Kitabı oku: «Смертельный удар», sayfa 6

«…Сие путешествие угнетало Великого Грона. Он всей душой противился тому, что собирался совершить, но не мог найти другого выхода. Как мне кажется, он пришел в это гиблое место, чтобы каким-то одному ему известным образом овладеть самой смертью. А может ли быть что-то более неестественное для того, кто собирался положить все свои силы, чтобы сохранить жизнь большей части живых существ, ныне населяющих наш мир…»

Сайторн увлекся и писал долго, вдумчиво, а потому чуть не пропустил момент, когда вернулся Грон. Он едва успел спрятать листки и повалиться на расстеленный плащ, как полог палатки отлетел в сторону и на пороге появился возбужденный Грон.

– Валяешься?! Когда вокруг вершатся такие дела!

Сайторн сел с видом оскорбленной невинности.

– Вы же не оставили мне ничего иного, Ваша непреклонность. Судя по взглядам ваших бойцов, если бы я удалился от границ лагеря больше чем на полшага, мне бы с удовольствием прострелили пузо.

Грон захохотал и, быстро пройдя в угол палатки, выволок какой-то сверток, туго увязанный в войлок. Сайторн с интересом подобрался поближе. Грон разрезал веревки и осторожно развернул какой-то бронзовый цилиндр со стеклянным окошечком на боку, глиняный сосуд с плотной пробкой и двумя медными штырями, торчащими из нее, и какой-то диск, а также кучу шнуров с медной проволочкой в середине. Быстро соединив все это в причудливую конструкцию, он достал свинцовый цилиндрик, поднес его к стеклянному окошку и начал отвинчивать крышку. Как только между крышкой и корпусом появилась щель, диск, лежащий на столе, гулко защелкал, а спустя мгновение щелчки превратились в вой, диск затрясся, заскользил по столику и рухнул на пол. Грон торопливо завинтил крышку, осторожно положил пенал в сторону и перевел дух. Его лицо было бледно. В этот момент полог палатки поднялся и на пороге возник сержант с обнаженным мечом, за его спиной виднелся еще десяток бойцов. Грон как-то ошеломленно взмахнул рукой:

– Все в порядке, сержант. Вызовите ко мне капитана.

Сержант настороженно осмотрел пространство палатки, бросил на Сайторна угрожающий взгляд и, молча козырнув, вышел. Грон несколько мгновений сидел на полу, тупо уставясь на цилиндр, потом пробормотал:

– Руды, похоже, супербогаты, значит, содержание где-то около ноль пяти процентов, при стандартном соотношении изотопов это значит умножить еще на ноль ноль семь, получается… Для первого этапа нужно два – четыре года и несколько десятков тысяч человек, которые быстро превратятся в трупы…

В этот момент полог опять откинулся. На пороге стоял капитан.

– Мой командор, капитан…

Грон жестом прервал доклад и указал на валявшуюся в углу медвежью шкуру:

– Садитесь и слушайте внимательно. Пишете хорошо?

Капитан кивнул и достал из планшетки тонкие листки вощеной бумаги и самописку. В Корпусе все умели писать, а офицеры тем более, но степень этого умения иногда варьировалась очень сильно. Сайторн в очередной раз с удивлением подумал, почему Грон не захватил эскорт «ночных кошек», а привел с собой обыкновенную линейную сотню из Восточного бастиона, но кто разберется в мыслях Измененного? Оставалось надеяться, что это, как всегда, имеет свой смысл и, что случалось менее часто, не приведет к неприятным последствиям. Идти в глубь недавно еще абсолютно враждебной степи без серьезной охраны, это, знаете ли…

– Организовать разведку по эту сторону лощины. За линию, пересекающую центр лощины, не переходить, задача – найти источники воды и топлива, а также многокамерную естественную пещеру с перемычками между камерами не менее человеческого роста. Проводник говорит, что здесь такие есть, хотя показать ни одной не может. Из всех найденных источников взять образцы воды и привезти мне. Далее, подготовить двух гонцов до Восточного бастиона, с двумя сменными лошадьми каждый, выезжают завтра утром. Провести картографические работы на сорок миль в округе. Все передвижения за пределами лагеря осуществлять только в маске-респираторе. Все. Вопросы?

Капитан подскочил, не успев доцарапать пером:

– Никак нет.

Грон кивнул:

– Выполняйте.

Когда полог за капитаном упал, Грон несколько мгновений молчал, после чего повернул к Сайторну напряженное лицо со стиснутыми губами и в который уже раз спросил:

– Так сколько, ты говоришь, осталось времени?

Сайторн почувствовал, что от тона, которым был задан этот вопрос, у него волосы встают дыбом. Но что-то в этом тоне заставило его разомкнуть губы и в тысячный раз произнести то, что выучил наизусть еще юношей, когда проходил послушничество под руководством самого Хранителя Творца:

– По велению Творца, годом Очищения является тысяча семьдесят седьмой. В этот год небеса обрушатся на землю, воды выйдут из берегов и подземные боги вырвутся наружу. Очищение будет длиться семь лет. Выживет один из десяти. Но все посвященные будут заранее укрыты в тайных местах, чтобы после окончания Очищения выйти к людям и нести им волю Творца. – Он сделал паузу и тихо закончил: – По календарю заггров год Очищения наступает через одиннадцать лет.

Грон несколько мгновений смотрел куда-то невидящими глазами, потом осклабился и произнес:

– Успею.

Грон спустился к пирсу и двинулся к своему кораблю. Это не была уже ставшая привычной узкая и хищная унирема, предназначенная не столько для правильного морского боя, сколько для того, чтобы сразу после заката вынырнуть откуда-то из черноты между небом и морем и выплеснуть на палубу вражеского корабля волну беспощадных стальных клинков. Этот красавец был предназначен для другой стихии. Той, в которой трещат борта под ударами вражеских таранов и звонко хлопают тетивы баллист и катапульт. А прежде чем сойтись друг с другом в жаркой абордажной схватке, оба могучих противника могут таранными ударами отправить на корм акулам по нескольку вражеских кораблей. Он должен был стать сильным бойцом, который бы мог даже в тесной свалке морского боя противостоять не менее чем двум горгосским триерам. Могучая дирема, почти в полтора раза превышавшая в длину униремы и тем самым равнявшаяся триере, носила гордое имя «Росомаха» и, казалось, впрямь своим видом неуловимо напоминала этого сильного и хитрого зверя. Сто девять унирем уже вышли из гавани и, разбившись на пятерки, будто большие серые рыбины покачивались на волнах, покрывая ближнюю воду неровным пятнистым ковром, медленно шевеля при этом веслами, будто огромными плавниками, и пританцовывая на крутой волне. Семь дирем – которые хоть и назывались так же, как и боевые корабли элитийцев, но отличались от них, как мангуст отличается от суслика, – все еще покачивались у пирсов. Несмотря на то что он сказал мастеру Смигарту, Грон долго раздумывал – брать ли в поход эти корабли. Ибо до сих пор он руководствовался правилом, по которому для создания полноценной, слаженной команды необходимо, чтобы экипаж походил вместе не менее четырех – шести лун. Но экипажи дирем были по большей части укомплектованы опытными бойцами, ветеранами флота Корпуса, к тому же прошедшими хорошую морскую выучку на униремах. А некоторые уже успели побывать в бою во время разведывательного рейда вместе с Гроном. Да он и не представлял, как без них можно обойтись. Если им придется ввязаться в крупное морское сражение с более чем сотней кораблей, а скорее всего это неизбежно, диремы будут необходимы. Униремы – королевы в другой тактике. Увидев корабль, завалить мачту и идти вне пределов видимости, дожидаясь темноты, потом вынырнуть у борта из ночной темени и обрушиться на ошарашенного врага, не оставляя ему ни малейшего шанса. В обычном морском сражении они, конечно, тоже не плохи, но… пока есть возможность использовать их главное преимущество – маневренность. Когда же корабли, как это зачастую происходит уже к середине боя, сгрудятся на небольшом пятачке, то униремы, не имеющие тарана и со слабым метательно-артиллерийским вооружением да к тому же с гораздо более низкими бортами, окажутся в невыгодном положении. Поэтому Грону нужен был мощный ударный кулак, способный разорвать вражеский флот, разрезать строй, дать униремам пространство для боя.

С соседних пирсов послышался грохот убираемых трапов. Грон обернулся в сторону крепости и увидел Яга, сиротливо стоявшего у стены. Хотя почему сиротливо? За левым плечом, как обычно, возвышалась мощная фигура Слуя. Грон вздохнул. За прошедшее время он трижды пытался поговорить с Ягом, снять все время возникающую между ними завесу недоверия, но выходило только хуже. Особенно желчным Яг стал после того, как Грон вернулся из поездки с Сайторном… Грон махнул Ягу рукой и легко взбежал по трапу на палубу диремы, кивком дав понять капитану, что можно двигаться. Когда швартовы были отданы и, повинуясь согласованному движению более сотни весел, дирема отошла от пирса и начала разворачивать нос с мощным бронзовым тараном в сторону выхода из гавани, Грон подошел к мачте и, опершись на нее спиной, уставил взгляд в пространство.

Четверть луны назад они с Сайторном, покрытые с ног до головы дорожной пылью, въехали в ворота крепости Горных Барсов. Позади было четыря дня сумасшедшей скачки. Грон катастрофически опаздывал. Но ему пришлось задержаться в крепости Горных Барсов почти на два дня, чтобы привести в движение гигантскую машину собственноручно созданной им административной системы Корпуса. Вечером того же дня из ворот крепости выехали гонцы и помчались в разные стороны, неистово погоняя коней. Все распоряжения Грон не стал передавать по гелиографу. Приказ, доставленный гонцом да к тому же собственноручно написанный Гроном, должен был произвести гораздо более быстрое воздействие на управляющих кузнечных цехов и начальников продовольственных складов, на командиров гарнизонов и конезаводчиков Корпуса, а также на главного казначея и ректора Университета. Хотя все они явно придут в недоумение от того, что командору вдруг пришло в голову бросить производство оружия и расходовать дорогое железо на изготовление тысяч кайл, каменобитных молотов и лопат, и от того, что ему зачем-то понадобилось столько продовольствия на самом краю степи. И насколько разумно вбухивать такие средства на строительство где-то в сердце степи чего-то, судя по расходам, столь грандиозного? А главное, никто не поймет, почему Грон изменил своему, ставшему уже привычным, правилу и поставил во главе этого дорогостоящего проекта человека, не имеющего отношения к Корпусу. Ибо во всех приказах говорилось, что до своего возвращения все полномочия, касающиеся контроля и уточнения отданных распоряжений, переходят к человеку по имени Сайторн. Однако приказы были получены, сомнения отодвинуты в сторону – и работа началась.

– Мой командор, разрешите поднять штандарт похода?

Капитан Гамгор, вытянувшись, стоял перед ним. Грон огляделся. Дирема вышла из гавани и шла вдоль строя унирем, ведя за собой пристроившихся к ней в кильватер семь остальных дирем.

– Да, флагман-капитан, поднимайте штандарт и сигналы эскадре.

Гамгор повернулся в сторону сигнальщика и энергично взмахнул рукой. Спустя мгновение на фале, закрепленном на верхушке мачты, ярко вспыхнула вереница сигнальных флагов. Раздался гулкий удар. Это тысячи весел разом вспенили воду. Поход начался.

В отличие от прошлого раза корабли шли не скрываясь. Сейчас флот двигался, широко раскинув впереди и по бокам основной линии щупальца из пятерок унирем. Первые гости стали попадаться, как только они прошли траверз Зубьев дракона. Повинуясь приказу Грона, униремы высаживали абордажные команды на борта всех кораблей, которые встречались по пути. Тех, кто сдавался сразу, отпускали практически немедленно, просто продемонстрировав ошеломленным морякам, что на морских просторах появилась новая и мощная сила. Тех же, кто пытался сопротивляться, как правило это были крупные корабли или небольшие караваны горгосских торговцев, уверенные в полном господстве своего флота в этих водах и обманутые скромными размерами унирем, мгновенно и жестко брали на абордаж. Стараясь, правда, принести наименьший ущерб команде. А когда по большей части просто отключенные защитники купеческого имущества приходили в себя, им объясняли, что впредь, едва завидев такой флаг, необходимо не рыпаться, а немедленно и четко выполнять команды. Иначе последствия могут быть гораздо неприятнее.

Спустя день после того, как архипелаг Зубья дракона остался позади, они встретили первый отряд горгосских триер. После Грон узнал из допросов пленных горгосцев, что исчезновение почти двух десятков триер заставило адмиралов горгосского флота приказать капитанам изменить своей привычке рыскать вдоль побережья Элитии в одиночку и даже мелкими группами. И ныне большую часть своих сил горгосцы сосредоточили в нескольких эскадрах напротив основных южных портов Элитии и только около трети кораблей оставили по-прежнему контролировать побережье. Но делали они это теперь только в составе отрядов из полутора-двух десятков триер. Правда, ни одному встреченному ими отряду горгосцев подобная предосторожность не помогла. Первая встреча произошла через три дня. Когда с триер заметили первую пятерку унирем, которые хотя и не походили на известные им боевые суда, но явно не напоминали торговцев, командир отряда отдал приказ захватить эти непонятные корабли. Униремы, заметившие горгосцев еще около часа назад, но, для того чтобы быть более заметными, нарочно не завалившие мачты, молниеносно развернулись и стали уходить, развивая едва две трети обычной скорости. Так что триеры хотя и медленно, но все же начали нагонять уходившие корабли. Это продолжалось до тех пор, пока кто-то из горгосцев не увидел три десятка унирем, которые, завалив мачты, уже заходили с тыла. Горгосцы заметались, стали разворачиваться, пытаясь стать под углом, при котором высоко вознесенная рулевая площадка не мешала бы баллистам и катапультам обстреливать корабли, стремительно приближающиеся со стороны кормы. А возможно, у кого-то из капитанов даже мелькала абсурдная мысль о таранном ударе или, того лучше, абордаже, но было уже поздно. Крутые носы унирем, имеющие точно рассчитанный угол наклона, который позволял им при ударе о вражеский корабль вползать вверх по борту, доставляя абордажную команду на палубу вражеского судна будто на неизвестном пока в этом мире лифте, и на этот раз сработали так, как надо. Недаром Гамгор последние две четверти до седьмого пота гонял экипажи унирем во время учебных атак захваченных триер. На этот раз каждую триеру атаковали две униремы. В общем-то в этом не было особой необходимости, ибо уровень боевой подготовки Корпуса не оставлял горгосцам никаких шансов, это было проверено еще во время штурма Эллорийского акрополя, когда «длинные пики» столкнулись с элитой армии горгосцев – золотоплечими, а обученность моряков и десантных команд у горгосцев всегда была хуже, чем даже у линейных армейских частей. Недаром они не рисковали вступать в схватки с ситаккцами по собственной инициативе. Но Грон знал, что соотношение сил влияет не только на конечный успех атаки, но и на количество потерь, а ему совсем не хотелось терять даже десяток воинов в самом начале похода. К тому же он поставил задачу – захватывать пленных, и потому бойцы были ограничены при использовании арбалетов. А посему соотношение сил по две униремы на триеру было наиболее оптимальным. Все было закончено всего за четверть часа. И полтора часа спустя семнадцать триер продолжили свой путь на север. Но уже под командой новых капитанов и с увеличенным экипажем, который теперь включал в себя более чем на треть больше рабов, чем раньше.

К исходу луны семь с лишним десятков триер уже закончили свое патрулирование, бросив якорь в гавани Герлена, или еще продолжали свой путь, собираясь достигнуть ее в самое ближайшее время. Правда, и флот Грона лишился дюжины унирем, экипажи которых были практически полностью переброшены на борт захваченных триер. Но дело того стоило. За эти дни практически каждый экипаж попробовал свои силы в бою, а последний вражеский отряд Грон просто отправил на дно, дав возможность попрактиковаться экипажам дирем. Несмотря на то что соотношение сил было более чем два с половиной к одному, так как на семь дирем пришлось восемнадцать триер. И каждая из них в конце концов получила свой удар в борт. Командир этого отряда оказался не таким тупым, как предыдущие. Потому что когда на плаву осталось двенадцать триер и он понял, что что-то не так и что перед ним не обычный противник, то попытался вывести из боя хотя бы один корабль. Чтобы тот под прикрытием остальных смог бы добраться до основных сил флота и предупредить адмиралов. Но этого сделать не удалось. Пытавшаяся оторваться триера сумела лишь отдалить свой конец на четыре часа. Однако Грон отправил командира горгосцев в Герлен с приказом держать его отдельно.

Наконец, спустя две четверти после выхода из Герлена, они встретили первую эскадру горгосцев.

Это произошло за два часа до заката. Грон только собрался спуститься с рулевой площадки, когда сигнальщик, стоящий на носовой абордажной площадке, взволнованно закричал:

– Сигнальные дымы с передовой пятерки!

Грон вскинул подзорную трубу и мгновенно увидел мчащиеся навстречу униремы. С головной вздымались вверх три плотных столба дыма. Капитан униремы стоял на палубе, направив окуляр подзорной трубы на флагманский корабль. Грон оторвался от своей трубы и бросил сквозь зубы:

– Сигнальщику дать отмашку флажками.

На передней площадке приближающейся униремы тоже возник сигнальщик и начал передавать сигналы семафора. Гамгор, за прошедшую луну успевший выучить все сигналы, старательно переводил вслух:

– Вражеские корабли… Преследуют… Оценочная численность… Менее… Ста… Расстояние до основных сил… Час хода… При встречном движении…

Сигнальщик на униреме дал отмашку окончания доклада и начал повторять его еще раз. Грон перевел окуляр подзорной трубы на морскую гладь у горизонта. Приблизительно в тысяче локтей за кормой унирем торопливо разворачивались два десятка триер. Грон опустил трубу и бросил взгляд на солнце.

– Сигнальщик, сигнал на корабли: «Убрать паруса, суши весла». – Дождался, когда его распоряжение будет передано, и продолжил: – Передать по цепочке: «Боковому охранению – дальняя разведка, уточнить численность приближающейся эскадры», «Быть в готовности перехватить оторвавшихся».

Он собирался дать возможность горгосцам приморить гребцов и с закатом предоставить униремам возможность сделать то, что они умели лучшее всего.

Солнце уже коснулось моря нижним краем, когда горгосские корабли вышли на рубеж атаки. Горгосский адмирал немного придержал корабли, выровнял линию, и триеры, до того лишь слегка шевелившие веслами, прянули вперед как атакующие носороги. Со стороны горгосцев стоял сплошной гул. Это боцманы, колотя в огромные гонги, задавали гребцам атакующий темп. Триеры мчались все быстрей. Обшитые медью тараны при каждом гребке жадно высовывали из носового буруна свои слегка позеленевшие, но все еще блескучие жала. Когда до линии унирем осталось не более двух сотен локтей и горгосские катапульты, гулко хлопнув тетивами из бычьих жил, дали первый залп, Грон оторвался от подзорной трубы и небрежно кивнул. Сигнальщик, сглотнув, рванул фал, и на мачту птицей взлетел сигнальный флажок. Тысячи весел гулко ударили о воду, и униремы рванули вперед. Следующий залп горгосских баллист и катапульт, который мог бы стать губительным для унирем первой линии, пришелся на вспененный кормовой бурун. Бой начался несколько неожиданно для горгосцев. Вместо того чтобы, как обычно, две первые шеренги кораблей сошлись друг с другом под грохот таранов, юркие униремы скользнули между разогнавшихся триер и устремились в глубь горгосского строя. Грон бросил еще один взгляд на запад. Солнце уже село, но небо все еще было окрашено вечерней зарей, кое-где заляпанной темными облачками.

Две первые линии унирем сделали резкий поворот и пошли почти под прямым углом к направлению движения триер. Это был сложный, но точно рассчитанный маневр. Униремы не могли в лоб взять на абордаж триеру, которая шла атакующим темпом. Удар при столкновении был бы столь силен, что просто бы унирема развалилась. Поэтому требовался маневр, позволявший бы униремам атаковать триеры с тыла. Однако этого не потребовалось. Когда униремы стали ускользать с линии таранного удара, боцманы горгосцев, чтобы окончательно не заморить уставших гребцов, резко снизили темп, ожидая, когда капитаны определят следующую цель и развернут тяжелый корабль. А капитанам унирем только этого и надо было. Спустя всего несколько мгновений с того момента, как боцман первой триеры прекратил отбивать атакующий темп, первая унирема уже грянула носом о крутой борт триеры. И бойцы, разрядив арбалеты, хлынули на палубу триеры. Некоторое время над морем стоял грохот боя, в котором можно было различить треск бортов сталкивающихся кораблей, гул тетив баллист и катапульт, резкие, звучные хлопки арбалетных залпов и рев и крики сражающихся. Откуда-то из середины послышался громкий треск и радостный выкрик на горгосском языке, на мгновение заглушивший звуки боя:

– Магр смотрит на нас!

Одна из унирем все-таки не успела увернуться от тарана. Грон направил трубу в сторону, откуда раздался треск, и какое-то время не отрываясь смотрел на тонущую унирему. Морские кольчуги были устроены так, что их можно было скинуть уже в воде, и сделать это даже одной рукой. Но некоторые из бойцов, скинутые в воду при таранном ударе триеры, так и не всплыли. Остальные поспешно сбрасывали кольчуги прямо на палубу, уже заливаемую водой, и, зажав нож в зубах и подвязав за спиной меч, прыгали в воду и плыли в сторону атаковавшей их триеры. А оттуда навстречу им летели тяжелые стрелы. Однако на триере слишком увлеклись расстрелом плывущих и прозевали еще две униремы, подошедшие с обоих бортов. Они с грохотом врезались в скулы горгосца у обрезов гребных камер, и спустя десять минут все было кончено.

Через два часа бой превратился в бойню. Около двух с половиной десятков горгосских кораблей попытались развернуться и скрыться в ночи, но уйти от унирем оказалось невозможно. Грон подал световой сигнал на пятерки боевого охранения, которые еще перед началом сражения далеко обошли горгосскую эскадру и теперь барражировали в тылу сражения, готовые к перехвату вырвавшихся из боя горгосских кораблей. И вывел из боя основные силы, пустив на преследование всего три с половиной десятка унирем. К рассвету все униремы возвратились к флоту. А на месте сражения остались только колыхавшиеся на волнах обломки и раздувшиеся трупы тех, кто успел освободиться от доспехов и выпустить стиснутый в руке меч.

К полудню Грон принял рапорт от командиров пятерок, переформировал некоторые из них, дал команду распределить по экипажам, понесшим наибольшие потери, спасенных бойцов с уничтоженных кораблей и отправился спать. Когда он уже лежал в небольшой каютке под рулевой площадкой диремы, то ему вдруг пришло в голову, что результаты первого боя оказались даже лучше, чем он предполагал. Вернее, у него сложилось такое ощущение, еще когда он закончил принимать доклады. Флот потерял пятнадцать унирем, но экипажи остальных были укомплектованы более чем на девять десятых. На кораблях по-прежнему было по две полные смены гребцов, правда, для этого кое-где пришлось задействовать и расчеты баллист и катапульт, ранее не входившие в гребной наряд. Кроме того, он со дня на день ожидал прибытия отряда не менее чем из восьми унирем, состоявшего из кораблей, экипажи которых конвоировали в Герлен захваченные триеры. Диремы вообще не понесли никакого урона, потому что их не пришлось вводить в бой. И, что очень важно, у них в рукаве еще оставался серьезный козырь. Перед самым отходом на диремы было загружено по пять десятков особых снарядов для катапульт, представлявших собой круглые горшки из обожженной глины, наполненные смесью керосина с загустителем. А главное, они уничтожили от четверти до трети всего горгосского флота.

Он уже засыпал, когда ему вдруг припомнилось, как он стоял на палубе торговца и смотрел на приближающийся элитийский берег. Тогда он был юн телом, нов душой и ничего не знал об Ордене. Что ж, теперь он о нем знал, и, ей-богу, Ордену было бы лучше оставить его в том же неведении.

Адмирал Играм стоял на палубе триеры и смотрел на человека, который валялся у его ног.

– Так ты утверждаешь, капитан Искарот, что эти корабли были почти вполовину меньше, чем наши, и не имели таранов?

– О да, Несущий смерть.

Адмирал задумчиво кивнул, но стоящий за его левым плечом священник, укутанный в белую рясу со знаком «Магр», не сдержался и злобно зашипел:

– Так почему же вы не покончили с ними? Или Магр не заслужила славы ваших мечей?

Адмирал Играм скривился. Этот дерганый святоша, приставленный к нему самим Вграром, успел ему дико надоесть. Но ничего сделать было нельзя. Только идиоту может прийти в голову портить отношения с Верховным жрецом.

– Прошу простить меня, первосвященный Сгрум, но размеры не всегда говорят о силе корабля. Если им удалось разгромить эскадру адмирала Смдрина, значит, эти корабли не столь слабы, как это можно было бы предполагать на первый взгляд. – Он сделал паузу. – Но я не понимаю одного. Откуда мог взяться этот флот?

Жрец злобно выставил нижнюю челюсть и, еле слышно пробормотав что-то вроде:

– Измененный, – величественно повернулся и проследовал в свою роскошную каюту, выстроенную для него вокруг мачты из драгоценных кипарисовых досок и венетских шерстяных вощеных тканей, с которых вода скатывалась не впитываясь.

Эта каюта занимала почти половину верхней палубы флагмана – самого мощного корабля горгосского флота. У «Разящего во имя Магр» было пять рядов весел, которые приводили в действие больше тысячи рабов. Корабль нес двести пятьдесят воинов, и это были не простые десантники и пехотинцы, а лучшие воины Горгоса. И горгосцы и враги звали их золотоплечие. На верхней палубе обычно были установлены четыре самые дальнобойные во всем флоте катапульты и восемь не менее мощных баллист. Однако из-за того, что пришлось возводить эту дурацкую каюту, три баллисты и две катапульты были сняты со своих мест и оставлены в порту, а угол обстрела еще четырех метательных орудий резко уменьшился. К тому же кроме первосвященного Сгрума по кораблю шныряли еще два десятка младших жрецов и прислужников и, из-за чего сердце адмирала более всего обливалось кровью, даже две жрицы-вестальницы в золоченых ошейниках с пристегнутыми к ним ритуальными плетками. Вспомнив об этом, адмирал скривился. Женщины на корабле! Он ждал неприятностей с начала похода, и, судя по всему, теперь эти ожидания начали сбываться.

Адмирал резко дернул плечом и посмотрел на море. Во все стороны от флагманской пентеры море на многие тысячи локтей было покрыто гордыми силуэтами триер, а совсем рядом, всего в каких-то восьми десятках локтей, гордо резали морскую волну тридцать две квартиеры. Золотая эскадра, гордость горгосского флота. Каждая из квартиер лишь немного уступала по боевой мощи флагману. Правда, огромные тараны этих кораблей представляли собой всего лишь декоративную конструкцию из легких кипарисовых балок, обшитую тонкими листами благородной бронзы. Эти монстры были слишком громоздки, чтобы эффективно использовать таран в морском бою. Но найдется слишком мало кораблей, способных нанести им такой удар. И еще меньше тех, кто сумел бы забросить абордажные крючья на их высоко вздымающиеся над водой борта. Адмирал вздохнул. Это были, конечно, величественные корабли, радующие сердце Императора и Верховного жреца, когда, на день морского супруга Магр, Тугранга, бога – пожирателя кораблей, адмирал Играм проводил Золотую эскадру перед императорской ложей по Каналу всех богов, отделяющему императорские Сады наслаждений от остального города. Они также приводили в неистовство тысячные толпы простолюдинов, которые в этот день плотно забивали набережные. К исходу дня сотни доведенных до экстаза зрителей посвящали свои жизни Великой Магр, оборвав свое бренное существование с помощью ритуального шнура, который у всех, живущих под грозной рукой Магр, всегда был обмотан вокруг пояса. И после того как толпа расходилась, зловещие жрецы-погребенщики в черных балахонах с изображениями жуков-трупоедов на спине и углах воротника, сноровисто подхватывали тела ритуальных самоубийц с посиневшими и вздувшимися лицами и вываленными языками, наваливали их на священные повозки Магр и с какой-то зловещей, но будничной торжественностью везли на двор столичного храма для ритуального сожжения. Но сам адмирал предпочел бы, чтобы вместо этих плавающих символов горгосского могущества построили бы на те же деньги сотню боевых триер. Он прошелся от борта к борту. Потом повернулся и посмотрел в сторону, с которой прибыла триера, подобравшая Искарота. В отношении этого капитана адмирал испытывал двойственное чувство. С одной стороны, Искарот оказался единственным из офицеров, выживших в той битве, и он принес крайне важные сведения, но с другой стороны, способ, которым он сохранил свою жизнь… Бросить корабль и под покровом ночной тьмы ускользнуть на шлюпке, напоследок увидев, как твое судно у тебя на глазах взяли на абордаж враги… За это любой капитан заслуживал только одного – смерти. И если бы Искарот не был сыном его старого друга и он бы не собирался в недалеком будущем отдать за него свою четвертую, младшую, дочь, то, не задумываясь, поступил бы именно так. А сейчас надо было придумать, как оправдать его в глазах всего флота и, что гораздо важнее, первосвященного Сгрума. Ибо если жрец заупрямится и потребует посвятить Магр жизнь Искарота, то адмиралу ничего не останется, как смиренно выполнить приказ жреца.

– О могущественный, куда прикажете подавать обед?

Играм вскинул голову. Его личный повар склонился перед ним в почтительном поклоне, нарисовав на откормленном лице свое самое благоговейное выражение. Адмирал почувствовал, что действительно проголодался.

– Накрывайте в адмиральской каюте. Передайте приглашение капитану Смрогу и… Впрочем, идите. – Адмирал, хотевший сначала пригласить и Искарота, решил, что подобный ход пока преждевременен. За его столом обычно обедал и первосвященный Сгрум. И если он настроен к Искароту не очень хорошо, то вполне может отказаться от застолья, и тогда все расчеты адмирала по поводу своего предполагаемого зятя можно пустить на подтирку для гальюнов. Хотя подобный вариант не исключался в любом случае. Адмирал раздраженно искривил лицо. Жрец был сильно охоч до дожирского, а запасы адмирала изрядно опустели, и у него оставалась всего дюжина бутылок, которые он берег на крайний случай. Уже целую четверть за обедом подавали только имессонское. Адмирал, заметив дюжего офицера с туповатым выражением на лице, жестом подозвал его. Тот выпятил грудь и шагнул вперед, громко ударив подошвой о палубу.