Kitabı oku: «Секс в Средневековье», sayfa 4
Средние века и современный мир
В этой главе мы уделили много внимания понятию «сексуальность», но нам нужно также обратиться к понятию «средневековая Европа». Период Средневековья охватывает примерно тысячу лет между 500 и 1500 годами, и он особенно важен для истории сексуальности, поскольку именно в это время были сформированы основы христианского учения и выработана его позиция по многим вопросам: все это лежит в основе многих представлений о сексуальности, которые сохраняются даже в современной светской западной культуре. Во многом отношение к сексу как европейцев, так и носителей иных культур, в которых заметно значительное влияние европейской культуры, было сформировано идеями о сексуальности, разработанными в Средние века.
Разумеется, Средневековье – это не одна цельная эпоха. Если мы рассмотрим приведенные выше документы не с точки зрения типа, а по времени создания, мы обнаружим, что они принадлежат к совершенно разным эпохам. Например, от раннесредневековых западных культур до нас дошли хроники, повествующие о высших слоях аристократии, мужчины которой часто практиковали многоженство – или по крайней мере держали наложниц (церковь не признавала более одного брака даже если аристократия продолжала практиковать многоженство или, в лучшем случае, серийную моногамию). До нас также дошли созданные для духовников тексты, предписывающие епитимьи за определенные виды сексуального поведения и указывающие на то, насколько серьезными считались те или иные проступки. Но даже если мы предположим, что тяжесть наказания прямо соответствует тяжести прегрешения – что не так-то просто сделать, когда епитимья за половой акт между двумя мужчинами накладывается на год, тогда как епитимья за участие священника в охоте накладывается на три года – это ничего не говорит нам о том, как эти прегрешения оценивались мирянами в целом. Эти тексты были созданы священниками для священников, зачастую монахами для монахов, чтобы помочь им в проведении исповеди; многие епитимьи должны были накладываться на священнослужителей, монахов и монахинь. Разумеется, указания в отношении мирян в таких текстах тоже были, но не миряне были для них ключевой аудиторией, и тексты могли не отражать их проблемы. Тем не менее, мы видим, что церковь пыталась навязать свои нравственные законы всем мирянам – от аристократов до бедняков – которые хотели быть добрыми христианами, но тем не менее раздражались от того, что церковь накладывает ограничения на их поведение.
И хотя церковь пыталась навязать людям свои правила, она ни в коем случае не запрещала обсуждать секс в своих собственных стенах. Эксетерская книга – составленная монахами рукопись X века, которая содержит как христианскую, так и светскую поэзию – включает в себя почти сотню загадок, включая весьма двусмысленные:
У мужского бедра под складками одежд
Висит маленькое чудо: твердое, стальное,
Мощное, с проколом спереди.
Когда молодой господин поднимает тунику
Выше коленей, он хочет приветствовать
Твердой головкой этого существа
Отверстие, которое оно так мечтает заполнить.21
В эксетерской книге не приведены ответы на загадки. Многие исследователи считают, что ответом на эту загадку должен быть ключ, хотя некоторые предлагали кинжал – но независимо от того, каким предполагался правильный ответ, загадка очевидно составлена так, чтобы читатель подумал про пенис. В таких двусмысленных загадках о сексе не говорится прямо, они открыты к благопристойным интерпретациям, что позволяет монахам избежать упреков в непристойности – и в любом случае таких загадок не так много. Тем не менее, они демонстрируют нам, что шутки о сексе встречались повсеместно – даже у тех, кто принял обет безбрачия.
Иные источники – литературные – до нас дошли из мусульманской Испании X–XI веков (и от евреев, и от мусульман) и из христианской Европы XII века. Литература привносит чувственную, эмоциональную составляющую в то, что в более ранних текстах представало перед нами как просто сексуальное поведение. По-видимому, в XII веке любовь пришла в Европу – как возвышенная, так и низменная – и сексуальность стала связана с глубокими, страстными чувствами. Это не значит, что до XII века у людей не было этих чувств: просто до нас не дошло соответствующих свидетельств. Несмотря на то, что церковь пыталась обеспечить целибат духовных лиц, в XII веке, судя по всему, за этим строго не следили. Абеляра за связь с Элоизой кастрировал ее дядя, а не церковные власти, и хотя церковь заклеймила некоторые работы Абеляра как противоречащие церковной доктрине, его сексуальное поведение с этим никак не было связано. Несколько больше ограничений возникло в середине XIII века – возможно, отчасти из-за кодификации знаний в компендиумах вроде работ Фомы Аквинского, который систематизировал позицию христианства по многим вопросам, связанным с сексуальностью. Городские власти начали регулировать проституцию и иные аспекты социального поведения горожан. Церковные суды наказывали за прелюбодеяние, блуд и иные грехи. И снова: мы не можем точно знать, были эти наказания новым явлением или же просто выявление преступников стало более эффективным. Возникла ли церковная бюрократия из-за того, что была необходимость регулировать сексуальное поведение людей, или же она просто существовала, и ее необходимо было чем-то занять – и поэтому секс начали регулировать? Отношение к сексуальности менялось с течением времени и не было у всех одинаковым, но некоторые идеи кажутся нам в начале XXI века вполне знакомыми. Согласно христианской религиозной доктрине, сексуальность была источником зла и греха, однако большая часть общества игнорировала это учение. Насколько разнообразны взгляды на сексуальность в современной культуре, настолько же разнообразны они были и в Средние века. Это не значит, что тогда существовали те же идеи, что и сегодня: за последние пятьсот лет средневековые идеи изменились под воздействием множества факторов, включая отход протестантизма от идеи воздержания, более тесное взаимодействие с неевропейскими народами, развитие науки как альтернативного источника авторитетного мнения и крупные социальные и экономические перемены, включая, в особенности, результаты движения за права женщин и развитие надежных методов контроля рождаемости. Порой читатель найдет в этой книге подтверждения тому, что нет ничего нового под солнцем; иногда окажется, что современные идеи возведены на средневековом фундаменте. Тем не менее, средневековая культура одновременно похожа на нашу, поскольку она предшествует ей, и при этом глубоко от нее отличается, поскольку она сформирована иными идеями – и именно это делает ее особенно интересным периодом для изучения сексуальности.
Средневековое мировоззрение коренным образом отличается от современного. Одно из крупных отличий касается места нормативного религиозного дискурса. Хотя во многих частях современной европейско-американской культуры по-прежнему доминирует иудео-христианское представление о том, что моногамный гетеросексуальный брак – это единственная допустимый формат сексуальных отношений, в этих же обществах активно продвигается плюрализм. Свидетельством тому выступает легализация однополых браков в Канаде, США и многих европейских странах. Верующие люди могут осуждать поведение других людей, но в светском обществе взгляды религиозных лидеров важны только их последователям: иногда эти взгляды фиксируются в правовых актах, но для этого нужны какие-то другие причины, кроме «Так угодно Господу» – например, забота об общественном порядке.
В Средние века все обстояло иначе. У западных христиан была единая церковь, и, хотя взгляды представителей этой церкви на определенные предметы могли различаться, по определенным вопросам согласие было почти единодушным – например, касательно греховности внебрачного секса, особенно для женщин. Если Библия или Церковь говорили, что это плохо – этого было достаточно. Толерантность к другим взглядам не считалась ценностью – хотя все исламские правовые школы, иудеи и даже многие христианские еретические учения единодушно утверждали, что для женщины секс вне брака является грехом. На проповедях часто учили, что даже от худших из грехов можно разрешиться искренним покаянием, но люди все равно наверняка осознавали единую норму, которую продвигала Церковь. Не все средневековые христиане серьезно относились к мнению церкви насчет секса, но мало кто полностью его игнорировал.
Сегодня религиозные учения не так важны, как в Средние века. Это связано не только с процессом секуляризации общества, но и с развитием современных представлений о личной свободе и частной жизни. Сегодня многие скажут: то, чем человек занимается в спальне, это его личное дело, и государство не должно в это вмешиваться. В средневековой Европе секс не был личным делом каждого. Выбор сексуального партнера влиял на семью человека и наследование имущества. Выбор полового акта влиял на общественный порядок и, следовательно, затрагивал все сообщество. Решение Верховного суда США о том, что гомосексуалы «имеют право на уважение к своей частной жизни. Государство не вправе унижать их достоинство или контролировать их судьбу, расценивая их частное сексуальное поведение как преступление»22 для средневековых людей было бы непостижимым.
Еще одно важное различие между отношением к сексу в Средние века и сегодня связано с тем, насколько его можно отделить от деторождения. Сложно переоценить влияние доступных, надежных форм контрацепции на все гетеросексуальные отношения, в том числе и брачные. Если секс тесно связан с рождением детей, это в первую очередь влияло на женщин, поскольку беременность меняла их жизнь в большей степени, но и для мужчин секс был связан не только с наслаждением, но и с продолжением рода.
Отношение к содомии, по крайней мере в христианской Европе, также отличалось от современного. Содомию осуждали именно из-за того, что она нерепродуктивна; в современном мире этот аргумент не очень популярен, поскольку сегодня и многие гетеросексуальные пары благодаря контрацепции не имеют детей. Кроме того, содомия считалась богохульством, поскольку она противоречит замыслу Творца и извращает надлежащий порядок, превращая мужчин в женщин: сегодня этот аргумент можно встретить в виде слогана – «Господь создал Адама и Еву, а не Адама и Стива». Но средневековая критика содомии по большей части не была связана с защитой института семьи. Идея о том, что однополые отношения могут нарушить общественный порядок, поскольку люди не захотят вступать в брак, возникла во Флоренции XV века, но в остальной Европе встречалась редко. По большей части акцент делали на том, что содомия нарушает законы природы, поскольку препятствует деторождению, а не на том, что она нарушает общественный порядок, поскольку препятствует мужскому доминированию в семье. В Средние века не предполагали, что мужчине могут быть интересны только другие мужчины или что этот интерес может помешать ему жениться и завести детей. Жена не должна была стоять в центре эмоциональной жизни мужа или даже в центре его сексуальной жизни. Брак был таинством, но многие браки были договорными – и даже если о заключении брака договорились сами стороны, зачастую у этого были экономические причины. Из-за этого брачный союз не казался средневековым людям столь же эмоционально важным, как сегодня – а значит, содомия не представляла для него угрозу.
Однако наиболее значительная разница между современными и средневековыми взглядами состоит в том, что секс воспринимался как транзитивный акт – то есть нечто, что один человек делает над другим человеком. Пусть взаимность и не всегда присутствует в современных сексуальных отношениях, многие принимают ее за идеал, к которому необходимо стремиться, и секс осмысляется как нечто, что совершается в паре, а не что один человек совершает над другим (хотя это верно не для всех современных субкультур). В Средние века четко разграничивали, кто активный партнер, а кто пассивный, и это различие было тесно связано с гендерными ролями. Быть активным значило быть маскулинным, независимо от гендера партнера, тогда как быть пассивным значило быть феминным. Такая дихотомия встречается и в наше время – в пример можно привести деление лесбиянок на «бучей» и «фэм» в США в 1940-50-х годах – но по большей части и однополые, и разнополые пары отошли от такого жесткого определения гендерных ролей.
Все эти различия между средневековыми и современными взглядами на сексуальность не значат, что у них нет точек соприкосновения. Представление о том, что удовольствие от секса – это зло, что секс даже в браке является грехом, пришло к нам из раннего христианства через Средние века; пусть даже это представление не было распространено повсеместно ни тогда, ни сейчас. Многие юридические категории, которыми мы оперируем при обсуждении секса – внебрачная связь, супружеская измена, изнасилование, проституция, содомия – пришли к нам из западноевропейского Средневековья, хотя в конечном счете они восходят еще к Древнему Риму. Двойные стандарты, согласно которым мужчинам предоставлено намного больше сексуальной свободы, чем женщинам, едва ли были порождением средневековой европейской культуры, но до нас они дошли именно из нее.
Если мы говорим о различиях между современными и средневековыми взглядами на сексуальность, логично спросить: когда произошел перелом? Было ли Средневековье последним историческим периодом, в рамках которого секс понимался как действие, которое один человек совершает над другим, где в сексе была важна роль, а не выбор объекта? Очевидно, что это не так. Недавние исследования показали, что и в Новейшее время это понимание сохранялось. Так, работа Джорджа Чонси о мире геев Нью-Йорка первой половины XX века описывает существовавшую в сообществах рабочего класса практику, когда мужчины занимались сексом либо с женщинами, либо с «феями» – женоподобными мужчинами, игравшими пассивную роль. Мужчин, которые брали на себя роль активного партнера, не считали «геями» – и по большей части им в принципе не приписывалась определенная сексуальная идентичность. Если они предпочитали исключительно «фей», их могли назвать «волками», но чаще всего их считали «нормальными» мужчинами. В сущности, бинарное разделение на основании сексуальности проводилось не между теми, кто определял себя как гомосексуала или как гетеросексуала, а между теми, кто определял себя через маскулинность (в основном мужчины, несколько женщин «буллдагеров» или «бучей») или же через женственность (в основном женщины, а также несколько «фей»). Всего лишь сто лет назад сексуальные и гендерные идентичности были намного меньше отделимы друг от друга, нежели сегодня.
Безусловно, мы можем проследить развитие определенных мотивов в конструировании сексуальности от Древней Греции до Нью-Йорка XX века. Тем не менее, это не значит ни что в течение всего этого времени основания для сексуальной категоризации были одинаковыми, ни что на протяжении нескольких тысячелетий эти мотивы сохранялись в неизменном виде – но это значит, что мы не можем выделить точный момент, когда в современную эпоху во взглядах людей произошел перелом. То же верно и в отношении возраста партнеров. В современном мире важно постоянно напоминать людям о том, что гомосексуальность сама по себе не равна педофилии. Однако дискурс о любви мужчин к мальчикам имеет долгую историю, и кажется, как будто здесь кроется противоречие. Тем не менее, это явление нужно рассматривать в контексте столь же продолжительной истории любви мужчин к маленьким девочкам – или женщинам, которых они ювенизировали, называя девочками. Если в рамках данной культуры в сексе складывается определенная иерархия, и доминирующий партнер совершает какие-то действия над подчиненным ему партнером, то логично, что подчиненный партнер чаще всего моложе – или рассматривался как более молодой. Кроме того, приравнивание молодости к красоте – как мужской, так и женской – в западной культуре распространено повсеместно, и молодые люди рассматриваются как более желанные. Перемены, произошедшие в сексуальных и любовных отношениях за последний век или даже пятьдесят лет, – которые еще далеки от завершения, как бы нам ни хотелось считать обратное – это сдвиг в сторону большего равенства партнеров независимо от того, одного они пола или нет. Если до недавнего времени этого равенства не было, это говорит нам не о гомосексуальности, а о связи сексуальности с доминированием.
Разумеется, гомосексуальность и гетеросексуальность – не единственные современные категории, применение которых к средневековой культуре проблематично. Эта книга почти не касается вопроса кроссдрессинга; и хотя сегодня его можно воспринимать как парафилию, в Средние века он был связан скорее с гендерным перформансом, а не с сексуальными предпочтениями. С мазохизмом все обстоит несколько сложнее. Безусловно, многие люди в Средние века получали удовольствие от боли и страданий: святые желали единения с Богом и находили в нем удовольствие, и, следовательно, они желали и искали боли, поскольку боль вела к единению с Богом. Разграничить эротическое и духовное не всегда возможно, и это верно как в отношении боли, так и в отношении удовольствия: испытывать боль ради спасения и испытывать боль ради оргазма – это не одно и то же, но определенные параллели здесь все же есть. Нужно помнить, что в Средние века было вполне принято бить детей или в целом тех, кто находится в зависимом положении. Пьер Абеляр бил свою ученицу Элоизу: «Чтобы возбуждать меньше подозрений, я наносил Элоизе удары, но не в гневе, а с любовью, не в раздражении, а с нежностью, и эти удары были приятней любого бальзама»23. Гвиберт Ножанский – монах, живший в XII веке – также вспоминает, что учитель бил его: «Я так полюбил его – пусть он и исполосовал мою кожу частыми ударами хлыста – что я слушался его не из страха (как часто бывает в таких случаях), но из некоторого загадочного чувства любви, которое потрясло все мое существо и заставило меня забыть о его строгости»24. Средневековые люди часто подчеркивали связь между любовью и болью, но не они оформляли ее в отдельную сексуальную идентичность или систему предпочтений.
В средневековой культуре так же сложно выявить и связь между сексуальным желанием и стремлением причинить боль партнеру, которая так часто встречается в современной порнографии. Безусловно, изнасилование как способ демонстрации власти происходило нередко, однако изнасилование крестьянок аристократами в жанре пастурели приукрашивалось, и мы видим всего несколько подробных описаний насилия, которое часто сопровождало военные компании. В текстах редко встречается идея о том, что насилие усиливает наслаждение мужчины. В тех редких случаях, когда мы встречаем в художественной литературе относительно детальные описания изнасилования – например, в сюжете о великане с Мон-Сен-Мишель, который встречается в некоторых версиях артуровского цикла легенд – они вызывают скорее ужас, нежели возбуждение. В религиозном контексте – в историях и изображениях христианских девственниц, которым язычники угрожали изнасилованием или нанесением увечий – часто делался акцент на серьезности угроз и тяжести пыток, чтобы подчеркнуть невероятную стойкость святых. Разумеется, эти истории могли в то же время разжигать похоть слушателей или зрителей, но даже если это было так (мы не можем этого знать наверняка, поскольку мы не можем узнать мысли каждого конкретного зрителя или слушателя), эти тексты совершенно точно не ставили перед собой такой задачи.
Приведенные в этой книге примеры ограничены преимущественно Западной Европой – отчасти поскольку именно ей наследует современная западная культура, а отчасти – поскольку различия на местном и национальном уровнях в западноевропейском Средневековье пусть и важны, но не столь значительны по сравнению с общими культурными сходствами. Однако в Западной Европе наравне с христианским большинством мы рассматриваем и мусульманскую, и еврейскую культуру. Такое сравнение помогает нам понять, насколько понимание сексуальности, характерное для этого исторического периода, было сформировано религиозными текстами и мыслителями, а насколько – историческими обстоятельствами. Редкие сравнения с Восточной Европой, которая разделяла некоторые религиозные убеждения с Западом, поможет увидеть историческую самобытность западноевропейских идей, равно как и пути развития, по которым могла пойти, но не пошла западноевропейская цивилизация.
Выстраивая общую картину той или иной культуры, всегда важно сохранять характерную для этой культуры широту и многообразие идей. Я постаралась сформулировать общие характеристики европейского Средневековья, подчеркивая при этом его многообразие. Средневековое общество менялось со временем, и в каждый момент социальные отношения в Европе были разными. Мало какие источники, использованные в этой книге, говорят нам о том, что чувствовали и как вели себя «средневековые люди», хотя они могут рассказать нам немного о том, что чувствовали и как себя вели некоторые средневековые люди – например, английские аристократы XIV века. Даже в западном христианстве существовали значительные различия, но если принять во внимание прочие религиозные и юридические традиции, то культурное разнообразие становится поистине огромным.
Еврейское общество приняло несколько иную позицию, нежели большая часть христианской культуры: в рамках общепринятой иудейской традиции сексуальное удовольствие в браке не считалось порочным, хотя некоторые авторы пытались бороться с этой традицией. С другой стороны, внебрачные сексуальные связи у мужчин в иудаизме встречали намного большее осуждение, нежели в христианстве. В мусульманском обществе, где у многих были рабыни, у мужчин было больше возможностей для секса вне брака, но у свободных женщин – меньше. Но все три религии сходились на том, что сексуальных отношений между приверженцами разных религий необходимо избегать любой ценой – вернее, они не сильно возражали против того, чтобы их мужчины вступали в сексуальные отношения с женщинами иной веры, но все они были сильно против того, чтобы мужчины иной веры брали «их» женщин.
Христианские exempla полны сюжетов о том, как мужчины женились на еврейках и обращали их в христианскую веру, а в жестах и рыцарских романах можно встретить множество историй «сарацинок», которые вышли замуж за христиан и приняли христианство. Однако Четвертый Латеранский собор 1215 года постановил, что евреи должны носить отличительные знаки, специально чтобы избежать смешанных браков – из-за опасения, что евреи могут вступать в сексуальные отношения с христианками. Евреям повсюду запрещали посещать проституток-христианок, а в Испании, где такие визиты были более чем вероятны, запрет был особенно строгим. По законам некоторых городов, если еврей или мусульманин вступал в сексуальные отношения с христианкой, мужчина приговаривался к четвертованию, а женщина – к сожжению на костре.
Эти нормы основаны на представлении о том, что пенетрация – это проявление власти. Та же идея привела к возникновению в США законов, запрещавших смешанные браки, и в определенный период, если темнокожих мужчин подозревали в связи с белыми женщинами (но не белых мужчин – в связи с темнокожими женщинами), за этим следовало линчевание. Если мужчина, принадлежащий к одной социальной группе, вступает в половые отношения с женщиной из другой группы, тем самым он демонстрирует свою власть над всей ее группой. Евреи и мусульмане ограничивали сексуальное поведение своих женщин по отношению к мужчинам других религий намного строже, нежели поведение своих мужчин. Мусульманские женщины, вступавшие в сексуальные отношения с христианами, если не были наказаны своим же обществом, то зачастую становились рабынями христиан.
Отношение к сексуальности было разным не только в разных религиях, но и в разных слоях общества. Как и в случае с религией, мужчины ничуть не возражали против секса с женщиной из другой социальной группы, но были настроены резко против, если мужчины из подчиненных групп брали «их» женщин. (Мы не знаем, что по этому поводу думали сами женщины, поскольку соответствующие свидетельства мы находим только за авторством мужчин.) Однако, когда речь заходит о терпимости к сексуальной активности в целом и в рамках определенных групп в частности, то, судя по всему, отношение к этому скорее зависело от уровня набожности конкретных людей, а не от социального класса. Возможно, на супружескую измену чаще закрывали глаза в среде аристократов – по крайней мере, когда в результате не рождались внебрачные дети – но, по-видимому, с ней смирялись преимущественно когда король или кто-либо столь же могущественный вступал в связь с чьей-то женой, и с этим мало что можно было сделать. Литература, в которой прославлялась измена – например, история о Тристане и Изольде – наглядно показывала то, к каким последствиям может приводить брак по расчету, заключенный между стариком и молодой женщиной. Тем не менее, хотя аудитория должна была сочувствовать любовникам, в финале их ждут горе и смерть: история оборачивается трагедией для всех действующих лиц. В такой литературе измена представлена как следствие необоримой страсти, но это не значит, что она была социально приемлема; даже сговорчивый король Артур был вынужден обратить на нее внимание и, как следствие, потерять свою королеву и лучшего рыцаря.
Мы мало знаем о том, какое сексуальное поведение считалось приемлемым в нижних слоях общества, но из позднего Средневековья до нас дошло достаточно судебных разбирательств, чтобы увидеть: узы брака для простых людей были ничуть не более священными, нежели для аристократов. Судя по всему, грозные проповеди об искушении и внебрачном сексуальном поведении были ответом на вполне распространенное в обществе явление. С другой стороны, столь поразительное целомудрие святых, по-видимому, указывает на то, что от обычных людей его не ожидали. В период позднего Средневековья по всей Европе церковные суды регулировали сексуальное поведение христиан – как в браке, так и вне брака. Они основывались на одних и тех же нормах, но реализовывали их по-разному в зависимости от особенностей местного синодального законодательства и местных обычаев. Но хотя церковь считала, что такого рода преступления находятся в ее юрисдикции, светские власти также претендовали на их рассмотрение. Так, в Савойском графстве отдельные кастеллании25 рассматривали судебные дела по вопросам блуда, прелюбодеяния, инцеста (то есть брака между двумя близкими родственниками) и иные преступления.
Эта книга задумывалась как широкий обзор средневековой сексуальности – однако она оставляет возможности для разных интерпретаций. В ее основе лежит представление о том, что мы должны изучать средневековые понятия, а не приписывать средневековым людям мышление в современных категориях. Кроме того, эта книга основана на идее о том, что вопрос о существовании сексуальных идентичностей в Средние века должен получить ответ на основании соответствующих исторических документов: мы не можем просто сказать «да», поскольку мы считаем сексуальность универсальной, или «нет», поскольку мы воспринимаем сексуальность как порождение XIX века.
Опираясь на эти идеи, мы разовьем в этой книге несколько тезисов. Первый тезис: средневековое отношение к сексуальности было запутанным и неоднозначным, и не было какой-либо единой позиции, навязанного всему населению диктатурой церкви. Второй тезис: сексуальные идентичности в Средние века существовали – однако они отличались от современных и не определялись выбором объекта. Третий тезис состоит в том, что дихотомия «активный партнер – пассивный партнер» играла важнейшую роль в том, как средневековые люди понимали сексуальность. Как следствие, можно вывести четвертый – пожалуй, самый важный – тезис: гендер играл фундаментальную, организующую роль в средневековой сексуальности. Сексуальный опыт в любой гетеросексуальной паре для мужчины и для женщины был разным, поскольку предполагалось, что они выполняют разные действия и поскольку социальные последствия их связи (как в браке, так и вне брака) для них были разными. Кроме того, гендер играл важную роль и в том, какое значение приписывалось гомосексуальному поведению: мужчина, который брал на себя роль пассивного партнера, или женщина, которая выбирала активную роль, нарушали не границы сексуальной идентичности, но гендерные границы.
Поскольку эта книга предназначена для широкой аудитории, я свела число сносок к минимуму, приводя источники только для прямых цитат. В тех случаях, когда был доступен перевод, я обращалась к переводу, а не к оригиналу; в тех случаях, когда в примечании к цитате не указано иное, я привожу свой перевод. Ни одна книга на столь широкую тему не может опираться на работы только одного автора, и я многим обязана другим исследователям; их имена приведены в коротких библиографических эссе к каждой главе, где указаны источники, на которые я опиралась и к которым читатели могут обратиться за более подробной информацией.
