Kitabı oku: «Звезда заводской многотиражки – 3», sayfa 2
И не то, чтобы я был сильно против, конечно… Правда, это опять может все усложнить. Служебные романы – штука довольно специфическая, порождает массу коллизий и сплетен. Кроме того, его Игорь узнает, то вряд ли у меня получится убедить его, что я изо всех сил хочу заслужить его доверие.
– Хорошо, что у тебя не скрипит кровать, – прошептала она. – Значит соседи ничего не услышат.
– Ну это мы еще посмотрим, – прошептал я ей на ухо и легонько прикусил мочку.
Даша тихонько засмеялась и обвила мою шею руками.
Глава третья. Мы выбираем, нас выбирают…
Отдавалась процессу она так, будто вознамерилась опровергнуть начисто утверждение о том, что в СССР секса нет. Впрочем, я был совершенно не против такого поворота событий. Даже мысли о дальнейших сложностях как-то вылетели у меня из головы.
Соседи за стенкой, Игорь, Лизавета со своими разборками – все по боку.
– Ох… – Даша положила голову мне на плечо и блаженно прикрыла глаза. – Ты же понимаешь, что на работе нам придется делать вид, что ничего не произошло?
– Ммм? Это будет непросто… – я нежно провел пальцем по ее плечу.
– Ну ты же любишь сложные задачи, Иван, – промурлыкала Даша, не открывая глаз.
– Ты рассталась с Игорем? – спросил я.
– Ой, ну вот зачем ты о нем вспомнил? – поморщилась девушка. – Он предложил мне выйти за него замуж.
– О… – удивился я. История поменялась? Там, откуда я прибыл, никакой жены Даши у Игоря Мельникова не было. Эффект бабочки? Моя бабушка осталась жива, и это повлекло за собой массу всяких неожиданных изменений… Хотя о чем я? В оригинальной версии истории не было никакого корреспондента многотиражки Ивана. Он вернулся в Новокиневск из Москвы и в тот же день выпал с балкона и насмерть разбился. А я уже много всякого успел наворотить, не размышляя о последствиях.
– О чем задумался? – спросила Даша и подняла голову, заглядывая мне в лицо.
– Тебе не понравится, – я подмигнул и улыбнулся.
– Я же вижу, что ты хочешь о чем-то спросить, – Даша уперлась кулачком в мою грудь и села. Очаровательное бесстыдство! Никакого «давай выключим свет, пожалуйста» и «ты не думай, я не такая». Как она выжила в Советском Союзе без этих предрассудков?
– Понимаешь, я не видел брата много лет, – вздохнул я. – Мы и раньше не были очень близки, а сейчас его как будто вообще подменили. Так что да, наверное, я бы хотел спросить, вот только не знаю, о чем спрашивать.
– Ну вот, а он все время задает вопросы о тебе, – Даша захихикала, как школьница. – На каждом нашем свидании, представляешь? «Что сегодня сказал Иван?», «А Иван что делал?», «Иван тоже там был?» Мы даже из-за этого поссорились пару раз.
– Тогда я не буду ничего спрашивать, – я потянулся к ней руками, обнял и вернул обратно в положение лежа. – Мне вообще неинтересно, как там у него дела, что он сказал или сделал.
Спрашивать ничего и не пришлось. Как бы ни было обидно это осознавать, но Даша оказалась первой женщиной в моем новом жилище именно благодаря Игорю. По намекам, оговоркам и смехуечкам я более или менее смог понять, что там у них произошло и почему так вышло. Почти одновременно со мной в Новокиневск приехал Прохор. Неприятный липкий мужик, который Даше ужасно не нравился. Вот только в ее жизни этого Прохора стало слишком много. Приглашает Игорь на концерт или в театр, а там третий. В ресторан вечером? Столик на троих. А на днях Игорь попросил развлечь Прохора без него. Погулять по ВДНХ, посидеть потом в ресторане, ну и все остальное. На это самое «все остальное» Даша смертельно обиделась и попыталась даже уйти. Но Игорь тут же сдал назад и сделал ей предложение. Но потом снова завел разговор о том, что ему очень надо, чтобы она, Даша, помогла ему. И что сегодня, в смысле уже вчера, после работы опять намечалась встреча с этим Прохором. Но Даша сказала, что ужасно занята и никак не может.
Она уснула первой. А я еще долго лежал с открытыми глазами, переваривая услышанное. Похоже, что не было никакого события, толкнувшего Игоря на путь криминала. Он с самого начала был типом мутным и неприятным. Подкладывать свою девушку под столичного чиновника, чтобы получить какие-то преференции – это… Фу. И это было очень в духе того самого Игоря Мельникова, которого я знал по своим временам. Того, кем он станет в девяностые. Вот только Даша оказалась крепким орешком. И отомстила за непристойное предложение. Со всем пылом своей бунтарской натуры.
Правда, что делать дальше, было по-прежнему непонятно. Держать курс на сближение с родственником, а там… там посмотрим.
– А у нас на заводе есть психолог? – спросил я, откладывая в сторону длинное письмо на трех двойных листочках, вырванных явно из школьной тетрадки.
– Психолог? – похлопал глазами Семен. – А тебе зачем? Голоса в голове появились?
– Темный ты человек, Семен! – засмеялась Даша. – Голосами в голове занимается психиатр. А психолог – это для семейных проблем и всякого такого. Да, Иван?
– Все так, – покивал я. – Подумал, что рубрика с письмами про личную жизнь смотрелась бы авторитетнее, если бы в ней давал советы профессионал. Вот тут, например, женщина задает массу всяких каверзных вопросов, а я боюсь, что если я сам начну на них отвечать, то могу накосорезить. И вместо помощи только хуже сделать. А психологов ведь как раз чему-то такому учат…
– У меня подруга психолог, – сказала вдруг наша корректорша. – Она при клубе знакомств работает в в дк «Трансмаш».
– О! – оживился я. – А может нам ее привлечь в качестве внештатного консультанта?
– У нас нет ставки внештатника, – покачала головой Антонина Иосифовна. – Но ты можешь написать заявление директору, что нам нужен штатный психолог. К тебе он может и прислушается.
– Ах да, Иван же у нас теперь авторитет! – язвительно заметил Эдик.
– Между прочим, мы можем от всего коллектива редакции написать, – предложил я. – Так будет даже лучше смотреться, чем я один буду просить…
– Будет лучше, если мое имя фигурировать в официальных письмах некоторое время не будет, – помолчав, сухо сказала Антонина Иосифовна. Лицо ее стало замкнутым. Кажется, история, развитие которой я приостановил, выплеснув в лицо парторга стакан воды, все-таки не осталась без внимания руководства… Либо этот ее родственник, которого она скрыла, в тюрьме, либо в Израиль уехал. Причем второе, как я понимаю, много хуже. Если авторитета загадочного покровителя Антонины окажется недостаточно, чтобы ее прикрыть, то скорее всего, в один совсем даже непрекрасный день мы все придем на работу, а за ее столом будет сидеть какой-нибудь консервативный хрен в роговых очках, убежденный строитель коммунизма, или желчная дамочка с характером сержанта морской пехоты…
В дверь вежливо постучали.
– Не заперто, входите! – немедленно отозвалась Антонина Иосифовна.
– Можно? – в приоткрытую дверь просунулась голова Гали. – Иван? Ты забыл, что сегодня собрание комсомольского актива?
– Ой-ой! Дырявая голова! – я собрал разложенные по столу письма в аккуратную стопку и убрал в ящик. – Уже бегу!
Комсомольская организация на заводе была откровенно так себе. Собрание проводилось в кабинете профкома, и председатель его всем своим видом показывал, как мы ему тут мешаем. После нашей новогодней диверсии с публикацией в газете он изо всех сил делал вид, что ничего не произошло, никак случившееся не обсуждал и вообще старался минимизировать разговоры. Заводские активисты выглядели совершенно даже неактивными, в обсуждении планов на ближайший квартал принимать участие ленились. Послушно поднимали руки в нужные моменты, а все остальное время сидели со скучающими лицами, смотрели в окно или куда-то под стол. Баклажаноголовый председатель профкома тоже добавлял нашему собранию нотку неорганизованности. Каждый раз, когда Галя пыталась выступить с мотивирующим воззванием, он или что-то ронял, или ему срочно требовалось открыть шкаф и начать перекладывать какие-то папки.
– А почему мы не в ленинской комнате заседаем? – спросил я.
– Трубу прорвало, – Галя развела руками. – Там весь угол залило и половину потолка. Сделают ремонт, тогда и…
– А может тогда в актовый зал пойдем? – предложил я.
– На актовый зал надо заявление писать, и… – беспомощно ответила Галя, провожая взглядом в очередной раз направляющегося к шкафу председателя.
Галя панически боялась принимать решения. И совершать активные действия. Она разговаривала со своим активом так, будто извиняется, что ей приходится отнимать их драгоценное время.
Сначала мне показалось, что просто комсомол не очень влиятельная сила на заводе, потому что есть партком и профком. Но чем дальше, тем больше становилось понятно, что дело в самой Гале. Она была слишком нерешительна для этого поста.
Прямо-таки готовое тепленькое местечко для карьериста. Буквально несколько несложных телодвижений, и я смогу подмять под себя весь этот комсомольский «актив». Как два пальца об асфальт…
Потом я посмотрел на Галю. Миловидное личико ее было растерянным. Она смотрела то на бумажку с планом заседания, то на председателя профкома, то на меня. Черт, да она даже карту нашего оглушительного успеха с новогодним праздником разыграть как следует не сумела! Да эту статью из «Новокиневской правды» надо было вырезать и в рамочку здесь же в профкоме поставить!
Хотелось ли мне ее смещать?
Если я желаю получить от завода положенное мне отдельное жилье, то это самый короткий путь. В ином случае меня будут мурыжить до скончания века. А потом я уж точно ничего не получу, потому что чем кончится двадцатый век, я точно знаю. И вряд ли мое присутствие что-то в этом вопросе поменяло.
В таких смешанных чувствах я вернулся в редакцию. Жалко мне было Галю, вот что. Но чтобы добиться хоть сколько-то вменяемых результатов к тому моменту, как нашу страну начнет лихорадить в перестройке, мне придется что-то сделать. Для партийной линии я был еще молод, остается комсомол и профсоюзы.
Надо будет поболтать с Галей на досуге. С глазу на глаз, без председателя профкома и этих желеобразных активистов…
Я вышел из автобуса и задрал голову, разглядывая серую махину элеватора. Этот маршрут был так непопулярен, что даже стандартного желтого лиаза оказался недостоин. В эти края пустили маленький бело-синий, фырчащий и постанывающий на каждой кочке пазик. Он зло хлопнул дверями, едва не зажевав подол моего пальто, и уехал, А я остался стоять посреди частного сектора, на фоне которого новокиневский элеватор смотрелся совсем уж циклопическим сооружением. Теперь мне нужно вернуться на один квартал обратно. Дом, где обитал Гарик, был единственной на весь район пятиэтажкой. С забора ближайшего дома на меня снисходительно взирал толстый рыжий кот. Стая голубей деловито подъедала раскрошенный какой-то сердобольной бабушкой на канализационном люке хлебный мякиш. Крысы летучие… Жирные такие, лоснящиеся… Вот уж где-где, а здесь, рядом с элеватором они вообще не нуждались в дополнительном подкармливании. Но попробуй объясни это бабушкам, твердо решившим причинить добро несчастным птичкам…
Телефона у Гарика не было, так что предупредить о своем визите заранее я его не мог. Как и узнать, будет ли он вообще дома в это время. Пришлось ехать на удачу. С расчетом на то, что молодой отец после работы спешит домой, а не шляется где-то до ночи.
Я потопал уже подмерзающими ногами и направился вдоль бревенчатых домов к панельной пятиэтажке. Вообще-то можно было выйти на предыдущей остановке, идти было бы ближе. Но у меня почему-то возникло спонтанное желание прогуляться именно здесь. Вдоль старых бревенчатых домов. Низкие окна которых местные жители украшали кто во что горазд. Между рамами лежали белые сугробы ваты, в которых тонули мерцающие елочные шары. А в горшках на подоконниках расцветали настоящие сады. Кое у кого – обычная пышно цветущая герань и вездесущий Ванька-мокрый, но у некоторых растения были совершенно фантастические. До сих пор не знаю, как называется вся эта красота с белыми и фиолетовыми звездочками, с ярко-розовыми колокольчиками и с огромными черно-синими чашами. Здесь ничего не изменилось. И ничего не поменяется за многие годы. Разве что старое здание бани из красного кирпича где-то в начале двухтысячных сгорит, его снесут до основания и возведут на его месте маленький, но гордый торговый центр. А эти домики с цветами на окнах такими же и останутся.
Я поднялся на третий этаж и в нерешительности замер перед дверью. Как я узнаю, что попал туда, куда мне нужно? Я же понятия не имею, как выглядит этот самый Гарик… Знаю, что жену его зовут Оксана, и что вроде как мы тоже давно и более, чем хорошо знакомы.
Ну что ж, буду импровизировать, как всегда.
Я уже поднял руку, чтобы надавить на кнопочку звонка, но тут взгляд мой наткнулся на бумажку, на которой красным карандашом было написано: «Стучите тихо! Спит ребенок!»
Ах да, точно. Я тихонько поскребся в дверь. Никто не отозвался. Постучал чуть громче. Снова молчание. Может все-таки позвонить? Ну, проснется киндер, извинюсь если что, скажу, задумался, не заметил записки… Или может просто дома никого нет?
В тот момент, когда я снова потянулся к звонку, дверь распахнулась.
Я смотрел на полную уставшую женщину в мятом фланелевом халате, а она смотрела на меня. «Кажется, я не туда попал…» – подумал я, и уже почти открыл рот, чтобы попросить прощения за беспокойство, как вдруг она всхлипнула и порывисто меня обняла.
– Ваня! – выдохнула она прямо мне в ухо. – Ты сумасшедший! Что ты здесь делаешь?
– Оксана… – осторожно проговорил я без интонаций. Чтобы в случае, если женщину зовут иначе, сослаться на другую женщину, которая дала мне адрес или что-то подобное… Но нет, не пришлось. Она шагнула назад и махнула, чтобы я заходил. Она точно моя ровестница? Выглядит так, будто как минимум вдвое старше. Захламленную прихожую освещала одна единственная тусклая лампочка. Посеревшие обои на стенах, облупленный шкаф. Его дверца надсадно скрипнула, когда хозяйка вешала внутрь мое пальто.
– Пойдем на кухню, – шепотом сказала она. – Попьем чаю, пока Митька спит.
В квартире всего одна комната и крошечная кухня. Даже нам двоим в ней было тесно. Я кое-как втиснулся между на табуретку между столом и громоздким холодильником «Зил». Ручка на его дверце уперлась мне в бок. Оксана торопливо схватила коробок спичек, чтобы зажечь газ под стареньким эмалированным чайником.
– Откуда ты узнал, что Гарик сегодня допоздна? – спросила она. – Ох, Ванька, ты такой же отчаянный…
«Вообще-то я именно с ним хотел поговорить», – подумал я, но не стал расстраивать Оксану.
– Что ты так на меня смотришь, Ваня? – спросила она.
– Давно не виделись, – осторожно сказал я.
– Разве я сильно изменилась? – с долей кокетства проговорила она, поправляя прядь растрепанных волос, собранных в пучок на затылке. Потом вздохнула и всхлипнула. Села на табуретку и уронила голову на сложенные на столе руки. Плечи ее начали вздрагивать, будто она заплакала. – Ваня, ты ведь все еще меня не простил, да?
– Не выдумывай, – хмыкнул я. – Как я могу на тебя злиться?
– Зато я на себя злюсь, ты просто не представляешь как… – она подняла лицо. Глаза красные, будто воспаленные. Да нет, конечно, не была она старше. Казалась только. Просто ребенку семь месяцев. Даже в наше время, когда руки молодых мам изрядно освободили при помощи стиральных и посудомоечных машин, на гламурный внешний вид у них ни времени, ни сил не остается. Что уж говорить о начале восьмидесятых? Здесь и горячая вода-то не все время из-под крана бежит. И стиралки эти ужасные… И повезло, если в принципе хоть какая-то есть, потому что иначе приходится все эти пеленки-простыни стирать вручную.
Оксана снова меня обняла. Я замер и понял, что мне хочется отстраниться. И дело было даже не в ее нынешней внешности. Тут явно что-то другое. Ее касание всколыхнуло какие-то эмоции Ивана?
Черт бы побрал его богатую на события личную жизнь… То у него в Закорске верная невеста, то тут вот… тоже. Хотя кто бы говорил, с другой стороны.
Меня спас закипевший чайник. Надеюсь, она не успела заметить, что на объятия я никак не ответил.
Хм. Странно. Аня сказала, что я заходил к Гарику в первый день, как приехал. А Оксана ведет себя так, будто вообще не знала, что я в Новокиневске.
В комнате басовито заорал ребенок.
– Ну вот, Митька проснулся! – она вскочила и торопливо убежала. Через минуту вернулась на кухню, держа на руках заспанного морщащегося от света увесистого младенца.
– Между прочим, Митька может быть и твоим ребенком, – деловито сказала она. – Я же к тебе в Москву приезжала прошлым летом, в августе, ты помнишь?
– Такое не забывается, – сказал я.
– Ванька, какая я все-таки дура была… – вздохнула Оксана. – Да и ты тоже хорош. Я хотела всего лишь, чтобы ты поревновал немного, а ты…
Я промолчал, чтобы не ляпнуть что-то нетактичное. Вот теперь мне все было понятно. Оксана, моя школьная любовь, решила, что как-то я недостаточно пылаю и закрутила с Гариком, моим другом. А я, чурбан такой, вместо того, чтобы немедленно отправиться под ее окна петь серенады и клясться в вечной любви, в Москву уехал. И она выскочила замуж за задорного технаря Гарика. Которому потом еще и со мной изменяла. Гм.
В замке входной двери неожиданно заскрежетал ключ.
– Ох… Он же сказал, что поздно сегодня будет… – прошептала Оксана и побледнела. Ребенок сморщил нос и снова заорал.
Глава четвертая. Если к другому уходит невеста…
Немая сцена. Ну, если не считать орущего младенца, конечно.
– Ксана, уйми Митьку, чего ты застыла, как эта самая?! – раздраженно рявкнул Гарик. Оксана вжала голову в плечи и выскочила из кухни. Значит вот ты какой, друг детства… Неровные темные волосы прикрывают шею, как сейчас модно, над верхней губой – жидкие усишки. Кажется, он мне не рад ни капельки. Глаза прячет. Растерян или напуган? Или удивлен?
– Гарик… – начал я.
– Зачем явился? – довольно грубо перебил меня друг детства. Судя по выражению лица, явно бывший друг.
– Поговорить хотел, – ответил я, простодушно улыбаясь. Как же меня утомили эти все сложные щи и недомолвки! Прямо хоть в лоб рассказывай, что я и раньше-то не особенно был силен в телепатии, а сейчас у меня вообще потеря памяти. И что если у вас есть какие-то претензии, то говорите уже прямо. Без вот этих вот обезьяньих ужимок, которые я даже трактовать не могу. Потому что не очень представляю, в какую сторону думать.
– Поговорили же уже, – Гарик посмотрел на меня исподлобья. – Кажется, я ясно тебе дал понять, что…
– Слушай, Гарик, мы же были отличными друзьями, – проигнорировав его прозрачный намек с указанием на дверь. – Ничего мне от тебя не нужно, я просто хотел, чтобы стало как раньше.
– Друзья! – сказал, будто выплюнул. – Друзья вообще-то так не поступают!
– А как я поступил? – я не сводил взгляда с его лица. Что за хрень? Он вроде бы меня в чем-то обвиняет, но при этом ведет себя так, будто это ему за что-то стыдно. Дело в этой Оксане? Или в чем-то другом?
– Тебе напомнить? – набычился Гарик. Его взгляд блуждал где угодно, не не встречался с моим.
– Да, напомни, пожалуйста! – сказал я. Он бросил быстрый взгляд на открытую дверь, потом закрыл ее. Сомнительная звукоизоляция, кончно, но хоть так.
– Ты вспоминаешь обо мне, только когда тебе что-то нужно! – злым шепотом проговорил он. – Уехал в свою Москву, хотя мы по-другому договаривались. Не звонил, не писал, а потом как снег на голову – бабах! Папку свою оставил и снова исчез. А потом как ни в чем не бывало появился… И опять потому что тебе надо что-то.
– Сегодня мне ничего не надо, клянусь! Зашел просто потому что мы старые друзья, – сказал я, изо всех сил стараясь придать голосу искренность. – Каюсь, я закрутился в своих делах, но у тебя же семья…
– Да как ты… – Гарик скрипнул зубами и снова бросил взгляд в сторону двери. – Так. Давай я тебе скажу это уже раз и навсегда. Мы с тобой никакие не друзья. И после того, что ты сделал, никогда и не будем. Забирай свои вещи и уматывай!
Он с грохотом распахнул дверь. Только что замолчавший ребенок от резкого звука заорал снова.
– Гарик, ты что? Гарик! – испуганно ахнула Оксана.
– Отстань от меня! – рявкнул Гарик. Что-то грохнуло, будто в комнате упал стул, потом снова грохнуло, зазвенели стекла. Потом снова раздались тяжелые шаги Гарика. Он появился в дверях, в руках он держал папку из коричневого дерматина на металлической молнии. Он с размаху хвырнул ее мне на колени и указал на дверь. Теперь не в переносном, а в прямом смысле. Вытянул руку с указующим перстом. Весь такой воплощение праведного гнева или чего-то подобного. Я схватил папку, и сердце мое радостно екнуло. Ну наконец-то! Записи, документы или что там еще? Что-то конкретное и материальное. Которое можно изучить и сделать выводы!
– Гарик, ну зачем ты так? – я укоризненно покачал головой.
– Убирайся, или я тебе лицо сейчас разобью! – заорал он.
Я медленно поднялся. Лицо разобьет? Он? Хм… Героическим сложением Гарик ну никак не отличался. Не то, чтобы совсем дрищ, конечно, но лучше бы дрищ. Свитер на животе топорщился, обтягивая начинающееся пузико, сутулый, плечи вперед. Типичный такой сисадмин карикатурный. Разве что он занимается каким-нибудь тайным инженерским кунг-фу.
– Гарик, не надо! – заверещала Оксана и протиснулась мимо него в кухню вместе с ребенком.
– Ты чего приперлась? – грубо рыкнул Гарик. – Чем вы тут вообще занимались? Ты знала, что я приду поздно, вот и притащила его в гости, да? Ты думаешь, я не знаю, зачем ты в Москву моталась прошлым летом, да? Проститутка…
– Ты бы не заговаривался, – холодно произнес я. Ну не люблю я, когда женщин оскорбляют. И неважно, как я сам к ним при этом отношусь.
– А ты ее не защищай тут! – Гарик гордо вздернул подбородок и чуть ли не в первый раз за всю нашу встречу посмотрел мне в глаза. – Она моя жена, ясно тебе? И я буду говорить с ней так, как она того заслуживает!
Он вышел из кухни и выволок следом за собой Оксану. Ребенок заорал испуганно. Я не выдержал и шагнул вперед.
– Извинись перед ней, быстро, – ледяным тоном проговорил я.
– А то что? – губы Гарика презрительно скривились. – Чистоплюй нашелся, да?
Он замахнулся на меня кулаком. Я поймал его руку за запястье и вывернул.
– Ваня, что ты делаешь?! – заголосила Оксана. – Ваня, не надо!
– Ничего не делаю, – буркнул я. – Воспитываю.
Не отпуская захвата я потащил его в коридор. Он трепыхался, но не особенно. Боль в вывернутом запястье мешала. Открыл дверь в ванну. Выкрутил на полную холодный кран. Сунул его голову под воду.
– Давай-ка ты остынешь немного, приятель, – сказал я.
– Пусти! А ну отпусти, гад! – он отфыркивался и пытался отбиваться от меня свободной рукой. Напор воды был такой, что меня тоже забрызгало. В унитаз бы его макнуть башкой, но это только в зарубежном кино хорошо смотрится. В советских унитазах никакой воды не было. Так что разве что можно было только нос об фаянсовую полку разбить.
Я резко отпустил Гарика и отшагнул назад. Посмотрел на мокрого бывшего друга сверху вниз. Вздохнул и вернулся на кухню за кожаной папкой.
Оксана качала на руках ребенка и смотрела на меня воспаленными глазами. Мне ее было немного жаль. Но не настолько, чтобы оставаться в этой квартире еще на какое-то время и проводить сеансы прикладной психотерапии. Нельзя помочь тому, кто сам себе в карман насрал.
Надсадно заскрипела дверца коридорного шкафа. Я натянул пальто, сунул ноги в ботинки, нахлобучил шапку и шагнул за порог.
– Вот и проваливай! – раздался мне вслед крик Гарика. – И Прохору своему передай, чтобы в покое меня оставил, ничего я не знаю и знать больше не хочу ни о тебе, ни о твоей жизни!
На секунду даже захотелось вернуться и попросить его развернуть мысль подробнее. Черт, и Ирина на полном серьезе влюблена вот в это ничтожество? Бррр… Надо что ли ей мозги по этому поводу вправить при случае. Нашла тоже, из-за кого слезы лить.
Настроение было – гаже некуда. И даже засунутая под ремень штанов папка с неизвестным пока содержимым, мой привет самому себе из прошлого, ситуацию никак не улучшала. Да что там! Даже наоборот. Хотелось зашвырнуть ее куда подальше и быстрым шагом уйти. Сесть на троллейбус и ехать домой. Закрыть дверь, достать блокнот и поработать. Или просто завалиться на свой мегадиван из кирпичных поддонов и книжку почитать. Я топал по почти пустой улице, изредка бросая короткие взгляды на пляшущие в свете уличных фонарей снежинки. Хотелось поднять глаза к темному небу и проорать что-нибудь патетическое. Ну, там: «Зачем, мироздание?! Дай уже мне спокойно жить! Я не хочу ничего знать об этих мутных делах!»
И рядом с мусорным баком я и в самом деле замедлил шаг. Будто всерьез обдумывал идею выкинуть к чертям собачьим дермантиновую папку и даже не смотреть, что у нее внутри.
Ну а что? Заманчивое дело. Сейчас я просто забиваю болт на злобного Игоря, мутного Прохора, противоречивую Аню. И уйти с головой в свою многотиражку, заводской комитет комсомола, внештатную работу с Феликсом… Ездить в санатории-профилактории, выбить себе путевку на Черное море, сходить на чай к Насте. Выяснить отношения с Лизой. Составить Анне компанию в шоп-тур в Москву, она как раз недавно об этом заикалась. А еще Даша…
Я зло сплюнул. Попробуй тут выкинь из головы Игоря, если он все равно возникает на каждом повороте.
Я остановился напротив краснокирпичного здания. На фасаде мигала и потрескивала неоном вывеска «Пивной бар». Частично буквы не светились. Знаковое место, на самом деле. Этот крохотный домик еще дореволюционной постройки когда-то был частью поместья местного воротилы и мецената. Но в тридцатых годах само поместье сначала сгорело, потом остатки растащили по кирпичикам, а потом на пустыре возвели скучную панельную пятиэтажку. А вот флигель этого поместья почему-то не тронули. Может быть, он был дорог погромщикам как память, а может просто причудливая игра судьбы, кто там уже сейчас разберет? И как раз с тех самых пор в этом флигеле открыли пивбар. Так он и живет здесь с тех пор. Возможно, самый старый в Новокиневске.
Почти прошел мимо. Потом притормозил, оглянулся. Подумал: «Да какого черта?» и решительно поднялся на крыльцо с вычурной кованой решеткой.
Внутри было шумно, жарко и накурено. Табачный дым свивался под потолком замысловатыми петлями, а неяркие матовые полушария светильников его загадочно так подсвечивали. В отличие от прошлого бара, где я был с Мишкой и его друзьями, столы здесь были «сидячие». Два длинных деревянных стола и лавки. И мужики с суровыми лицами. Царство мужиков. Единственная женщина на все заведение – дородная дама, скучающая в окошечке раздачи.
Взгляд быстро выхватывал какие-то отдельные детали. Рогатая вешалка, неспособная удержать равновесие под грузом множества пальто и дубленок, поэтому ее сдвинули в угол. Седовласый дядечка с бородкой клинишком и в очках. Сидит на самом краю лавки, читает газету и прихлебывает пиво из кружки.
Трое мужиков лет сорока горячо спорят о международной политике, НАТО и напряженности на ближнем востоке.
Откровенно пьяных нет. Явных маргиналов тоже. Средний возраст – за сорок. Такое впечатление, что этот бар облюбовала исключительно интеллигентная публика. Всякие доценты с кандидатами, инженеры и прочие люди умственного труда.
– О, это же Мельников из нашей многотиражки! – раздался вдруг возглас откуда-то из дымного полумрака. – Иван Лексеич, иди к нам, тут как раз место стынет, Михалыч домой ушел!
Я протиснулся между скамейками к раздаче. Помещение было маленьким, так что казалось, что народу много. На деле же был совсем даже не аншлаг. Думаю, по пятницам и выходным тут гораздо больше посетителей.
Дамочка на раздаче оживилась и окинула меня заинтересованным взглядом.
– Молоденький такой, – сказала она. – Студент что ли?
– Журналист, – я слабо улыбнулся и подмигнул. – Темное пиво есть?
– Чего? – подведенные карандашом брови взлетели вверх. Тьфу ты… Темное. Ага. Крафтовое. Молочный стаут еще попроси.
– Кружку пива, пожалуйста, – смущенно пробормотал я и полез в карман за деньгами.
– Тебе подогреть? – заботливо спросила она.
– Что? – не понял я.
– Ну, кипяточку, говорю, в кружку плеснуть? – она всплеснула пухлыми руками. – Холодно на улице, замерз же. Пальтишко на рыбьем меху. Согреешься хоть.
– Неа, давайте обычное, – я мотнул головой.
Я взял пузатую кружку с шапкой пены и пробрался к тому краю стола, где для меня пригрели местечко. К той самой троице, которая международную политику обсуждала.
– Что-то ты смурной какой-то, Иван Лексеич, – критически оглядев меня, изрек растрепанный мужичок в вельветовом коричневом пиджаке и черной водолазке. Убей, не помню, где он у нас работает. Пересекались точно, но не общались. Иначе бы запомнил. Двое его друзей были, похоже, не с нашего завода.
– Наверняка баба что-то нахимичила! – авторитетно заявил второй. Сутулый, длинный и в плоской кепочке на затылке. Как у него уши не отваливаются с таким головным убором зимой?
– Все бы тебе про баб, Гриша! – хохотнул третий, кругленький и лоснящийся, как свежая булочка.
– Ты давай, Иван Лексеич, изливай душу, сразу легче станет, – «вельветовый пиджак» похлопал меня по плечу и приподнял кружку. Остальные поддержали. Ну и я тоже, зря что ли пришел? Стекло звякнуло о стекло, на пальцы плеснула пена. Я сделал глоток. Ну… Не так плохо, как могло бы. Разбавлено, но не до состояния подкрашенной водички. Слегка горчит. Впрочем, пивным гурманом я не был, просто темное как-то всегда больше любил, чем светлое. Светлое всегда было на мой вкус слишком жидким.
– Да к другу бывшему я заходил тут неподалеку, – сказал я. – И бывшей моей девушке, которая теперь его жена.
– Воооот, я же говорил, что в бабе все дело! – «кепочка» поднял узловатый палец.
– Так и что? – перебил его «булочка». – Чем закончилась встреча на высшем уровне?
– Да ничем, – буркнул я. – Их сыну семь месяцев. Хотел помириться вот, но не задалось.
– Это ничего, Ваня, – «вельветовый пиджак» вздохнул и приобнял меня за плечи. – Ты вон какой красавец. И девушку новую найдешь, и друзья еще будут получше, а не как этот. Верно я говорю?
– Это точно, – «булочка» поднял кружку и пропел. – Если к другому уходит невеста, то неизвестно кому повезло. Верно, мужики?
Окружающие одобрительно залопотали. Кто-то даже напел смутно знакомый мотивчик. Эй, рула-те-рула-те-рула-те рула…
– Между прочим, у меня дочка недавно восемнадцать отпраздновала, – доверительно сообщил «булочка». – Девица – шик-блеск! Кровь с молоком, в сельхозе учится. А борщ такой варит, что весь квартал слюнки роняет. Хочешь, познакомлю? Махом забудешь про эту свою шаболду бесстыжую!
– Да погоди ты, Сеня, со своей Людкой! – засмеялся «вельветовый пиджак». – У них там в многотиражке знаешь какая фифа вертлявая работает? Ооо!
