветчина. И хлеб я только сегодня испек. Мне нравится этим заниматься, когда на улице дождливо и холодно. Не хотите для начала согреться бренди?

– Бренди?

– Или чем-нибудь еще, чего хотите…

– Бренди было бы неплохо. И суп тоже. Я давно не ела. Спасибо.

– Никуда не уходите.

Он зашел за стойку и налил ей «Реми»² в коньячный бокал – довольно изысканный сосуд для этого места. Причер обычно не предлагал эти бокалы посетителям, но для этой гостьи хотел сделать нечто особенное. Удача явно от нее отвернулась. Он отдал ей бренди и вернулся на кухню.

Суп уже был убран на ночь в холодильник, но Причер вытащил его, налил немного половником в тарелку и поставил в микроволновку. Пока он доставал посуду, суп уже нагрелся до нужной температуры. Он вытащил его и на несколько секунд поместил в микроволновку хлеб – нежный, мягкий, душистый. Вынув хлеб, он положил его на тарелку, и рядом кусочек масла. Выйдя из кухни, он увидел, что женщина снимает с себя куртку. Казалось, движения причиняют ей боль. Причер замер на месте и нахмурился. Она взглянула на него через плечо с таким видом, словно ее застали на месте преступления.

Причер поставил перед ней тарелку с супом, быстро прокручивая в уме варианты. В ней было не больше пяти футов пяти дюймов³ – очень тоненькая и хрупкая. Одета в джинсы, темные вьющиеся волосы стянуты сзади в хвост. Она казалась совсем девочкой, но Причер решил, что ей не меньше двадцати. Возможно, она попала в автомобильную аварию, но гораздо вероятнее, что ее кто-то избил. От одной мысли об этом внутри его загорелся огонь.

– Выглядит здорово, – сказала она, принимая из его рук тарелку супа.

Пока она ела, Причер вернулся за стойку. Прихлебывая суп, она намазала масло на хлеб и с удовольствием стала есть. Съев около половины, вдруг улыбнулась ему робкой, почти извиняющейся улыбкой. Эта улыбка разрывала ему сердце. Как и синяк на лице и разбитая губа.

Когда она стала собирать хлебом остатки супа, он подошел к ее столику:

– Я принесу вам добавки.

– Нет-нет, мне достаточно. Лучше я выпью бренди. Я очень ценю вашу заботу. И я скоро уеду…

– Расслабьтесь, – мягко произнес он, чтобы это не прозвучало как приказ. Людям обычно требовалось время, чтобы привыкнуть к нему.

Он отнес грязную посуду к стойке.

– Здесь поблизости никто не сдает комнат, – заверил он ее, вернувшись к столу. Сел напротив, наклонился вперед. – Дороги тут не настолько хороши, чтобы вам уезжать в такой дождь. Вы же не хотите возвращаться сюда с полпути. Так что, боюсь, вы здесь застряли.

– О нет! Послушайте, вы просто скажите мне, где ближайший населенный пункт… я найду что-нибудь….

– Успокойтесь, у меня есть свободная комната.

Как и следовало ожидать, ее глаза расширились.

– Там есть замок.

– Я не имела в виду…

– Все нормально. Я знаю, что пугаю людей своим видом.

– Дело не в этом, просто…

– Не волнуйтесь. Я знаю, как выгляжу. На буянов отлично действует – тут же отступают. – Он улыбнулся одними губами.

– Вам незачем это делать, – сказала женщина. – У меня есть машина.

– Иисусе, я даже подумать не могу, что вы будете ночевать в машине! – воскликнул он. – Извините. Иногда я разговариваю ничуть не лучше, чем выгляжу. Но я не шучу. Если малыш плохо себя чувствует…

– Нет, я не могу остаться, – запротестовала женщина. – Я вас не знаю.

– Да, это понятно. И вы, наверное, сомневаетесь насчет меня, да? Но я безопаснее, чем выгляжу. Здесь с вами все будет в порядке. Уж точно лучше, чем в каком-нибудь придорожном мотеле. И намного лучше, чем на горных дорогах в такой шторм.

С минуту она пристально смотрела на него. Потом снова заговорила:

– Нет, я очень спешу. Если вы скажете мне, как…

– У вас на лице синяк, – оборвал ее Причер. – Хотите, я принесу вам что-нибудь для разбитой губы? У меня на кухне есть аптечка.

– Со мной все в порядке, – она покачала головой. – Я хотела бы расплатиться и…

– Я ничем не могу помочь вашему малышу, кроме как дать вам комнату. С замком на двери, чтобы вы чувствовали себя в безопасности. Не отказывайтесь. Зачем вам ехать куда-то в такую погоду, да еще с ребенком, который заболевает. Я выгляжу злым, но на самом деле я не опаснее мухи, вы это скоро поймете, если, конечно, сами не одичаете, – усмехнулся он.

– Вы не выглядите злым, – застенчиво улыбнулась она.

– Но заставляю нервничать маленьких детей и женщин – терпеть этого не могу. Вы в бегах? – поинтересовался он.

Девушка опустила глаза.

– И о чем вы сейчас думаете? Что я сейчас позвоню в полицию? Кто с вами так поступил?

Она заплакала.

– Ох, не плачьте.

Она положила голову на руки и зарыдала.

– Не надо. Я никогда не умел успокаивать. – Чувствуя, что комок подкатывает к горлу, он нерешительно коснулся ее спины, и она дернулась. Тогда он очень легко коснулся ее руки. – Не плачьте. Может, я смогу вам помочь.

– Нет. Вы не сможете.

– Никогда не знаешь, – возразил он, легонько поглаживая ее руку.

Она подняла голову.

– Извините, – сказала она, вытирая глаза. – Я совершенно без сил. Это была случайность. Глупо получилось, я просто пыталась справиться с Крисом… – Она внезапно остановилась и нервно оглянулась, словно боясь, что их могут подслушать. Она облизнула нижнюю губу. – Кристофер упрямился, я пыталась усадить его в машину. И, открывая дверцу, ударила себя по лицу. Сильно ударила. Спешка ни к чему хорошему не приводит, вы знаете? Это просто несчастный случай. Со мной все в порядке. – Она поднесла к носу салфетку.

– Да, – кивнул Причер. – Конечно. Очень жаль, что так вышло. Выглядит болезненно.

– Заживет.

– Точно. А как вас зовут? – Затем, так и не дождавшись ее ответа, произнес: – Хорошо. Я не буду больше об этом спрашивать. И никому не скажу, что видел вас, если кто-то станет вас разыскивать.

Ее глаза расширились от страха, рот приоткрылся.

– О, черт. Я ведь не сказал ничего дурного, так ведь? Я просто имел в виду, что, если вы от кого-то прячетесь или бежите, я вас не выдам. Вы можете без опаски оставаться здесь. Как вас зовут?

Она протянула руку и осторожно погладила мальчика по волосам. Молча.

Причер встал, перевернул табличку «Открыто» на другую сторону, где была надпись «Закрыто», и задвинул щеколду.

– Вот, – сказал он, снова садясь рядом с ней и маленьким мальчиком, который занимал почти весь стол. – Постарайтесь успокоиться, – мягко добавил он. – Здесь никто не причинит вам зла. Я могу стать вашим другом. Я точно не испугаюсь слабака, который мог так поступить с женщиной. Мне жаль.

Стараясь избежать его взгляда, она опустила глаза:

– Это была дверца машины.

– И злой дверцы я тоже не боюсь.

Девушка невольно улыбнулась, но все равно глаз не подняла. Подрагивающей рукой она взяла бокал с бренди и поднесла его ко рту.

– Вот это правильно, – одобрил Причер. – На случай, если мальчику нужен врач, тут есть один через улицу. Я могу сходить за ним. Или вас отвести?

– Нет, думаю, у него обычная простуда. Я внимательно слежу за его состоянием.

– Если ему нужно лекарство или еще что-то…

– Нет, с ним все в порядке…

– Мой друг – хозяин этого заведения. Его жена – медсестра. И даже больше, чем медсестра – она может прописывать лекарства, осматривать пациентов. Она очень внимательна к живущим у нас женщинам. Если ее позвать, она будет здесь через десять минут. Иногда женщина подходит больше мужчины, при определенных обстоятельствах.

– «Обстоятельствах»? – переспросила она, на ее лице появилось паническое выражение.

– Ну, там, дверца машины и все такое…

– Нет. На самом деле не нужно. Просто у нас был очень трудный день, понимаете?

– Конечно. Последний час, или когда вы там съехали с шоссе, наверняка был ужасным. Если вы не привыкли к нашим дорогам.

– Да, было страшновато, – тихо признала она. – И я до сих пор понятия не имею, где мы…

– Если это так важно, вы в Вирджин-Ривер. Обычный маленький городок на изгибе горной дороги, но люди здесь хорошие. Всегда помогут, если это в их силах. Понимаете меня?

Она застенчиво улыбнулась ему уголками губ, но глаз так и не подняла.

– Как вас зовут? – снова спросил он.

Женщина сжала губы и покачала головой. На глаза у нее опять навернулись слезы.

– Все хорошо, – мягко сказал он. – Правда.

– Пейдж, – прошептала она, и по ее щеке скатилась слеза. – Меня зовут Пейдж, – тихо повторила она.

– Хорошо. Симпатичное имя. Не бойтесь произносить его вслух. Здесь вы в безопасности.

– А как вас зовут?

– Джон, – ответил он и сам удивился этому. Видно, это она так на него подействовала. – Джон Мидлтон. Но меня здесь никто не зовет Джоном. Меня знают как Причера.

– Вы проповедник?⁴

– Нет, – ответил тот с коротким смешком. – И я очень далек от этого. Но Джоном меня звала только мать.

– А как вас звал отец? – спросила она.

– Приятель, – ответил он и улыбнулся. – «Эй, приятель» – вот так примерно.

– А почему тогда Причер?

– Да не знаю, – пробормотал он, застеснявшись. – Я получил это прозвище еще в юности, когда учился в Морском корпусе. Парни говорили, что я слишком строгих нравов.

– Это правда? Вы были строгих нравов?

– Да… нет, на самом деле, – признался Джон. – Просто я никогда не ругался. И ходил на мессу. Я вырос среди священников и монахинь – моя мать была очень набожной. А кроме меня, никто в корпусе мессу не посещал, насколько я помню. И когда они ходили за выпивкой и женщинами, я болтался где-то в хвосте. Не знаю… сам я никогда не испытывал желания этим заниматься. Я не слишком умею ладить с женщинами. – Он внезапно улыбнулся. – Это ведь сразу заметно, да? И желание напиться меня никогда не посещало.

– Но у вас ведь есть этот бар, – возразила Пейдж.

– Это не мой бар, а Джека. А он очень следит за посетителями. Мы никого отсюда не выпускаем, если это небезопасно, знаете ли. Мне нравится пропустить стаканчик в конце дня, но нет причин добавлять к этому головную боль. – Он усмехнулся.

– Мне вас звать Джоном? – спросила девушка. – Или Причером?

– Как хотите, так и зовите.

– Джон, – сказала она. – Я буду звать вас Джоном, хорошо?

– Да. Если хотите, – согласился он. – Меня это устраивает. Много воды утекло с тех пор, как меня так называли.

На мгновение Пейдж снова потупилась, но потом посмотрела ему в глаза:

– Джон, я очень ценю то, что вы делаете для меня. Спасибо, что не закрыли бар, и все остальное.

– Да ничего особенного я не сделал. Мы почти каждый вечер закрываемся позже, чем сегодня. – Причер кивнул в сторону мальчика: – Он проснется голодным?

– Наверное, – ответила она. – У меня было в машине немного арахисового масла и джема, и он быстро управился с тем и другим.

– На втором этаже есть свободная комната. Сразу под ней кухня, вы можете сами там похозяйничать – я оставлю для вас свет включенным. Берите что хотите. В холодильнике есть молоко и апельсиновый сок. Там же стоят хлопья, хлеб, арахисовое масло, тот же суп, что вы ели. Можете воспользоваться микроволновкой. Ладно?

– Это очень мило с вашей стороны, но…

– Пейдж, вы выглядите усталой, ваш малыш болен, вы же не хотите тащить его на улицу в такой холод и дождь.

Она подумала пару секунд и потом спросила:

– Сколько?

Причер невольно рассмеялся, но тут же опомнился.

– Извините, я не хотел над вами смеяться. Это просто моя старая комната. Не гостиничный номер или что-то в этом роде. Я жил там два года, но потом Джек и Мел поженились, и я переселился в его квартиру. Эта комната над кухней – по утрам там немного пахнет беконом и кофе, но она приличных размеров, и в ней есть большая ванная. Ночевать в комнате вполне можно. – Он пожал плечами. – Просто будьте мне хорошей соседкой, ладно?

– Это очень щедро, – заметила она.

– Мне это ничего не стоит – комната пустует. Буду рад вас выручить. – Он кашлянул. – Принести вам из машины чемодан или еще что-нибудь?

– Да, чемодан. Он на заднем сиденье.

– Я сейчас схожу за ним. Вы пока пейте свой бренди. И налейте себе еще, если хочется. На вашем месте мне бы хотелось еще выпить, после поездки по этим холмам под проливным дождем. – Он встал. – Я принесу чемодан и покажу вам комнату. Наверху. Хм… вы хотите, чтобы я перенес туда и мальчика?

Она тоже встала.

– Если вам не трудно. – Пейдж потянулась, словно плечи у нее затекли от долгого пути за рулем. – Спасибо.

– Никаких проблем, – произнес он. – Слушайте, вы не волнуйтесь. Ваша комната и моя квартира даже не сообщаются, нас будут отделять кухня и лестница. Вы просто заприте дверь и немного отдохните. – Он осторожно и немного неловко взял мальчика на руки. Его головка легла Причеру на плечо, и это было очень странное ощущение. У Причера не бы ло опыта ношения детей, но ему понравилось. Он медленно провел рукой по спинке мальчика. – Пошли.

Причер провел Пейдж через кухню и поднялся по задней лестнице. Открыв дверь в комнату, он пробормотал:

– Извините за беспорядок. Здесь остались кое-какие мои вещи – вроде этих гирь. Но простыни чистые.

– Все замечательно, – заверила его Пейдж. – Утром я сразу же уеду.

– Об этом не волнуйтесь. Как я уже сказал, эта комната не сдается, просто стоит пустая. Если вам нужна будет пара дней, мы договоримся. Я имею в виду, если ваш сын подхватил вирус или что-то подобное…

Он осторожно положил мальчика на кровать, испытывая странное нежелание отпускать его. Тепло детского тельца, прижавшегося к его груди, было приятным и успокаивающим. Он не удержался и коснулся светлых волосиков. Прекрасный мальчуган.

– А ключи от машины? Они могут мне понадобиться, чтобы взять чемодан с заднего сиденья.

Девушка порылась в своей матерчатой сумке, которая очень походила на сумку для памперсов, хотя мальчик явно был для них слишком большой, и отдала Причеру ключи.

– Я сейчас вернусь, – кивнул он и ушел к ее машине.

Это оказалась маленькая «хонда». Чтобы сесть в нее, ему пришлось отодвинуть сиденье до самого конца назад, и все равно его колени упирались в руль. Причер завел мотор и, объехав дом, припарковался позади него, около своего пикапа. Он поставил машину так, чтобы с главной улицы ее не было видно – просто на случай, если Пейдж кто-то ищет. Он сам не понимал, почему для него так важно, чтобы она не испытывала страха.

Одним движением он забрал чемодан с заднего сиденья; он показался Причеру слишком маленьким, чтобы совершать с ним дальние поездки. Годился разве что для одной смены одежды.

Он вернулся наверх и увидел, что Пейдж сидит на краю кровати рядом с сыном в напряженной позе. Причер поставил чемодан, положил ключи на бюро, что стояло у двери, и потоптался в дверном проеме. Девушка встала и повернулась к нему.

– Слушайте. Ну… я переставил вашу машину – теперь она стоит позади дома за моим пикапом. Я убрал ее с улицы, и с дороги ее сейчас не видно. Так что, если вы вдруг выйдете, не удивляйтесь, она никуда не делась. Только не советую вам сейчас выходить, лучше переждите дождь и поезжайте в нормальную погоду, при дневном свете. Но если вы станете нервничать – ну, вы понимаете, – бар запирается изнутри, вот ключи от него. Не страшно, если вы… Если вы не сможете расслабиться и захотите уехать, можете оставить бар незапертым, это не проблема. Здесь очень тихое место и безопасное. Мы сами иногда забываем запереть дверь. Сегодня вы с парнишкой здесь ночуете, и я, конечно, запру ее. Хм… Пейдж… вам не о чем волноваться. Мне можно доверять. Иначе Джек не оставил бы бар на меня одного. Так что отдыхайте.

– Спасибо, – еле слышно произнесла она.

Он закрыл за собой дверь и тут же услышал, как задвинулась щеколда. Она сделала это, чтобы обезопасить себя. И впервые со времени своего приезда в Вирджин-Ривер Причер подумал о том, зачем эту щеколду вообще вешали на дверь.

Он постоял с минуту в раздумье. Почти наверняка это муж или бойфренд ударил ее по лицу, и она вместе с сыном сбежала. Ему не по душе было думать о том, что такое случается. Вернее, происходит все время. Он никогда не понимал, в чем удовольствие мужчины, который поднимает руку на женщину. Ему это казалось бессмысленным. Если у тебя есть такая симпатичная женщина, с ней надо хорошо обращаться. Не подвергать ее опасности и защищать, если есть необходимость.

Он сходил в бар и выключил там свет, потом заглянул на кухню и оставил там свет включенным на случай, если она захочет туда спуститься. Он вернулся в свою квартиру, что находилась позади кухни. Но спустя пару минут вдруг вспомнил, что в комнате наверху нет чистых полотенец – в свое время он перенес все на первый этаж. Он сходил в ванную, взял там стопку белоснежных полотенец и снова поднялся наверх.

Дверь была чуть приоткрыта, как будто Пейдж уже ходила на кухню. Он увидел стакан апельсинового сока, который стоял на бюро у двери, и порадовался, что она сама взяла его. Сдвинувшись на дюйм в сторону, он увидел ее отражение в зеркале бюро. Девушка стояла к нему спиной и стягивала через голову толстовку, пытаясь увидеть в зеркале спину и плечи. Вся ее спина была покрыта синяками, они были и на плечах, и на предплечьях.

Причер застыл на месте, не в силах оторвать взгляда от фиолетовых пятен у нее на теле.

– Господи Иисусе, – выдохнул он.

Он быстро отступил влево и прижался спиной к стене, не желая, чтобы она заметила его. Ему требовалась минута, чтобы взять себя в руки; увиденное его потрясло. Ужаснуло. Все, о чем он мог думать, – какое животное сотворило с ней этот ужас? У него подобное просто в голове не укладывалось. Он сам был воином и тренированным солдатом и не сомневался, что в честной схватке не нанес бы столько повреждений даже равному по силе мужчине.

Интуиция подсказывала – лучше не говорить ей, что он видел. Она и так боится всех и вся, и он не исключение. Но правда состояла в том, что ее не просто ударили. Ее избили. Он еще не знал эту женщину, но ему уже хотелось убить сукиного сына, который сотворил с ней этот ужас. Пять, нет, восемь месяцев бить его, а потом пусть этот жалкий ублюдок сдохнет.

Она не должна узнать о его мыслях, это только напугало бы ее до смерти. Он сделал несколько глубоких вздохов, стараясь взять себя в руки. После чего легонько постучал в дверь.

– А? – Ее голос казался испуганным.

– Я просто принес полотенца, – сказал он.

– Секундочку!

– Не торопитесь.

Через мгновение она чуть-чуть приоткрыла дверь, на ней снова была толстовка.

– Я забыл, что забрал все из ванной, – объяснил он. – Вам же нужны полотенца. Все, оставляю вас в покое. Больше не стану беспокоить.

– Спасибо, Джон.

– Нет проблем, Пейдж. Отдохните как следует.

Стараясь производить как можно меньше шума, Пейдж подтащила бюро к двери, желая забаррикадироваться. Она надеялась, что Джон не слышал ее возню, но, насколько она поняла, кухня была прямо под этой комнатой. Кроме того, если этот человек собирается причинить ей или Кристоферу зло, он все равно сделает это, и запертая дверь с придвинутым к ней пустым комодом его не удержит.

Ей очень хотелось принять горячую ванну, но она чувствовала себя слишком уязвимой, чтобы раздеваться догола. В душ она тоже не могла заставить себя пойти – вдруг она пропустит звук поворачивающейся ручки двери или Кристофер позовет ее, поэтому она только ополоснулась в раковине и переоделась в чистое. Потом, не выключая света в ванной, она осторожно легла на постель поверх покрывала. Пейдж понимала, что все равно не уснет, но, может, хоть немного успокоится. Она уставилась в потолок, на деревянные балки, сходящиеся над ее головой перевернутой буквой V. Ей пришло в голову, что уже в третий раз за свою жизнь она лежит на кровати и смотрит в такой потолок.

В первый раз – в доме, где она выросла. Балки были некрашеными, пространство между ними было закрыто мягким розовым материалом, служащим изоляцией. Дом был маленьким, всего с двумя спальнями, и к моменту переезда ее родителей уже старым, но тогда, двадцать лет назад, он находился в чистом и тихом месте. Мать переселила Пейдж на чердак, когда ей было девять; она делила его с коробками, набитыми разными вещами и составленными вдоль одной из стен. Но это место принадлежало только ей, и она сбегала сюда при любом удобном случае. Лежа на кровати, девочка слышала, как внизу ругаются ее родители. Отец умер, когда ей было одиннадцать, и после этого она слышала, как с матерью спорит ее старший брат Бад.

За последние несколько лет Пейдж много узнала о домашнем насилии, и было не так удивительно, что она в итоге вышла замуж за человека, который поднимал на нее руку. Правда, ни отец, ни мать никогда не били ее, а худшим, что она видела от брата, были тычки и посаженные на руку слизни. Но все мужчины в ее семье орали. Орали так громко и так бешено, что она удивлялась, как только не лопаются окна. Требования подчиниться, унижения, оскорбления, обвинения, страшная ругань. Насилие может быть не только физическим, но и психологическим. И насилием оно быть от этого не перестает.

В следующий раз она столкнулась с жестокостью, когда уехала из дома. После школы она прошла курсы парикмахеров и жила с матерью и братом, оплачивая свою часть аренды. Ей было двадцать один год, когда она и еще две девушки – тоже парикмахеры по профессии – арендовали половину одного старого дома. Пейдж с радостью заняла спальню под крышей, хотя она была не такой большой, как комната ее детства, и ей постоянно приходилось нагибаться, чтобы не удариться о потолочные своды.

При воспоминании о двух годах, проведенных вместе с Пэт и Дженни, у нее на глаза наворачивались слезы. Это было самое счастливое время в ее жизни. Порой она до боли скучала по нему. Три девушки-парикмахера, которые постоянно сидят на мели после оплаты аренды, трат на еду и одежду, – эта жизнь ей казалась раем. Когда у них не было денег куда-то сходить, они покупали попкорн, дешевое вино и устраивали вечеринку дома, болтая о женщинах, чьи волосы они стригли и красили, о парнях и сексе и хохотали до упаду.

А потом в ее жизнь вошел Уэс, успешный бизнесмен, на шесть лет старше ее. Противно осознавать, что ему тогда было столько же, сколько ей сейчас, – двадцать девять. Он казался таким практичным и зрелым, не мальчишкой, а настоящим мужчиной. Она делала ему стрижку всего пару месяцев, когда он попросил ее о свидании и отвел в такой высококлассный ресторан, где даже официантки одевались лучше ее. Он водил новенький «гран-при» с удобными кожаными сиденьями и тонированными окнами. И гонял на большой скорости, что в ее тогдашние двадцать три не казалось опасным. Это казалось волнующим. Даже притом, что он орал и подрезал других водителей, это казалось его правом – он имел власть и силу. И богатство, по ее стандартам.

У него был свой дом, который ему ни с кем не приходилось делить. Деньги он зарабатывал игрой на бирже – утомительная работа, требующая блестящего исполнения и огромной энергии. Ему каждый вечер хотелось водить ее в рестораны, покупать красивые вещи. Он вынимал из кармана бумажник и говорил: «Я не знаю, чего бы ты хотела, какая вещичка заставит тебя закричать, что она изумительна, поэтому я хочу, чтобы ты сама себе что-нибудь выбрала. Поскольку единственное, что имеет для меня значение в этом мире, – это сделать тебя счастливой». Он вытаскивал пару купюр и вручал ей двести долларов, настоящее богатство.

Пэт и Дженни он не нравился, но тут не было никаких загадок. Он относился к ним без уважения. Как к мебели или обоям. Отвечал им максимально односложно. Но она не могла вспомнить, что именно они говорили, когда пытались предупредить ее насчет его.

А потом безумие ее жизни вышло из-под контроля. Случилось то, что до того дня казалось невозможным: он ударил ее, а она после этого все равно вышла за него замуж. Они сидели в его модной машине и спорили, где она теперь будет жить. Он считал, что ей лучше пожить дома с матерью, а не в развалюхе с двумя лесбиянками. Спор перешел в ссору, она много всего ему наговорила. На что он ответил: «Я хочу, чтобы ты жила с матерью, а не в публичном доме».

– О каком дерьме ты думаешь, называя дом, где я живу, прибежищем проституток?!

– Как ты со мной разговариваешь!

– Ты назвал моих подруг шлюхами и лесбиянками и смеешь критиковать мой подбор слов?!

– Я просто думаю о твоей безопасности. Ты сказала, что хочешь выйти за меня замуж, и мне хочется, чтобы ты жила поблизости, когда это произойдет!

– Засунь себе свои хотелки сам знаешь куда, потому что мне нравится там жить, и ты не будешь мне указывать, что делать! И вообще, я не собираюсь выходить замуж за того, кто так отзывается о моих подругах!

Дальше – больше. Много больше. Она припоминала, что как-то обозвала его – то ли козлом, то ли задницей. А он обозвал ее сукой, упрямой сукой. Она отчетливо помнила, что они оба не стеснялись в выражениях.

А потом он ударил ее ладонью по лицу. И тут же сам чуть не рухнул на пол, заплакал, как ребенок. Сказал, сам не понимает, что на него нашло, но, наверное, это оттого, что он раньше никогда так не любил. Он поступил плохо, он знает это, он вышел из себя, просто обезумел, ему очень стыдно. Но… ему так хочется обнимать ее каждую ночь, заботиться о ней до конца жизни, он не хочет ее потерять. Он извиняется за то, что сказал о ее подругах-соседках, – наверное, это было от ревности к ним. Он никого, кроме нее, не замечает, она самое ценное, что есть в его жизни. Он так сильно любит ее, что это сводит его с ума. Она первая, к кому он испытывает такие чувства. Без нее он ничто!