Kitabı oku: «Рыжее наказание для опера»
Глава 1
Север.
– Температура воздуха ночью до минус восьми градусов. Местами возможен снег. Ветер северный, три метра в секунду. А теперь перейдём к другим новостям…
Вырубаю магнитолу, погружаясь в тишину.
Я битый час катаюсь по ночному городу в поисках каких-то знаков. Хоть чего-то, что поможет понять, куда мне двигаться дальше.
Жизнь кажется бессмысленной. Может, это экзистенциальный кризис? Или кризис среднего возраста? Или ещё какой кризис, их же целая тьма на каждый год жизни…
Работа в органах откровенно разочаровывает. Последнее громкое дело, которое я закрыл в начале лета, до сих пор не даёт покоя местным писакам. Смерть криминального авторитета Бориса Мартынова всколыхнула весь город.
У кого-то развязались руки, а кто-то лишился кормушки.
Мне прочили взлёт, но для меня это дело стало тупиковой точкой. Чем-то, что показало, в каком осклизлом и гнилом мире мы живём. И всех негодяев не переловить, не истребить.
До чёртиков заколебался бегать от репортёров и отказываться от интервью. С пресс-центром, видите ли, не так интересно общаться. Люди жаждут подробностей из первых уст. Однако мои уста останутся плотно закрытыми. Я не хочу больше ковыряться в этой грязи.
Я всегда стоял за правду, мораль и совесть. Думал наивно, что все мы в органах такие, иначе зачем вообще идти туда работать?
Но честные менты сейчас – это оксюморон? Обидно, бляха…
Оказалось, среди нас много оборотней, падких на звон монет. И я до сих пор не могу доверять людям, на которых должен целиком и полностью полагаться.
Это не так легко – развенчать то, на чём зиждилось твоё существование, твоя вера в человечество. Признать, что нет ни справедливости, ни морали, ни чести, и всё в этом мире покупается и продаётся.
Особенно сложно это признать таким упоротым в правду идиотам, как я.
Въезжаю на мост, освещенный редкими фонарями.
Дай мне какой-нибудь знак, Вселенная. Что-то, что подскажет вектор движения. Я устал тыкаться наощупь в пустоте, как слепой котёнок.
Фары вырывают из мрака силуэт. Женский, хрупкий. Ветер безжалостно треплет рыжие волосы и тонкую курточку, надувая её за спиной, как парашют. Безбашенная рыжеволосая ведьма стоит на самом краю моста, за перилами. Смотрит вниз, согнувшись почти пополам.
Проезжаю дальше метров на тридцать, останавливаюсь. Выхожу из машины, стараясь не хлопать сильно дверью.
До органов я работал два года в МЧС, сразу после срочки. Видал всяких. И что-то ещё осталось в голове.
Свист ветра заглушает мои шаги. Подкрадываюсь тихо, надеясь, что сумасшедшая дамочка не повернётся в мою сторону. Может испугаться и разжать руки. А руки-то там, господи… Я бы им не доверил вес тела, даже такого миниатюрного.
Оказываюсь прямо за спиной девушки. Резкий выпад. Перехватываю поперёк груди, подмышками, так, чтобы не выскользнула.
– Аа! Помогите! – Орёт, разрывая мои барабанные перепонки фальцетом. – Спасите!
– Я спасаю, идиотка!
Рывком вытягиваю её за перила. Падаем вместе на асфальт.
Я – на спину, крейзи-ведьма – на меня, залепив затылком в кадык.
Тут же отскакивает в сторону. Садится, обхватив колени руками и затравленно смотрит исподлобья.
Молчим. Перекидываемся хмурыми, недовольными взглядами.
– Какого хрена?! Жить надоело?!
– Я не то… Это не… Я не хотела… – Поджимает губы на секунду, и продолжает уже куда резче. – Езжайте вы, куда ехали.
– Чтобы вы опять на мост и вниз?
– Я не собиралась прыгать.
Смотрю в глаза её внимательно.
И правда, нет в них намерения на самовыпил. Я много видел разных глаз, и у суицидников они потухшие, обречённые, мрачные. А у этой – огнём горят. Жажда жизни бьёт через край.
Но какого чёрта тогда..?
Продолжаю экскурсию по лицу. Красавица, если коротко резюмировать. Черты лица такие чёткие, благородные… Порода видна.
Но надроченный мозг тут же находит подвохи: курточка потрёпанная, старая. Руки очень нежные, хрупкие. Выглядывающие из-под рукавов запястья совсем тонкие. Руки эти работы не знают. Но маникюра нет. Ногти короткие, срезаны под корень не слишком аккуратно. На ногах сапожки с лейблом бренда, но тоже видавшие виды…
И все эти детали без моего согласия уже собираются в шкатулку в голове с фоткой этой ведьмочки. Чтобы потом, в самый неподходящий момент, извлечься и подгрузить меня.
Поднимаюсь на ноги, протягиваю руку, предлагая помощь.
Отказывается, встаёт сама.
– Или вы объясняете, что здесь происходит, или я вас в обезьянник отвезу.
– Меня? За что?
– За нарушение общественного порядка!
Оглядывается растерянно.
– Нет здесь никого, кроме нас с вами.
– Этого достаточно. Двое – уже общество.
– А я вам ничего объяснять не обязана.
Разворачивается, уходит.
И куда?
Как девушку одну ночью отпускать?
– Вселенная, я знак просил, а не проблем… – Обреченно воздаю руки к небесам.
Иду за ведьмой.
– Куда вам?
– Не ваше дело.
– Это я уже слышал. Я на машине, подброшу.
– Меня мама учила к незнакомым дядям в машину не садиться.
– Что ж мама вас тогда не научила не болтаться, как мартышка, на перилах моста высотой тридцать метров?
Останавливаю её за локоть.
Дёргается, вжимая голову в плечи. Закрывает лицо руками. А пальчики тонкие дрожат.
Нездоровая фигня…
– Эй, ладно, не трогаю. – Вскидываю руки, открывая ладони, как бы говоря, что я безопасен. – Давайте подброшу, и разойдёмся на этом.
Смотрит в одну точку перед собой.
– Не могу я. Не надо.
– Что значит, не можете? Хотите, я вам документы покажу? Я в органах работаю…
– А что, в органах плохих людей не бывает? – С ироничным смешком.
Вот прям в точку. Только это не самое подходящее время, чтобы по моим триггерам наждаком елозить.
– Идите за машиной. – Кивает она в сторону.
– Дождётесь?
Снова кивает.
Быстрым шагом иду к тачке, сажусь, а когда выворачиваю на встречку, успеваю заметить только мелькающий силуэт и развивающиеся, как языки пламени, рыжие волосы.
Убегает сумасшедшая ведьма так, что пятки сверкают, и стоило бы облегчённо выдохнуть, но отчего-то мне тревожно внутри.
Догонять – хуже только сделаю. Напугаю. Не догонять – вляпается во что-нибудь.
Вытаскиваю из кармана пятирублёвую монету, подкидываю.
Орёл – догоняю, решка – домой.
И мне почему-то хочется, чтобы выпал орёл.
Монета крутится, отражая рёбрами свет фонарей.
С хлопком ловлю на ладони, переворачиваю.
Решка.
Ладно, понял. Не тупой.
Жму по газам. Ещё пару кругов по городу и спать.
Вселенная, дай же мне какой-нибудь знак…
Глава 2
Лета.
В привокзальной забегаловке сажусь за столик, скрытый от глаз посторонних. Подальше от света ламп и случайных взглядов. Хотя в такое позднее время здесь и так никого – только я и молодая девушка за кассой.
А ещё здесь нет камер. Я это знаю, потому что не первый раз сюда заглядываю. Поэтому мне безопасно.
Беру горячий пирожок с капустой, чай. Уплетаю свой незатейливый ужин.
Я пропустила все электрички. Время – три, и до ближайшей ждать целых два с половиной часа.
А баба Тася, старая моя кикимора, тем временем уже наверняка кипятит воду, чтобы сварить меня и сожрать прямо с потрохами, поэтому надо скорей домой возвращаться. Хотя «домой» – это очень громко сказано.
Нет у меня больше ни дома, ни семьи. И это больно, когда ты вдруг оказываешься один одинёшенек против целого мира.
Разделавшись с пирожком, снимаю куртку. Сворачиваю в несколько раз, укладываюсь на неё головой.
Я просто полежу. Устала.
С мостом хорошая была идея. На мгновение я почувствовала эту самую жизнь: шум крови в ушах, биение сердца, щекочущее в солнечном сплетении тепло. И что в теле моём ещё есть душа, а не один лишь страх. Тот, что сжимает острыми когтями горло и мешает дышать. Тот, что приходит во снах в образе хорошо знакомом и когда-то даже…любимом. А теперь до дрожи ненавистном.
Надо будет попробовать снова, да.
Сегодняшняя моя вылазка в город оказалась совершенно бессмысленной тратой времени. Всё из-за этого придурошного, который решил на мне попрактиковаться в рыцарстве.
Разве я была похожа на даму в беде?
Девушка, застывшая над пропастью – это ситуация, требующая вмешательства посторонних? А если бы на моём месте был кто-то, кому действительно нужна помощь, хотела бы я, чтобы этот человек поступил так, как поступил?
Да, наверное… – С раскаянием прикусываю губу клыком.
Но я-то не собиралась прыгать. Я слишком люблю жизнь, даже вот такую новую её ипостась, не слишком ласковую и дружелюбную.
Однако откуда же ему было это знать? Нормальные люди обычно выбирают более социально-одобряемые способы проведения досуга.
Зря я с ним так… Он показался мне хорошим.
Хотя у плохих людей нет ярлыка на лбу. Максим тоже…казался хорошим.
«Когда кажется – креститься надо», – сказала бы баба Тася.
Незаметно для себя засыпаю.
Просыпаюсь от того, что толкают меня в плечо осторожно. Шепчут что-то. И мне кажется, это мама.
Улыбаюсь.
– Девушка, вы поезд свой не проспите?
– А?
– Поезд…
Реальность даёт оплеуху.
Резко сажусь. Тело затекло, ноет каждая мышца.
– Сколько времени? Электричка на Мирную уже ушла?
– Час назад как. Через двадцать минут следующая. – Тётечка смотрит на меня со смесью жалости и беспокойства.
Что, так плохо выгляжу?
Да мне самой от себя тошно. Стыдно. За то, до какой жизни докатилась. Сплю в забегаловках, как бродяжка. Шарахаюсь по ночам, словно подросток, ищущий приключений на задницу. Но ведь так оно и есть. Это факты, и все они про меня.
Чертовски сложно принять их, после той жизни, к которой я привыкла.
Летиция Стоцкая-Дюпре, дочь уважаемого банкира, жена не менее уважаемого золотого магната, ест в привокзальных кафешках пирожки с капустой и спит на лавке.
Просто блеск!
– Извините. Я ухожу уже. – Надеваю куртку. – Можно мне кофе?
– Касса закрыта. Пересмена у нас.
– А. Извините…
Тётечка поджимает губы. Цокает, качает головой. Убегает.
Пятернёй расчёсываю спутанные волосы. Луплю ладонями по щекам, чтобы проснуться.
Нормально, Лета, всё будет нормально. Где наша не пропадала?
Иду на выход.
– Голубушка, погоди. – Тётечка догоняет. Несёт пластиковый стаканчик, над которым поднимается пар. – Не капучино, конечно. Растворимый. Пьёшь такое?
– Спасибо вам. – Забираю стаканчик. Он согревает озябшие ладони. – Давайте, я заплачу.
– Не дури. Беги, на электричку, девочка, не опаздывай.
– Возьмите хотя бы вот… – Из заднего кармана джинс достаю скомканную пятидесятирублевую купюру.
Растворимый кофе не стоит и десятки. Но человеческое тепло гораздо дороже. И я по привычке пытаюсь обменять его на деньги.
– Да убери ты. – Отталкивает мою руку и шикает: – Убери! Купишь себе мороженое.
Она такая… Тёплая. Участливая. Пахнет едой, печёным хлебом. И мне хочется кинуться к ней на широкую грудь и зарыдать, сетуя на жизнь. Но я сдерживаюсь.
Убираю деньги в карман и выхожу на улицу.
Холодно! Октябрь в этом году выдался мрачный и промозглый. То снег пробрасывает, то ледяной дождь.
Бегу к вокзалу, запахнув куртку и придерживая её рукой. Замок сломался, а другой у меня нет. И денег, чтобы купить новую, тоже нет. Зарплата ещё не скоро, да и той хватит только на еду.
Через вокзал иду, низко опустив голову. Не хочу, чтобы моё лицо засветилось на камерах. Такая мера предосторожности может уже и лишняя – Макс вряд ли каждый день отсматривает все записи с камер города, но мне так спокойней.
Прохожу через турникеты, покупаю билет в кассе, а в автомате – плитку молочного шоколада. Выхожу на платформы как раз к моменту, когда электричка показывается на горизонте.
Выбираю вагон, где поменьше людей. Устраиваюсь в углу, хлебаю уже остывший кофе. Он сладкий, и вообще от кофе там одно название, но мне он кажется самым вкусным на свете. Потому что с капелькой чужого сострадания.
Смотрю на быстро мелькающие деревья. Считаю секунду между столбами, которые мы проезжаем. Рассматриваю маленькие деревушки, покосившиеся домики, заболоченные речушки.
Небо серое и низкое. Хмурое. Налитое свинцом.
Ловлю в отражении окна свой взгляд – затравленный, напуганный.
Я скорблю по той звенящей счастьем девчонке, что жила когда-то во мне. По шумной, суетной, весёлой девчонке.
Теперь же молчание стало моим громким криком. Жаль, что его никто не слышит.
Полтора часа борюсь со сном, мерно покачиваясь в такт движению электрички. Колёса отстукивают для меня колыбельную. Но спать нельзя – пропущу станцию.
– Следующая остановка четыреста-восем-надцатый километр. – Объявляет механический голос по громкой связи.
Это моя.
Деревня Мирная – крошечная. Старый вокзал закрыт, а станцию перенесли на двенадцать километров, сделав просто платформу. И даже название убрали. Теперь это не Мирная, а четыреста восемнадцатый километр. И живут там одни старики, которые не хотят уезжать, да пара десятков детей, которые пока, в силу возраста, уехать не могут. Моих ровесников мало, да и с теми мне особо поговорить не о чем.
Какие у нас общие интересы?
Выставки и театральные постановки не интересны им, огородные баталии и бытовые хлопоты – мне.
Через пятнадцать минут электричка останавливается. Выхожу на перрон.
Вбираю в лёгкие воздух, пахнущий дымом, лесом, свежестью. В городе такого воздуха нет, а здесь – свобода. И небо огромное, не скрытое мрачными взводами многоэтажек.
Вечером, видимо, здесь дождь прошел или мокрый снег. Дороги снова развезло, и только небольшой минус пока позволяет пройти по подмерзшей грязи без риска утонуть по щиколотку. Нет ни такси, ни автобусов.
Добираюсь до дома. Прежде чем открыть покосившуюся калитку, стучу по забору, чтобы проверить, на месте ли наши сторожа. Но никто не лает, поэтому я быстро забегаю в дом. А как только вхожу, получаю нагоняй от бабы Таси.
– Я думала, издохла где-то. – Ворчит она, шевеля кочергой дрова в печи, и смотрит на меня с укором. – Долго будешь по ночам шлындать?
– Я перед вами отчитываться не обязана.
– Пока в моём доме живёшь – обязана.
– Могу и не жить.
– И куды пойдёшь? Кому ты сдалася? – С кряхтением поднимается с низкого стула, отставляет кочергу в угол. – Свалилася на мою седую голову.
Молча кладу на стол шоколадку.
Кикимора моя сдаётся, вздыхая. Узловатыми пальцами сгребает подношение и прячет в кармане домашнего халата.
Баба Тася сварливая, острая на язык и иногда ядовитая. Без какого-либо внутреннего фильтра: просто говорит, что думает, и делает так, как говорит. Но мне это тоже безопасно, потому что лучше честно плеваться желчью, чем нежно и медленно душить в объятиях.
– Така красивая девка, и така безмозглая! Мужа бы тебе нормального.
– Не надо мужа. Проще одной. – Сажусь на пол у печи. Тяну руки к теплу. – Плавали, знаем.
– Та куда ты там плавала? Горе луковое! Жить ещё не начинала, а уже крест на себе поставила. Нельзя нам, женщинам, без мужиков. На меня хоть глянь. Хочешь жизни такой?
Уж лучше такой, чем той, что у меня была.
Лучше скромно, но свободно, чем в роскоши и без нужды, но на коротком поводке и под постоянным давлением. В страхе.
– Ой и непутёвая ты девка, Лета! Ой и непутёвая! Сымай штаны свои, постираю. Где только шарохалась?
Осматриваю джинсы: действительно, грязные. Наверное, когда мы с тем ненормальным на асфальт завалились, испачкала.
– Не надо, сама постираю.
– После твоих «постираю» надо сызнова стирать. Сымай.
Снимаю. Пререкаться нет смысла, баба Тася несгибаема, как чугунная сковорода.
Она забирает мои джинсы, ковыляет на веранду, а я ухожу в отведённую для меня комнату.
Комнатка малюсенькая, зато соседствует с печкой, поэтому здесь всегда тепло. Кровать старая, продавленная. Ковёр с замысловатым рисунком на стене. Огромный шкаф, старше меня раза в три.
Из моего имущества здесь только старый ноутбук, который я купила с рук на последние деньги. Я с него пылинки сдуваю, потому что эта на ладан дышащая шайтан-машина сейчас – мой единственный способ заработка.
И мне, в целом, больше ничего и не нужно.
Главное, что Максим здесь меня никогда не найдёт. Я сама попала сюда случайно, а значит, нет ни одной ниточки, которая привела бы его в эту деревню, в этот дом. И это, пожалуй, стоит того, чтобы терпеть непрекращающиеся наставления бабы Таси.
Забираюсь под колючее войлочное одеяло. Вожу пальцем по узорам на ковре, повторяя рисунок.
Засыпаю.
Глава 3
Север.
Набираю в чайник воду, ставлю на плиту, включаю газ.
Дома в одного торчать – тоска смертная, поэтому я всё чаще в свободное время зависаю у Аристова. Типа помогаю с двойняшками, а на самом деле убегаю от одиночества. Хотя всегда думал, что люблю его, это одиночество. Но сейчас оно даёт лишние поводы для размышлений, а все мои думы такие ублюдско-серые, что хоть вой.
У Сани Аристова двойняшки – Сёма и Тёма. И жена сейчас беременна третьим. С женой у них новый этап отношений после развода. Не верил в подобные истории до того, как с Саней познакомился. А оно вон как бывает…
Но их будто само мироздание толкало в объятия друг друга. Все знаки указывали на то, что вместе им нужно держаться, иначе кирдык.
И только мне никто подсказку дать не хочет.
Может, это миссия моя на земле – разруливать чужие проблемы?
Всё бы ничего, если бы это приносило столько же радости, сколько и раньше. Сейчас я отчётливо стал слышать тиканье биологических часиков, и боюсь, если честно, умереть вот таким – неудовлетворённым тем, что успел сделать в жизни.
Не то, чтобы я собрался умирать… Нет, не сейчас. Но когда-нибудь. И как понять, что жизнь, прожитая тобой, была не напрасна? Что ты действительно сделал что-то стоящее в масштабе не то, что целого мира, а хотя бы своего ближайшего окружения?
Нам всегда будет недостаточно. Такая уж человеческая природа. Не лень двигатель прогресса, а неудовлетворённость, мать её.
Надо было слушать отца. Не идти в органы. Сейчас бы жил себе, припеваючи. Руководил бы мебельной фабрикой. Наверное, женился бы на красотке длинноногой для статуса. Она бы мне родила сыновей, вот как у Аристова. Чем не счастье?
Я, хорошенькая блондиночка-жена, двое сорванцов.
Зависаю взглядом на кольце огня под закипающим чайником. Это неожиданно рождает в голове совершенно иной образ: рыжие локоны, развевающиеся на ветру, как всполохи пламени.
Как там ведьма, интересно? Добралась ли до дома живой и невредимой? Зачем вообще на мост забралась?
Мне по долгу службы положено вопросы задавать, и это уже давно стало стилем жизни. Но вопросы, на которые у меня нет ответов, мучают и высасывают энергию. Потому что я пытаюсь рассуждать логично, но логика – это не то, чем руководствуются люди, совершая глупости.
Надо было её проводить. Догнать и вынудить принять помощь. Потому что женщинам в нашем мире всё ещё сложно выживать, несмотря на то, что в обществе они сравнялись в правах с мужчинами.
Но сила…
Простая грубая сила решает. И, к сожалению, очень часто она решает не в пользу женщин.
Надо было проводить!
Да-да, а потом огрести по шапке, когда эта невменяемая решила бы написать на меня заяву за преследование, домогательства или ещё чего похуже.
Мало ли, что там у ведьм в их рыжих головах.
Нормальный человек никогда не станет без веского повода рисковать жизнью. Даже если намерения на прыжок у неё не было, что-то внутри явно сломано. Механизм сбоит. А я не механик, и даже не психолог. Мне туда лезть не надо.
Может, она вообще адреналиновая наркоманка и всё это делала джаст фо фан?*
Чайник свистит, вырывая меня из мыслей. Выключаю газ, наливаю крутой кипяток в заварник.
– Аристов, вы чо там, где?
– Бежим!
Топот. Визги.
Залетают в кухню оравой.
Саня – это человек-проблема. При первой встрече он мне показался наглухо отбитым. А потом ничего… И вот как-то срослись мы быстро.
Все его беды от того, что он нихрена не думает, прежде чем сделать. Мои – от того, что слишком дохрена думаю.
В общем, компенсируемся мы друг о дружку.
– Сёма нарисовал солнышко. – Со скорбным лицом говорит Саня.
– Прекрасно. Творческий человек растёт.
– На Ликиной винтажной сумке за хулиард денег. – Достаёт из-за спины.
Белая матовая кожа. Люксовое качество. И корявое солнышко зелёным маркером в самом центре.
– Ну… Зато весёленько стало.
– Лика меня убьет… Вот точно. Вернётся с тренировки и будет на мне своё беременное айкидо отрабатывать.
– Да не нагнетай!
– Отвечаю. Мне кабздец. Север, а может мы скажем, что это ты? Тебя она не тронет.
Вздёргиваю брови красноречиво.
– Аристов, ты не в себе.
– Как мне это оттереть?
– Тебя в гугле забанили? Возьми, да спроси.
Лезет в телефон. Сосредоточенно читает.
Ставлю перед двойняшками кружки с чаем, бутерброды. Нам с Саней кофе наливаю.
– Ну что, есть шанс на спасение?
– Да, я как раз мониторю билеты до Мексики. Там Лика меня не достанет.
– Если ты так думаешь, то ты плохо знаешь свою жену. Так, давай уксусом попробуем. Моя бабушка им всё оттирала. Хуже точно не станет.
Саня достаёт уксус, смачивает тряпку.
Трёт злополучное солнышко под любопытными взглядами двойняшек.
– Стало хуже! – Орёт, демонстрируя рисунок, ставший теперь просто зелёным пятном.
– Действительно… – Отхлёбываю горячий кофе. Крепкий получился. – Ладно, читай, что там ещё в интернете пишут.
Саня снова уходит в телефон. Нервно постукивает пальцами по столешнице.
– О, тут про тебя опять. Какой-то паблик местный.
– Закрой.
– «…Благодаря слаженной работе сотрудников следственного отдела, на чистую воду удалось вывести и пособников Мартынова. В общей сложности, в ходе расследования было задержано восемнадцать человек, трое из которых занимали высокие посты в администрации города. К сожалению, оперуполномоченный Северов, который сыграл главную роль в разоблачении преступного синдиката, пока от интервью с нами отказывается…»
– Закрой, говорю. Это даже не газета. Любители какие-то.
– Нихрена себе любители. Полтора ляма подписчиков.
– Это не делает их профессионалами.
– Дал бы уже им это интервью!
– Не хочу. Они всё извратят, вывернут наизнанку.
– Ты в любом случае герой.
– Не герой. – Отворачиваюсь, сверля взглядом окно. – Дебил. Опер в розовых очках, так ты сказал?
– Да я же пошутил…
– А я нет. Стрёмно это, когда ты веришь в систему, а она оказывается насквозь гнилая. Не то, чтобы я раньше не знал, что среди наших есть оборотни. Но не в таких количествах, Сань. И не настолько аху… – Луплю, извиняясь, по губам, но двойняшки и ухом не ведут. – Обалдевшие! Мне стыдно быть частью этой системы.
– Да ладно, чо на них смотреть? Каждый отвечает за себя. Тебе не в чем раскаиваться, ты человек порядочный и честный. А за чужими демонами всё равно не уследишь.
– Это моя работа – за чужими демонами следить.
– Твоя работа – разгребать дерьмо, ставшее продуктом их деятельности. Не путай мягкое с тёплым.
А я путаю?
Может, и путаю. Но меня всё равно фрустрируют эти мысли, невозможность достичь желаемого. Никогда наш мир не станет идеально честным, справедливым, милосердным. Всегда найдутся люди, которые хотят отхватить себе кусок пирога побольше, и сделают они это за счёт других, конечно.
Растираю шею ладонью.
От напряжения мышцы словно набиты мелкими камушками. Я сам стал каким-то топорным, неповоротливым. Каменным изваянием.
Наверное, надо в отпуск. Рвануть на Алтай, в горы, к природе поближе, от суеты подальше. Замедлиться, кайфануть от жизни без связи, постоянных звонков, угрюмых морд.
Это ещё одна причина, по которой я у Аристовых зависаю. Дом у них за чертой города. В глуши. И сюда почти не добираются звуки цивилизации, не считая шума поездов, мчащихся по путям в паре километров отсюда.
Иногда, сидя в кресле в саду, я мечтаю о том, как этот поезд меня уносит подальше. Куда-нибудь на другую планету, желательно.
– О, есть какой-то карандаш волшебный! – Радостно сообщает Саня, тыча мне в лицо экраном телефона. – Пишут, оттирает всё!
– Отлично.
– Съездишь, а?
Закатываю глаза.
– Север, ну чо тебе… Час туда-обратно.
– Название пиши. – Опрокидываю залпом оставшийся кофе. Забираю ключи от машины.
– И это… Можешь по пути в веганскую ту пекарню заскочить? За диетическими эклерами.
– Нихрена это не по пути, мне крюк в пол города придётся делать. Обойдёшься без эклеров.
– Да не мне, Лике! На случай, если волшебство карандаша не сработает…
Вздыхаю.
– Ладно. Ещё поручения для феи крёстной будут?
