Kitabı oku: «Постсоветские реформы досудебного производства в свете германских процессуальных институтов», sayfa 2

Если абстрагироваться от отмеченных разногласий, можно заметить, что германское преддознание мало, чем отличается от знакомой нам доследственной проверки. Чтобы убедиться в справедливости этой аналогии, достаточно взглянуть на круг проблем, обсуждаемых в немецкой доктрине, при ознакомлении с которыми у российского читателя наверняка возникнет дежавю. Это и вопрос о целесообразности особой проверочной стадии⁶², и спор о следственных действиях, допустимых на преддознании⁶³, и проблема защиты лиц, затронутых непроцессуальной проверкой⁶⁴, и многое другое.

Говоря о начале производства по делу в Германии, нельзя не вспомнить также о «предварительном дознании» (Vorfeldermittlungen). Несмотря на очевидное терминологическое сходство, эту разновидность полицейской деятельности не стоит смешивать с рассмотренным ранее преддознанием. Слово Vorermittlungen («преддознание»), по-видимому, возникло как калька с франц. pré-enquête⁶⁵, и приставка “vor-” («пред-») в нем семантически указывает на время, предшествующее собственно дознанию (Ermittlung). Что касается предварительного дознания (Vorfeldermittlungen), его название Г.-Г. Кюне связывает с тем, что обычно оно проводится в преддверии (“im Vorfeld”) не только официального расследования, но и самого расследуемого деяния⁶⁶.

Главная особенность этого вида полицейской работы заключается в том, что для ее начала информация о конкретном преступлении не требуется. Достаточно даже криминалистических данных, свидетельствующих о вероятности обнаружения в будущем уголовно наказуемого деяния. Хрестоматийный пример предварительного дознания – это наблюдение за барами и ночными клубами с целью выявить сбыт наркотиков⁶⁷. В случае «успеха» такое наблюдение может подготовить почву для последующего дознания или преддознания.

Следует подчеркнуть, что в доктрине эта деятельность рассматривается как сугубо непроцессуальная. Ее производство базируется не на УПК, а на различных полицейских актах и разрозненных законах федеральных земель, регламентирующих полномочия полиции⁶⁸. По сути, появление термина «предварительное дознание» – это попытка хотя бы на доктринальном уровне обособить тот вид полицейской работы, которому в России соответствует оперативно-розыскная деятельность, способная дать повод для возбуждения уголовного дела⁶⁹. Поскольку такое обособление произошло совсем недавно, на данный момент ни в доктрине, ни в практике правоприменения нет единой позиции ни о законности, ни о допустимых методах предварительного дознания⁷⁰.

Обобщив всё изложенное ранее, нетрудно заметить, что, несмотря на различные идеи, заложенные в законе, фактически вопрос о начале производства по делу в России и Германии решается почти одинаково. В таких обстоятельствах предложения отказаться от стадии возбуждения уголовного дела никак не могут подкрепляться ссылками на немецкий опыт. Особую курьезность подобной аргументации придает тот факт, что сегодня в германской доктрине всерьез обсуждается вопрос о возможности превращения преддознания в полноценную стадию уголовного процесса. По-видимому, опыт ФРГ лишь подтверждает, что попытки полного отказа от доследственных проверок в лучшем случае приводят к их «уходу в подполье», а в худшем – к деградации всего досудебного производства.

§ 4. Постсоветские реформы

В настоящее время упоминание о стадии возбуждения уголовного дела отсутствует в целом ряде постсоветских уголовно-процессуальных кодексов. Условно их можно разделить на две группы. К первой из них относятся те, в которых начало процессуальной деятельности связывается с регистрацией информации о преступлении. Таковы УПК Молдавии (2003), Украины (2012), Казахстана (2014) и Киргизии (2017). С определенными оговорками сюда же можно отнести УПК Литвы (2002) и Армении (2021). Вторая группа кодифицированных актов состоит из уголовно-процессуальных законов Эстонии (2003) и Грузии (2009), закрепляющих, что расследование начинается с производством первого следственного действия.

Опыт каждого из этих государств стоит рассмотреть подробнее. Но для начала необходимо сказать пару слов о Латвии, которую также нередко упоминают среди государств, отказавшихся от стадии возбуждения уголовного дела⁷¹. Латвийский УПК не связывает начало предварительного расследования ни с регистрацией сообщения о преступлении, ни с первыми следственными действиями. Этот момент строго формализован: согласно ст. 372 УПК, уголовное дело возбуждается вынесением специального постановления или же написанием развернутой резолюции. Принятие данного решения возможно лишь при наличии как повода, так и основания (п. 1 ч. 1 ст. 29). В случае необходимости допускается проведение предварительной проверки без использования средств и методов уголовного процесса (ч. 3 ст. 373). Если основание для начала расследования не обнаружится, то должно быть принято письменное решение об отказе в возбуждении уголовного дела (ч. 1 ст. 373). Как видно, для утверждений об упразднении спорной стадии нет ни малейших оснований.

Переходя к законодательству стран первой группы, для начала обратимся к УПК Молдавии. В ч. 1 ст. 279 Кодекса закреплено, что «процессуальные действия проводятся… после регистрации осведомления о преступлении». Аналогичное положение содержится в ч. 4 ст. 55 УПК, закрепляющей, что производство по уголовному преследованию⁷² может быть начато «одновременно с регистрацией сообщения [о преступлении]»⁷³. При этом возможность отказа в регистрации законом не предусмотрена. Видимо, именно эти нормы позволяют отдельным исследователям включать Молдавию в число государств, полностью упразднивших стадию возбуждения уголовного дела⁷⁴. Однако всё не так просто.

В той же ч. 4 ст. 55 молдавского УПК содержится важная оговорка, что начало уголовного преследования возможно лишь «при наличии признаков преступления». Ситуации, когда признаки преступления не очевидны, посвящена ст. 274 УПК. В ней установлено, что проверить их наличие можно в течение 30 дней посредством производства «констатирующих действий», круг которых строго ограничен законом. При этом уголовное преследование в любом случае не может быть начато автоматически. Для этого компетентное должностное лицо должно вынести официальное решение. Если же проведенная проверка не позволит установить «подозрение в совершении преступления»⁷⁵, то выносится постановление «об отказе в начале уголовного преследования».

Следует согласиться, что в Молдавии провозглашаемый отказ от спорной стадии действительно оказался номинальным⁷⁶. Более того, термин «возбуждение уголовного дела» несколько раз всё же встречается в новом молдавском УПК. Например, в ст. 28, посвященной началу легальности, закреплено, что компетентные должностные лица в установленных случаях обязаны возбуждать уголовные дела.

Попытка реформирования, предпринятая на Украине, выглядит убедительней. Не случайно принятие нового украинского УПК обострило российскую дискуссию по поводу рассматриваемой стадии⁷⁷. Согласно ст. 214 данного Кодекса, предварительное расследование на Украине начинается с внесением информации о преступлении в Единый реестр досудебных расследований. Предельный срок регистрации составляет 24 часа. Отказ во внесении сведений в реестр не допускается.

Тем не менее в последнее время всё больше исследователей склоняются к тому, что попытка украинских реформаторов отойти от советских традиций потерпела неудачу⁷⁸. Проявленный учеными скептицизм отчасти обусловлен требованиями, предъявляемыми к содержанию государственного реестра. В состав вносимых в него сведений закон включает помимо прочего информацию о предварительной квалификации преступления и об обстоятельствах, свидетельствующих о его совершении (ч. 5 ст. 214 УПК).

Между тем ранее уже отмечалось, что для получения этих данных одного только сообщения о преступлении часто оказывается недостаточно. В связи с этим неудивительно, что вскоре после принятия нового УПК Генеральным прокурором Украины был издан приказ, позволивший в течение семи дней проверять поступившую информацию непроцессуальными средствами⁷⁹. В зависимости от результатов такой проверки предписывалось либо начать полноценное расследование, либо вынести постановление о прекращении производства. И хотя впоследствии этот приказ был отменен⁸⁰, спровоцировавшая его появление проблема осталась.

Естественно, что сохранение практики доследственных проверок в таких условиях неизбежно. Неизбежны также и попытки обосновать ее законность, содержание которых крайне любопытно. Так, в одной недавней статье, написанной украинским прокурором, отстаивается позиция, что в УПК Украины по-прежнему имплицитно закреплена первоначальная проверочная стадия. Этот тезис аргументируется тем, что раз первоначальная квалификация, предписанная законом, без проведения проверочных действий часто невозможна, значит, закон не может не разрешать их производство⁸¹. Не комментируя данный аргумент по существу, замечу, что он мало отличим от логических построений немецких авторов, отстаивающих законность «преддознания»⁸².

Аналогичная ситуация сложилась в Казахстане, кодификация в котором, как предполагалось, должна была перенять лучшие достижения украинской реформы⁸³. В ч. 1 ст. 179 УПК Казахстана также закреплено, что досудебное расследование начинается либо с момента государственной регистрации сообщения о преступлении, либо производством первого неотложного следственного действия. При этом ст. 185 УПК обязывает регистрировать все поступившие сообщения. Вместе с тем из приказа Генерального прокурора, утвердившего содержание регистрационной формы, следует, что в Казахстане в единый реестр также вносятся как данные о предварительной квалификации, так и подробная характеристика предполагаемого преступления⁸⁴ (т. е. сведения, которые заявитель может и не сообщить).

Еще более любопытное положение содержится в ч. 5 ст. 181 УПК, где сказано, что при отсутствии достаточных данных, указывающих на признаки преступления, сообщения подлежат непроцессуальной проверке, сроки которой законом не установлены. Регистрация такой информации не производится. Неудивительно, что автор одного из комментариев к казахстанскому УПК призывает правоохранительные органы проверять наличие не только повода, но и основания для начала производства⁸⁵. Как видно, рассуждения о «кардинальных изменениях, исключающих институт возбуждения уголовного дела»⁸⁶, совершенно не отражают реальность.

Крайне интересную тенденцию можно наблюдать и в Киргизии. УПК, принятый в этой стране в 2017 г., по-видимому, тоже не избежал украинского влияния. Начало производства по делу он также связывает с моментом регистрации, на которую отводится 24 часа (ч. 1 ст. 149). Правительство Киргизии, утвердив порядок заполнения реестра, вполне ожидаемо потребовало вносить в него обширные данные о преступлении, включая его первоначальную квалификацию⁸⁷. Показательно также, что ч. 2 ст. 149 УПК требует уведомлять заявителей о начатом расследовании. Если законодатель, действительно, хотел, чтобы производство немедленно начиналось по каждому поданному заявлению, то эта норма смотрится как анахронизм.

Впрочем, более интересно другое. Как указывалось ранее, весной 2021 г. на общественное обсуждение был вынесен новый проект УПК. Его разработчики отмечают неэффективность проведенных реформ и, в частности, предлагают возродить стадию возбуждения уголовного дела. При этом утверждается, что ее упразднение повлекло за собой ущемление конституционных прав граждан⁸⁸.

Принятый еще в 2002 г. УПК Литвы несколько выбивается из рассматриваемой группы. С одной стороны, он также предусматривает регистрацию информации о преступлении, которую (хотя и не без оговорок) можно считать формальным моментом начала предварительного расследования (ч. 4 ст. 166). С другой стороны, уже в первоначальной редакции Кодекса речь шла о регистрации не просто поступивших сообщений, а исключительно возбужденных уголовных дел. Согласно ч. 3 ст. 166 УПК, о возбуждении предварительного расследования принималось процессуальное решение, оформляемое резолюцией. Впрочем, отказ в возбуждении уголовного дела разрешался лишь в том случае, если факты, изложенные в сообщении о преступлении явно неверны (ч. 1 ст. 168 УПК)⁸⁹. Разъясняя эту норму, Генеральный прокурор указывал, что «закон не предусматривает никаких проверочных действий… до начала предварительного расследования»⁹⁰. Исходя из этого, у некоторых исследователей сложилось впечатление, что «Литва… провела коренную перестройку процедуры досудебного производства, в том числе отказавшись от стадии возбуждения уголовного дела»⁹¹.

Однако более пристальный взгляд на литовское законодательство позволяет усомниться в справедливости данного утверждения. Хотя УПК в первоначальной редакции, действительно, не говорил о возможности проверочных действий, в той же ч. 1 ст. 168 закреплялась возможность разъяснения поступившей информации. Поэтому следом за тезисом о недопустимости доследственной проверки Генеральный прокурор Литвы всё же рекомендовал получать у заявителя письменные объяснения⁹². В этой, пусть и крайне сдержанной рекомендации можно увидеть первый намек на сохранение проверочной стадии. При этом стоит учитывать, что данный документ был издан сразу после принятия постсоветского УПК и не опирался на реальный практический опыт.

Впоследствии, когда стало понятно, что одних только объяснений заявителя недостаточно, практика пошла по пути расширения деятельности, предшествующей официальному расследованию. В 2008 г. Генеральный прокурор Литвы издал новые рекомендации⁹³. В них не только предусматривался целый комплекс проверочных действий, но и устанавливался 20-дневный (с возможностью продления) срок проведения проверки⁹⁴. Понимая, что законность подобных мероприятий вызывает вопросы, Генеральный прокурор назвал их «получением разъяснений» (отсылая к ч. 1 ст. 168 УПК), а также сделал оговорку о недопустимости любых принудительных мер.

Еще двумя годами позже Сейм Литвы принял поправки к ст. 168 УПК, легализующие 10-дневную доследственную проверку, осуществляемую путем производства любых процессуальных действий, не связанных с принуждением⁹⁵. Однако Президент, обеспокоенный сходством нового института с положениями УПК 1961 г., воспользовался правом вето и заблокировал предлагаемые изменения⁹⁶. В конечном итоге в 2012 г. был согласован компромиссный вариант⁹⁷, сохраняющий актуальность и в наши дни. Согласно новой редакции ст. 168 УПК Литвы, в случае необходимости в кратчайшие сроки, не превышающие 10 дней, проводится проверка путем производства непринудительных действий, закрытый перечень которых установлен этой же статьей.

Остается лишь констатировать, что в попытке упразднить стадию возбуждения уголовного дела литовский законодатель также потерпел неудачу.

Еще одним государством, заявившим о планируемом отказе от спорной стадии стала Армения. Уже в самом начале работы над новым армянским УПК была принята концепция, согласно которой началом предварительного расследования предлагалось считать момент получения сообщения о преступлении⁹⁸. И хотя позже проект Кодекса подвергся существенным изменениям, эта идея никуда не исчезла. В ноябре 2019 г., когда проект был вынесен на общественное обсуждение, среди важнейших положений, обусловивших необходимость его принятия, было названо исключение проверочной стадии. Впрочем, там же делалась оговорка, что процедура возбуждения уголовного дела не исчезнет совсем, а станет частью предварительного расследования⁹⁹. Эти же тезисы высказывались в ходе дальнейшей работы по принятию нового кодекса¹⁰⁰.

Обратившись к тексту самого УПК Армении, можно обнаружить немалое сходство с проанализированным ранее литовским кодексом в его изначальной редакции. Часть 1 ст. 178 УПК отводит 24 часа с момента поступления сообщения о преступлении на решение вопроса о том, составлять ли протокол о возбуждении уголовного дела. Лишь после составления этого документа, содержащего как фактическое описание деяния, так и его предварительную квалификацию, может быть начата полноценная процессуальная деятельность. При наличии препятствий для начала расследования (включая отсутствие признаков преступления), следователь уведомляет сперва прокурора, а затем и заявителя об отказе в возбуждении уголовного дела (ст. 179 УПК).

Таким образом, ни о каких концептуальных изменениях, влекущих упразднение армянским законодателем первоначальной стадии процесса, не может быть и речи. Хотя ее процедура и сроки (по крайней мере, формально) претерпели значительные изменения, по сути перед нами всё та же доследственная проверка, предшествующая официальному расследованию.

Итак, несмотря на некоторые отличия между рассмотренными правопорядками, каждый из них в той или иной степени тяготеет к сохранению спорной стадии. Заметим также, что у них всех есть одна общая черта: требование о предваряющей производство квалификации деяния. И это не просто прихоть законодателя. Когда система органов расследования сложна, определить подследственность уголовного дела без предварительной квалификации оказывается невозможно. Значит, от упомянутого требования никуда не уйти. Этот факт имеет решающее значение для судьбы спорной стадии. Столкнувшись с дефицитом информации, необходимой для верной квалификации, следователь будет использовать любые лазейки, чтобы отсрочить начало расследования и отыскать необходимые данные. Уже хотя бы поэтому возврат к суррогатам «упраздненной» стадии возбуждения уголовного дела неизбежен.

Интересно также, что хотя литовский законодатель, проявивший особую симпатию к немецкому праву¹⁰¹, значительно упростил систему органов предварительного расследования, однако даже это не позволило ему уйти от проблемы предварительной квалификации. Как правило, производством расследования в Литве занимается полиция. Прочие структуры (таможня, пограничная служба, противопожарная служба и др.) расследуют лишь те деяния, которые они выявили в ходе своей основной деятельности, не связанной с уголовным процессом (ч. 1 ст. 165 УПК). Соответственно, в Литве для определения подследственности квалификация деяния не требуется. Однако при регистрации возбужденных уголовных дел ее всё же необходимо отражать в реестре (подп. 45.6 Рекомендации Генерального прокурора 2008 г.). Возможно, это связано с тем, что иногда преступления бывают слабо отличимы от административных правонарушений, расследуемых в другом порядке и другими подразделениями (см. ч. 6 ст. 168 УПК Литвы).

Стоит отметить и другой фактор, препятствующий ликвидации спорной стадии. Речь идет о сроке досудебного производства. Если его начало привязано к регистрации сообщения о преступлении, разумно ожидать, что с этого момента и будут исчисляться сроки предварительного расследования. Именно это мы видим, например, в ч. 2 ст. 192 УПК Казахстана. Проблема, однако, в том, что, стремясь соблюсти установленные временные рамки, следователь может намеренно оттягивать момент регистрации, собирая значимую для дела информацию еще до формального начала следствия¹⁰². Это также способствует превращению доследственной проверки в полноценную стадию процесса.

Для государств второй группы рассмотренные проблемы менее актуальны, поскольку в них внесение сведений в государственный реестр не считается юридическим фактом, обуславливающим начало предварительного расследования. Так, в ч. 1 ст. 193 УПК Эстонии закреплено, что уголовное дело возбуждается первым процессуальным действием. Напомню, что несмотря на явную идеализированность такого представления, именно так момент начала уголовного процесса определяют немецкие юристы. В связи с этим может показаться, что Эстония, хотя бы на уровне закона, придерживается западного подхода к решению данного вопроса¹⁰³. Однако, в отличие от немецкого кодекса, эстонский УПК предписывает отказывать в возбуждении уголовного дела при отсутствии основания для уголовного преследования, т. е. признаков преступления (ч. 2 ст. 194). Это решение принимается в письменной форме по итогам десятидневной проверки (ч. 1 ст. 198), порядок которой законом не регламентирован. При необходимости получения дополнительной информации данный срок может быть продлен (ч. 2 ст. 198). Ясно, что в такой ситуации говорить об упразднении проверочной стадии также некорректно.

На фоне опыта других государств попытки законодателя Грузии реформировать начальный этап уголовного процесса выглядят наиболее убедительно. Будучи ориентирован на американский процесс¹⁰⁴, грузинский уголовно-процессуальный кодекс вполне ожидаемо содержит крайне скудный набор положений о досудебном производстве¹⁰⁵. Статья 100 УПК Грузии гласит, что в случае получения информации о преступлении следователь или прокурор обязаны начать следствие. Доследственная проверка и отказ в возбуждении уголовного дела законом не предусмотрены. О регистрации сообщений о преступлении и его предварительной квалификации кодекс также хранит молчание.

Впрочем, отсутствие рудиментов советской стадии возбуждения уголовного дела, в данном случае, вероятно, также является не более, чем законодательной декларацией. Достаточно упомянуть о том, что следственные подразделения в Грузии имеются, в частности, в Прокуратуре, Службе государственной безопасности, Минюсте и МВД. Понятно, что определить их компетенцию интуитивно (по примеру Германии или Литвы) не получится. Не удивительно поэтому, что при ознакомлении с подзаконными актами обнаруживается, что вопрос о подследственности в Грузии решается вполне традиционно. Согласно приказу Генерального прокурора, изданному во исполнение ст. 35 УПК¹⁰⁶, главным критерием распределения уголовных дел между различными ведомствами является предварительная квалификация предполагаемого деяния. Как указывалось ранее, при таких обстоятельствах возможность реального отмирания проверочной стадии вызывает большие сомнения.

Кроме того, было бы наивно думать, что законодательные поправки способны сами по себе устранить хорошо прижившийся институт. В научной литературе справедливо отмечается, что подобные реформы нуждаются в изменении правосознания граждан и должностных лиц¹⁰⁷. Например, очевидно, что правило о возбуждении уголовного дела по каждому поступившему сообщению нельзя возводить в абсолют. Ранее уже отмечалось, что обыватель может считать преступными любые неприятные ему действия¹⁰⁸. Оформленный как заявление о преступлении документ может содержать абсурдную фабулу или бессвязный набор слов. Начинать предварительное расследование при получении подобного рода «заявлений» было бы странно, поэтому можно понять решение казахстанской прокуратуры разрешить вопреки закону списание таких документов в номенклатурное дело¹⁰⁹. Вместе с тем известно, что данная опция активно используется, недобросовестными дознавателями и следователями для сокрытия от учета любых «нежелательных» сообщений. Это особенно актуально для тех сотрудников правоохранительных органов, которые привыкли к «палочной системе» и смотрят на прекращение производства как на негативный показатель, свидетельствующий об ошибочном возбуждении уголовного дела¹¹⁰.

Не меньшее значение имеет и общественное правосознание. «Стигматизирующий эффект», упомянутый в контексте немецкого уголовного процесса, на постсоветском пространстве наблюдается не менее ярко¹¹¹. В связи с этим было бы неверно списывать возникновение contra или extra legem аналогов доследственной проверки только на злонамеренность или консервативность мышления практических работников. Важно помнить, что если даже «самые совершенные модели уголовного процесса… не учитывают всеобщие закономерности развития общества, государства, сознания личности, они останутся не более, чем красивыми, но нереальными моделями»¹¹².