Kitabı oku: «Рыжее наказание для опера», sayfa 2

Саяна Горская

Yazı tipi:

Глава 4

Лета.

– Вставай, непутёвая, ищут тебя! – Трясёт баба Тася за плечо.

Ищут?!

Разлепляю глаза и подскакиваю. В груди щемит. Воздух не проходит в лёгкие – горло сжало спазмом.

Неужели нашёл? Где дала осечку? Засветилась в камерах вокзала?

– Кто?! – Хриплю, хватаясь за сердце. Оно испуганно лупит в ладонь.

А в голове гулко стучит «Не отдавайте меня ему! Не отдавайте!»

– Шура. Ты ей обещалась воды натаскать.

Шура!

Господи…

– Баб Тась… – Усиленно фильтрую в голове слова. – Ну нельзя же так с людьми!

– Чегой?

– А то вы не знаете, чегой. – Поясничаю на её манер.

Местный диалект я вообще не сразу научилась понимать, но потихоньку привыкаю.

– Ты перед тем, как к Шурке уйти, собак накорми. Дымок снова смылся куда-то, гадёныш. Второй день нет его. А Цуцик под крыльцом сидит, нагулялся.

Дымок – это помесь алабая и маламута. Огромный, как нефтетанкер. Машина для убийств, иными словами. Только сам Дыма так не считает – за грозным внешним видом скрывается нежное и по-детски наивно-дружелюбное сердце. Но люди, которые этого не знают, при первом контакте с ним начинают заикаться. Потому что Дыма настаивает на очень тесном знакомстве: с объятиями, обнюхиваниями, облизываниями и нежным кусем.

Цуцик – четыре с половиной килограмма ярости. Несуразное нечто с вздыбленной в разные стороны шерстью, кривой челюстью и торчащими из-за этого наружу зубами. Шумный и визгливый, как газонокосилка. Но сторожевую функцию в доме выполняет именно он.

– Цуцика своего сами кормите. Он меня вчера укусил. – Демонстрирую синяк на икре.

– Неча с животиной нежничать, когда она жрёт. – Поддаёт мне сверху баба Тася, как неразумному ребёнку.

– Я и не нежничала! Попробуй тут, ага…

– Каструль в предбаннике. А я на почту пошла.

На почту – это значит, пол дня её не будет. Пока все деревенские новости не обсудит, домой не вернётся.

Потягиваюсь.

Маруся приходит, смотрит преданно снизу-вверх. Зелёные глаза ярко выделяются на фоне лоснящейся, чёрной шубки.

Выглядываю через щель в занавесках, которые в моей комнате выполняют функцию двери. Кикимора моя ушла.

Хлопаю по кровати рядом с собой. Маруся запрыгивает. Сжимаю её в объятиях и слушаю, как она тарахтит свои песенки. Если баба Тася увидит кошку в постели – убьет нафиг нас обеих. Здесь с этим строго, но я иногда нарушаю.

Через пару минут, вздыхая, встаю. Одеваюсь.

Тёплые штаны размеров на пять мне велики. Свитер с горлом. Сверху стёганная баб Тасина куртка, старая и потрёпанная, но не продуваемая никакими ветрами. На ноги – шерстяной носок, резиновые сапоги.

Шура – бабуля с соседней улицы. Подслеповатая, да и на ухо туговата. Родственников в деревне нет, ухаживать за ней некому. Но в таком положении не она одна здесь. Тут многие выживают, как могут.

Мама, когда жива была, говорила часто, что уважающая себя женщина добра к слабым и милосердна к сильным. И те, и другие заслуживают помощи.

И я помогаю, чем могу, хотя порой кажется, что ничем не могу… Я сама слабая. Тепличное растение.

Жизнь в деревне сурова. Сюда как будто не весь технический прогресс доходит. Теряется где-то по пути и приходит остаточным явлением в виде кнопочных телефонов-кирпичей и спутниковых тарелок, что на каждом доме пестреют разноцветными блинами.

На улице сразу оказываюсь подвергнута нападению Цуцика. Он истерично лает, хотя я здесь уже пять месяцев живу. Пора бы привыкнуть…

– Хороший мой, сейчас я тебя накормлю, не буйствуй. – Медленно боком двигаюсь к бане за «каструлем».

Ставлю перед Цуциком глубокую железную миску с чем-то, что с натяжкой можно назвать едой. Деревенские варят собакам странные харчи, в которых всё: от картофельных очисток, до чёрствого хлеба.

Маруся, что за мной по пятам ходит, идёт ластиться о Цуцика. Трётся мордой о миску, как бы невзначай облизывая края. Цуцик морщит нос, скалится, но кошку не трогает. Терпит.

Ох и бесстрашная же ты, Маруся!

Перегнувшись через хлипкий забор, зову Дымка.

Нет, загулял наш парень опять. Вернётся через пару дней только.

Забираю тележку для фляги – металлическую палку с крюком, на колёсиках. Плетусь к Шуре.

На её крыльце пустая фляга. Меня ждёт. С тоской смотрю на сорокалитровую бандуру, предвкушая, как потащусь с ней, полной воды, обратно по грязи. Но Шура сама не справится: своего колодца у неё нет.

Прусь до водокачки, открываю вентиль. Привалившись плечом, жду, когда в канистру наберётся вода.

Смотрю на серенький пейзаж.

Да, летом здесь повеселей. Зелено, свежо, пахнет водой и немного тиной, а ещё разнотравьем – пряным, терпким. Земляника растёт прямо под ногами.

Сейчас же лысеющие деревья, скрюченные, кривые, вместе с покосившимися домиками, рисуют картину не самую жизнерадостную.

Но теперь это – моя реальность, и нужно принимать её такой, какая она есть. И вообще радоваться, что возможность на эту самую реальность у меня появилась.

Иногда я не могу поверить в то, что сбежала. Я слишком ручной зверёк, домашний. Привыкший к комфорту. Но иногда жизнь не то, что ставит ультиматум, она буквально вышвыривает тебя из лодки в ледяную воду. И барахтаешься ты потом, как можешь, лишь бы продолжать дышать.

Пру флягу обратно. Получается очень медленно. Ноги в резиновых сапогах, болтающихся на моей узкой стопе, проскальзывают в мокрой, склизкой жиже.

– Здрасьте, дед Миша! – Машу рукой.

Деда Миша вытаскивает сигарету, выпускает густой дым изо рта.

– Лета, загляни как-нибудь. У меня, кажись, телевизер сломался.

– Загляну!

Обратная дорога занимает почти пол часа, хотя идти метров пятьсот.

Оставляю флягу на крыльце. Разуваюсь там же. Захожу в дом.

– Баба Шура!

Тишина.

– Шурочка, я вам воду привезла! В умывальник залить?

Снова тишина.

Обеспокоенная, иду в спальню хозяйки.

Баба Шура лежит с капустным листом на голове. Лицо землистое, серое. Под глазами тёмные круги.

– Баб Шура, вы чего? – Падаю у кровати, отыскиваю сухую, морщинистую ладонь.

– Летушка, ты это? – Слабо улыбается, сжимает мои пальцы. – Да нормально всё. Просто прилегла.

– Вам плохо?

– Неет! Нет, нормально всё со мною, не переживай, девочка. Полежу и пройдёт.

Менталитет людей этого возраста. Даже при смерти не сознаются ведь, что плохо!

– Какие таблетки вам принести?

– Там, от давления… Возле чайника, в коробочке голубой.

Нахожу таблетки. Несу вместе со стаканом воды. Помогаю Шуре привстать, и пока она пьёт, взбиваю подушки под её спиной.

– Завтракали сегодня, баб Шур?

– Яичко съела. – После задумчивой минутной паузы.

– Нельзя так. Ай-яй-яй! Откуда у вас силы будут? Обязательно нужны углеводы! Я сейчас приготовлю, вместе позавтракаем.

Баба Шура слабо отнекивается, пререкается, но я непреклонна.

Варю геркулес. На печь кладу оттаивать замороженную смородину и клубнику. Ягода крупная, хорошая, со своего огорода. Ставлю чайник.

Пока завтрак готовится, замачиваю в тазике грязную посуду.

Раскладываю кашу по тарелкам, украшаю ягодами, присыпаю слегка сахарной пудрой. Сервирую застеленный цветастой клеёнкой стол.

Почти как в ресторане…

– Баб Шур, пойдёмте есть.

Ковыляет потихоньку из спальни.

– Вот каша, полезная, с ягодами. И витамины, и энергия. И чай тёпленький.

Присаживаюсь тоже за стол.

– Ты сама-то когда кушала? Совсем прозрачная стала!

– А я вот, вместе с вами, за компанию! – Улыбаюсь, отправляя кашу в рот.

– За компанию – это хорошо. У меня, Лета, давно уже нет компании. Все мои разлетелись из гнезда, и хоть бы кто навестил бабушку.

– Да, занятые сейчас все.

– Всё пытаются денег побольше заработать. А счастье в деньгах ли?

– Ну, знаете, как говорят: счастье не в деньгах, но куда приятней грустить, когда ты богатый.

– А я тебе скажу, что не правда это. – Припечатывает скрюченный палец к столу. – Приятней грустить, когда рядом семья. Когда деток полный дом. Там и не до грусти!

– Молодые – амбициозные.

– А как старость придёт, о чём вспоминать будут? О том, как батрачили, рук не покладая? Та что за жизнь-то это, Летушка? С собой ведь денег не унести. На том свете все равны будем.

Баба Шура роняет взгляд в тарелку. Ковыряется ложкой, смешивая кашу с ягодным соком. И у меня щемит сердце от печального зрелища.

Им ведь просто нужно немного нашей любви. После того, что они прошли за свою жизнь, они заслуживают хоть чуточку человеческого тепла и внимания.

Отхлёбываю чай.

Я не знаю, что сказать. Но знаю, как развеять грусть баб Шуры.

– А хотите, я вам эклеров привезу?

– Тех, вкусеньких? – Загораются её глаза.

– Ага.

Вкусненьких и дорогущих. Из своей любимой веганской пекарни. Сто грамм радости без вреда для здоровья и фигуры.

Раньше эта радость была мне доступна хоть каждый день, а сейчас – только по особым случаям. Но сейчас как раз особый.

– Да не надо, Лета. Это ж в город мотаться…

– Мне всё равно нужно. У баб Таси лекарства кончаются. Вы мне список черканите, чего из продуктов взять.

– Лета, тебя мне сам Господь послал! Нам всем.

Шура сжимает мою руку своей шершавой, тёплой. Её морщинистое лицо светлеет от радости. И мне тоже становится лучше.

Ну, ради такого не грех лишний раз в город прокатиться!

Глава 5

Север.

Волшебный карандаш – есть.

Эклеры в крафтовом пакете – есть.

Семибалльные пробки по всему городу – ну естественно.

В пекарне занимаю столик у окна, беру кофе и горячую плюшку. Какой смысл толкаться на дорогах, если можно переждать?

Надеюсь только, что Лика задержится на своей тренировке, и я успею приехать до неё. Иначе жаль Аристого, этого добряка… Страшно подумать, насколько изощренными могут быть карательные меры.

Помещение пекарни маленькое, к тому же битком. Популярное место. Люди сейчас любят скромные локальные бренды с замашкой на экологичность и прочее модное. А по мне здесь необоснованно дорого.

Лениво разглядываю посетителей. Хохочут, весело общаются. Жизнь ключом бьет. И я этим людям немного завидую.

У меня, по факту, всё есть. Руки, ноги, голова, отчасти выполняющая свою функцию. Крыша над этой самой головой. Работа. Деньги. Машина.

А главного нет – счастья. И как его найти?

Утыкаюсь взглядом в окно, на серое небо, низкое и хмурое. Тяжёлые тучи, гонимые ветром, быстро ползут на юг. И хоть бы один единственный лучик солнца проскочил через это плотное полотно.

Огненная копна мелькает перед глазами. Открыв рот, наблюдаю, как в пекарню заходит ведьма. Та, что с моста.

Заняв место в очереди, нетерпеливо притопывает ногой. Выглядывает из-за чужих спин на витрины. Украдкой рассматривает народ.

Съезжаю на стуле ниже, опускаю бейсболку на глаза, усиленно мимикрируя под мебель.

Дважды за два дня пересечься с незнакомкой в городе с населением в несколько миллионов человек – что это? Совпадение?

Только я не верю в совпадения. Зато верю в знаки.

И хочется подойти, но ведьма меня наверняка пошлёт в долгое пешее, и будет права. Маньячить нельзя.

Да и что я ей скажу?

Привет, мне тебя послала вселенная, чтобы…

А чтобы что? Жизнь мёдом не казалась?

Очередь доходит до неё.

– Здравствуйте. Эклеры, пожалуйста. Шесть штук. – Звенит её голос.

И я весь на него реагирую. На каждую высокую ноту.

Вбираю в себя её образ, раскладывая на детальки. И меня почему-то торкает. Из неё фонтанирует жизнь, но с примесью чего-то тяжёлого, мрачного.

Острый угол челюсти переходит в тонкую лебединую шею. Плечи узкие, и вся она, как хрустальная. Хрупкая.

– К сожалению, эклеры закончились. Могу предложить вам пончики, свежайшие! Они немного подороже, но очень вкусные!

– Нет, я сюда за эклерами ехала… – Растерянно. – А когда будут ещё?

Девушка за кассой поворачивается к окну, ведущему на кухню.

– Лен, когда эклеры?

– Через час!

– Через час будет свежая партия.

– Час… Час – это много. – Поджимает губы. Взвешивает своё решение так, словно от него зависит её жизнь. – Ладно, давайте пару пончиков. Мм… Нет, давайте три.

Лезет в карман, вытаскивает смятые купюры. Отсчитывает.

– Пожалуйста. – Девушка за кассой передаёт крафтовый пакетик. – Приятного аппетита, приходите снова!

Ведьма, расстроенная, выходит.

Проходит мимо окна, за которым сижу я. И я гашу в себе порывы пойти следом и отдать свои грёбанные эклеры взамен на её улыбку.

Инстинкты мне подсказывают, что с ней что-то не так. Но я пока даже самому себе не могу объяснить, что именно меня настораживает. Просто чую это нутром.

Не маньячить, Север.

Нельзя сталкерить за девушкой только потому, что она показалась тебе странной.

Но у меня на подкорке вшиты другие сценарии на подобный случай, поэтому я сгребаю со стола кошелёк, телефон, и выхожу вслед за ведьмой.

Она яркая, выделяется из толпы. Рыжие волосы каскадом рассыпаются по бирюзовой куртке. Идёт быстро, иногда оглядывается, словно чувствует, что сели на хвост.

Пару кварталов мы просто мчимся куда-то к её цели, а затем она сворачивает в подворотню. Прислонившись к стене, выглядываю.

– Мурзик! Мурзик! – Зовёт кота. Шуршит крафтовым пакетом.

Кота пончиком? Ну…

Терпеливо жду, когда она там совершит все свои акты милосердия, потому что чую – это не конечная точка нашего маршрута.

Через пару минут ведьма выруливает из двора и снова мчит вперёд, словно за ней кто-то гонится. Останавливается только на автобусной остановке.

В автобус я за ней не полезу – спалюсь. За своей машиной бежать – упущу.

Вызываю такси.

Ведьма высматривает на горизонте свой транспорт, я гипнотизирую приложение.

Через несколько минут моя машина подъезжает.

Сажусь.

– Центральный парк? – Спрашивает водитель.

– Нет, подождём.

– Вы не в центральный парк?

– Заказ мой, но мы туда не поедем.

– Мужик, я чёт не понял…

Достаю корочки.

– Старший оперуполномоченный Северов. Провожу специальную разведывательную операцию и надеюсь на ваше содействие.

– Эм… Понял. Посодействую, конечно, товарищ…

– Майор.

– Товарищ майор. – Тяжело сглатывает.

Ведьма садится в подъехавший автобус.

– Вот за этим корытом давай.

– Есть, товарищ майор. Будет сделано, товарищ…

– И молча.

Петляем по городу за автобусом. На каждой остановке вглядываюсь в выходящих пассажиров, но ведьмы моей среди них нет.

– Товарищ майор, дальше по этому маршруту конечная.

– Вокзал?

– Ага.

– Значит, туда.

Обгоняем на повороте автобус. Выхожу из машины.

– Спасибо за содействие следствию. – Жму водиле руку.

– Служу отечеству!

Ведьма выходит из автобуса, топает к центральному входу.

Иду следом. Перед турникетами выкладываю на стол всё из карманов, прохожу, сгребаю быстро свои вещи в пакет с эклерами.

Догоняю, растворяясь в толпе безликих серых людей. Возле касс пригородных поездов подхожу вплотную, чтобы подслушать, куда едет. Поднимаю воротник куртки. Ставлю свой пакет рядом с её.

– До Мирной на ближайшую электричку, пожалуйста.

– Четыреста восемнадцатый? – Недовольно из окошечка.

– Да.

– Ну, так и говорите, девушка.

Сжав зубы, ведьма цедит снова:

– Будьте так любезны, до четыреста восемнадцатого на ближайшую. – Суёт в кассу деньги.

И мне кажется, что она сейчас буркнет какое-нибудь заклинание и превратит неугодную тётю в лягушку.

– Отправление через пятнадцать минут. – Кассирша отдаёт билет.

Ведьма хватает и убегает.

Смотрю завороженно ей вслед и не могу сообразить, отчего меня тянет так к этой рыжей.

– Мужчина! Очередь не задерживайте! Куда вам?

– А?

– Куда едете?

– Нет, спасибо, не еду.

Кассирша цокает, закатывает глаза.

– Следующий!

Отхожу от кассы.

Значит, Мирная. И что ты там забыла, в этой Мирной? Это же деревуха на сорок домов. Бывал там однажды, лет десять назад.

Мне сложно представить ведьму в сельском антураже. Не вписывается, как ни крути. Она по всем параметрам другая. Городская. Утончённая. Благородная. Эти нестыковки только рождают новые вопросы, и не дают совершенно никаких ответов. А вопросы без ответов меня убивают.

Ладно, отвали от девочки, Север. Каждый имеет право на свои секреты. И то, что ты опер, не даёт тебе право на посягательства на частную жизнь.

Только вот я уже посягнул.

Лезу в пакет за телефоном, чтобы такси вызвать. Пусто. То есть, пончики есть, а остального – нет.

Вытащили, пока я тут хлебалом щёлкал? Вот тебе и опер, мля…

А почему, собственно, пончики?

Бегу к выходу на перрон. Вот же дебил, а! У меня ж в том пакете и доки, и ключи, и деньги!

Люди толпятся возле открытых дверей электрички. Кто-то заходит, кто-то выходит. Ведьмы с моим пакетом нет. Забегаю в ближайший вагон.

– Осторожно, двери закрываются. – Вещает электронный голос.

Бля, ну шик!

Хотел на поезде прокатиться? Получите, распишитесь. Надо было чётче свои желания формулировать.

Электричка трогается.

Поменяю пакеты, выйду на следующей. И обещаю себе, что выброшу ведьму из головы. Да.

Надвинув кепку поглубже на лицо, иду вперёд. Прокуренный тамбур, снова вагон. И там её нет. А вот в третьем – есть.

Сидит одна, привалившись головой к окну, спиной ко мне. Её рыжие волосы в этом мрачном пространстве – единственное яркое пятно. Невозможно её не заметить или с кем-то спутать.

Подкрадываюсь медленно и тихо. Ваще не подозрительный тип… Пассажиры косятся с недоумением.

Осторожно ставлю свой пакет на деревянную лавку, тяну на себя её пакет.

– Воры! – Верещит кто-то с другого конца вагона. – Воры!

Ведьма резко оборачивается. Ярко-зелёные глаза сверкают изумрудами.

– Вы?! – Опускает взгляд вниз. – Вы что, воруете?!

– Дайте мне минуту и я всё объясню!

– Полиция! Полиция! Здесь воры!

Оборачиваюсь на визгливую барышню. Удерживая пальцем кнопку связи с машинистом, она орёт в динамик:

– Пришлите ОМОН! Здесь кража!

Мля! Приехали…

Глава 6

Лета.

Через пару минут в вагон входят два человека в форме.

Женщина, что их вызвала, указывает на нас пальцем.

– Ну, в чём проблема? – С гонором спрашивает полицейский.

– Вышло недоразумение. – Вальяжно так, без какого-либо напряга, объявляет мужчина.

– Это мы щас сами разберёмся. Документики ваши можно посмотреть?

– Если она мой пакет отдаст.

Прижимаю пакет тесней к груди.

– Это моё.

– Да вы загляните! – С нажимом говорит мужчина.

– Так, документы. И ваши. – Обращается полицейский ко мне.

Меня знобит от ужаса.

Потому что я стараюсь не светить лишний раз паспортом. Двойная фамилия, да ещё и наполовину французская – это слишком запоминающийся факт. И если парни в форме хоть раз слышали о сбежавшей жене Стоцкого, то наверняка запомнили.

Это может стать конечной остановкой в моём маршруте. Пять месяцев трудов окажутся перечёркнуты одной идиотской выходкой.

Достаю паспорт из внутреннего кармана куртки. Трясущейся рукой передаю полицейскому и сосредоточенно вглядываюсь в его лицо.

Тот только хмыкает и молча показывает документы напарнику. Оба сдерживают ржач.

Летиция Стоцкая-Дюпре в пахнущей сигаретами и пирожками с луком и яйцом электричке – это смешно? Возможно…

– Теперь ваши. – Обращаются к мужчине.

– Всё у неё. – Закатывая глаза, говорит он. – Девушка, просто загляните в пакет. Нет там ваших пончиков. Там мои эклеры. А ещё телефон, ключи, бумажник.

– Давайте уже. – На выдохе требует полицейский.

Заглядываю.

Да, действительно… Пончиков нет. Зато куча чужого барахла.

– Извините… – Зачем-то прошу прощения и возвращаю пакет мужчине. Сгребаю свой, с пончиками.

Мужчина достаёт документы, тычет в нос полицейским. Те в секунду вытягиваются по стойке смирно и на лица натягивают самые серьёзные выражения.

– Так это… Вы б сразу сказали… Товарищ майор… Претензии к девушке будут?

– Чего? – Морщится этот товарищ майор. – Пургу не несите. Какие у меня к ней претензии?

– Тогда протокольчик заполним по-быстренькому, а? Положено так.

– Заполним, раз положено.

Под любопытными взглядами пассажиров заполняем вместе какие-то бланки. Ставлю свою подпись там, где показывают. Вся эта бюрократическая волокита занимает добрую часть пути.

Внутреннее напряжение немного отпускает лишь тогда, когда полицейские уходят. Но я всё равно один сплошной спазм.

Я была на волоске. И если бы стражи порядка попались более амбициозные и ответственные, меня бы уже возвращали Максу.

Это страшно. Не хочу…

– Я Данил. – Тянет руку мужчина. – Можно Север.

– Я уже поняла. – Сиплю, кое как выталкивая из себя слова.

– Красивое у вас имя. Тёплое.

– А у вас – нет.

– Не тёплое, или не красивое?

– Послушайте, Данил-Север. Я не знаю, почему вы до сих пор здесь, но если моё выражение лица вам ни о чём не говорит, то я скажу словами: отстаньте от меня, пожалуйста.

– Понял! – Поворачивается к окну. Замолкает на две секунды ровно. – А вы в Мирную, да?

– Боже…

– Я там был однажды.

– Поздравляю.

– Вы там живёте?

– Нет, приезжаю постоять на перроне.

– Вы забавная.

– Прошу вас, не заставляйте меня переходить на грубости.

– Следующая остановка четыреста-восем-надцатый километр. – Объявляют по громкой.

– Ну вот, почти приехали. – Вертится Север на скамье в нетерпении.

Он что, собрался выходить в Мирной? Ладно…

На перрон вываливаемся вместе. Электричка уезжает дальше.

Накрапывает дождь.

– Ну, счастливо оставаться. Чтобы сесть на обратную, не забудьте перейти на другую сторону.

– А когда обратная?

– Через два с половиной часа. – Спускаюсь по ступеням.

Север догоняет.

– Погодите, вы же не оставите меня здесь?

– Почему нет?

– Ну… – Смотрит, прищурившись, на низкое небо. – Дождь вот-вот разойдётся.

– Не сахарный.

– Ну будьте же милосердны! – Трогает за плечо.

Рефлекторно отскакиваю на шаг.

Он не делает мне больно, у него нет такого намерения, но моё тело испуганно вибрирует на близость мужчины.

Север широкий в плечах, мышечный, не похож совсем на Макса комплекцией. Да и лицом не похож. Максим, скорей, элегантный, нежели мужественный. Достаточно атлетичный, но как Американская верховая. А Север – как русский тяжеловоз.

Они разные, но мне всё равно не по себе от этих прикосновений.

– Не надо, пожалуйста! – Обнимаю себя руками.

– Ладно, окей. – Чертит носком ботинка каракули в грязи. – Извините. Я не хотел. Не подумал… Не прав.

Разворачивается и поднимается на перрон. Садится на влажную лавку и, уперев подбородок в кулаки, смотрит на поворот, из которого должна вынырнуть электричка. Через два с лишним часа…

Мне плевать. Своих проблем хватает.

Совершенно плевать.

Я не заставляла его за мной шпионить, не заставляла садиться в электричку. И я уж точно не виновата в том, что мы перепутали пакеты.

Это всё он. Это его собственные выборы привели его в незнакомую глушь на мокрую лавку под дождь.

Снова смотрю на майора этого…

Сидит, как несчастный пёс, брошенный и понурый.

Нет, Лета, перестань жалеть убогих! Иди домой, он большой мальчик и сам справится.

Но я жалею, да. Может потому, что боюсь утратить остатки человечности, что живут во мне. Если мы перестанем помогать людям, даже в мелочах, что же от нас останется?

Закрыв глаза, борюсь с собой.

– Север! – Кричу, складывая руки на груди. – Идёмте, пока я не передумала.

Он тут же подскакивает с лавки и, довольный, идёт ко мне. Того и гляди хвостом завиляет.

Переобуваюсь в резиновые сапоги, которые оставила под завалинкой местного сарая. У Севера на ногах – модные ботинки, почти чистые. Ну… Это не на долго.

Почти всю дорогу мы идём молча. Пресекаю любые попытки заговорить о моём настоящем и, тем более, о прошлом. Это не свидание, не дружеская встреча.

Север дышит глубоко. Его ноздри расширяются, когда он хватает чистый воздух, чуть отдающий дымом из печных труб, смолой и хвоей.

Нравится? Да, мне тоже нравится.

Проходим по мосту мимо дамбы. Внизу бурлит речка, неглубокая совсем, но резвая. И Север, как ребёнок, минут пять таращится на её игривый поток с неподдельным восхищением.

У дома заставляю почистить обувь.

– Вот так, об траву сначала. Потом об тротуар соскребаете. И снова по траве, чтобы сбоку счистить.

– Деревенские лайфхаки… – Повторяет за моими движениями. С любопытством рассматривает дом. – Это ваш?

– Нет. Моего здесь ничего нет.

Молчит, ожидая продолжения.

Но мы договорились только на горячий чай. Мои откровения в эту услугу не входят.

Север тянется к калитке.

– Подождите. Тут своя система.

Стучу по забору. Цуцик молчит, значит, гулять упёрся.

Приподнимаю калитку, проворачиваю вертушку. Захожу.

Север идёт следом. Трясёт хлипенький забор, проверяя на прочность. Заглядывает в палисадник под окном. Суёт свой нос в бочки, стоящие под дождевым желобом, сделанным из пластиковых бутылок.

И мне отчего-то жутко неловко это всё…

Когда-то у меня был другой дом. Три этажа, огромная парадная лестница, как во дворце. Целый штат работающих на мужа людей: от повара до горничных.

Такой дом можно было показывать с гордостью, только вот я ненавидела то место. И с содроганием сейчас вспоминаю нашу с Максом общую спальню.

– Снимайте ботинки на крыльце. – Командую я.

Север послушно выполняет.

Там же, на крыльце, стоят калоши баб Таси. Значит, нагоняя за незваных гостей избежать не удастся. Надеюсь лишь, ей хватит порядочности, чтобы сделать это потом, когда Север уйдёт.

– Баб Тася, я дома! – Кричу с веранды, чего никогда не делаю. – У нас гости!

Баба Тася сидит за столом на кухне, разгадывает кроссворд. Отложив ручку, с интересом рассматривает Севера.

Я показываю ей знаками, чтобы молчала. Но это же баба Тася, она никогда не молчит…

– А говорила, мужиков не любишь. – Сухо бросает она.

– Ему надо электричку в город дождаться.

– А на вокзале место закончилось, иль шо?

– Это я напросился, не ругайся, хозяйка. – Выступает вперёд Север.

Баба Тася цепким взглядом проходится по его стильной кожаной куртке, брюкам, модной причёске, и делает какие-то свои выводы, судя по сдержанному смешку.

– Где ты находишь только их, непутёвая? – Поднимается с кряхтением из-за стола. – Гость, как звать-то тебя?

– Север.

– Север. – Бубнит под нос. – Ты из этих чтоль?

– Из каких?

– Которые по утрам полтора часа марафет наводят перед зеркалом.

Север смеётся.

– Нет, бабушка, я из обычных.

– Мм. А то морда больно симпатишная. Лета, сходь за водой, в баке закончилася.

– Давайте я, бабушка. – Поворачивается ко мне. – Показывайте, что делать.

– А ты, Север из обычных, за стол. – Баб Тася тычет скрюченным пальцем на своё место. – Садись, неча ей мешать. Она девка хоть и с придурью, но руки откудава надо растут. Сама справится, не впервой.

Север задумчиво топчется на месте.

Молча киваю ему на стул, потому что с бабой Тасей спорить – себе дороже. Да и не просто так она меня сплавить пытается… Устроит сейчас несчастному майору допрос с пристрастием. Покажет, как работает настоящая разведка.

Ну ничего. Пусть пообщаются. Может поймёт, что не стоит напрашиваться в гости, когда ты понятия не имеешь о людях, к которым собрался на чай.

Ухожу за водой.

Не тороплюсь, чтобы дать баб Тасе побольше времени. Чтобы развернулась она во всю мощь своей пытливой натуры.

Надеюсь, к моему возвращению Севера и след простынет. Ну, или хотя бы сотрётся с его лица эта непроходящая полуулыбка, а то он как блаженный с тех самых пор, как в деревню приехал.

Минут через тридцать с канистрой воды вхожу в дом, и ещё с веранды слышу хохот.

Баб Тася заливается смехом так, что воздуха не хватает, и она ойкает, машет руками и хватается за бок.

Не припомню, чтобы на мои шутки она хотя бы улыбалась… А может, я просто не шутила никогда при ней?

Но я, отчего-то, чувствую укол ревности.

Это даже не моя бабушка. Это просто женщина, которая приютила меня взамен на помощь по хозяйству. Мы не обязаны любить друг друга или даже нравиться друг другу. Достаточно того, что мы уживаемся вместе худо-бедно.

Но я всё равно ревную, как маленькая неразумная девочка.

С грохотом ставлю канистру на пол.

Эти двое устремляют на меня свои взгляды.

– Летушка, ты чего так быстро?

Летушка? – Едва заметно дёргаю бровями.

Чего этот майор баб Тасе подсыпал?

Потому что обычно я «непутёвая», «бестолочь» или «горе луковое».

– Весело вам, смотрю.

– Данил мне рассказал, как вы познакомились. – Говорит баб Тася, а я застываю от напряжения.

Потому что познакомились-то мы на мосту, и эту историю просто невозможно рассказать в позитивном ключе. Нет там ничего забавного.

– Бабушке было очень любопытно, и я рассказал, как мы пакеты перепутали, а потом я за вами мчался через пол города. – Поясняет Север.

Благодарно моргаю ему за опущенный первый акт нашего знакомства.

– Пойдём, Данечка, я тебе покажу, где у нас дровяник. Ты только переоденься. В красивом своём не ходи. – Баб Тася гладит Севера по плечу, словно смахивает невидимую пыль.

Что. Вообще. Происходит?

Север встаёт.

– Вы куда?

– Данил предложил дров нам наколоть. Данечка, вон там, в комнате, шкаф стоит. Иди себе присмотри чего.

– Я сама могу!

– Сама, сама. – Ворчит моя кикимора, подходя ближе. – Раз в сто лет мужик в доме появился. Пользуйся, непутёвая!

– Вот и живите тогда с ним. – Шиплю в ответ.

– Ай, Лета! Не разбираешься ты в людях!

– Вы с ним пол часа знакомы.

– За свою жысть плохих от хороших отличать научилась.

– Ну и замечательно. Я к Шуре пошла. Отнесу пончики.

– Возьмите эклеры, Лета. – Выходит из моей комнаты Север. – Вы же за ними в город ездили?