Наш последний эшелон

— Знаешь, мне теперь нравится бывать в церквах, — признаётся она. — Я ничего не знаю о вере и поэтому не могу верить, как надо, но, кажется, чувствую. Что-то чувствую такое...

Ну конечно, конечно! Сюда таким и дорога. Сперва поживут, погрешат вволю, а когда приходит время задуматься — так лезут в церкви, к иконам, к свечкам, крестикам, ладанкам всяким. Все эти сухонькие, пришибленные старушки, они что, всегда, что-ли, были такими? Да ещё недавно они выделывали в своём последнем сучьем полёте, что вам пока и не снилось, а теперь — на коленки, конечно, сморщенными пальцами ко лбу, к животу, к правому плечу, левому, нашёптывать что-то там о спасении и сохранении своих жалких, лживых душонок.

Красота — это ложь. Людям свойственно убожество и безобразие, и поэтому они стремятся создать красоту, а потом восхищаются ею. Их питает красота, как меня гашиш... Но любая красота — от природной до какой-нибудь красоты души — обязательно перерождается в безобразие. Обязательно. Сколько передохло людей, пока строили сей великолепный дворец? Вот бы раскинулось рядом с ним кладбище упавших, надорвавшихся, задавленных, забитых, тогда бы задумались многие — восхищаться или снять шапку. Архитектор такой-то, эпоха такого-то. А про мурашей никто и не вспоминает.

Да ничему она никого не учит, эта история, нет у неё ни линейности, ни цикличности, ни чего другого. Сел царь и давай экспериментировать — вот тебе и новый этап. А стадо засучило рукава, принялось строить или разрушать, воевать или дружить, голодать или обжираться, пить или заниматься физкультурой.

А больше в искусстве я просто ни во что не въезжаю. Мне непонятны какие-то там полутона, линии, мифические сценки; мне доступно только простейшее. Вот «Деревенский праздник», тоже неплохая вещица. Один блюёт, другой мочится на стену, третий так реалистично залез бабище под юбку... Прикольно.

В прошлый раз мы много говорили о литературе. Тогда как раз появилась вся эта «неизвестная классика», и я был увлечён ею. Искал деньги, бегал по магазинам, поглощал книги одну за другой. А потом мне стало понятно. Да это просто старые желчные уроды! Они измазались жизнью, пережили себя как людей и сели писать. Кучка тридцатипятилетних мужчин с опавшими членами. Они нюхали свои подмышки и описывали свои ощущения. У всех у них первые вещи ещё занимают, я видел там близкое, я удивлялся. А второе, третье, десятое... Станок для зарабатывания денег. Они сделали из этого бизнес.