Kitabı oku: «Король Гарлема»

Yazı tipi:

Рисунок на обложке Павла Борозенца

* * *

На свете немало странных имен, и мое из их числа. Одна его часть представляет время суток, вторая – сторону света, а обе вместе они создают образ, который совпадает с наколкой на моем плече: кипарис, луна, волна. Я – Вечер Южный и уже семь часов пребываю в Нью-Йорке. Меня тошнит от этого города, его запахов и от мысли, что придется здесь жить. Меня никогда не тянуло в Америку, ей не было места в моей голове, но бежать пришлось именно сюда. Дело это темное – я не знал тех, кто шел по моему следу. Понятно было лишь одно – с меня хотели снять шкуру.

Кроме того, было еще одно обстоятельство, усугубляющее ситуацию. В России осталась Валерия или просто Лерка, существо с зелеными глазами. Я исчез, не оставив ей даже записки. Но и это не все. За пять дней до побега я лишил девчонку отца. Я не знал, что убиваю человека, который в будущем мог бы стать моим тестем. Впрочем, наверное, не мог бы. Есть ситуации, из которых нет выхода. Вряд ли бы мы с Гюйсом смогли о чем-то договориться.

Через несколько дней после его смерти мы встретились с Леркой возле моста через железную дорогу. Она остановила свой мотоцикл, сняла шлем, и я сразу понял, что у нее что-то произошло.

– Что случилось? – спросил я.

– Отец, – сказала она. – Его не было три дня. Я не обращала на это внимания. Он часто отлучался, ничего мне не сообщая. У нас не особо теплые отношения. А сегодня позвонили из милиции и сказали, что произошел несчастный случай. Машину выбросило в кювет. Она взорвалась. Отец и еще один человек, личность которого пока не установили, сгорели в ней.

– Где это было? – спросил я в дикой надежде на то, что непричастен к этому.

– Недалеко от реки, в лесопосадке, – ответила она.

У меня сразу стало сухо во рту, но неприятности только начинались. Через день в баре появился странный человек. Он сел на самое неуютное место, за столик у прохода который все и всегда занимали в последнюю очередь, когда уже не оставалось других мест, и уже этим насторожил меня. Здесь никто так не делал. За час этот тип выпил три безалкогольных коктейля и женщинами не интересовался. Он пришел не пить, не веселиться и не за тем, чтобы познакомиться с женщиной. Тогда зачем? Сидел он тоже не так, как все, устроился на самом углу стула, как-то боком. Словно присел на пару минут.

Я, независимо от того, стоял ли на месте или передвигался по залу, не выпускал его из поля зрения. Потом он позвонил по телефону, а минут через двадцать в зале появился еще один подобный экземпляр. Они были похожи, но не внешностью, а чем-то другим. Так бывают схожи люди одного рода занятий.

Когда вошедший человек, окинув глазами зал, направился к столику у прохода, я, не раздумывая, двинулся к кабинету Парадокса, где хранил паспорт и деньги. Забрав их, я через черный ход вышел на улицу, сел на «Агусту» и на самых малых оборотах бесшумно отъехал от бара, а через час, находясь на другой стороне города, позвонил бармену.

– Тут пара каких-то психов появились, искали тебя. Они такое здесь устроили!.. – произнес он в трубку.

У Лерки не было мобильного телефона, и я позвонил ей домой, но там никто не отозвался. Я тихо выругался. Искать ее по городу было бессмысленно, опасно и для меня, и для нее. Лерка – мое единственное слабое место, и я не хотел, чтобы эти выродки знали про ее существование.

«Они найдут тебя по запаху», – сказал мне тот китаец перед смертью.

Теперь я начинал в это верить. И если они легко отыскали меня в масштабах страны, то в городе, который является какой-то ее стотысячной частью, им удастся это сделать в течение часа. Исчезать надо было прямо сейчас, и через два дня я был в Москве. Вылететь в Нью-Йорк с командой спортсменов мне помог Итальянец.

Я надеялся надолго исчезнуть из поля зрения своих преследователей, по крайней мере, на то время, пока мне не станет известно, кто они. Еще я рассчитывал найти в Нью-Йорке Морозника. Китаец искал этого человека, полагая, что тот сможет ему помочь. А раз так, значит, он мог помочь и мне.

Я наткнулся на этот бар случайно, бесцельно брел вдоль набережной, увидел огни и поднялся на его открытую террасу.

Прежде крепче вина я ничего не пил, но в этот раз, пытаясь избавится от тошноты, заказал бутылку бурбона. Я пил его медленно, цедя из стакана мелкими глотками, но и ночь была длинной, и под утро, когда спины волн, катящихся вдалеке, еще только приобретали розоватый оттенок, передо мной на столике маячили две пустых бутылки. Я чуть удивленно смотрел на них, когда на террасе появился плотный человек с мятым лицом, которого из основного зала под руку привел официант. Он сел за столик невдалеке и стал меня рассматривать. Я отвернулся и подставил лицо легкому ветру, дующему с океана. Виски сделало свое дело. Внутри меня бродили легкие теплые волны, и это было неплохое ощущение. О том, что я буду делать, когда окончательно придет утро, я не думал.

Этот человек вдруг поднялся из-за своего столика и подошел ко мне.

– Простите! – сказал он на русском с легким акцентом. – Я хозяин этого заведения. Фред сказал мне, что стоит посмотреть…

– На что? – мой взгляд медленно ощупал его.

– На то, как вы пьете!

– А что тут такого?! – поинтересовался я. – Хорошее виски!

– Да! – согласился хозяин. – Но здесь так не пьют.

– Не принято?

– Да нет, что вы. Здесь просто так не могут. Очевидно, у вас хорошая закалка. Если вы сможете после этого ровно дойти до выхода, то вы просто мастер.

«Мастер, – усмехнулся я про себя. – Нет уж, настоящие мастера этого дела остались в России».

– Я не только до выхода пройду, но еще и пару крепких мужиков сумею успокоить.

– Вы серьезно? – засомневался хозяин бара.

– Абсолютно. Я же не пьян, – я действительно был не пьян. – Виски просто согрело мне душу.

– Наверное, она у вас очень замерзла, – заметил хозяин, кивнув на пустые бутылки и неожиданно протянул мне руку. – Эдгар!

– Вечер, – пожал я ее.

– Давно вы в Америке? – спросил Эдгар.

– Первую ночь, – ответил я.

Эдгар удивленно вскинул на меня глаза, но ничего не сказал, а потом сделал знак официанту. Тот принес два стакана, в каждом из которых на два пальца было налито виски.

– Надолго? – спросил Эдгар, когда мы выпили с ним за знакомство.

– Не знаю.

Эдгар окинул взглядом мою фигуру.

– У вас крепкое телосложение. Очевидно, вы долго занимались спортом?

– Не ошиблись, – сказал я. – Боевые искусства.

– Может быть, вам нужна работа? – спросил Эдгар. – Хотя, судя по тому, что вы засели в моем, пусть не самом дорогом, но все-таки не дешевом заведении, вы в средствах не стеснены, но все быстро меняется. Сегодня у вас есть деньги, а завтра их уже нет. Ладно, чего это я раскаркался.

Было пять утра. Мы сидели одни на пустой террасе. Двое людей, между которыми на столике стояли два пустых стакана. Одного из нас по непонятной причине донимала бессонница, другому в эту ночь судьба просто не предоставила ночлег.

Легкий бриз с океана трепал края скатертей на столиках, освежая наши лица.

– Так как насчет работы? – спросил Эдгар.

– Как-то не думал об этом, – тактично отклонил я его предложение.

В мои планы не входила работа в баре. Конечно, я понимал, что заниматься чем-то придется, но быть вышибалой в кабаке мне не хотелось. С этого не стыдно начинать свой жизненный путь, но заканчивать, пусть даже какой-то его этап, предпочтительней чем-то другим.

– Ну что же, если надумаете, заходите, – Эдгар поднялся. – Приятно было познакомиться. Пойду досыпать. Знаете ли, бессонница одолевает, но сегодня, кажется, я посплю.

Мне оставалось только вежливо кивнуть в ответ.

Эдгар направился к дверям, ведущим в бар. Я с любопытством смотрел вслед человеку, который прожил в Америке немало времени и, судя по всему, преуспевал. Но особо жизнерадостным он мне не показался, кроме того, его мучила бессонница.

Через некоторое время на веранде появился официант, сухощавый и уже немолодой тип с усталыми глазами.

– Мистер, – сказал он, – бар закрывается.

Я повертел в руках пустой стакан, поднялся и вышел на набережную. Она сверкала от росы.

Продавец сосисок, поджарый смуглый тип, дремал, облокотившись о свою тележку. При моем приближении он, не открывая глаз, потянул носом и пробормотал на русском:

– Этот мистер всю ночь лакал виски, а сейчас ему хочется жрать.

– Догадливый ты наш! – сказал я.

Продавец распахнул глаза.

– Смотри-ка, русский! – констатировал он очевидное и добавил: – Догадаться-то нетрудно. Ты смердишь виски, словно покойник недельной давности. На три метра вокруг.

Я подивился про себя такому сравнению и спросил:

– А как насчет того, что мне хочется есть?

– Это тоже не трудно, – произнес продавец, откидывая никелированный люк на тележке. – Тебе сколько?

– Четыре.

– Все, кто из бара мимо идут, обязательно их здесь покупают, – пояснил продавец, выкладывая сосиски на бумажную тарелку. Это так по-американски – зажевать дорогое виски дешевой сосиской.

Пока я ел, стало всходить солнце.

– Ты местный или приезжий? – поинтересовался продавец.

– Приезжий. Вечером прилетел, – ответил я.

– Ну и куда ты теперь?

Я пожал плечами.

– Может, жилье нужно?

– Может.

Продавец окинул меня взглядом.

– Беспечный ты какой-то, – заявил он. – Я в Бронксе живу. Домом американец владеет, мы его и в глаза не видели. А управляющий русский. У нас свободные квартиры есть. Так нужно жилье?

– Нужно.

– Сейчас, – торговец пошарил шумовкой внутри бака, выловил оттуда две сосиски, очевидно, последние, и протянул их мне. – На, доешь. Это за счет заведения.

Я отрицательно покачал головой.

Продавец вздохнул, полил сосиски горчицей и с отвращением стал есть.

– Вот так и начинается каждый новый день, – заметив мой взгляд, сказал он. – Вот с этих осточертевших сосисок.

– Хорошая же у тебя здесь жизнь.

Продавец молча кивнул, потом, проглотив вторую сосиску, пробурчал:

– Не выбрасывать же. За месяц кругленькая сумма набегает. Я подсчитал.

– Да какая разница, что ты себе в желудок их бросишь, что в мусорный бак.

– Еще какая. Мне теперь завтракать не надо. Не понимаешь? Точно, только восемь часов в Америке. Местной жизни не знаешь. Ладно, поехали. Меня, вообще-то, Сашей зовут.

– Меня – Вечер, – ответил я.

Мой новый знакомый покосился на меня из-под козырька бейсболки, но ничего не сказал.

Продавец катил свою телегу вдоль набережной. Я шел рядом. Сперва мы шли по набережной, затем свернули куда-то в сторону. Высотные дома, вздымаясь с обеих сторон улицы, делали ее похожей на ущелье. Саша оставил свою тележку у знакомых азербайджанцев, в пиццерии, и мы прошли к подземке.

Улицы Бронкса не напоминали ущелье, но от этого они не казались более приветливыми. По одной из них, грязноватой и извилистой, мы подошли к кирпичному четырехэтажному дому с входом, расположенным посередине.

– Вот здесь я и живу, – сказал Саша. – Второй этаж, двадцать седьмая квартира, – он посмотрел на часы. – Управляющий уже здесь. Рано приходит старик.

Мы вошли в дом и оказались в длинном коридоре.

– Жилье гостиного типа, – прокомментировал Саша, ведя меня по апартаментам. – Прямо как у нас. Квартиры разные, цена тоже.

Мы остановились перед дверью с бронзовой табличкой, на которой на английском и на русском было написано: «Орлов Михаил Викторович».

– Виза у тебя надолго? – спросил Саша.

– Нет.

– А жить здесь собираешься долго?

– Возможно.

– Ладно, тогда под мое поручительство.

– Родственником меня представишь?

– Нет, – Саша вздохнул. – Этому человеку врать нельзя. Все насквозь видит. Бывший советский разведчик. Невозвращенец.

– Предатель родины?

– Не путай. Он никого не предавал. Просто знал, что если вернется, то его в лагеря загонят или к стенке поставят. Дело давно происходило.

– Понятно, – сказал я.

Саша негромко постучал в дверь и вошел. Я за ним.

Мы оказались в кабинете. Перед нами за старинным столом темного дерева сидел крупный сухой старик. Его глаза взглянули на нас, как два холодных голубых сканера.

– Доброе утро, Михаил Викторович. Вот человек поселиться у нас хочет, – начал Саша.

– Нелегал?

– Пока нет, но скоро им стану, – ответил я.

– Что хотите?

– Что-нибудь скромное, но с удобствами.

Старик усмехнулся.

– Надо же, с удобствами!.. У нас по-другому и не бывает. Могу предложить комнату или однокомнатную квартиру. Плата вперед за месяц, – управляющий встал. – Пойдемте, покажу.

Комната оказалась довольно просторной, не менее двадцати квадратных метров, с санузлом, совмещенным с душевой. Два окна закрывали легкие жалюзи. Управляющий поднял одно из них, и комната осветилась неярким светом тусклого нью-йоркского утра.

– Вас устраивает?

Я обвел глазами комнату.

– Устраивает.

– Четыреста долларов в месяц, как с соотечественника, – заявил управляющий, и я заметил на его лице слабое подобие улыбки. – Контингент у нас весьма пестрый, занимаются черт знает чем, – сказал он, принимая у меня деньги. – Впрочем, по виду вы человек бывалый, разберетесь, что к чему.

Когда Саша и управляющий ушли, я прилег на тахту и подумал, что для начала все складывается неплохо. Здесь меня точно не найдут, поскольку в этот дом я попал случайно. А случайность отследить невозможно.

Проснувшись в шесть часов вечера, я встал и подошел к окну. Чужая жизнь текла мимо по неширокой улице, чтобы влиться на перекрестке в более просторную стрит или авеню.

Надо было где-то перекусить, и я спустился вниз. В коридорах и на лестницах навстречу мне не попалось ни одного человека. Дом словно вымер.

Вечер был теплым и тихим. Пройдя с квартал, я наткнулся на бар «Золотой пингвин» и, войдя в него, попросил поесть. Бармен предложил мне без малого полное меню «Макдональдса».

Я посмотрел ему в глаза и тихо произнес:

– Знаешь, браток, картошки и теста с кетчупом я и дома досыта наелся. И еще хочу тебе сказать по секрету, – я ближе нагнулся к бармену. – На всех, кто там, у нас, в «Макдональдсах» питается, смотреть страшно. Их даже за вас, американцев, люди принимают.

Не знаю, достаточно ли ясно понял меня бармен, но смотрел он мне вслед совсем иначе, нежели тогда, когда я заходил.

Выйдя из бара, я пошел дальше по улице и через пару кварталов наткнулся на пиццерию, съел там пиццу с сыром и не спеша пошел обратно в свою нору.

* * *

Так прошел день, потом еще один, и ничего не изменилось.

Я понимал, что пора искать Морозника, но не знал, с чего начинать. Мой единственный знакомый, продавец сосисок Саша, вряд ли смог бы мне чем-то помочь.

Голову без конца сверлила мысль о том, что надо позвонить Лерке. Ситуации, в которой она оказалась, не позавидуешь. Сначала девушка лишилась отца, а через два дня бесследно исчез я. Это не давало мне покоя, но в моем положении надо было лежать тихо, как камню на дне реки, не подавая никаких сигналов. Месяца два, а лучше три. Но и тогда не будет никакой гарантии того, что меня не найдут. Вопросом о том, как это сделают те люди, которые хотят меня достать, я уже не задавался. Это было бессмысленно.

На третий день меня позвал к себе Орлов. Он был в черном костюме и белоснежной сорочке, в руке у него дымилась сигара.

Увидев меня, старик достал из стола бутылку виски и два широких стакана:

– Проходите, присаживайтесь.

Наполнив на четверть стаканы, он спросил:

– Кола, лед? – и, увидев, что я отрицательно помотал головой, одобрительно улыбнулся и заметил: – Правильно, разбавлять не стоит. Это не сучок Вологодского спиртоводочного завода.

Орлов начал издалека.

– Вы знаете, кто я? – спросил он, когда мы пригубили из стаканов.

– Слышал. Бывший советский разведчик.

– Вас правильно информировали. Подполковник госбезопасности. Бывший, разумеется. Не стал возвращаться в Союз, потому что знал, что в лучшем случае меня отправят на Колыму, в худшем же – расстреляют. Такие уж времена были. Так вот, я знаю все, что происходит в этом доме. Знаю, кто чем занимается и даже чем собирается заниматься. В свое время я знал, кто и чем занимается в сенате, а уж узнать все про нашу богадельню, поверьте, не представляет трудности. Со временем узнаю и про вас. Пока вы ничем не занимаетесь. Поверьте, будет гораздо лучше, если вы заранее проинформируете меня о своих планах. Может, я чем и помогу или предостерегу.

Я собрался было заверить управляющего, что ничем плохим заниматься не собираюсь, но он остановил меня резким жестом.

– Знаете, Вечер, жизнь такая штука…

– Знаю, – прервал я его довольно невежливо.

– Тогда вам не надо говорить, что в вашем положении особого выбора нет. Вам придется либо идти мыть посуду или делать что-то в этом роде, за тысячу долларов в месяц, либо заниматься чем-то нелегальным и иметь более-менее приличный доход. Одни в моем доме предпочитают первое, другие – второе. И хотя я от всей души сочувствую первым, вторые, как ни странно, мне ближе. Когда-то и я был идеалистом, не скрою. Но в этом мире нет справедливости, и кто сказал, что она вообще должна быть. Все, что должно было быть в этом мире, оно есть, а то, что за многие тысячи лет истории так и не проявилось в нем, уже не появится никогда. Часто люди заблуждаются на этот счет и терпят неудачи. Те, кто живут в моем доме, занимаются многими незаконными вещами, от проституции и мелкого мошенничества до оптовых поставок контрабандного товара и нелегальной переправки людей через границу. Я все это знаю, и благодаря этому в наш дом не заглядывает полиция. Люди платят мне, я плачу полиции. Поверьте, дело здесь не в деньгах, а в спокойствии. Каждый спокойно занимается своим делом. У меня, кроме этого дома, еще три. И хотя там нет нелегалов и совсем немного эмигрантов, полиция время от времени наведывается туда. Догадываетесь, почему это так?

Я кивнул.

– А жители этого дом уже давно забыли, как выглядит мундир полицейского. Я приведу вам пару примеров деятельности моих, так сказать, подопечных. На втором этаже, прямо надо мной, живут два приятеля из Белой Церкви. Они подпольно изготавливают виски.

– О! – выразил я свое удивление.

– А вы что думаете, – усмехнулся Орлов и затянулся сигарой. – И, между прочим, оно пользуется большим спросом. Уходит оптом по разным барам, а возможно, и по магазинам. Ребята завалены заказами. У них в подвале четыре самогонных аппарата, на износ работают. Так вот, они, прежде чем начать свою деятельность, пришли ко мне. И я им сказал: давайте, ребята, покажите этим американским вонючкам, что есть свободное советское предпринимательство. Что мы сейчас, по-вашему, пьем? – едва заметно улыбнулся Орлов.

– Что? Неужели самогон?

– Именно. Вы чувствуете, какую мягкость имеет напиток, а вкус?

– Грушей отдает.

– Именно. Шотландцам со своим хваленым виски здесь и делать нечего. А вот еще один пример. Жильцы шести квартир этого дома торгуют сигаретами. Эти «Мальборо», «Кент» и так далее изготавливаются в России и контрабандой попадают в Америку. Ребята продают не по пачке из-под полы, они сбывают товар целыми грузовиками. Пошел обратный процесс. Раньше Запад нам свое дерьмо сваливал, а теперь – мы ему. И я не скрою, что рад этому. Между прочим, американские мелкие оптовики берут эти сигареты с охотой, они ведь значительно дешевле тех, которые производятся на месте. Кстати, в Европе та же история с этими сигаретами. Вы только представьте, честная порядочная Европа вовсю начала торговать из-под полы паленым товаром. Значит, в мире происходит некое взаимопроникновение. Не только они нам поставляют свой дух либерализма, наркоманию и гомосексуализм, но и мы им прививаем свои пороки. В общем, я покрываю всю эту банду. Людям надо как-то жить. Я думаю, если бы они могли найти приличную работу, они бы работали, а не занимались бы черт знает чем. На третьем этаже живет румын. Отвратный тип. Он состоит в банде, которая занимается перевозом людей через границу. Но у него большая семья, – Орлов задумчиво стряхнул пепел с сигары.

«Может, спросить у него о Морознике? – мелькнула в моей голове мысль. – Такой человек должен знать гораздо больше, чем продавец сосисок. По крайней мере, сможет посоветовать, с чего начать поиск».

– Вы ничего не слышали о Морознике? – произнес я.

Орлов удивленно уставился на меня и ответил:

– Он жил здесь когда-то.

У меня екнуло внутри.

– Жил?!

– Да, – кивнул Орлов. – Саша Морозник, выражаясь современным языком, был очень авторитетным человеком.

– И где же он сейчас?

Орлов пожал плечами.

– Говорят, ушел в Гарлем. С тех пор о нем ни слуху не духу.

– Зачем его туда понесло? Ведь белому туда лучше не соваться.

– Верно. Но только не Саше Морознику. Его там не трогали. Более того, побаивались. Он умудрился открыть там свою школу, что-то вроде уличного боя, и она процветала. Временами он говорил странные вещи. Например, то, что человек может менять свою судьбу, так как ему этого хочется, что для него нет ничего невозможного. Судьба, она дается свыше, и как ты, жалкий червяк, можешь ее поменять? – Орлов усмехнулся и продолжил: – В Гарлеме он бывал каждый день. Но жил, в основном, здесь. В тот раз он пошел в Гарлем ночью, как я понимаю, с какой-то целью. И больше я его не видел. Говорят, что он некоторое время жил в Мексике, прежде чем оказался в Нью-Йорке.

– Странная история, – произнес я, почти уверенный в том, что это и есть тот самый Морозник, о котором сказал погибший китаец. – А что вы еще о нем знаете?

– А что это у вас вдруг глаза загорелись? – Орлов внимательно посмотрел на меня.

– Неплохо бы отыскать этого Морозника, – осторожно обронил я.

– Не советую. Гарлем – это вам даже не ночной Ашхабад. Там, по крайней мере, знаешь, в какую сторону бежать. А куда бежать в Гарлеме, если прижмут? Там кругом эти черные скоты, которые ненавидят белого человека только за то, что он белый. Многие теперь здесь жалеют, что Ку-клукс-клан ушел в небытие. В Америке изничожили белый расизм, зато теперь ему на смену пришел черный. С ним никто не борется, и он процветает пышным цветом. Краем уха я слышал, что Морозник отправился в Гарлем из-за женщины. История не нова, если не брать во внимание, что женщина была черной. Вообще, Морозник был из тех людей, которые любят ездить на красный свет, – Орлов затушил сигару и вздохнул. – Хочу на прощание дать вам один совет. Все-таки займитесь чем-нибудь, иначе вы потихоньку станете сходить с ума. У нас здесь нет родственников, товарищей по двору, друзей, нет почвы, понимаете? Мы как растения, которые вырвали из земли и бросили на асфальт. Трудно пустить корни в асфальт.

* * *

Через неделю я поздним вечером стоял у окна и слушал, как дом наполняется звуками. Сначала снизу раздался неясный гул. Это заработала подпольная швейная фабрика Марка Зибельмана. Его крошечный цех умудрялся за ночь нашить несколько огромных мешков продукции, которые рано утром, еще до захода солнца увозила машина. Продукция имела лейблы дорогих фирм и расходилась, насколько мне было известно, по совсем недешевым магазинам.

Примерно через час гул швейных машинок Зибельмана станет фоном, из которого начнут проступать другие ночные звуки, вызванные нелегальной деятельностью жильцов дома. Этажом ниже, прямо подо мной, зайдется в истерике фальшивой страсти проститутка Мадара из Латвии. Она приехала рисовать пейзажи Нью-Йорка, но, очевидно, здесь ее покинуло вдохновение и она перешла на другой род деятельности, куда более доходный. Мадара, блондинка с ясными чистыми глазами, умудрялась принять за ночь двух, а то и трех клиентов. Еще позже внизу у входа начнется осторожное движение, будет слышно шарканье ног, негромкие хлопки входных дверей, тихие отрывки фраз на разных языках – это даст о себе знать новая партия только что прибывших нелегалов. Румын приютит их на некоторое время у себя, в специально снятой для этого квартире. Потом они тихо, как и появились, станут исчезать, по одному, по двое, и Нью-Йорк растворит их в себе, как растворил миллионы нелегалов до них. Часа в три ночи какие-то люди начнут носить в дом картонные ящики с контрабандными сигаретами. Сутки они будут лежать здесь, а потом разойдутся по Нью-Йорку более мелкими партиями. Еще позже, уже ближе к рассвету, снизу можно будет услышать едва заметный, почти нежный звон стекла. Это ребята из Белой Церкви будут отправлять свою продукцию – самогон, разлитый в бутылки из-под виски.

Все выше перечисленное происходило в строгой очередности, видимо заранее обговоренной, и никто не мешал друг другу. Мне не спалось, и за неделю наблюдений я до мелочей изучил нелегальную деятельность, тихо, словно лесной родник, бьющую в ночи.

Стоя ночами возле окна, я все чаще, возвращался мыслями к Морознику, который, если судить по словам Орлова, жил какой-то своей жизнью, руководствуясь своими вкусами и понятиями. Похоже, ему было плевать на американские мерки и стандарты. Думаю, что не только американские. Человек, который прижился в Гарлеме среди черных и, мало того, открыл там свою школу, не мог быть обычным. Несомненно, это был тот, кто мне нужен.

С одной стороны, мне повезло. Не прошло и недели со дня моего приезда в Америку, как я вышел на след Морозника. Но с другой стороны… – я потер глаза и задумался, – этот след вел в Гарлем. А туда, как мне сказали, белый человек мог проникнуть не глубже ста метров, и то при большом везении. Но уже на первых десяти его могли ограбить, избить и даже убить.

* * *

Через день, вечером, ко мне зашел Саша. В руке у него была бутылка вина.

– Взял выходной, – пояснил он мне. – Кампанию составишь?

– Проходи, – сказал я.

Саша проставил бутылку на стол и произнес:

– Когда уже невозможно становится смотреть на эти проклятые сосиски, я беру выходной и бутылку вина.

– Послушай, что ты знаешь о Морознике? – спросил я у Саши, когда бутылка наполовину опустела.

– О Морознике? Это тебе Орлов про него рассказал?

– Он.

– Да немного знаю. Здоровались мы с ним, иногда разговаривали.

– Что это был за человек?

Саша задумался на минутку, потом сказал:

– Не похожий на других, совсем непохожий. У него были такие глаза… Как бы это точней сказать, мерцающие, что ли. Мне всегда немного не по себе было в них смотреть.

– Мерцающие?.. – уставился я на Сашу.

Китаец сказал, что людей, подобных Морознику, невозможно отличить от других, разве что по глазам.

– Я хочу его найти, – сказал я.

– Кого, Морозника? – удивленно посмотрел на меня Саша. – Как ты его найдешь? Никто не знает, куда он делся.

– Ходят слухи, что он ушел в Гарлем.

– Так это слухи.

– А есть такой человек, который знал его хорошо?

– Есть один. Луис. Только тут та же проблема – попробуй его найди. Он часто приходил к Морознику. По виду бродяга. С ним были еще двое типов. Одного из них видят иногда на пристани. Говорят, что на барже ходит, помощником шкипера.

– Давно его видели?

Саша пожал плечами.

– Не знаю. Даже не помню, кто говорил мне об этом.

– Может, попробуем отыскать этого человека?

– Когда? – равнодушно пожал плечами Саша. – Мне работать надо.

– Считай, что я тебя нанял на время. Сколько ты зарабатываешь в день?

* * *

Было раннее утро. Гудзон дремал под одеялом плотного тумана, который скрыл не только воду, но и восходящее солнце. День обещал быть солнечным и теплым, но пока было прохладно и сыро. Саша ежился, стоя рядом со мной у пристани, куда, по его словам, должна была причалить баржа.

– Они всегда приходят рано, чтобы до обеда разгрузиться и снова уйти вверх по Гудзону, – сказал Саша, взглянув на часы. – Но ты сам видишь, что творится, – он кивнул на реку.

Мы продолжали стоять. Из тумана время от времени глухо доносились гудки судов.

Прошел почти час, прежде чем появилась баржа. Она медленно приблизилась к причалу, коснулась его, и тут же на берег с ее носа спрыгнула темная, размытая фигура. Человек засуетился, швартуя баржу к причальной тумбе, потом перебежал к корме и растворился в тумане.

– Пойдем, – сказал Саша. – Может, эта и не та баржа, но вдруг нам повезет.

Мы спустились вниз по влажным от росы ступенькам. Баржа примерно на метр возвышалась свом зеленым корпусом над причалом.

– Эй, матрос! – крикнул Саша.

И вскоре у борта возник человек, плотный тип в яркой прорезиненной робе. Национальность его определить было мудрено. Наверное, в нем текла кровь нескольких рас.

– Тут Луисом интересуются, – произнес Саша.

Человек не выразил при этом особой радости.

– Я его давно не видел, – ответил он. – Ничем не могу помочь.

– Мне, вообще-то, нужен Морозник, а не Луис, – сказал я.

– Саня! – удивленно взглянул на меня матрос. – Зачем он тебе?

– Я тоже русский и хотел бы его найти, а Луис наверняка что-то знает.

– Может, и знает, – матрос внимательно ощупал меня взглядом. – Где живет Луис, я точно не скажу, но они время от времени собираются по вечерам на старом месте, под мостом в Квинсе, а когда тепло, остаются там на всю ночь. Они это делают, чтобы не забыть того, чему их научил Морозник. Вместе легче противостоять этому проклятому городу. Ищите Луиса там.

– Они – это бродяги? – спросил я.

– Разве обязательно быть бродягой, чтобы провести всю ночь под мостом у костра? Конечно, если тебе никогда не довелось узнать, что такое ночь, холодное небо над головой и некуда идти, то ты этого не поймешь. Не поймешь, почему иногда вновь хочется испытать такое. Смотреть на холодные звезды из-под моста и искать среди них свою, – матрос вдруг заговорил как поэт. – Да, мы были бродягами, отребьем, презирающим самое себя, пока не появился Морозник. Там, под мостом, мы и услышали его в первый раз. Он жил с нами почти год. Сначала мы смеялись над его словами, но потом кое-кто из нас поверил ему. Мы были просто обыкновенной бандой бродяг, отбросами, которые промышляли чем попало. Правда, среди нас имелся один, звали его Чен. С него все и началось. К нему приходила девушка. Это было невероятно, по местным меркам приравнивалось к какой-то неслыханной роскоши. От бродяги может отвернуться Бог, его могут забыть родственники и друзья, не замечать гуманитарные организации, но женщина, о которой я здесь упомянул в последнюю очередь, всегда уходит первой, а потом уже Бог, друзья и прочее. А в случае с Ченом было наоборот. И потому мы все считали его самым благополучным из нас и полагали, что он выкарабкается. Ему было ради чего делать это. Но однажды случилось так, что она перестала приходить. Не знаю, что между ними произошло, но Чен целыми днями сидел мрачный, ничего не ел и забросил свой промысел. Мет, с которым он дружил, сказал нам, что женщина порвала с Ченом и уехала из Нью-Йорка. Хоть это и не показалось нам чем-то невероятным, но все-таки подействовало на всех удручающе. Что уж говорить про Чена. Короче, парень таял, пока с ним не заговорил Морозник. Они беседовали почти всю ночь… – матрос неожиданно замолчал, достал из кармана пачку сигарет и, закурив, обернулся на реку.