Kitabı oku: «Говорящий с дождем. Чудеса и истории исцеления Ом Свами», sayfa 2

«Я не говорю, я просто делаю».

* * *

Зимой 2018 года навестить Свамиджи приехал один мужчина из провинции. Его звали Баблу. Ему было около тридцати лет, и он говорил на диалекте, типичном для Уттаракханда. Я слышала от Свами Ведананды (не путать со Свами Видьянандой), очень эффективного личного помощника Свамиджи, что о новом госте нужно как следует заботиться. Баблу и его другу выделили самый лучший номер с видом на реку. Свамиджи с большой радостью принял его в ашраме. На лице Гуру постоянно сияла улыбка, когда он рассказывал о том времени, которое они с Баблу провели в Гималаях.

Поскольку я всегда стремлюсь ближе знакомиться с людьми, которые знали моего Гуру по тем годам, когда он подолгу жил в Гималаях и практиковал аскезу, я попросила Свами Ведананду организовать встречу с нашим особым гостем. Баблу был вежлив и хорошо одет, но все равно выглядел по-деревенски, как все выходцы из маленьких городков. Он был поразительно похож на популярного суфийского певца Кайлаша Кхера. Он даже говорил тем же красивым гнусавым голосом. Это меня смешило. Я спросила Баблу, что он делал все эти годы и почему приехал повидать Свамиджи в ашраме только сейчас.

Указывая на своего друга, который сидел, завернувшись в белое стеганое одеяло, он сказал: «В прошлом месяце мой друг Бхим Сингх дал мне мемуары Свамиджи “Сатья Кахун Тох” (“Мемуары монаха” на хинди), и я был в шоке».

«В шоке? – удивился я. – От чего?»

«Почему Махараджи ничего не написал о себе в этой книге?»

«Что вы имеете в виду? – спросила я, совершенно сбитая с толку. – Это же его мемуары, там все о нем».

«Нет, не все. Махараджи не упомянул там обо всех чудесах, которые он регулярно совершал, когда был с нами, Садхвиджи. О нем нужно знать гораздо больше, чем описано в книге».

Меня это немного озадачило. Вот сижу я, личный редактор и ученица Свамиджи, а этот простой, непритязательный человек утверждает, что знает больше всех нас вместе взятых.

«Я напишу книгу о Махараджи, воспоминания, и расскажу обо всем. Эти мемуары лишь отдаленно намекают на его невероятные йогические способности».

Не в силах сдержать волнение и любопытство, я немедленно попросила Баблу рассказать больше. Очевидно, нас с ним роднила одна и та же страсть – воспевать славу нашего Гуру.

«Недавно я скомпилировала “Книгу веры”, ровно по той же причине. Наш Гуру – это нечто гораздо большее…»

Баблу обрадовался, услышав о новой книге, но тут же опечалился, потому что она была на английском, а перевод на хинди еще не появился. Я попросила его рассказать мне свою историю и добавила, что с удовольствием запишу ее.

Следующий час мы со Свами Веданандой сидели в напряженном внимании, пока Баблу рассказывал одну потрясающую историю за другой. Мы как будто слушали о совершенно другом человеке. Конечно, Свамиджи время от времени благословлял меня многими проблесками своего божественного и мистического дара; однако, слушая Баблу, я могла думать только об одном: «Насколько хорошо я на самом деле знаю своего учителя?»

Я записала все на диктофон и сделала резервные копии, так как не хотела потерять свое новообретенное сокровище из-за какого-нибудь технического сбоя. Некоторые истории вы найдете на этих страницах, а остальные я расскажу в другой раз, в другой книге. Реальна лишь такая доза божественности, которую могут воспринять наши смертные, вопрошающие умы, верно?

На следующее утро, преисполненная еще большего благоговения, чем раньше, я поклонилась своему Гуру. Он сидел, наслаждаясь мирной тишиной после завтрака, а я сгорала от любопытства.

«О, Свамиджи, прошлой ночью я познакомилась с Баблу. Он рассказал нам так много историй о том, как ты жил в храме Анасуя, в Рудранатхе и в лесах… Почему ты так много ему помогал?»

«У него не было личных мотивов, когда он организовывал мою садхану (духовную практику). Он делал это бескорыстно», – улыбнулся Свамиджи, совершенно уверенный, что мои вопросы только начались. Светлая охра монашеской накидки хорошо оттеняла его идеально чистое и сияющее лицо. Своим острым носом Гуру напомнил мне попугая с красным клювом, сидящего на ветке мангового дерева. На мгновение я забыла все тщательно подготовленные вопросы и просто купалась в его мягкой, озорной улыбке.

Пока я сидела, не в силах подобрать слова, он кивнул в сторону сада, показывая, что мне лучше пойти по своим делам, поскольку у него есть работа. Я быстро поднялась и сказала: «Всего один вопрос, Свамиджи. Почему ты помогаешь людям, которых никто не знает? Если бы ты помогал богатым и знаменитым, то они, по крайней мере, пошли бы и рассказали другим, кто ты такой, и нам не пришлось бы искать деньги на содержание ашрама».

Свамиджи посмеялся над моей глупостью и сказал: «Оглянись вокруг. Разве нам чего-то не хватает? В нашем священном месте восседает сама Божественная Мать. Она благословляет нас всем, что нам может понадобиться».

Это правда: мы, ученики, ни в чем не испытываем недостатка. У нас есть наилучшие гаджеты, удобства и предметы роскоши – и все это благодаря неиссякаемой щедрости нашего Гуру.

«Но почему ты не помогаешь богатым людям?» – настаивала я.

«Мы им помогаем, но богатые склонны забывать. Когда у них проблемы – финансовые, профессиональные, физические или любые другие – эти люди стучатся в нашу дверь. Но когда благодаря божественному вмешательству все это проходит, они ставят успех в заслугу других факторов. Так делают не все, конечно, но большинство, – он на мгновение замолчал и провел рукой по своей круглой голове. – Обычно они чувствуют себя некомфортно, когда рассказывают другим образованным умам о том, как дхарма защитила их бизнес, вылечила болезнь, спасла их брак или ребенка, и так далее».

«В таком случае, почему мы им все-таки помогаем?»

Он усмехнулся. «Самоахам сарва-бхутешу на ме двешйоасти на приайах… Для меня все равны. У меня нет персональных любимцев, и я ни к кому не испытываю презрения. И помни, Садхвиджи, как святые, мы всегда должны исполнять свою дхарму. Это единственное, что имеет значение».

Именно поэтому я, как ученица, знаю, что воспевать хвалу моему Гуру – это моя единственная дхарма. Его чудеса многочисленны. Осмелюсь ли я описать их словами?

Иногда я думаю, что если за этим стоит всего лишь ученическая верность, слепая вера преданного или очарование любви, то это чувство наверняка пройдет. Но оно не проходит. Эта песня звучит снова и снова в укромном уголке моей души. Она продолжается. Она повторяется. Она звучит фоном. Устойчивое, как скала, это чувство никогда не колеблется; эмоции играют в прятки и вызывают землетрясения, а преданность остается на месте.

Все мирские отношения, которые я знала, давно утрачены и забыты. В глубоких морщинах моего разума запечатлелось только любящее лицо моего учителя, и со мной всегда Божественная Мать. В этой моей маленькой и бесславной жизни мой Гуру, с его добротой и смехом, неоднократно спасал меня.

Эти уста никогда не устают воспевать его славу. Я понимаю Баблу, который, читая мемуары Свамиджи, то и дело с удивлением поднимал брови; я тоже испытываю вечный трепет перед нашим скромным учителем. У меня в ушах всегда звучат его слова: «Я не говорю, я просто делаю».

Махайоги

Баблу

Обо мне мало что можно сказать. Я занимаюсь строительным бизнесом, и у моих родителей есть скромный дом в Уттаракханде, в деревне Мандал, при храме весьма почитаемого святилища Анасуя Мата. На протяжении многих поколений моя семья была хранительницей алтарного храма, и в нашей большой семье мужчины по очереди становятся пуджари (священниками) – в один год эта обязанность лежит на моем отце, в другой – на дяде. Несмотря на то что я вырос в глубоко религиозной среде, работа храмового священника меня не очень привлекала. Я не чувствовал себя достаточно квалифицированным, чтобы взять на себя такую ответственность.

Деревня Мандал входит в округ Чамоли. Ближайший город Гопешвар находится примерно в пятнадцати километрах, и от него до нашей деревни ходит пара автобусов. Большинство людей, однако, делят такси, обычно по этому маршруту ездят «Болеро» или «Тата Сумо»; как правило, так дешевле и быстрее. Каждый год десятки тысяч верующих стекаются к храму Анасуя, который знаменит тем, что дарует бездетным парам ребенка. На самом деле, у нас еще ежегодно проходит безумно популярная двухдневная ярмарка; ее открывает один из министров штата, а иногда даже глава правительства штата. На ярмарку со всех концов страны приезжают по несколько тысяч преданных. Семейные пары, у которых после предыдущего посещения храма родился долгожданный ребенок, зачастую с благодарностью возвращаются, чтобы отдать дань уважения Богине. Быть храмовым жрецом такого древнего храма – честь, за которую отдал бы жизнь любой человек в моей деревне. Но мне тогда было двадцать четыре года, и я строил большие планы на жизнь. Поэтому я убедил своего отца принять участие в государственном тендере на реконструкцию храма. Это был крупный проект. Мы уже накопили некоторый опыт в строительном бизнесе, но не очень большой.

Однако в 2010 году нам пришлось приостановить этот проект из-за совершенно непредвиденных проблем, и Бог поставил меня на колени. Я все время чувствовал себя ужасно из-за того, что довел семью до финансового краха. Оказалось, что эта реконструкция не только не принесет нам прибыли, но и фактически разорит нас, потому что в пылу энтузиазма мы сильно недооценили затраты. Я стал посмешищем в деревне и белой вороной в семье. В департаменте мне сказали, что если работы не будут завершены вовремя, то мы с отцом навсегда попадем в черный список и не сможем участвовать в торгах по любым будущим проектам. Ситуация стала настолько ужасной, что мы четыре месяца покупали продукты в кредит. Мы ели только рис и чечевицу, но у нас не было денег. В тот год была очередь моего отца быть священником, так что имелся некоторый доход от деятельности при храме, но все это шло на проект расширения и реконструкции. Департамент удержал наши платежи и сказал, что выплатит их только в том случае, если мы успешно завершим проект.

Мы никогда еще не испытывали такого стресса. Я метался, пытаясь свести концы с концами, восстановить свое достоинство и самоуважение; я ухаживал за скотом, искал рабочую силу и материалы, надеясь завершить строительство. Я был настолько подавлен, что временами подумывал о том, чтобы спрыгнуть с одной из скал, мимо которых ежедневно проходил по пути от храма к деревне. К нашему дому и храму нет автомобильной дороги. От Мандала вам нужно пройти еще пять километров пешком, чтобы добраться до храма. Я часто восхищаюсь туристами и путешественниками, которые приезжают в Уттаракханд на треккинг. Их не ждет наверху ни работа, ни голодный скот – и они все равно бродят вверх-вниз по горам! Какие же удачливые люди! Им не приходится три часа карабкаться по труднопроходимым тропам только ради того, чтобы купить бутылку керосина.

Так что в 2010 году я не видел света в конце туннеля. Причем нищета – это еще не самое худшее, чего я опасался. Нам грозило публичное унижение. Менее чем через четыре месяца начиналась большая ярмарка, а храм еще не был отремонтирован даже наполовину. Помимо площадок и стен, предстояло смонтировать две гигантские крыши. Еще не появилась даже арматура, и неизвестно было, как мы будем мешать и сушить бетон. Для доставки такого огромного количества материалов на строительную площадку у нас не было иного транспорта, кроме пони. Отдельную проблему представляли собой рабочие. Некоторые из них предъявили ультиматум: они будут работать только в том случае, если мы обеспечим их едой. У нас не было денег даже на то, чтобы прокормить себя.

Каждый день я молился Мате Анасуйе, нашей Кула-Д эви, и просил помочь мне пройти через все это. Я не хотел навлекать на свою семью еще больше дурной славы. Я горько сожалел о том, что решил взяться за этот проект. А затем, в один прекрасный день, я совершенно неожиданно встретил Махарад жи, или, как все его называли, Свамиджи. (В Уттаракханде мы всех достопочтенных святых называем «Махараджи».)

Моя первая встреча с ним, стыдно признаться, началась вкривь и вкось. Наш храм каждый день посещают десятки садху и саньясинов; большинство из них приходят туда только для того, чтобы бесплатно переночевать, поесть или что-то в этом роде. Я надеюсь, вы не осудите меня за эти слова, но чем больше таких «святых» я встречал, тем меньше мне нравилась моя религия. Большинство садху, которые бродят повсюду, совершают больше неблагородных поступков, чем любые другие преданные. Поэтому, заметив, что этот садху направляется к храму (а я видел его со спины), я подумал, что «вот еще один такой же, а потом он подойдет ко мне, начнет трепать языком и впустую тратить мое время». Я видел, как он стоит возле храма. Из-за строительных работ это место выглядело как зона военных действий. Там просто лежало все на свете – каменные плиты, бетон, цемент, песок, гравий, железо, гвозди и много пыли.

Я все равно злился; более того, я заметил, что этот садху стоит на стройплощадке в обуви. Хотя она была сделана только из ткани, и мы все тоже носили обувь, почему-то я решил, что этот надменный человек не уважает святость храма.

Кроме того, мой двоюродный брат прошептал мне на ухо: «Похоже, этот парень иностранец», – и добавил, что раньше мельком видел его издалека. Так что мои суждения были весьма запутанными.

Я крикнул сзади: «Эй, садху, разве ты не видишь, где стоишь?»

«На нем одежды шафранового цвета, но это не повод называть его Махараджи», – так я подумал.

Он медленно повернулся, и, как только мой взгляд упал на его лицо, мои руки сами собой взлетели в воздух. Я не могу объяснить это чувство, но я не ожидал увидеть такое сияние на лице человека. Сколько я себя помню, я видел тысячи святых, которые посещали наш храм, но никогда не встречал людей с такой необычайной харизмой и сиянием. Я почувствовал легкий испуг, но не собирался уступать так сразу. Если вы храмовый священник, вы весь день видите самых разных людей. Так что, видите, моя первоначальная реакция была омрачена сомнениями и неверием.

«Арей, он выглядит как настоящий святой», – прошептал мне на ухо мой двоюродный брат. Я кивнул, но запутанность меня не отпускала: откуда этот конкретный садху? Из Индии? Говорит ли он на хинди?

Когда он направился к нам, я сказал: «Садху, откуда ты? Расскажи немного о себе».

«Что, если вместо этого я расскажу о тебе?» – возразил он.

Он очень грациозно подошел, подобно величественному королю, и сел на одну из полуразрушенных стен. Мы просто потянулись за ним, как овцы, и расселись вокруг.

«А, понятно, – сказал он, улыбаясь. – Ты злишься. Очень злишься. Твой строительный проект разваливается, ты теряешь деньги, и к тому же тебе больно. Ты не можешь сидеть».

«Что ты имеешь в виду?» – спросил я.

«Ты знаешь, что я имею в виду, – сказал он. – У тебя нарыв на спине, и ты не можешь сидеть».

«Махараджи. Вы правы».

«О, ребята, вы очень быстро меня повысили», – сказал он.

Мы посмотрели на него, совершенно сбитые с толку.

«Я имею в виду, – пояснил он, – от “этого парня” и “садху” повысили до “Махараджи”! И все это за несколько минут!»

«У меня большие неприятности, Махараджи».

«Говорю тебе, это все потому, что ты не можешь сидеть. Ты взялся за этот чудовищный проект, но знаешь, что не сможешь его закончить. Это не просто тяжкая ноша, это петля на шее».

Он сидел и подробно рассказывал о нашем прошлом, как будто читал по какой-то книге. Мы не просто удивлялись – нас разрывало на части.

«Простите, Махараджи, – сказали мы оба. – Просто каждый день нас навещают садху и преданные. Мы думали, что Вы такой же, как любой другой садху».

Он просто улыбнулся.

«Баблу, – окликнула меня мама. – Иди есть. Обед остывает».

«Махараджи, – попросил я, – пожалуйста, разделите с нами прасад¹».

«Только если вы позволите мне заплатить».

Я сложил руки и умолял его принять мое скромное подношение в виде еды и не говорить об оплате.

«Это не так легко объяснить, Баблу, – сказал он, – но я почти никогда не принимаю подношений материального характера. Потому что в противном случае природа обяжет меня многократно отплатить за услугу в свое время, в своем темпе».

«Это еще одна причина, Махараджи, – сказал я. – Несколько капель из Вашего бескрайнего океана смоют все мои беды. Пожалуйста, будьте моим гостем – хоть я и не преданный, и не храмовый священник. Вас просит брахман».

Он улыбнулся и посмотрел на небо, его красивые брови изогнулись дугой, лучистые глаза открылись, и он сказал: «Хорошо».

Я отвел его в наше скромное жилище, расположенное всего в нескольких шагах от храма. Когда я говорю «скромное», я не пытаюсь скромничать – это и правда незатейливое жилище. Две крошечные комнаты и одна маленькая кухня. Земляные стены, окрашенные смесью из коровьего навоза и глины. Моя мама готовила на дровяной печке, и мы ели, сидя на деревянной доске. На ночь мы доставали тонкие матрасы и стелили их на пол вместо кровати.

Махараджи сел на доску, и у меня не хватило смелости разместиться с ним на одном уровне. Я уселся на пол. Мама, сидя рядом со мной, готовила горячие чапати. Махараджи жестом пригласил меня пересесть на доску рядом с ним. Я не мог этого сделать. Я сложил руки.

«Этот Махараджи выглядит как настоящий тапасвин (аскет)», – прошептала мне мама. Я посмотрел на нее, жестом показывая, чтобы она так не говорила, поскольку он сидел совсем близко.

«Махараджи, – произнесла мама, – моему сыну двадцать четыре года, но он впервые привел садху к нам на обед».

«Спасибо, что накормили меня, Ма, – сказал Махараджи. – Я в долгу перед Вами, и я верну этот долг».

Мама ответила, что это честь для нее; но что меня поразило, так это то, с какой любовью обращался к ней Махараджи. Я не помню, чтобы кто-нибудь когда-нибудь так вежливо разговаривал с моей матерью. Этого не делали ни я, ни мои братья, ни отец, ни другая родня, ни посетители, ни другие святые – никто. Ни один человек. Честно говоря, мне никогда не приходило в голову, что можно обращаться к человеку с такой грацией и смирением.

У меня зазвонил телефон, и я вышел. Я попросил Махараджи продолжать трапезу и пообещал вернуться через несколько минут. Мои несколько минут превратились в двадцать с лишним. Когда я вернулся, он уже доел свою порцию и ждал, пока я доем свою. Однако я был очень расстроен и не мог даже смотреть на еду.

Пришли три человека из районного правительства и в самых резких выражениях отругали меня за то, что я не успевал вовремя завершить стройку. Меня унизили перед моими двоюродными братьями, большой семьей, подрядчиками и моим божеством. Чиновники пригрозили на следующий день опубликовать в газете объявление о том, что моя компания занесена в черный список и ей запрещено осуществлять какие-либо дальнейшие проекты в этом районе. Естественно, это означало, что весь бизнес перейдет к моему конкуренту. Я был простым подрядчиком – отсутствие проектов означало потерю бизнеса и средств к существованию.

Выяснилось, что личный секретарь главного министра позвонил окружному судье и тот подтвердил свое участие в нашей ярмарке. Все находились в большом напряжении. Эти люди беспокоились, что могут потерять работу, если храм не будет готов в назначенный срок. Завистники надеялись, что я потерплю неудачу. Многие из моих доброжелателей, которые с самого начала не советовали браться за этот проект, часто звонили моему отцу и все это обсуждали.

Я пытался увести правительственных чиновников подальше от стройки, но они продолжали унижать меня непрерывным потоком ругательств. Я уверен, что их громкие голоса доносились до Махараджи и до всех вокруг. К счастью, отца в то время не было дома – он уехал в Гопешвар, чтобы убедить нескольких рабочих помочь с нашим проектом.

Сердитые посетители отвергли все мои мольбы, высказали все, что пришло им в голову, выместили на мне все свое разочарование и ушли. Я быстро вернулся в комнату, так как стоять среди всех этих людей было невыносимо. Я сказал маме, что не хочу доедать свою часть обеда. Из моих глаз катились слезы.

«Баблу, – сказал Махараджи, когда я уставился в пол. – Посмотри на меня».

Я немного приподнял голову.

«Те самые люди, которые тебя оскорбили, позвонят тебе сегодня вечером. Во-первых, они извинятся за свое поведение, а во‐вторых, в течение двух дней они привезут своих рабочих и установят основание для крыши».

Я удивленно слушал его и не знал, как реагировать. Крайне встревоженный, я обнаружил, что цепляюсь за Махараджи, поскольку его присутствие давало мне странное утешение. Я просто хотел быть рядом с ним и слышать его голос. Вскоре после обеда мы с моим двоюродным братом Винодом задали Махараджи вопрос, который должны были задать еще два часа назад.

«Махараджи, что привело Вас в храм Анасуя?»

Он рассказал, что медитировал в пещере в Бадринатхе, но люди прознали об этой пещере. В результате почти каждый день кто-нибудь появлялся у него на пороге. Поэтому Махараджи искал по-настоящему уединенное, труднодоступное место, где можно было спокойно медитировать. Он упомянул, что слышал о пещере Атри Муни и очень хотел ее увидеть.

Мы ответили, что пещера Атри Муни – это одно из самых священных и уединенных мест в округе и что мы никогда не позволяли ни одному садху там ночевать. Мы тут же добавили, что не только сделаем для него исключение, но и перевернем вверх дном небо и землю, чтобы обеспечить его всем необходимым. Мы немедленно направились в пещеру. Она находится в тридцати минутах ходьбы от нашего храма, и на входе нужно буквально распластаться и проскользнуть через узкую расщелину. Неподалеку бушует гигантский водопад. Оказавшись рядом с пещерой, видишь, что внутри достаточно места для одного человека.

«Как же мы будем протаскивать продукты через эту расщелину?» – спросил он.

Мы показали ему окольную дорогу к пещере. Согласно нашим религиозным верованиям, входить можно только с одной стороны расщелины, но провизию позволительно доставлять любым путем.

Махараджи сказал нам, что хочет медитировать там неопределенно долгое время, если мы раз в месяц или даже раз в три месяца будем просто следить за тем, чтобы ему доставляли рис и чечевицу. Газового баллона легко хватит на три месяца.

«Я буду есть только раз в день, – сказал он. – Достаточно одной горсти риса. Так что провизии мне хватит надолго».

Единственная проблема заключалась в том, что каждый год в эти места на два дня приезжают тысячи паломников; мы сказали, что в эти дни покой Махараджи будет нарушен. В остальном мы обещали следить за тем, чтобы никто больше не посещал пещеру. Махараджи заметил, что именно во время этого паломничества его садхана будет в самом разгаре и он не хотел бы прерываться, но принимает это условие, поскольку другого выбора нет. Он добавил, что выстроит свою садхану так, чтобы основная медитация начиналась после окончания ярмарки. Я не понял, что он имеет в виду, но точно понял, что эта пещера ему подходит. Со своей стороны, я хотел сделать все возможное, чтобы Махараджи поселился там.

Он спросил об арендной плате, и мы ответили, что в ней нет необходимости: достаточно его благословения. Он добавил, что ему понадобится деревянная доска вместо кровати, небольшая газовая плита и хотя бы подобие двери, чтобы он мог спокойно медитировать в пещере. И, конечно, два одеяла – одно он планировал стелить на деревянную доску, а другим хотел накрываться. Мы сказали ему, что ему понадобится больше двух одеял, потому что в пещере нет запасов дров, а снегопады в этом районе не редкость. В целом, его все устраивало. Мы подсчитали, что стоимость всего этого составит около восьми тысяч рупий. Он вручил нам пятнадцать тысяч и сказал, что на следующий день уедет обратно в Ришикеш за багажом и примерно через пять дней вернется. Мы пообещали все сделать за неделю, чтобы сразу после возвращения он мог приступить к своей садхане.

Я не хотел брать с него никаких денег, но у меня были финансовые трудности, и я не мог оплатить ему даже самые элементарные удобства. Мы предложили ему комнату на территории храма, но он объяснил, что нуждается в полном уединении.

Когда мы вернулись в храм, Махараджи снова указал на далекую гору. В первый раз он сделал это перед тем, как мы отправились в пещеру. Он указывал на место под названием Догхра. Оно находится глубоко в лесу, в шести километрах от нашего храма. Протоптанной дороги туда не существует. Только местный житель может провести вас через густой лес, кишащий медведями, кабанами и другими дикими животными. Леопарды и тигры тоже были обычным явлением. Хотя я сам родился и вырос в этой местности, я бывал в Догхре всего пару раз.

«Баблу, это место зовет меня, – сказал он. – Вот где мне нужно медитировать».

Мы отговорили его идти туда, сказав, что пещера – лучший вариант, потому что там мы сможем время от времени навещать его и обеспечивать всем необходимым. Он не стал возражать, хотя я чувствовал, что мы его не убедили.

Мы выделили Махараджи комнату в гостевом доме (дхарамшале) нашего храма, и вечером я пригласил его к себе на ужин.

Не успел я съесть горсть риса, как зазвонил телефон. На связи был чиновник из правительства. Я снова вышел во двор. Я знал, какое унижение меня ожидает. Моим собеседником был главный инженер, тот самый человек, который ругал и поносил меня днем.

«Самваалджи, – сказал он мне, – извини за то, что мы говорили тебе такие резкие слова на территории храма. Мы понимаем свою ошибку. Мы все очень напряжены, потому что в этом году главный министр будет открывать ярмарку, и к его приезду все должно быть готово. Мы решили привлечь немного сторонней рабочей силы, а вы приведите своих людей. В ближайшие пару дней мы начнем закладывать основание для крыши в этой части храма».

Не в силах сдержать свою радость, я подбежал к Махараджи и рассказал о разговоре с инженером. Махараджи мягко улыбнулся и произнес: «Люди, которые сегодня прошли пять километров, чтобы тебя отругать, завтра снова пройдут пять километров, чтобы продолжить твою работу. Они пробыли здесь пятнадцать минут. Теперь они потратят полторы сотни часов, поднимаясь в гору и спускаясь в долину».

На следующий день Махараджи уехал в Ришикеш за своим багажом, и нам было поручено подготовить его пещеру. Не знаю, как это объяснить, но в следующие семь дней я вообще ничего не мог делать. Приехали люди из архитектурного отдела, и все наше внимание было сосредоточено на том, чтобы каким-то образом начать работу. Но каждый божий день шел дождь. Работа не сдвинулась ни на шаг, но и до пещеры я не дошел. Семь дней спустя Махараджи вернулся, и мне было стыдно смотреть ему в глаза.

Мы с Винодом проинформировали его о ситуации: не было готово абсолютно ничего. Он усмехнулся, сказав, что такова была божественная воля, и попросил нас отвести его в другое место в лесу – в то, на которое он указал в первый же день. Я извинился, потому что наутро мне нужно было ехать за материалами для строительного проекта. Винод согласился проводить Махараджи в заветное место. Мы знали, что он ни за что не сможет жить в этой дикой местности, без всякого контакта с людьми, но согласились сделать так, как он просил, потому что он очень настаивал.

На следующий день, когда мы с Винодом пришли к Махараджи, он сказал, что влюбился в то отдаленное место с первого взгляда и хочет выполнять свою садхану в лесу. Основная проблема заключалась в том, что рядом с тем местом не было воды. Махараджи попросил меня связаться с кем-нибудь, кто передал бы сообщение Прадипу Брахмачари. Пришло время Брахмачари быть к его услугам, сказал Махараджи. Я позвонил по указанному номеру, и мне ответили, что Прадип уже сел на поезд из Брахмапура (штат Одиша) и едет в Уттаракханд.

«Что это за магия, Махараджи? – спросил я, вернувшись в комнату. – Прадип знает, где Вы находитесь?»

«Я не разговаривал с ним с тех пор, как покинул Джаганнатх Пури, а это было дней десять назад. Но это не значит, что Божественная Мать не может устроить так, чтобы он оказался рядом со мной, когда в его помощи возникнет необходимость».

Мы плотно поужинали у меня дома. Потом несколько преданных, мой двоюродный брат и я перешли в комнату Махараджи, и он начал захватывающую речь. Присутствие на его живой проповеди – я говорю это без малейшего преувеличения – было одним из самых запоминающихся событий в моей жизни.

На следующий день Махараджи сидел за обедом у нас в доме, когда на пороге появились три женщины. Моя мама хотела, чтобы они попросили его благословения. Одной из них Махараджи сказал, что развод неизбежен. Затем он благословил фрукт и подарил его второй женщине, которая давно хотела забеременеть, но никак не могла, хотя добросовестно посещала храм дважды в год. Махараджи пообещал ей, что в следующий раз она придет в храм не с пустыми руками. Третью он мягко пожурил и попросил не быть такой ревнивой и не думать плохо о родственниках. Затем он добавил, что ничем не может ей помочь.