Kitabı oku: «Абсолютный дрейф»
Пролог
Острые, смерзшиеся в причудливые кристаллы снежинки падали на бескрайнее ледяное поле в полной тишине: из черной небесной пустоты – на белую гигантскую льдину.
Казалось, этой беззвучной зимней идиллии никогда не будет конца. Как, вдруг, многотонное плато «взвизгнуло» и раскроилось надвое невидимой глазу трещиной.
Судя по звуку, она прошла всего в нескольких метрах от собачьей упряжки, у которой неподвижно сидел единственный созерцатель бескрайних арктических просторов: крепко сложенный мужчина привалился к нартам и всматривался сквозь легкую снежную завесу в фиолетовые проблески Полярной звезды…
Близился апрель. Перезимовавшая Арктика день ко дню все заметнее проявлялась утробным зовом заполярной весны: солнечные просветы начали «выедать» космическую темень небосвода; снега, уходившие за невидимый горизонт, уже поигрывали разноцветными переливами; и даже многолетний паковый лед, казалось, чуть ускорил роковой спуск в сторону абсолютного Юга…
На вид одинокому каюру было около пятидесяти лет. Фигура слегка располневшая, но плотно сбитая, мускулистые руки и широкое лицо, на которое густыми космами спадали заиндевевшие волосы.
На правой кисти здоровяка отсутствовали указательный и безымянный пальцы. Оттого его конечность походила на гипертрофированную куриную лапу.
Уродство «трехпалой» руки в какой-то мере скрашивал массивный золотой перстень с крупной, зеленоватой жемчужиной, на покатых обводах которой мягко поигрывал малахитовый перламутр.
На стеклянные горошины походили и глаза одинокого путника – крепкий мороз успел выстудил их до самого дна глазниц.
Каюр был мертв.
ГЛАВА 1. ЛЕДОВЫЙ ЛАГЕРЬ
Утро без Пэра
18 марта 200… года.
08 часов 05 минут.
Дрейфующая Ледовая база.
Пошарпанная колонка походной аудиосистемы, которую с началом каждой арктической экспедиции устанавливали на камбузе Ледовой базы, натужно похрипывала заунывной скандинавской песенкой:
У Пэра когда-то корова была, совсем неплохая корова,
Но все же на скрипку ее он сменял, на старую добрую скрипку…
Бывало, играет на скрипке скрипач – все мальчики в пляску, а девочки – в плач.
А то поведет он смычком и тотчас – все мальчики в хохот, а девочки – в пляс…
Первым из утренних едоков сдался Игорь Шторм – штурман одного из вертолетов Ми–8, обслуживавших экспедицию:
– Братцы, ну давайте включим что-то повеселее? И так, мозги собрать в кучку не получается. А от этого музыкального занудства последние выжившие нейтроны в анабиоз впадают. Корнеюшка, пуповина наша всесвязующая, поймай своими «коротковолновками» хоть что-то ободряющее. Мне через час на Полюс лететь. Други мои арктические, ну, давайте начнем новый день с радостных нот?
Руки у радиста Ледовой базы Корнея Ходкевича в это утро заметно подрагивали: пили вчера много, долго, всем лагерем. Повод к разгулу, правда был, и даже сам начальник базы своим немым «добром» затянувшуюся допоздна вечерю «благословил». Но, лучше бы он проявил волю и поступил иначе – тяжкое похмелье поутру выбило из рабочего ритма большую часть экспедиции.
Меньше всего Ходкевич сейчас желал отрываться от кружки крепкого чая, в котором минуту назад заботливо растворил бутылочку любимой спиртовой настойки. Но еще больше ему не хотелось в этот предэйфорический момент спорить с занудой-вертолетчиком: знал – тот до смерти уест шуточками, но своего добьется.
Радист встал, прошел к музыкальному центру, погонял стрелку по шкале аудиосистемы и, поймав ритмичную латинскую мелодию, вернулся к столу. Коротко выдохнув, он, наконец, сделал несколько глотков «жизнетворного» эликсира, а затем с важным видом раскрыл служебный блокнот и начал читать:
«Приветствуем Ледовую базу! Добрались без происшествий. Лагерь разбили в 2 милях северо-западнее географической точки Северного полюса. До базы 4,5 – 5 миль. Площадка для приема вертолета будет готова к 09:30. Ольгерд. Родион».
Двумя днями ранее в обязанности Корнея Ходкевича добавилось оглашение телеграмм, которые к завтраку и ужину радировались в основную базу из Мобильного лагеря.
– Филиппову доложил? – уточнил у радиста начальник Ледового лагеря Александр Федорчук.
– Не понадобилось… Он к началу сеанса сам в рубку пришел. Вместе с Николаем Ивановичем и принимали Родькину «телегу», – вспомнив своего младшего коллегу, Корней невольно улыбнулся и прихлебнул из кружки очередную порцию утренней «микстуры».
Авторитет Федорчука среди полярников был непререкаем. Это была 11 навигация Александра Кузьмича. Причем, в последних семи из них он исполнял обязанности руководителя экспедиции.
Александр Кузьмич фанатично, всей душой любил Арктику. Здесь полностью раскрылся его талант управленца и хозяйственника. Будто не замечая суровых условий полярной зимы и объективной ограниченности запасов, он с максимальным комфортом и уютом мог устроить быт своих подчиненных и, если требовалось, гостей базы. Вдобавок, Федорчук был еще и настоящим знатоком Арктики: мог в одиночку или во главе только что сформированной команды уверенно идти по арктическому маршруту. Был случай, когда Федорчуку пришлось эвакуировать группу иностранных туристов, которые заплутали в поле мощнейших торосов. Ведомые русским полярником путешественники прошли больше 15 километров ледяного бездорожья прошли меньше, чем за сутки. Без травм и обморожений они вышли точнёхонько к тому самому разводью, где дожидалась группу аварийная партия поисково-спасательного корабля…
Регулярные экспедиции на Северный полюс заметно сказались на внешности Александра Кузьмича: его лицо густо изъели мелкие морщины и шрамы; кожа рук от постоянного холода одеревенела; былая, еще угадывающаяся в высокой фигуре стать просела под тяжестью изнурительных походов и дрейфов.
Начальственный образ арктического ветерана выгодно дополняла жесткая, с плотной проседью борода. Стриг ее Александр Кузьмич только сам: большими ножницами «в три щелчка» – снизу и по бокам. А когда возвращался на большую землю, только укорачивал, а не сбривал щетину, как это делали многие его сотоварищи.
– … Тащиться всю ночь через ледяные торосы, из-за которых в любой момент может рыкнуть белый медведь – это, товарищи, еще та забава, – дебют вялого утреннего диалога продолжал развивать Игорь. – Мы как-то с Иосифом Шалвовичем аварийно сели в якутской тундре. Хряснулись так, что сдвижную дверь в кабине вырвало. А на улице – мороз под 40! Думал, все: либо отморожу гонады, либо медведи сожрут. Слава Богу, сумели мы эту дверку назад приторочить, а на ночь я ее еще и бревнышком снаружи прижали. И, как оказалось, не зря: под самое утро просыпаюсь от непонятного скрежета; всмотрелся в щелочку – а это росомаха пытается отвалить опорку от нашей раскуроченной двери…
– Привет, полярники! Как настроение? – байку вертолетчика прервал вошедший на камбуз руководитель научной экспедиции Николай Филиппов. – О, братцы, как я погляжу, гуляли вы вчера с размахом…
В отличие от большинства членов экспедиции, допоздна праздновавших пересечение магического для каждого полярника 90-го градуса северной широты, Николай Иванович почти всю ночь бодрствовал. Пока «пьяную» базу, гонимую течениями и ветрами, сносило в сторону Материка, передовая группа Мобильного лагеря шла против ледового дрейфа к Полюсу. К этому финальному ночному переходу был жестко привязан график всей исследовательской программы. И Филиппову, который отвечал за научную составляющую арктической экспедиции, было не до праздных застолий. Всеми мыслями в прошедшую ночь он был со своими ребятами – Ольгердом Буткусом и Родионом Пожарским. Лишь только утром, лично услышав доклад о благополучно завершившемся переходе, он смог успокоиться.
– Вот, братцы, какое дело провернули мои хлопцы! За ночь отмахали по ледяному «эскалатору» больше трех миль! – гордо рапортовал Филиппов, присоединяясь к коллективному завтраку. – Теперь перебросим к ним остатки оборудования и можно считать, что наша научная миссия стартовала.
В эти минуты Николай Иванович Филиппов был по-настоящему счастлив. Счастлив и безмерно благодарен карельскому собакозаводчику Ольгерду Буткусу, который предусмотрительно предложил на двое суток раньше намеченного срока начать форсированную переброску Мобильного научно–исследовательского лагеря к Северному полюсу.
– … Ну, ребята, вы поправляйте свое здоровье, а нам с Кривоносом пора в дорогу – навстречу великим открытиям, – Филиппов отхлебнул из большой чашки горячего кофе, озорно посмотрел на товарищей и кивнул молодому ученому, с которым должен был через полчаса улетать на Полюс.
– Эй, гидробиолог? Просыпаемся. Я, говорю, хватит рассиживаться… А вы, друзья, если что не так, зла не держите. Как соскучитесь – милости просим в гости. Координаты будем стараться выдерживать постоянные: 90° северной широты. Одним словом, если кто не на праздновался, можем повторить штурм Северного полюса в любой момент, – пошутил Филиппов.
Полярники поднялись из-за стола и начали было прощаться с Филипповым и Кривоносом. Внезапно, будто порывом сильного вихря, что-то рвануло с улицы пластиковую дверь камбуза:
– Имагис (братва – греч.)! Беда! Пэр – замерз!!!
Версии
Александр Федорчук громко опустил тяжелую ладонь на обеденный стол, куда чуть больше получаса назад под крик тракториста Алексиса Фасулаки пролились остатки утреннего кофе из кружки Филиппова.
– Будто крышка гроба упала, – хмыкнул врач экспедиции Александр Деев.
– Шура, уймись – и без тебя тошно, – резко осадил шутника Филиппов.
– Итак, товарищи «отдыхающие», думаю всем ясно зачем я вас здесь собрал? – Федорчук сурово обвел взглядом камбуз, куда вызвал всех без исключения членов экспедиции. – Сегодня ночью погиб наш друг – Пэр Петерсон. Если опустить детали и перейти к главному, то хочу сказать следующее: это происшествие… виноват, эта трагедия ставит под вопрос будущее всей весенней навигации.
– Шутка ли: погиб директор собачьего питомника!!! – в тон медику съязвил Ходкевич. – Арктика и не таких героев к себе прибирала…
– Да, хватит же!!! – сорвался на крик Федорчук. – Для тех, кто до сих пор пребывает в плену Бахуса, разъясняю: погиб человек, наш коллега, иностранный гражданин. Я уже вижу заголовки западных газет: «Датский кинолог замучен русскими полярниками!». Последствия этой трагедии могут быть самыми серьезными! Повторяю, смерть Петерсона грозит свертыванием экспедиции! Ну, а нам с Николаем Ивановичем – тут Александр Кузьмич сбавил тон, – снятие с должности. А могут и посадить…
– Кузьмич, не сгущай краски! Действительно – мало ли людей в Арктике замерзает? – начал успокаивать начальника Кривонос. – Украл, выпил – в сугроб!!!
– Спасибо, дорогой мой ученый товарищ, за рабочую версию для следователя. Но даже если все так и случилось, степень нашей коллективной вины от этого не снижается, – руководитель умышленно сделал акцент на слове «коллективной». – Ведь если бы хоть кто-то из нас вовремя кинулся искать датчанина, если б не эта повальная пьянка, жив бы человек остался… – Федорчук с досадой потер короткостриженую макушку головы широкой ладонью.
– Может закопать этого скандинавского друга поглубже в сугроб? Мол, пропал без вести? – предложил еще один вариант «спасения» уже успевший осоловеть от двух кружек утреннего «чая» Ходкевич.
– Или мишкам белым подбросить? – поддержал вчерашнего собутыльника штурман вертолета.
– Господи!!! Нет, ребята, вы реально не понимаете, что встреча с дядей прокурором обеспечена не только мне, но и каждому из вас….
– И как нам быть? – наивно, будто бы это касалось какой-то обыденной проблемы поинтересовался грек Фасулаки.
– Не знаю! Не знаю, Алекс… В общем так… я с Николаем Ивановичем и Корнеем пошел в рубку: доложим о случившемся в Москву. А вы, алконавты полярные, сидите здесь и ждите дальнейших распоряжений, – приказал начальник Ледовой базы и вышел из камбуза.
Обратно Федорчук и Филиппов вернулись по прошествии получаса. Оба бледные, напряженные. Глядя на них, шутить уже не хотелось. Да, и Федорчук в этот раз повел разговор без иронических пассажей, то и дело сверяясь с записями в своем блокноте:
– Прошу внимания… Первое. Завтра, максимум – послезавтра – к нам экстренно вылетает Ан-74 за телом Петерсона. Это – требование датского консула. Деев, приказываю провести тщательный осмотр усопшего и все необходимые для его транспортировки медицинские процедуры. Шторм – собрать личные вещи Пэра… Второе. Этим же рейсом к нам вылетает бригада следователей из Генеральной прокуратуры. Ты, Галина Васильевна, уберись, пожалуйста в палатке покойного – разместим в ней москвичей. А что делать, товарищи? Это у нас единственное обособленное помещение и, так сказать, самое комфортное, – намек на клозет, которым была оборудована личная палатка датчанина, чуть разрядил обстановку. Из дальних уголков камбуза снова послышались смешки. – Третье. До прибытия следственной группы приказано опросить под роспись всех членов лагеря. Нам доверья теперь нет. Потому сия почетная миссия поручена нашему гостю… эээ…, – Федорчук вновь перевел взгляд на записи в блокноте, – нашему уважаемому гостю – Генриху Романовичу Агатину. Прошу, как говориться, любить и жаловать.
– И за какие-такие заслуги Гарика на роль «Малюты» определили? – не к месту помянул историческое имя жестокого разоблачителя тракторист Герман Канев.
Не дожидаясь новой подколки, средних лет мужчина поднялся из-за стола и вышел на середину камбуза:
– Я представляю Службу безопасности, которая обеспечивает прилет официальной делегации Географического общества. До последнего времени эта информации была закрытой, поэтому настоящая цель моей миссии в этой экспедиции не разглашалась. Но теперь, как я понимаю, необходимость в этом отпала…
– Час от часу не легче, – не сдержался Филиппов. – Как чувствовал, что без этого… «шефства» и в этот раз не обойдется!
– Не волнуйтесь, Николай Иванович. Пока будет идти следствие, сюда ни одна наша «шишка» не сунется. Ты уж поверь моему опыту, – успокоил коллегу Федорчук. – … И, наконец, последнее – общее руководство лагерем теперь также переходит к Генриху Романовичу… э… Агатину. Прошу все его распоряжения, исполнять ответственно и, так сказать, со всей серьезностью момента… С чего начнем, Генрих Романович? – непривычно вежливо обратился к Агатину Федорчук.
Мужчина вновь поднялся из-за стола и обратился к полярникам:
– Для начала прошу не называть меня Генрихом Романовичем. Эта показная официальность излишня и только будет вредить делу. Я – все тот же Гарри Агатин. А работу предлагаю начать с восстановления событий вчерашнего вечера.
«Зеленая Луна»
Механик Алексис Фасулаки обнаружил тело директора датского собачьего питомника Пэра Петерсона перед подъемом, когда, проснувшись, привычно побежал справить раннюю нужду к ближайшему торосу. Небольшая палатка, в которой он жил вдвоем с напарником Германом Каневым, находилась на отшибе Ледовой базы, так сказать, в некомфортной удаленности от общего туалета. Потому «по-маленькому» трактористы бегали в соседствующий с их пластиковым бунгало сугроб.
Завершая приятный утренний моцион и дежурно вглядываясь в силуэт любимого ДТ-75, на котором его коллега за пару дней до этого угодил в глубокую ледяную расщелину, Алексис углядел одинокую упряжку …
Решил подойти ближе. Так и есть: нарты, а рядом с ними будто бы человек сидит. Дальше сам идти побоялся. Вернулся в палатку, растолкал Германа. Вместе с ним они потом и откопал из-под снега Петерсона.
А еще через 15 минут – после того, как перепуганный грек ворвался на камбуз – к заиндевевшей «дэтэшке» сбежался чуть ли не весь лагерь.
… Смерть Пэра Петерсона подействовала на членов экспедиции угнетающе. Многие из них приехали на зимовку не в первый раз. Всякое случалось: и белые медведи наведывались в лагерь; и в торосах новички плутали; и горели, и в полыньи проваливались… Но, чтобы так глупо пропал опытный полярник, не доехав по пьянке до лагеря каких-то ста метров!
Особенно тяготило понимание того, что датчанин погиб именно в то время, когда вся Ледовая база придавался веселью. Собственно, на это моральное «прозрение» и рассчитывал Генрих Агатин, пытаясь по свежим следам собрать покаянные свидетельства и восстановить события вчерашних вечера и ночи.
К сожалению, по существу полярники говорили мало, а совсем скоро разговор и вовсе скатился к обычной болтовне.
– Говорил я ему: сними ты это кольцо. А он свое талдычит: «Этот «ринг» дает мне силу!». Культю свою трехпалую подымет кверху и скалится, как дурак… И что? Сильно помогло ему это пижонство, – вдруг не к месту вспомнил штурман вертолета о не самой хорошей черте характера погибшего.
Дорогое драгоценное кольцо датчанина мозолило глаза полярникам с первого дня экспедиции. Сказать точнее, выставлял его Пэр на всеобщий показ при первом же удобном случае.
По рассказам самого Петерсона, зеленую жемчужину, венчавшую его массивную золотую печатку, он выменял на свой лучший карабин во время недавней экспедиции на Новую Землю. Тамошний шаман называл камень «зеленой Луной» и говорил, что тот питается силой Полярной Звезды. А если на камень падают отблики северного сияния, заверял колдун, «лунная жемчужина» начинает питать своего хозяина магической силой.
Перед самым вылетом на Северный полюс, Пэр попросил знакомого датского ювелира сделать для жемчужины богатое окаймление. Мастер разместил крупную «горошину» на самой большой заготовке кольца и украсил его по кругу мелкими бриллиантами. Получилось что-то похожее на перстень средневекового богача: архаично, но главное, как и просил заказчик, – помпезно и броско.
Легенду северного шамана о своем артефакте Петерсон рассказывал каждому встречному. Все только посмеивались в ответ, и говорили, что такие стекляшки ушлые шаманы всучивают каждому ротозею, который ступает на их родовую землю.
Шутки враз прекратились, когда в роли очередного слушателя легенды о «зеленой жемчужине» оказался командир Ми-8 Иосиф Чавадзе. Его прадед, дед, а потом и отец владели в Тбилиси небольшой ювелирной мастерской. В детстве будущему вертолетчику часто приходилось слышать поверья о всяких редких камнях. В том числе, и о зеленом жемчуге из Заполярья. И вот, выслушав датчанина, Чавадзе внимательно осмотрел кольцо и заверил всех, что жемчуг натуральный и на самом деле имеет немалую ювелирную ценность. Более того, Иосиф Шалвович дополнил шаманскую историю своими подробностями
По его словам, новгородцы называли такие жемчужины «зелеными нетленницами» и добывали их в акваториях Онежского озера и Белого моря еще в XV веке. Северные старожилы поговаривали, что жемчуг сам выбирал себе хозяев и мог как осчастливить их, так и навлечь большую беду.
И вот теперь получалось, что древняя легенда подтвердилась в наихудшем варианте: через три дня по прибытии на Северный полюс заморский хозяин «зеленой нетленницы» умер.
… «Ведовская» причина смерти Петерсона, на которую намекал напарник Иосифа Чавадзе, пополнила копилку других «народных» версии гибели датчанина: сбился с пути; уснул, перебрав свою норму; не выдержало сердце от встречи с белым медведем….
Ни одна из них, конечно, за истинную, Агатиным принята не была. Да, и собственно не этого добивался он сейчас. Для начала, ясности требовал один ключевой момент – почему не то что с вечера, до самого завтрака никто из полярников не начал искать Петерсона?
Этим конкретным вопросом оперуполномоченный подвел итоги первой коллективной встречи. Ответом на него стало общее молчание. Гробовое, говорят в таких случаях.
Два часа, последующие после общего собрания, Генрих провел в очных беседах с трактористами Алексисом Фасулаки и Германом Каневым, радистом Корнеем Ходкевичем, заведующей пищеблоком Галиной Семутенко, врачом экспедиции Александром Деевым, японским геофизиком Мамору Игараси, членами экипажей обоих вертолетов, биологом, начальником Ледового лагеря и руководителем научно-исследовательской экспедиции Александром Федорчуком и Николаем Филипповым.
Скрупулезно законспектировав показания 15 человек, Агатин понял, что начинает терять ясность мысли. Потому разговор с еще одной, спортивной, группой – парашютистками и глубоководниками – решил перенести на послеобеденное время. Тем более, что фактуры для осмысления общей картины случившегося уже и без того набралось достаточно.
Клинч
Субъективных свидетельств теперь действительно хватало. А вот с объективными данными у сыщика-назначенца был явный недобор. Этому направлению Агатин решил посвятить остаток дополуденного времени.
Визуальный «аудит» Генрих решил начать, как того и требовала следственная практика, с осмотра места трагедии. Соблюдая чистоту следственного эксперимента, он попросил начальника лагеря вернуть к трактору сани и собачью упряжку покойного Пэра Петерсона. Еще утром он заметил, что нарты датчанина находились неестественно близко к задней навесной системе ДТ-75.
Если верить Фасулаки, то центральный потяг упряжки был как–бы привязан к трактору. Затянут умышленно или длинные шлеи оснастки саней случайно заплелись за многочисленные выступы навесного устройство бульдозера?
Агатин впрягся в нарты и попробовал «невзначай» зацепиться за крюки навесной системы. С третьего раза один из потягов вошел под нижнюю, утопленную в снег тягу и заклинился между звеньями блокировочной цепи.
Вот она цена человеческой жизни! Один с перепоя засадил трактор в ледяную расщелину; другой по пьянке не смог разминуться с единственным на тысячи километров вокруг препятствием.
В тяжелых раздумьях Генрих несколько раз обошел трактор. Перечень находок, как он и ожидал, оказался невелик: забившееся под траки клоки собачьей шерсти; несколько вмерзших в наст гранул сухого собачьего корма; кусочки термостойкой изоленты; промасленная ветошь; жестяные банки из-под пива; канистра с остатками дизтоплива; и всякий другой мусор, прибитый ветром к бульдозеру за дни его недолгого простоя в ледяной западне…
Покрутившись вокруг трактора, Агатин решил обойти по периметру всю базу: может действительно найдутся следы белого медведя?
Продвигаясь по границе лагеря, молодой сыщик приблизился к месту отдыха собак Петерсона. Со стороны псарни послышались подвывания и скулеж.
«Что же вы, милые, ночью молчали? – мысленно пожурил ездовых Агатин. – Если б вы так выли, когда ваш хозяин под гусеницами бульдозера замерзал, то уж точно кто-нибудь из нас пьянчужек кинулся искать своего собутыльника…».
Импровизированная псаря представляла собой «П»–образную выгородку из брезента, натянутого на невысокие телескопические вешки. Она располагалась на северной границе Ледовой базы, невдалеке от палатки трактористов. Раньше здесь находились еще и две упряжки карельского зверовода Ольгерда Буткуса. В отличие от своего датского коллеги, не чаявшего души в гренландсхундах (гренландская собака – прим. авт.), обрусевший литовец отдавал предпочтение породам ездовых, родиной которой считался Русский север. В разных пропорциях обе его упряжки были укомплектованы чукотскими и таймырскими ездовыми, самоедскими собаками и сибирскими хаски.
Двумя днями раньше «русская команда» оставила обжитый вольер и начала труднейший челночный поход к Северному полюсу. И, по правде говоря, скорее этих четвероногих «хлопцев», а не двуногих каюров, как считал Николай Филиппов, правильнее было бы назвать героями минувших ночей, ознаменовавших досрочный старт научного этапа экспедиции.
После отъезда «русских», «гренландцы» стали полновластными хозяевами всей псарни. И, если поначалу высвободившиеся квадратные метры радовали их, то сейчас окружающая пустота, наоборот, угнетала.
Несмотря на голодную ночь, которую пэровским собакам пришлось провести у бульдозера, они так и не притронулись к утреннему корму. Сгрудившись, они одной кучей лежали вокруг своего вожака Вольфа. Сам лидер стаи, густо припорошенный снегом, вообще не подавал признаков жизни. Гарри даже сперва испугался, что тот в тоске по хозяину издох. Но стоило мужчине подойти к брезентовой изгороди поближе, огромный пес сразу навострил уши и громко рыкнул.
– Ну, ну … – попытался успокоить собак Агатин. – Тихо, ребятки. Скоро для вас эта кутерьма закончится: прилетит самолет и заберет в родную Данию…
Машинально Генрих нащупал в кармане остатки шоколада и решил угостить осиротевших гренландсхундов. Но как только он попытался вынуть лакомство, Вольф рванул в его сторону. Если бы не стальная цепь, крепко пригвожденная костылем ко льду, незваный собачий «психолог» остался без лица: мощные, клыкастые челюсти с лязгом сомкнулись в считанных сантиметрах от головы Гарри.
В жилой лагерь Агатин домчал в три прыжка. Не помня себя от страха, он набегу влетел в первую попавшуюся палатку.
– Ты чего, сыщик? Аккуратнее!!! Я ж тут не вареники стряпаю: у меня покойник на столе, – экспедиционный врач Александр Деев только что закончил вскрытие тела Петерсона и сейчас сидел в уголке медпункта, аккуратно внося медицинские формулировки в патологоанатомический эпикриз.
– Извини, док… Хотел, понимаешь, дело доброе сделать – собак Петерсона шоколадом подбодрить. Так Вольф меня чуть не скальпировал…
– От этой стаи, Гарик, надо держаться подальше. У них ведь жесточайший стресс. Слышишь, как они завывают? Будто давит их что-то сверху… То-то. Даже мы сейчас понять не можем, почему Пэр вдруг взял и умер. А они с этой загадкой будут жить до самого последнего дня, – заключил медик и замурлыкал сквозь зажатый в зубах мундштук какую-то мелодию: была у него такая привычка, напевать старые шлягеры в самые неподходящие моменты.
Агатин внимательно вгляделся в Деева – железной воли человек. Столько событий вокруг, а он спокоен как ледяной торос. Покуривает, попевает песенки, роется во внутренностях товарища, с которым еще несколько часов назад вместе выпивал и закусывал.
Гарри перевел взгляд на хирургические инструменты и вдруг представил, как фельдшер вскрывал желудок Петерсона и манипулировал с остатками недоперевареной еды. Бр-р-ры…
Из тошнотворного транса Генриха вывел голос Деева:
– …Слышишь, что говорю? Надо будет Александру Кузьмичу сказать, чтобы предупредил всех членов экспедиции. А то, не ровен час, еще какой сердобольный решит собачек подбодрить…
– Согласен, общее оповещение будет не лишним… – Гарри отвел взгляд от хирургического арсенала и окончательно вернулся к действительности.
– Ладно, Шура, что по твоей «кафедре»?
– Ну, без полноценного патологоанатомического исследования, к моим первым выводам добавить особо нечего. Причина смерти – гипотермия. Я бы даже сказал, подострая гипотермия. Время смерти, судя по окоченелости трупа и степени переваренности пищи, – в промежутке от 23.00 до часа–двух ночи… Скорее всего, быстрому замерзанию способствовал алкоголь. Пэр же еще с самого утра пить начал. Потом в столовой со всеми несколько рюмок добавил и, наверняка, «закурганную» с Буткусом пили, после того, как он им запасной потяг привез, – размышлял, констатируя факты, Деев, а Агатин делал пометки в блокноте.
– Раны, синяки, ушибы есть?
– Нет – покровы тела чистые, без гематом.
– А следы борьбы?
– Да нет. Лицо, конечно, сильно обморожено. Но, губы и нос целы, да и на шее никаких следов, если ты намекаешь на то, что кто-то мог подкараулить Петерсона и попробовать его придушить…
– Что-то странное заметил?
– Даже не знаю… Кроме лица сильно обморожен затылок. Чаще бывает наоборот – первыми остывают конечности, открытые кожные покровы. Но в нашем случае все иначе. Возможно потому, что погибший долгое время находился без шапки. Может жарко ему стало? Снял свой песцовый треух, да и потерял его по дороге. Капюшон при таком морозе и ветре – хреновый помощник…
«Обязательно пройти сегодня по всему ночному маршруту Петерсона», – жирно вывел в блокноте новую задачу сыщик.
– … Вот, пожалуй, и все, Гарик. Больше можно будет сказать после проведения дополнительных, более глубоких исследований и экспертиз. Но этим займутся уже датские эскулапы. В любом случае, дальше «работать» с телом Пэра без присутствия датского консула не имею права. Нам и без этого на орехи достанется.
– Это все?
– По моей части все.
– А не по твоей?
– Есть еще две вещи, о которых ты, Гарик должен знать. Во внутреннем кармане куртки Пэра я нашел его личный «Иридиум». Точно сказать не могу, но судя по всему в последний момент он пришел в себя, перевел телефон в «чрезвычайный режим» и пытался подать сигнал бедствия, – поделился первой немедицинской новостью Деев.
– Ну, это мы сможем быстро установить. Я сейчас же попрошу Александра Кузьмича организовать запрос в адрес Экстренной службы. Если Пэр успел это сделать, мы будем более ясно понимать фактическое время его смерти, – ободрился Гарри. – Что еще, Саша?
– … Кто-то снял с руки датчанина его «магический» перстень…
– Не понял… Как снял? Когда? С трупа?!
– Да.
– Слушай, док, я еще у трактора заметил, что Пэр без кольца. Но как-то не придал сразу этому значения. Да может быть он просто по дороге его потерял? Соскочил перстень с окоченевшей руки и все?
– Это – вряд ли. Смотри, как фаланги вывихнуты… Кольцо крепко сидело на среднем пальце. И чтобы его снять – а сделать это судя по всему надо было быстро – наш мародер не церемонился, рвал со всей силой. Аж хрустело все…
***
Из утреннего радиоэфира глобальной спутниковой сети связи (режим широковещания, кодировано):
«Географу.
Лектор замолчал.
Борей».
