Kitabı oku: «Последний дар. Книга 1. Вор», sayfa 2
– Отец Баст, зачем семье Пейран обманывать хранителей веры?
– Лорал, ты не видел бесценных, в отличие от меня. Они открывают шкатулки, как опытные воры – замки.
Лика и Дора одинаково нахмурились. Сравнение им явно не понравилось.
– Встречались ли вам бесценные её возраста, отец Баст? – спросил Матар.
– Разумеется нет. – Старик переступил с ноги на ногу и бросил на девочку брезгливый взгляд. – В моё время детям не разрешали играть с творениями богини.
– Может, Лике нужно учиться? – предположил Лорал. – Почему бы не дать ей возможность показать своё умение и подождать сколько будет нужно?
– Никто не будет стоять и ждать, пока ваша дочь сотворит что-нибудь со шкатулкой Со́рона!
– Старого отца города? – воскликнула Лика, не сдержавшись. Дора шикнула на дочь.
– Традиционно на испытание приносят шкатулку умершего представителя знати, – нехотя пояснил отец Баст. – Дар переходит наследникам. Считается, что так безопаснее.
– Не во всех ветвях, отец Баст, – поправил Лорал, – в седьмой ветви испытание проводят на нерушимой или сломанной шкатулке.
– Ерунда и выдумки познавателей, – отмахнулся отец Баст.
– Но есть способ быстрее и проще. Лика может дать имя одной из сирот, – предложил Лорал. Он подмигнул Лике. – Это докажет её способности бесценной и исключит сомнения.
– Разве женщины могут давать имена под ветвями? – изумилась Дора.
– Бесценные могут, – подтвердил отец Лорал.
Дора прижала дочь к себе. Матар ободряюще приобнял жену в ожидании решения хранителей веры.
Отец Баст нахмурился – морщины на его лбу сложились, как страницы старой книги.
– Что ж, пусть будет так, – отец Баст кашлянул, будто слова дались ему с трудом. – Дитя всё равно получило бы имя от кого-то из хранителей. Вряд ли смена именователя сильно повлияет на судьбу ребёнка. И это лучше, чем открывать шкатулку Сорона.
Лика просияла. Дать имя ведь было намного проще, чем открыть шкатулку! Дети постоянно придумывали друг другу прозвища, вроде Лепестка или Задиры. Мальчики воображали себя отцами и именовали игрушечных сыновей, а девочки чаще сочиняли истории о том, как уплывут за Шёлковое море и нарекут деток.
Поэтому, стоя на площади перед толпой прихожан, Лика не робела. Отец Баст привёл девочку из приюта, которой посчастливилось приглянуться бездетной семье. И на днях ей должны были дать имя хранители, но, раз уж так совпало, теперь это могла сделать Лика.
Сирота глазела на Лику и, кажется, не верила, что всё происходит по-настоящему.
– Ты правда бесценная? – спросила она бесцветным голосом. На фоне наречённых безымянный ребёнок выглядел серой тенью.
– Кажется, да, – запнулась Лика.
– А ты дашь мне хорошее имя?
– Очень хорошее!
– Девочки, посерьёзнее, – прикрикнул на них отец Баст.
– Ладно. – Лика убрала волосы за уши, глянула на родителей в толпе и помахала им рукой, вызвав несколько умилённых возгласов. – Я дам тебе имя…
– Я назову тебя! – сурово поправил отец Баст.
– Простите. Я назову тебя… Илона! Ты – Илона.
Лика хотела добавить, что имя означало «светлая» и что она выбрала его из-за светлых волос девочки, но голос заглушили аплодисменты и радостные крики.
Илона засмеялась. Имя изменило её облик невидимой волшебной вуалью, сделав наречённой. Отец Баст покачал головой и нехотя кивнул Лоралу. Матар и Дора выбежали к Лике и подхватили её на руки.
Отец Лорал объявил Лику первой бесценной Илассета.
Глава 2
Власть третьей ветви несколько поколений находилась в руках одной семьи. Богиня сначала приняла клятву Со́рона. Затем власть перешла его брату Самуи́лу, а после – сыновьям Сорона: сначала Сте́фану, потом Сэтье́ну. Каждый правил максимально отпущенный Двуликой срок – пятнадцать лет. Но Самуил и Сэтьен не оставили наследников, поэтому следующим принцем ветви стал первенец Стефана – Се́нрих.
Его лицо не знало гримасы стыда, потому что за всю жизнь он не совершил ни одного низкого поступка. Спустя всего лишь несколько лет после коронации, когда принцу исполнилось семнадцать, историки назвали Сенриха достойнейшим принцем Ародана. Народ любил правителя. Все ветви считались с Сенрихом, и даже на Расколотом континенте говорили о добром и мудром принце, который к тому же сам открыл шкатулку. Его даром был белолистный дуб, который теперь рос у храма богини. Среди прихожан даже ходила легенда, что дерево исполняет желания.
Если бы можно было попросить Двуликую, Стефан умолял бы её позволить Сенриху править вечно.
Теперь же Стефан молился о другом чуде.
Он стоял под открытым вечерним небом, будто так богиня лучше его слышала. За спиной раздались тихие шаги. Мягкие руки легли на плечи, но Стефан брезгливо повёл ими.
– Не сейчас, моя рейна.
Стефан искоса глянул на жену и тут же отвернулся. Смотреть на её остекленевший, неживой взгляд было невыносимо. Пусть ищет утешения в детях, как и полагается матери. Хотя бы не льёт больше слёзы. Сутки, проведённые взаперти, пошли ей на пользу.
Эле́зарет вернулась в гостиную, к сыновьям. Младший ползал по ковру, играя с тенями, которые для него складывал из пальцев брат.
– Прекрати, – коротко велел Стефан.
Белобрысый мальчишка тут же спрятал руки за спину и стыдливо опустил голову. Младший, потеряв из виду тень, насупился и попытался приподнять ковёр: видимо, рассчитывал найти неведомую игрушку там.
Стефан покачал головой. Безымянный ребёнок беспокоил и раздражал своим поведением. Игрушки он складывал в ровные линии и истерил, стоило сдвинуть хоть одну. Причину же маленький принц объяснить не мог: к четырём годам мальчик так и не заговорил и даже не научился смотреть матери в глаза.
Двери в комнату Сенриха отворились, и в гостиную зашёл анатом. Элезарет подорвалась с места, но Стефан опередил её.
– Как он?
– Принц Сенрих идёт на поправку, – бодро начал анатом, – синюшность уменьшилась, дыхание…
– Что с моим сыном? – пискнула Элезарет из-за спины.
Стефан сжал губы и поправил:
– С принцем третьей ветви.
– Плохая кровь в сердце, – отчеканил анатом.
– Что это за болезнь? Несколько лет назад Сенрих провалился под лёд и чуть не утонул, – Стефан бросил гневный взгляд на среднего сына, – это могло как-то повлиять?
– Я так не думаю. Хотя я не осматривал принца после этого, э-э-э, происшествия, – неуверенно сказал анатом, – полагаю, мой предшественник делал принцу Сенриху кровопускание, что крайне осуждается в научном сообществе. Я рекомендую покой и приём кровоочищающих отваров. Через десять дней принцу можно будет совершать прогулки.
– Это наследственное? – спросил Стефан. – Как у Сорона?
– Нет, плохая кровь появляется из-за зависти недругов, поэтому ею часто страдают представители правящих семей. А покойный Сорон умер от кровоизлияния в мозг. Надеюсь, вы не верите в сказки про проклятие Сорона? То, что он помешался на шкатулке, никак не влияет на вас или ваших детей.
Стефан покосился на младшего сына, который бездумно таращился в потолок, и спросил:
– Сенрих сможет поехать на съезд принцев зимой?
– Стефан! – возмутилась Элезарет, но он сделал вид, что не услышал.
Анатом смутился и нерешительно произнёс:
– Такой долгий и трудный путь… Я не уверен, что это безопасно.
– Сможет? Или нет?
Нижняя губа анатома задрожала.
– Мы узнаем через десять дней. Всё зависит от того, как пройдёт лечение. Принцу всего семнадцать; я думаю, что всё обойдётся.
Стефан с усилием выдохнул и качнул головой. Анатом чуть ли не побежал к выходу, нелепо семеня худыми ножками.
– Никогда не перебивай меня.
Элезарет потупила взгляд и села в кресло. Сыновья, почувствовав настроение отца, сгрудились вокруг неё.
Стефан вышел на террасу. На площади перед храмом собралась толпа. Громкий голос отца Лорала эхом разносился по округе.
– Сегодня знаменательный день! Илассет благословлён Двуликой! Внимайте и возрадуйтесь: в городе родилась бесценная! Имя её Лика Пейран!
Толпа возликовала, будто это заявление означало приглашение в вечный мир.
«Бесценная в Илассете. Чу́дно. И Сенрих поправится. Какой хороший день!»
– Эй, – Стефан щёлкнул пальцами, чтобы средний сын посмотрел на него, – я даю тебе имя… Севи́р.
Мальчик отшатнулся, будто имя ударило его в грудь, покраснел до самого лба, в глазах блеснули слёзы.
– Что ты наделал?! – вскрикнула Элезарет. – Да как ты посмел! Вот так просто, будто дал кличку собаке! А именины, торжество! Что подумают о нас другие семьи?!
– Торжество? Торжество?! – взревел Стефан и пнул столик для бумаг. Стол перевернулся и задел маленького принца. Ребёнок оглушительно заплакал. Элезарет подхватила младшего сына на руки, но утешать не стала: она продолжила кричать на мужа.
– Да! Праздник, как полагается!
– Принц третьей ветви болен! Никаких торжеств, балов, ничего! До тех пор, пока он не поправится, ты поняла меня?!
Едва имя сорвалось с губ отца, принц Илассета словно вдохнул жизнь. Имя оглушило его. После случая на озере он ждал отцовской милости три года. Три года унижений! Он вздрагивал каждый раз, когда ловил взгляд отца, и каждое радостное событие встречал с мыслью, что, может быть, именно сегодня… или завтра… или в следующий раз.
Севир. Имя звучало мягко.
«Интересно, отец придумал его давно или только что? В нашем роду такого имени точно нет».
Он сжал в кулаке ворот рубашки, словно попытался почувствовать имя в пальцах. Громкие звуки родительской ссоры не давали в полной мере ощутить радость от долгожданного наречения. Не так он хотел получить имя. Не так и не здесь, не в такой компании.
Севир попятился и незаметно толкнул дверь в комнату брата.
На прикроватной тумбочке стояла короткая свеча, пламя её было тусклым. Его едва хватало, чтобы осветить лицо Сенриха. Принц третьей ветви лежал с полуприкрытыми глазами и смотрел в запотевшее окно, где на подоконнике остывал лечебный отвар.
– Сенрих! – шёпотом позвал Севир и забрался к брату на кровать. – Сенрих! Ты не спишь?
– Нет, – прошелестел Сенрих и чуть повернул голову.
– Мне дали имя, Сенрих! Ты видишь?
– Вижу, – тёмные губы принца тронула улыбка. – Какое?
– Меня зовут Севир!
– Севир… Как та зимняя птичка… на озере… когда мы катались на коньках, помнишь? Красивое имя.
– Наверно, – засмеялся Севир и взял брата за руку. Она была холодной, совсем как та птичка. Они с братом нашли её и стали по очереди дышать на вмёрзшие в лёд лапки, а потом она улетела, прокричав «сьвирь-сьвирь». Только отец сказал, что она всё равно погибла. Севир замялся и добавил уже не так весело:
– Шкатулку я ещё не призывал. Это не больно?
– Нет, совсем не больно, – едва слышно засмеялся Сенрих и закашлялся. – Попробуй.
Севир сложил ладони вместе. Он понятия не имел, как это делается, но стоило ему захотеть, чтобы шкатулка появилась, – и она толкнулась ему в руки. Шкатулка была кубом из чёрного дерева, гладким, отполированным до зеркального блеска.
– Смотри! Смотри, Сенрих! Получилось!
– Ты молодец. – Сенрих поднял руку и взъерошил волосы брата. Его глаза словно смеялись, и казалось, что на щеках даже появился румянец.
Севир вытер щёки рукавом.
– Вот увидишь, я сам её открою! Как ты! И даже быстрее! Вот увидишь!
Новость о том, что в Илассете появилась бесценная, облетела третью ветвь за считаные дни. В дом семьи Пейран приходили хранители веры, соседи, купцы, лавинами накатывали толпы горожан.
Дора первой поняла их с мужем ошибку. Она расхаживала по спальне, не в силах успокоиться, а Матар наблюдал за десятком человек, которые, кажется, собирались ночевать под каменной оградой. Он с ужасом представил, что было бы, будь он обычным работником с лачугой где-нибудь в бедняцком переулке.
– Надо было сохранить всё в тайне, хоть лет на пять, чтобы Лика выросла! – причитала Дора. Увидев, что муж на неё не смотрит, она резко задёрнула штору и упёрла руки в бока.
– Сделанного не изменишь. Надо подождать, это безумие не может длиться вечно, – сказал Матар, обняв жену за плечи.
Дора выдохнула, но самообладания ей хватило ненадолго.
– Дальше будет хуже! Да, у этих бедняков нет средств заплатить бесценной, поэтому скоро они перестанут тут толпиться, но потом до нас дойдут люди побогаче. Как прикажешь объяснять им особенность Лики? А что, если приедет лорд или вообще принц?! А Лика провозится с его шкатулкой час! Её репутации придёт конец, и станет неважно, научится ли она спустя годы делать это мгновенно. Теперь я понимаю, почему бесценные путешествуют: на одном месте им нет покоя… Эти бродяги что там, собрались петь молитву?
Голоса за окнами становились громче.
– Нам нужна охрана, – пробормотал Матар.
– Да, но сколько человек ты сможешь нанять для круглосуточного покоя? Двух? Нам нужно не меньше дюжины!
– Скажи уже вслух! Ты ведь думаешь об этом, как и я.
Дора поджала губы и расплакалась. Матар обнимал жену и гладил, пока она не успокоилась.
– Любой на нашем месте собрал бы как можно больше заказов и сделал бы всё, чтобы бесценная дочь их выполнила. Это бы нас озолотило. Но я не хочу так поступать. И не из-за репутации, а потому, что мы лишим Лику выбора. Она нас возненавидит. Бесценные сами решают, как им жить. Но Лика – ребёнок, и, хотя я верю, что мы сможем направить её, решение должно быть за ней. А она слишком мала, чтобы его осознать. Да кто там?! Они совсем ополоумели!
В дверь неистово постучали ещё раз. Дора и Матар спустились в гостиную.
– Мама, кто это? – Лика выбежала из комнаты и села на верхней ступеньке лестницы.
– Не беспокойся, милая, папа сейчас выгонит наглецов взашей, – еле сдержав гнев, ответила Дора и встала за спиной мужа.
Матар нащупал на бедре ножны с дарёным кинжалом и на всякий случай отстегнул заклёпку. Кто знает, что за гости к ним явились.
– Посол отца города! Отворите! Мы с поручением от Стефана!
Дора охнул и зажала рот ладонью.
Матар откинул засов и увидел богато одетого человека в сопровождении трёх стражников.
Посол чуть поклонился и произнёс:
– Матар и Дора Пейран, моё почтение. Прошу. – Посол вручил Матару запечатанное письмо. Хозяин дома со второй попытки сломал печать и развернул лист.
Сзади послышались быстрые шаги – это Лика спустилась с лестницы и пролезла между родителями.
– Бесценная, – едва слышно выдохнул посол и поклонился ещё раз, куда почтительнее. Стража с любопытством заглядывала в дом, чтобы рассмотреть девочку.
– Что там, папа?
– Отец города завтра приедет к нам с визитом, – невнятно произнёс Матар. Губы не слушались.
– Ты не ошибся? Наверно, мы должны приехать? О богиня, нет, тут и вправду так написано. – Дора отступила. Она явно не знала, что сказать.
Когда посол уехал, а Лика заснула, Дора и Матар долго сидели, глядя на огонь в камине.
– Вряд ли Стефан приедет, чтобы выразить почтение бесценной. Для этого он вызвал бы нас ко двору. Значит, речь пойдёт о заказе, – начал Матар.
Дора кивнула.
– Принц Севир только получил имя. Думаешь, они захотят сразу открыть его шкатулку и не дадут ему возможности сделать это самостоятельно, как его старший брат?
– Есть и младший. И учитывая его, м-м-м, недуг, – Матар покрутил раскрытой ладонью у виска, – он точно не сможет открыть шкатулку. Думаю, Стефан будет договариваться о нём.
– Но безымянному принцу всего четыре! Стефан не сможет наречь его раньше, чем мальчику исполнится семь, – задумчиво произнесла Дора.
– Зачем тогда ехать к бесценной сейчас?
– Чтобы мы оставались у него под носом столько, сколько нужно. – Дора зарылась пальцами в волосы и продолжила: – Мы сглупили, Матар. Ты только вдумайся! Зачем искать бесценного по всему свету и платить колоссальную сумму, если в подчинении есть маленькая девочка, которая ещё не овладела этим искусством?
– Думаешь, он знает?
– О, ну конечно, он знает, Матар! – протянула Дора с раздражением. – Стефан сделает предложение на своих условиях, а если мы попробуем отказаться, то нам не будет житья в Илассете и, возможно, во всех ветвях.
За окном вновь начали петь.
– Будем считать это расплатой за нашу недальновидность, – сказал Матар. – Но, возможно, есть и светлая сторона. Я думаю, будет не слишком трудно убедить Стефана, что единственной бесценной Илассета нужна охрана.
Дора хмыкнула.
– И наверное, для бесценного неплохо будет иметь на первой строчке в послужном списке шкатулку принца Илассета.
– На третьей, – шутливо поправил жену Матар.
Дора улыбнулась и тут же серьёзно сказала:
– Это первый и последний раз, когда мы примем решение за Лику.
Интерлюдия. Лорд Ренфел
Новое донесение не сулило ничего хорошего.
Помощница с тревогой смотрела за метаниями Ре́нфела. Он закрыл ставни, сжёг письма и записи, покидал в сумку вещи, книги, инструменты и всё, что могло пригодиться в долгом путешествии.
Когда вещи были собраны, он взял донесение, прочитал указанное там имя и бросил бумажку в огонь. Подойдя к помощнице, Ренфел ласково погладил её по голове и сказал:
– Давай, девочка, надо поработать.
Она печально посмотрела на него тёмно-голубыми глазами. Он долго вглядывался в них, а после – провалился, будто в омут. Дыхание перехватило, комната исчезла, он зажмурился, а в следующее мгновение оказался в другом месте.
«Проклятье! Дышать больно! Кажется, у него сломаны рёбра и отбито нутро».
Он долго кашлял и никак не мог прийти в себя.
– Тише! Не дёргайся! У меня нет другого «звена»!
Голос связного отражался от серых стен анатомской. В воздухе нестерпимо пахло спиртом.
– Извини, – прохрипел он. Чужие губы едва шевелились. – Что случилось?
– Во-первых, мы потеряли Оракул. Он больше не работает. – Лицо говорившего скрывала белая маска.
– Как?! Оракул – дар. Он не может сломаться!
– Он не сломан, – с раздражением пояснил связной. – Или ты думаешь, инженеры не способны отличить правильное от сломанного? Дело не в этом. С Оракулом мы разберёмся, просто учти, что теперь мы сами по себе. Во-вторых, для тебя есть задание. В последнем видении Оракула нам указали место, где нужно искать. Илассет.
Сердце забилось как сумасшедшее. То ли от новости, то ли от ощущения приближающейся смерти.
Связной коротко изложил добытые сведения. Всё это время он возился с хирургическими инструментами. Когда холодные руки дотронулись до живота, чужая боль наполнила разум, будто вода – кувшин.
– Вы отозвали людей из других ветвей?
– Да. Но речь о сотнях детей. Сколько тебе нужно времени?
Ответить не получилось. Голова закружилась, боль в груди стала невыносимой, и связь прервалась.
Ренфел вынырнул из чужого тела и закашлялся, будто это его сердце перестало биться, а не прервалась жизнь того несчастного пациента в анатомской на другом конце Ародана.
Помощница лежала на полу, подрагивая всем телом, и смотрела с укором: сеансы давались ей тяжело.
– Он бы всё равно умер.
Как будто эти слова могли кого-то утешить.
Он привалился к стене и постарался выровнять дыхание.
«Неужели? Мы столько лет искали по всему Ародану, и вот – чудо! Теперь мы точно знаем город».
Он спустился, запер дом и почти тут же столкнулся с гонцом.
– Как удачно я вас поймал, лорд Ренфел! Вот! – Мальчишка сунул прямо в руки чуть помятое письмо с гербом третьей ветви.
– Благодарю. – Ренфел развернул письмо. Почему-то он был уверен, что это не просто так. Пробежался взглядом по строчкам и хмыкнул. – Действительно, как удачно.
В Илассете появилась бесценная. Предстояло приложить все усилия, чтобы её дар не попал не в те руки.
Глава 3
28-й день осени
Небо Илассета затянуло грозовыми облаками. Издалека долетали отголоски раскатов грома, будто на небе шли бои. Севир никогда не слышал выстрелов, но почему-то думал, что по звуку они должны быть похожи на залпы одного из самых мощных орудий природы.
Ещё юный принц никогда не носил чёрное и белое одновременно. Повода не было.
Севир поправил застёжку плаща, но она тут же вновь впилась в горло.
– Стой спокойно, – сухим голосом потребовал отец. Он наблюдал, как служанки облачают Севира в траурные церемониальные одежды.
– Давит, – пожаловался тот, втянув голову в плечи. Чёрный бархатный плащ, по краям украшенный железным золотом, лежал на плечах неподъёмным грузом.
Отец нахмурился и, отпихнув служанку, подёргал за застёжку и чуть натянул плащ вперёд.
– Закрепите, – велел он, – пришейте, если нужно. Ничто не должно мешать принцу говорить. Так лучше?
– Да, отец.
Это была ложь. Ком в горле становился только больше. К тому же Севир весь вспотел. Безупречный костюм из белого шёлка прилип к телу, из-за чего Севир чувствовал себя грязным.
Стефан подошёл к сыну и сдавил его плечо. Погрозил пальцем и ядовито выдавил:
– Если ты… сегодня оплошаешь, если Двуликая отвергнет твои слова, мы потеряем ветвь. И тогда не знаю, что я с тобой сделаю. Ты понял меня?
В голове Севира звучали совсем другие слова.
«Это твоя вина!»
– Да, отец.
Когда служанки закончили, в покои пришли хранители веры. Их голоса звучали глухо, будто Севир находился под толщей воды. Он никак не мог понять смысл их слов. Ему хотелось кричать: «Посмотрите, я же тону, я вас не слышу!» – но он молчал.
– Вы помните слова клятвы?
Севир услышал страшное слово и очнулся.
– А?
– Слова клятвы, – повторил хранитель, растерянно переглянувшись с отцом города.
Севир моргнул. Состояние полудрёмы, в котором он пребывал последние три дня, слетело с него, вернув ощущение реальности.
«Клятва. Богине. Мне же сегодня нужно принести клятву Двуликой! Я же сегодня стану принцем третьей ветви!»
…потому что Сенрих умер…
…Сенрих…
…умер…
– Я помню, – тихо сказал Севир. Он прочитал её, должно быть, тысячу раз, но прямо сейчас не смог вспомнить даже первую фразу.
Что будет, если он не сможет произнести клятву? Он не станет принцем третьей ветви? Не займёт место брата?..
…Севир поднимает голову – и он на дворцовой площади, на высоком помосте, а внизу толпы людей. Впереди храм, и белолистный дуб Сенриха качает ветвями из-за сильного ветра. Приближается гроза. Холодно. Начинается дождь.
«Что я здесь делаю?»
Плащ такой тяжёлый, будто тянет вниз.
Севир подчиняется и преклоняет колено.
Хранитель веры что-то говорит, и его голос полон печали. Три дня назад такой же голос пел по Сенриху. Мама вложила цветы в руки мёртвого сына. Севир смотрел на брата – и никак не мог узнать его.
Сухие бесцветные губы, впалые щёки, на ресницах рассыпана белая пудра: не лицо – неподвижная маска.
Он же всегда улыбался. Он же так любил смеяться.
– Моё имя Севир, я принц Илассета…
Проклятый плащ сдавливает горло. Севир понимает, что больше не может говорить…
Сверкнула молния, и затуманенный разум раскололся от скорби и ужаса.
«Я не должен стоять здесь, Сенрих! Ты же поправился, тебе стало лучше! А потом ты сгорел за считаные дни, быстрее, чем опали осенние листья… Всё не так! Ты бы правил ещё десять лет, у тебя появились бы дети, и только потом я бы взошёл на престол! И в другой, солнечный день ты стоял бы передо мной и улыбался! А я… Я был бы старше, взрослее, смелее!»
…ты мог спасти его…
Севира окружил густой мрак. Сенрих умер, его тело сожгли, но та неживая маска виделась теперь в каждом лице, являлась в каждом сне. Севир понимал: скажи он хоть слово, и голос сорвётся на крик.
Молчание было слишком долгим. Стыд сковал по рукам и ногам, когда Севир почувствовал гневный взгляд отца. Лица людей смазывал дождь.
«Какой позор! Вспомните, как хорошо говорил Сенрих…» – принёс ветер шепотки из толпы.
И вдруг впереди Севир увидел свет: такой яркий, будто с небес спустилась маленькая звезда. Севир заворожённо смотрел на неё, а паралич горя отступал. Вспомнилось, как они с Сенрихом учили нужные слова. Севир был совсем крохой, но когда брат стоял на этом же месте и произносил клятву Двуликой, Севир тихонько повторял их, искренне веря, что богиня его слышит.
Он будто воочию увидел перед собой Сенриха и то, как шевелятся его губы, – и Севир заговорил вместе с ним:
– Под взором Двуликой клянусь править честно и справедливо, без злого умысла и личной выгоды, клянусь защищать ветви и отзываться на их зов о помощи. – Севир почувствовал, как душу наполняют восторг и трепет. – Добровольно соглашаюсь подчиняться Её воле во благо мира, пусть деяния мои и слова служат целям Её, будь то светлого или тёмного, лика. Я добровольно отдаю свою судьбу во власть Двуликой, пока будет живо имя моё.
– Принц Севир будет править третьей ветвью Ародана до появления наследников, но не более пятнадцати лет. Принц Севир оставит престол, если того пожелает богиня. Встань, Севир – третий принц Ародана! Пусть твоё правление принесёт нам процветание и мир!
Лика смотрела в окно, которое захватывала чёрная тяжёлая туча. В грозовом брюхе вспыхивали молнии, но гром едва слышался. Ветер завывал под крышей, подсказывая, что скоро он пригонит в Илассет ненастье. В воздухе наверняка пахло осенью и дождём, но Лика ничего не чувствовала. Нос не дышал три дня – с тех пор, как она вместе с родителями отстояла отпевание бедного принца Сенриха. Тогда Лика стойко вытерпела пронизывающий холод. Шарф весь промок от её слёз. Во время пения горло саднило, но девочка думала, это из-за того, что петь ей приходилось нечасто. В конце голос вообще сорвался. Но дома стало понятно, что бесценная заболела. Это открытие раздосадовало девочку. Она была уверена, что бесценные не болеют.
– Я тоже умру, как принц Сенрих? – рыдая, спрашивала она сначала отца и мать, а потом и пришедшего анатома. Только он смог убедить Лику, что её болезнь скоро пройдёт.
Теперь Лика лежала под двумя одеялами и с утра до ночи пила тёплые отвары, иногда проваливаясь в сон, но чаще – читала книги, слушала сказки и истории матери обо всём на свете. На третий день Лика чувствовала себя лучше, но ей по-прежнему не разрешали выходить на улицу.
– Можно ко мне придут друзья? Хоть кто-нибудь из ребят?
– Не говори глупостей, ты же не хочешь, чтобы они тоже заболели? – возразила Дора. – Вот, тебе передали подарки. Будешь смотреть?
Лика с насупленным видом разворошила корзину с поздними полевыми цветами и веточками полыни, попробовала свежий мёд из крынки и прочитала несколько писем с обычными пожеланиями. Ни одной куклы или человечка, сделанного из жёлудя, вышивки или головоломки, которые обычно делали дети, чтобы подбодрить заболевшего друга.
– Они больше не хотят со мной дружить?
Дора подавила тяжёлый вздох. Да и как было объяснить бесценному ребёнку, что его способностей боялись? Рассказать, что кто-то завидует, а кто-то, наоборот, трепещет настолько, что общение с бесценной кажется ему невозможным?
Вместо этого она сказала:
– Конечно же нет. Все расстроены уходом принца Сенриха. Сама посуди, как можно сделать добрую игрушку, если на душе так тяжело? И потом, думаешь, ты одна тут носом шмыгаешь? Многие простыли на том ветру. Не переживай, выздоровеешь – будешь снова играть с ребятами. А сейчас отдыхай и набирайся сил. Мы скоро вернёмся.
– Куда вы?! – Лика выползла из-под одеяла.
– На коронацию принца Севира, – призналась Дора. – Нам нужно там быть, а вот тебе лучше лежать в постели.
– Я останусь одна?
– Снаружи есть охрана, ты же помнишь? Тебе нечего бояться.
– Я хочу с вами! Возьмите! Я тепло оденусь!
– И заболеешь ещё сильнее, – с усилием, но Дора уложила Лику обратно. – При тебе сменится ещё достаточно принцев, ничего интересного сегодня не будет.
– Зачем же вы тогда идёте?
– Потому что так положено. А чихающие и кашляющие бесценные девочки должны оставаться дома и отдыхать. – Дора поцеловала ладонь и приложила два пальца ко лбу Лики. – Всё понятно?
– Да, мама, – буркнула та и накрылась с головой.
Вскоре под одеялом стало жарко и душно, и Лика откинула его и подбежала к окну. Накрапывал дождь, и гром гремел совсем близко. А вдалеке к городским воротам стягивались люди. Как их было много!
«Там будет весь город, пока я тут валяюсь без дела!» – мысли о неправильности происходящего зудели в голове, как комариный укус. Лика встала на цыпочки и увидела солдат вокруг дома. Их было меньше, чем обычно: наверно, часть из них сопровождали маму и папу на площадь.
«А если там появится богиня? Ей же надо принять клятву принца! Может, у меня получится поговорить с ней? Может, узнаю, что со мной не так? Хотя бы попробую! Если что, я мигом вернусь домой, никто ничего и не заметит».
Лика наскоро переоделась в траурное платье. Сверху она набросила отцовский полуплащ, доходящий ей почти до колен.
«В самый раз!» – только капюшон пришлось подвернуть.
Оставалось спуститься по лестнице, выбраться через окно на кухне и дать дёру до каменной ограды. Страх шептал, что солдаты сейчас схватят Лику и затащат обратно, но каким-то чудом ей удалось исчезнуть незамеченной.
«А теперь – в город!»
Она бежала по мостовой, в ботиночках хлюпала вода. Лика чувствовала, как дождь барабанит по ткани плаща. То ли от холода, то ли от азарта даже задышал нос и перестало болеть горло. Миновав храм, она прижалась к стене ближайшего дома.
На помосте стояла вся правящая семья: и братья отца города, и сам Стефан, и рейна с маленьким безымянным принцем.
«Где же Севир?»
Лика попыталась рассмотреть среди горожан своих родителей, но не смогла, так как все были одеты одинаково: в чёрное и белое. Чтобы случайно не попасться на глаза родным, Лика обошла толпу по кругу и встала под навес овощной лавки. Отсюда было хорошо видно помост, и дождь с ветром совсем не мешали. Рядом, в переулке, послышались чьи-то сердитые голоса, но как только на помост вышел принц Севир, Лика тут же выкинула их из головы.
«Сейчас богиня примет клятву нового принца третьей ветви!»
Всё казалось каким-то невероятным. Сверкали молнии, хранитель веры призывал всех к вниманию, а сердце Лики трепетало.
Принц преклонил колено.
Все замерли. Севир начал говорить, но в небе снова загремело, аж земля дрогнула. А принц замолчал.
Лика теребила накидку, борясь с желанием спрятаться в лавке, но понимала, что оттуда ничего не увидит и не услышит. А принц всё молчал. Лика задержала дыхание, насколько могла, но не выдержала и задышала часто-часто. Стемнело – туча окончательно закрыла собой весь свет. Люди слились в единое чёрное пятно. И очутившийся среди этого мрака мальчик не мог вымолвить ни слова.
«Как же ему страшно и больно!»
Лике стало жаль юного принца. Но что она могла сделать? Крикнуть ему, чтобы не боялся? Тогда бы её все увидели. Да и разве можно было что-то кричать в такой момент?
И тогда Лика призвала свою сверкающую шкатулку и подняла над головой так высоко, как смогла, даже на цыпочки встала.
«Вот бы сейчас шкатулка открылась!» – успела подумать Лика, как вдруг мрак пронзил звонкий, уверенный голос принца:
– Под взором Двуликой клянусь править!..
Лика еле сдержала смех. У неё получилось! У него получилось! Она высоко держала шкатулку до конца клятвы, а когда люди зааплодировали, спрятала её обратно в пустоту.
«Я всё сделала правильно», – Лика улыбнулась и, увидев, что церемония подошла к концу, набросила капюшон и свернула в переулок, чтобы побыстрее оказаться дома.
