Kitabı oku: «Отражениe», sayfa 2

Гибернация обычно длится чуть меньше недели и, если в эти дни я вынужденно бодрствую, со стороны кажется, будто накануне что–то употребил, хотя все, что в такие периоды переваривает мой организм, – кофе и энергетики. Моя заторможенность в начальной школе веселила кое–кого из моих одноклассников до тех пор, пока не доказал, что на силу и четкость удара гибернация никак не влияет. А больше никогда и никого это не заботило. Особенно отца.

В вампирский период я, наоборот, отвратительно эффективен. В старших классах предположил, что таблетки или алкашка помогут спать нормально. Нет. Ничего не помогает. При любом раскладе примерно неделю я не сплю, и под конец внутри все начинается дребезжать от напряжения. Это означает, что приближается момент, когда меня вырубит, и надо держаться поближе к кровати.

Отец не знает об этих качелях. Ну или делает вид: так ведь проще. К тому же он вечно занят – меня с детства окружали няньки. Как только отец взлетел, появилась еще и сука Марина – жена на выход. Она его нихрена не любит, но притворяется, будто это самый важный человек в ее жизни. Ну конечно, кто бы еще позволил телке с окраины Москвы бесконечно тратить деньги, глушить кофе с ликером и цитировать статьи по психологии из бабских журналов в свободное от отдыха время.

Завидев меня, эта тощая блондинка приторно улыбается, сверля ледяными глазами, и поспешно скрывается в недрах отцовской резиденции. Такая реакция греет мое сердечко: ненавижу притворную суку. Где–то в самом начале знакомства, когда наступали периоды ночной активности, я неплохо развлекался. Пробирался к ее кровати, толкал сопящее тело и замирал с закрытыми глазами и ножом в руке. Разлепив веки, Марина визжала и ползла к противоположному краю. Отыгрывая лунатика, я медленно разворачивался и уплывал в свою спальню. Отца, как обычно, не было дома.

К третьему такому пришествию на дверь Маринкиной спальни поставили серьезный замок, который было уже лень вскрывать, а меня направили к неврологу. Этот идиот нарисовал диагноз «аномальное состояние центральной нервной системы, сомнамбулизм». «Чувак, да я вообще не сплю!» – хотелось мне ему крикнуть, но, конечно, я этого не сделал. Отца, как обычно, не было рядом.

Для официальных мероприятий папочке нужна была сдержанная, хорошо воспитанная презентабельная Марина. Но, кажется, на выходах в свет все и заканчивается. Я уверен, что отец ее не жарит. По крайней мере лицо у Маринки всегда такое, будто она откусила лимон, а довольная во всех смыслах женщина, я знаю, выглядит иначе. Наверняка грязные отцовские фантазии воплощают вереницы эскортниц. Платить за секс, конечно, зашквар, но этих он хотя бы не тащит во дворец.

В целом к бате претензий нет. Я уважаю то, как он как умеет пахать, разделять и властвовать. А еще у него почти везде охеренные связи и чувство вины за мою жизнь без матери и за кое–что еще. Кроме того, куча денег, чтобы я мог исполнить все свои желания. Например, оплатить услуги Зимина, чем нужно воспользоваться прямо сейчас.

– Здравствуйте, это Евгений Орлов. Мне нужна информация об одном человеке. Особенно интересует то, что можно получить незаконно.

Евгения

– Лучше не пожрать неделю, чем кидаться на просрочку. С мужиками то же самое, поняла?

Разговор на кухне, 1996 год

Рейс, конечно, задержали. Я всегда приезжаю заранее, и в этот раз «заранее» растянулось до «убейте меня, пожалуйста». Я устала считать тягучие минуты в аэропорту, поэтому ожидание измерила четырьмя латте по цене кожаной сумки, новой сумкой по цене шубы, десятками страниц «Ста лет одиночества» по цене утертой слезинки, тремя хвастливыми постами Тёмы из Анталии по цене сжавшегося сердца.

В автобусе, который вез до самолета, меня немного потряхивало. Не на кочках, которых нет, а изнутри. Пора бы запомнить: когда тебе ближе к 40, лошадиная доза кофеина вместо бодрости дарит тревожность и аритмию. Смогу ли вообще уснуть в полете, чтобы скорее увидеть огни любимой Москвы?

Не смогу, и причина не только в кофе. В Россию летели надменные люди–бренды, воркующие влюбленные и парни в деловых костюмах. Но, конечно же, именно мой ряд оккупировала единственная на весь салон семья с малолетним крикуном. Я сочувствовала уставшему ребенку, но себе – гораздо сильнее.

Скрывая раздражение, ободряюще улыбнулась взлохмаченной мамаше и раскрыла роман Маркеса, начатый в зале ожидания. Я как будто принадлежала семье Буэндиа, потому что, как и все ее поколения, была наделена врожденным пороком одиночества. Не в том смысле, что не умела генерировать социальные связи. Как раз наоборот. Я с детства находила способы стать центром притяжения, имела спортивный разряд по популярности. Кукольная внешность, быстрые мысли, жгучее желание быть первой, плюс искренняя доброжелательность помогали быть лучшей в классе, любимой дочерью в искалеченной, утонувшей в водке семье. Мать даже называла меня «золотая девочка», когда держалась между двумя состояниями: мертвецкая пьянь и злое похмелье.

Я вскарабкалась на школьный олимп, встав рядом с мажорами, спортсменами–активистами и длинноногими красотками. С годами мое обаяние выросло в бесконтрольную силу, как телекинез у мутанта из американских комиксов⁹, – порой оно включалось, когда мне совсем того не хотелось. Особенно нездоров’о получалось с мужчинами. Вот чего ко мне привязался Безумный Макс или этот молодой мальчик, который здорово целуется? Я непроизвольно облизнулась.

При всей силе притяжения человеческих душ, при том, что последние полтора десятка лет делила постель с близким человеком, я была одна. Сколько себя помню, жила с глубоко упрятанной мыслью: все сущее призрачно, ведь время перемалывает отношения, радость, боль, достижения и провалы. Все закончится и забудется. Но не забвение страшно, не то, что я, как и все люди в мире, родилась одна и умру одна. А то, что прямо сейчас никто не может разделить со мной еще не проглоченные временем мгновения жизни. Всегда есть кто–то рядом, но смотреть под моим ракурсом, ощущать остроту моего счастья, проживать мою боль ни один человек не способен. И это понимание сильно мешает. Любить, например. Главным образом поэтому не просто добрые, а настоящие отношения с Тёмой постепенно расклеились.

Кто–то остановился прямо у моего кресла. Я подняла голову и почти порезалась о холодную вежливую улыбку бортпроводницы.

– Евгения Николаевна, примите поздравления от имени авиакомпании. Класс вашего обслуживания повышен. Пройдемте, пожалуйста, со мной.

Я непонимающе моргнула.

– За что же мне выпала такая честь?

Улыбка стала еще острее.

– Бонус за лояльность нашей авиакомпании.

– Но я очень редко пользуюсь…

– Прошу вас, пройдемте за мной, – отрезала стюардесса и выжидательно на меня уставилась.

Я закрыла книгу и посмотрела на соседей. Мальчику только что отказали в печенье, и он покраснел, готовый разреветься. Сунула в хваткие ручки хрустящее бискотти, целый кулек которого закупила в семейной миланской пекарне. Под хмурым взглядом родителей встала и потянулась за ручной кладью.

Пока через весь салон тащилась за приветливой, как морозилка, стюардессой, улыбалась одной мысли. Если есть внезапное повышение класса обслуживания, то должна быть и обратная история. Отправиться из бизнеса в эконом, чтобы почистить карму. Четыре часа в компании перевозбужденного куки–монстра кого угодно заставят думать о духовных ценностях.

Приземлилась на указанное место у окна. Рядом было свободно. Я ни разу не летала в бизнесе. Казалось глупостью тратить двухмесячный заработок среднего россиянина на несколько часов за шторкой. Но сейчас это условное уединение было очень кстати. Я откинулась на мягкую широкую спинку кресла, закрыла глаза и с наслаждением вытянула ноги.

Справа заскрипело кожаное сиденье: кто–то в него опустился.

– Золушка наконец расхерачила весь хрусталь и нацепила домашние розовые тапки. Такой феминизм стоит узаконить, – раздался насмешливый голос.

Я с нежностью оглядела уютные сланцы Барби на своих довольных ступнях, натянула улыбку «засуньте свое мнение сами знаете куда» и повернулась к соседу. Скульптурное лицо, ореховые глаза и дерзкая ухмылка, от которой низ живота тянет болезненно и сладко. Тот–кто–здорово–целуется. Это, что ли, сон?

– Ты из тех девчонок, которые всегда на стиле. И все же перелезла со шпилек в тапки за десять евро. Триумф. Именно это я сейчас испытываю, amore.

Я поджала губы и презрительно вскинула бровь, а внутри начало неприятно жечь от смущения. Розовые сланцы оказались удобными до тошноты, и я не снимала их весь остаток отпуска. Тем временем три пары безупречной мазохистской красоты от Джимми Чу и Шанель убрались в чемодан. Ну почему хотя бы в самолет я не надела любимые лиловые босоножки? Черт, черт, черт.

Стоп. Почему вообще вся эта идиотская ситуация меня задевает? А он развалился в кресле, смотрит, обжигая, и расслабленно улыбается. Как вампир, потягивает мое волнение и слабость. Так пусть у вас случится несварение, дорогой Стефан Сальваторе¹⁰. Я придвинулась к соседу настолько близко, что голова закружилась от знакомой пряной горечи, окутывающей его тело. Едва сдержалась, чтобы не очертить языком сонную артерию на крепкой шее. Так захотелось вспомнить его вкус.

– О, как же тебя заводит дешевая уродливая обувь. Полиуретан – твой личный сорт героина¹¹, – страстно прошептала на ухо, погладив его бицепс, который напрягся от прикосновения. С удовлетворением отметила, что парня будто парализовало. – Наслаждайся.

Резко отстранилась, скинула тапки и поднялась с места. Бортпроводница–морозилка подскочила еще до того, как я успела оправить свою ультракороткую юбку–плиссе.

– Пожалуйста, сядьте. Мы почти готовы к взлету, – буквально прошипела стюардесса.

И почему в воздухе работают такие красивые ледышки? Парень переводил взгляд с меня на нее и улыбался все шире. Мой голос тоже стал на сотню градусов ниже.

– Как раз это и собираюсь сделать. Мое место там, – Указала в сторону эконом–класса. В ответ стюардесса пробуравила меня ледяным взглядом.

– Если вы сейчас же не займете свое место здесь, мы будем вынуждены задержать взлет.

Пауза затягивалась, двигатели ревели все громче. Если буду скандалить, меня выставят из самолета, весь этот позор обязательно кто–нибудь заснимет и выкинет в интернет. Я потеряю время, деньги и собственное достоинство. Вздохнув, опустилась в кресло. Скорее в Москву.

– Знаешь, что меня заводит на самом деле? – теперь он придвинулся очень–очень близко. Я увидела крапинки на темной радужке его зрачков. – То, что ты дергаешься, сопротивляешься, отрицаешь реакцию на меня, а твое тело сдалось еще в первую нашу встречу. Даже до того, как я узнал вкус твоих губ.

Он опустился на одно колено.

– До того, как твои твердые от возбуждения соски прижались к моей груди.

Провел рукой по моей оголенной ноге от бедра к ступне. Движение ладони отдалось по всему телу, которое предательски покрылось мурашками.

Парень аккуратно обул меня в розовые сланцы и вернулся в кресло. Двигатели взревели так, что заложило уши, самолет помчался по взлетной полосе. Дальше я почти читала по губам.

– Ты сдалась еще до того, как стонала, терлась об меня и текла в самом центре города. И все это, Женя, снесло мне крышу.

Евгений

Мой сильный мальчик, не расстраивайся, когда однажды поймешь, что жизнь гораздо сильнее тебя. Некоторые обстоятельства лучше не побеждать, их вообще не стоит трогать.

Из непрочитанного письма №67, 2010 год

Полузакрытые от возбуждения глаза с пушистыми ресницами распахнулись, когда маленькая женщина поняла, что знаю ее имя.

Да, Женя запал на Женю. Если бы я верил во что–то кроме рандомной удачи и силы похуизма, то решил бы: так судьба указывает на предназначенного мне человека. Пролог дешевого сентиментального романа, которые по всему особняку раскидывает Маринка, видимо, делая намеки моему отцу. Как будто до сих пор сомневается в том, что ему в целом на ее чувства плевать.

Я увяз в Жениных глазах цвета горького шоколада и оскалился как маньяк. Да я и был вконец поехавшим. Спасибо Зимину – сейчас могу рассказать о ней больше, чем родная мать. Последней, кстати, не светит премия «Мать года», даже если она приплатит жюри. На взятку бы хватило, потому что хорошая девочка Женя отправляет домой деньги дважды в месяц. Но ставлю свой ягуар: даже в этой сгенерированной ситуации мать предпочла бы все спустить на водку.

Мы с Женей похожи, потому что оба горячие и умные. Звучит нескромно, но объективно. Правда, мне повезло быть сыном очень богатого человека, а ей пришлось расти с матерью–алкашкой. Не понимаю как, но это не раздавило ее, а сделало сильной. Женя всю жизнь была не только хорошей, но и пугающе целеустремленной девочкой: школа с медалью, вышка на бюджете, разряд по гимнастике. Судя по фоткам, которые нарыл отцовский человек, Женя своим поперечным шпагатом может смутить Чака Норриса. И свести с ума лично меня.

Она несколько лет работала в неплохой конторе, но уволилась перед отъездом, не подготовив заранее путей отступления. Не очень–то похоже на ту, кто на два года вперед планирует профгигиену зубов. Здесь надо будет копнуть глубже.

У нее аллергия на цитрусовые, а еще синдром спасателя. Поэтому гуттаперчевые Женины ноги порой шагают, уничтожая стихийные свалки в пределах Москвы и области. А доброе сердце греет бездомных собак, пару раз в месяц заглядывая в городской приют. Грета Тунберг и мать ее Тереза в одном лице.

Прямо сейчас Женя отвернулась и смотрит в окно. Аппенинский полуостров, приготовившись прощально подопнуть Сицилию, скрылся под многослойными облаками. Каникулы официально закончились, начинается наша московская история.

Наша. Охренеть формулировка. Мне стало бы не по себе, оттого что настолько далеко забегаю вперед, если бы я это делал по серьезке. Но с женщинами будущего нет, я это выяснил еще в детстве, с ними возможны только отдельные фрагменты настоящего. И в моих силах превратить некоторые из них в минуты потного горячего трения и стонов. Carpe diem¹², господа.

Есть еще одна деталь, которая кому–то может показаться ключевой. Мне – нет, но совру, если скажу, что не удивился, когда об этом узнал. Женя старше на 16 лет. То есть когда я еще верил в Деда Мороза и в то, что моя мать обязательно вернется, девушка подавала документы в загс.

Еще раз: три четверти моей жизни она провела со своим однокурсником. Этот факт лично меня напрягает – с одной стороны. С другой, такие хорошие девочки, как Женя, не отвечают страстно на поцелуй парня с улицы, если у них все в порядке в личной жизни. Кто–то уже должен сообщить белобрысому лузеру, что у него проблемы. Зря он отпустил свою женщину отдыхать в одиночестве: я помогу ей почувствовать себя лучше.

Когда вырубилось «пристегните ремни», небрежно помахал зализанной стюардессе, которая так дерзко шипела на Женю. Перед полетом я отвалил кучу денег, чтобы та доставила куклу в бизнес на место, которое сам же и выкупил. Воздушная змея подскочила с приторной улыбкой и, будто случайно, прижалась бедром к моей руке на подлокотнике. С удивлением не обнаружил желания ее касаться. Отодвинулся, чтобы ткнуть пальцем в меню. Она разочарованно кивнула и пошагала в сторону бара.

Лениво разглядывал Женю. Пушкин, увидев, как может выглядеть женщина за 30, переосмыслил бы жизнь. Матушка Татьяны Лариной, насколько я помню, ровесница этой мелкой итальянки, – Александр Сергеевич про нее снисходительно писал: «проста, но очень милая старушка». Старушка, мать ее. А эта будто снимается в подростковой драме: тоненькая, с выдающимися сиськами, которые скрывает розовое худи. Сумасшедше короткая юбка чудом прикрывает белье и заставляет мой член приподняться. Легкий загар, шелковые волосы, стянутые в высокий хвост, и пухлые губы, опять замазанные какой–то телесного цвета дрянью. Хочу своим языком и зубами проявить их настоящий цвет: вишневый от грубых поцелуев. Пришлось немного привстать и поправить штаны, чтобы хоть как–то скрыть стояк. Женя заметила это – презрительно фыркнула. Сучка.

Понять, что она не моя ровесница, конечно, можно. У молодых девчонок пухлые, как будто немножко надутые лица, а у этой острые, красиво очерченные скулы. Еще едва заметные лучи морщинок вокруг глаз, их наверняка хорошо видно, когда Женя улыбается. Сейчас морщинки спрятаны: в целом ситуация ее раздражает, а не веселит. А мне до скрежета зубов захотелось согреться ее улыбкой.

Стюардесса наконец принесла шампанское. Передал Жене. Она помотала головой и попросила простой воды. Залпом опрокинула в себя целый стакан.

– Тяжелый день? – улыбнулся той ленивой улыбкой, от которой у хороших девочек обычно розовеют щеки.

– Тяжелые люди рядом, – напрочь игнорируя мое обаяние, равнодушно бросила она. – Как можно меньше видеть кое–чье лицо, для этого покрепче уснуть и как можно быстрее оказаться дома. Таков план. In vino veritas¹³, – пробормотала, неодобрительно покосившись на мой бокал с шампанским.

Ого. Если бы я верил хоть во что–то, решил бы, что получил еще один сигнал сверху.

Потянулся, намеренно напрягая бицепсы. Женя украдкой посмотрела на мой пресс, который выставился из–под футболки. И да, мне это польстило. Потом перевела взгляд на руки и начала смеяться. Ну привет, солнечные морщинки. Стало так хорошо, будто я уже наглотался шампанского. Женин смех надо расфасовать по бутылкам и продавать как чистый эндорфин.

– Ты возглавляешь рейтинг самых нелепых литературных отсылок, – посмотрела весело и наконец по–настоящему заинтересованно.

Она имела в виду мою татуировку на внутренней стороне плеча, которую я так ненавязчиво продемонстрировал. Там контурный безумный кролик с красными глазами тянется к бутылке вина с наклейкой «Veritas»¹⁴. Конечно, умница Женя считала пасхалку.

В 10 классе изучают Блока. У нас литературу вел Учитель года, лауреат и кандидат, который полжизни посвятил поэтам серебряного века. Он в красках и лицах передал рок–н–рольный поэтический вайб: Блок не только писал, но и умел веселиться. Обожал жену, стихи вот посвящал ей, но развлекался с другими. Талантливый, местами желчный, с двойными стандартами – кто, если не он, заслуживает того, чтобы в честь него сделали первую в жизни татуировку?

Хихикая, Женя по–кошачьи удобно устроилась в кресле. Прошло от силы две минуты, прежде чем раздалось мирное сопение.

Я выпил и свое, и Женино шампанское. В салоне стало прохладней: вентиляция выкручена на полную мощность. Если немного подождать, холод проникнет под кофту американской школьницы – под тканью проступят затвердевшие, как горошины, соски, потому что предположение первое – Женя не привыкла прятать свои сиськи в лифчик. Предположение второе – наверняка сладко и правильно они будут ощущаться на моем языке… Fuck. Я сдохну от спермотоксикоза. Первое в истории медицины заключение: медленная и мучительная смерть от идиотских фантазий.

Подозвал змею–стюардессу. Соблазнительно качая бедрами (не интересно), она вернулась с пледом и порцией виски. Укрыл Женю и поцеловал в лоб, как будто я ее дед или священник. Карамель и вишня: amore пахнет очень сладко. Едва сдержался, чтобы не вобрать весь ее аромат, потому что ну очень странно обнюхивать спящего человека. Особенно того, кто соблазнительно приоткрыл свой рот.

Нет, это не хорошенькая cara¹⁵, а настоящая небесная кара. Она еще принесет мне кучу неприятностей, отвечаю. С трудом отодвинулся и наконец осушил бокал.

Евгения

– Мама, а ты боишься темноты?

– Нет, конечно. Вот ослепнуть и все время пялиться в темноту или вообще инвалидкой стать боюсь, потому что тебя поставить на ноги надо. А если вдруг выключится свет – это ерунда вообще.

Разговор на кухне, 1989 год

Во рту сухо, глаза пощипывает от туши, а еще сильно хочется в туалет. Вспомнила, где я и с кем. Повернула голову: безмятежно спит. Расслабленные губы не кривятся в ухмылке, пушистые ресницы слегка подрагивают. Сон стер неокрепший мачизм. Быть настоящим, даже беззащитным ему действительно идет.

Скинула плед и потянулась. Вот это высший класс обслуживания: безо всякой просьбы укрывают замерзающих пассажиров. Неужели ледяная стюардесса оттаяла?

Срочно в туалет. Ноги моего соседа, как шлагбаумы, поделили пространство для маневра. Пробиралась аккуратней, чем ниндзя и все же задела сначала одну ногу – ругнулась, и тут же споткнулась о другую. Замерла в неприличной позе, будто намереваюсь оседлать его бедро. Вгляделась в лицо: не проснулся ли. Вроде, все тихо. Чудом выбралась из лабиринта длинных спортивных ног и проскользнула за пластиковую дверь.

Сделав все необходимое, посмотрела на себя в зеркало. Растрепанная, кофта помялась, тушь осыпалась, помада стерлась. Так выглядит человек, который долго бежал от враждебных обстоятельств и вляпался в собственные страхи и пороки. Пороки тем временем обрели плоть, кровь, примерно 85 килограммов наглости и превратились в парня, который развалился в кресле по соседству.

С юности мой постоянный горизонт планирования – пять лет. И еще пару месяцев назад все было более–менее ясно: постепенный карьерный рост в любимой студии и стабильная семейная жизнь с Тёмой, которая обязательно наладится. Это скучное, но разумное знание поддерживало и двигало меня вперед примерно с совершеннолетия. Жить правильно, устойчиво и красиво – вот чего я желала.

А с недавнего времени в мыслях сверкает неоном один из вечных неразрешимых русских вопросов: что делать? У меня впереди нулевая видимость. Итальянская передышка не дала ответов, и теперь, кажется, впервые в жизни нет четкого плана. Может быть, и правда проектировать табуретки, как завещала одна недовольная клиентка? Хорошо бы просто добраться до дома, чтобы атмосфера наконец прояснилась.

Подняла глаза – из зеркала на меня снова взглянула потасканная женщина. Терпеть не могу внешнюю неаккуратность, ведь она отражает тот хаос, который прячется внутри. Не хочу, чтобы хоть кто-то знал о моих сомнениях, для внешнего мира у меня внутри полный порядок, все чисто, отсортировано и распределено по секциям. Как хорошо, что я прихватила с собой в косметичку! Поправила макияж, расчесалась, вновь стянула волосы в аккуратный хвост, разгладила кофту. Сносно. Открыла дверь и врезалась в стену, слишком теплую, чтобы быть безразличным пластиком.

– Наконец–то, – сказал мой преследователь и втолкнул меня обратно.

С щелчком замка, который закрыли изнутри, перехватило дыхание. Моя сексуальная фантазия последних дней пугающе реальна, у нее тренированные мышцы, дикие от желания глаза и разрушающая энергетика. Попыталась отодвинуться, но зад впечатался в умывальник. В самолетах очень маленькие туалеты.

Он уперся руками справа и слева от меня – заключил в клетку. Глядя в глаза, дышит так тяжело, будто только что покорил Этну. Мне самой не хватает кислорода: я рядом с ним там, где воздух разрежен и кружит голову. Именно этот дьявольски горячий парень столкнет меня в жерло вулкана.

Поднял руку к моему лицу и погладил по щеке. Большим пальцем стер помаду с губ, размазывая ее по подбородку и щекам. Это грязно и неправильно. Мне такие вещи совсем не нравятся, но тело отозвалось как последний предатель. Бедра подались вперед. Рот приоткрылся, ожидая, что палец протолкнется внутрь, чтобы я могла облизывать и сосать. Внизу живота начал пульсировать напряженный комок. Парень хрипло рассмеялся, считав сигналы моего глупого тела, и покачал головой. Провел рукой по скулам, подбородку, спустился вниз и остановился на шее, слегка ее сжимая. Мои бедра сжались в ответ.

– Распусти волосы.

И это не просьба: слишком жесткий и напряженный у него голос. Будто говорит не мальчик–подросток, а зрелый мужчина, чьи действия направляет опыт и порок. Почувствовала, будто это я младше на полтора десятка лет и покачала головой, мысленно топнув ногой, как ребенок: ни за что. Всегда ношу тугие прически, даже дома, даже во время секса и даже на ночь мои волосы убраны. Они так привыкли к собранному положению, что теперь их тянет, а кожа головы саднит, когда оказываются на свободе. Это мой способ самоконтроля, напоминание о том, что жизнь – свод ясных правил, многие из которых я сама же и установила. Происходящее сейчас – антитеза безопасной нормальности, хаос в чистом виде. А я участница этого безумия.

– Сними. Чертову. Резинку, – сжал шею сильнее.

Моя кожа покрылась мурашками, изо рта вырвался стон. Его властная интонация проникла сквозь мои поры и заставила клетки, ткани, органы переродиться и жить по новым правилам. Кажется, я покраснела: так позорно и просто сломлено сопротивление. Будто во сне, сделала, как он велел. Волосы рассыпались по спине и рукам.

– Русалка.., – пробормотал, одной рукой пропуская мои пряди сквозь пальцы, другой поглаживая шею. – соблазнишь, а потом утянешь на дно.

Тело мое сошло с ума от того, как резко бархат сменил сталь. Его бедра качнулись вперед, и я через ткань ощутила силу его желания. Глядя в мои глаза, он терся своей выпуклостью на штанах о мой живот, а я мечтала, чтобы твердый, горячий член заполнил ноющую пустоту.

Утягивая в темноту своего взгляда, он втиснул свое мускулистое бедро между моих ног – заставил их расставить шире. Взял мою руку в свою и поцеловал ладонь – я дернулась от острого удовольствия. Языком очертил круг и двинулся по внутренней стороне предплечья к локтевому сгибу. Сгорая от желания и стыда, я попыталась потереться о его ногу. Он не позволил: обхватил мои бедра, обездвижев.

– А теперь представь, что мои губы втянули твой клитор.

– Что? – выдохнула, испугавшись своих ощущений: между ног заныло, я стала неприлично мокрой. – Что ты делаешь?

Считывать и озвучивать мои собственные фантазии – запрещенный прием. Тело так сильно жаждало разрядки, что я совсем перестала себя контролировать. Уперлась в его грудь руками и, постанывая, снова попыталась потереться о его бедро. Он покачал головой, сжал мои бедра сильнее, продолжая говорить.

– Я его посасываю, а затем провожу языком между твоими губками вниз, к отверстию.

Слова были медленными, мучительно дразнящими. Я как будто телепортировала обратно в раскаленный европейский город: мне невозможно жарко, во рту пересохло. Горячая волна начала подниматься от пальцев ног к месту ноющего напряжения.

– Языком проникаю внутрь и трахаю так глубоко, что твоя влага стекает по моему подбородку. Пальцами массирую набухший клитор. Ты извиваешься и стонешь.

Я взорвалась, выгнувшись навстречу его грязным словам. Мои глаза закатилась, дыхание сбилось. Стало так легко и невесомо, как будто я ящерица и скинула старую узкую кожу. Так вот как это: дышать полной грудью.

– Кончив, сжимаешь мой язык настолько сильно, что я думаю: он, нахрен, отвалился. Когда наконец отпустишь, шепчу твоей киске, какая она сладкая.

С довольной ухмылкой он убрал свое бедро, поцеловал тыльную сторону моей ладони и отпустил руку.

– Готов поспорить на эти памятные шорты, ты впервые кончила вот так. И это был лучший оргазм в твоей жизни, – протянул он, с интересом разглядывая большое влажное пятно на своих бежевых бермудах. Моя влага, просочившаяся сквозь кружевные трусики, останется с ним до конца полета – черт.

Если бы мои щеки и так уже не пылали, я бы густо покраснела. Он прав: самый сильный оргазм в моей жизни получила без стимуляции клитора. Без проникновения. Полностью одетая.

– Не льсти себе, мальчик. Просто у меня очень давно не было секса. Я бы сейчас кончила, даже если бы на твоем месте оказался манекен без гениталий.

Он оперся спиной на дверь, сложив руки на груди, лениво улыбнулся и окинул меня темным взглядом. Мои нетвердые ноги подкосились, я ухватилась за раковину.

– Насколько давно? Неделю? Две? Месяц? – парень погладил свой член через шорты.

Что он со мной делает? Я дышала часто и неровно, захлебываясь собственной похотью. Покачала головой. Гораздо дольше.

Парень удрученно поцокал, расстегнул ширинку, взял в правую руку свой член и придвинулся ко мне. Я опустила взгляд. Слишком большой даже для моего воображения, с выступающими венами. Головка блестела от выступившей жидкости. Рот наполнился слюной – я сглотнула. Очень красиво, такому инструменту обрадовались бы в порностудии. Эта мысль меня завела почти так же сильно, как тяжелый мускусный аромат его возбуждения, который заполнил маленькое пространство.

Он начал двигать рукой. Сначала медленно, постепенно ускоряясь. Раз, два, три – я считала движения, чувствуя, как все мучительнее тянет низ моего живота. На пятом десятке сбилась, он тоже.

– Смотри, как я кончу.

Как будто хоть что–то, даже ядерный взрыв, могло меня сейчас от этого отвлечь. Я подняла юбку.

– Сделай это на мои трусики.

Он застонал и поступил, как я просила. Горячая сперма потекла по моему белому кружевному белью и ногам.

– В следующий раз возьмешь его в рот и заглотишь все до последней капли, – пообещал, вытирая свой (потрясающий, прекрасный) член бумагой, прежде чем спрятать в шорты.

Слова такие же горячие, как его руки. Невозможная пытка – мне снова мучительно хотелось освободиться. Я раздвинула ноги, поместила два пальца на трусики, пропитавшиеся его спермой и моей влагой, и прямо через белье стала приближать себя к оргазму. Женя горящими глазами наблюдал за моей рукой, вбирая мои стоны и втягивая носом запах нашего желания. Он сжал кулаки, а его член снова набух, было видно даже через одежду. В этот миг удовольствие накрыло меня туманной волной.

Я достала бумажные полотенца и стерла сперму со своих ног. Сняла трусики и вложила в его руку.

– Следующего раза не будет, – ответила твердо, поправила юбку и вышла из туалета.

В тот момент я правда была в этом уверена. Как и в том, что Женя, застыв с моими трусиками в руках, смотрит мне вслед.