Kitabı oku: «Хитрости Локка Ламоры», sayfa 4
2
Утром того дня все шло замечательно, даже несмотря на нервическую раздражительность юного воришки, впервые допущенного к участию в крупном деле.
– Да помню я, где должен находиться, когда все начнется! – Клоп страдальчески закатил глаза. – Я ж на той крыше проторчал больше времени, чем в мамкиной утробе!
Жан Таннен свесил правую руку в теплую воду канала и откусил от кислого болотного яблока, зажатого в левой руке. Он расслабленно полулежал в носу плоскодонной барки в розовом свете раннего утра, удобно разместив между бортами свое двухсотдвадцатифунтовое тело – живот бочонком, мощные плечи, кривые ноги и все прочее. Кроме него, в пустой барке находился один только Клоп – долговязый лохматый паренек лет двенадцати, орудовавший шестом на корме.
– Мамке твоей, понятно, не терпелось поскорее от тебя избавиться. – Голос Жана, мягкий и ровный, никак не вязался с его грозной наружностью и подобал бы скорее учителю музыки или переписчику свитков. – А у нас такой цели нет. Посему сделай милость, позволь мне еще раз удостовериться, что ты уяснил все до последней мелочи.
– Черт! – ругнулся Клоп, налегая на шест и с усилием толкая барку против медленного течения. – Ты, Локк, Кало и Галдо ждете в проулке между храмом Благоприятных Вод и садами храма Нары, так? Я сижу на крыше храма через дорогу.
– Продолжай, – невнятно проговорил Жан, жуя яблоко. – Где находится дон Сальвара?
Мимо них, рассекая мутные от глины воды канала, проплывали другие барки, тяжело нагруженные самым разным товаром – от бочек с пивом до мычащих коров. Клоп толкал плоскодонку на север по Виа Каморрацца – главному водному пути Каморра, ведущему к Плавучему рынку, а огромный город вокруг них постепенно пробуждался.
Кривобокие каменные бараки с мокрыми от ночной сырости стенами извергали своих обитателей на свет солнца, с каждой минутой пригревавшего все сильнее. Стоял летний месяц парфис, а значит, влажный туман испарений, висящий над улицами, скоро бесследно рассеется, оставив город во власти сухой раскаленной жары.
– Около полудня он выйдет из храма Благоприятных Вод, как делает в каждый Покаянный день. Если нам повезет, с ним будет слуга и две лошади.
– Странный обычай, – сказал Жан. – Зачем он туда таскается?
– Выполняет последнюю волю своей матери. – Клоп уперся шестом в дно, поднатужился и толкнул барку еще немного вперед. – Она сохранила вадранскую веру, когда вышла замуж за старого дона Сальваро. Поэтому теперь раз в неделю дон Лоренцо оставляет в вадранском храме жертвоприношение и спешит поскорее вернуться домой, чтоб не привлекать к себе лишнего внимания. Черт возьми, Жан, да знаю я всю эту дребедень! Чего я здесь делаю, спрашивается, если ты мне не доверяешь? И вообще, почему именно я должен толкать эту паршивую барку всю дорогу до рынка?
– О, можешь бросить шест хоть сейчас, если одолеешь меня в кулачном бою, в трех схватках из пяти. – Жан оскалил в ухмылке кривые сколотые зубы отъявленного драчуна, которые были вполне под стать лицу, выглядевшему так, будто в свое время какой-то неумелый кузнец бил по нему молотом, пытаясь придать чертам более правильную форму. – Кроме того, ты еще только учишься почетному воровскому ремеслу под наставничеством самых искусных и самых требовательных мастеров, каких только можно сыскать. Любая черная работа чрезвычайно полезна для твоего нравственного воспитания.
– Что-то я не припомню, чтобы вы особо занимались моим нравственным воспитанием.
– Правда твоя. Это потому, наверное, что мы с Локком до недавних пор и о своей-то нравственности не слишком заботились. Что же до того, почему мы с тобой еще раз повторяем весь план, то позволь напомнить тебе: одна-единственная оплошность – и участь вон тех бедолаг покажется нам завидной по сравнению с нашей скорбной участью.
Жан показал пальцем на телегу с огромным помойным баком, стоящую на набережной канала в ожидании, когда из верхнего окна кабака хлынет темная струя нечистот. Такие телеги-дерьмовозы обслуживались мелкими преступниками, провинившимися перед законом не настолько тяжело, чтобы содержаться в строгом заточении во Дворце Терпения. В защитных кожаных накидках до пят, прикованные цепями к своим телегам, они по утрам выходили из ворот темницы, чтобы наслаждаться солнечным светом каждую свободную минуту, когда они не проклинали на все лады сомнительную меткость тысяч каморрцев, опорожнявших свои ночные горшки.
– Я не оплошаю, Жан! – Клоп пошарил в уме, точно в пустом кармане, отчаянно пытаясь найти достаточно внушительные слова, чтобы выглядеть таким же спокойным и уверенным, как Жан и все остальные Благородные Канальи. Но у большинства двенадцатилетних мальчишек язык далеко опережает мысли. – Просто не оплошаю, и все, поверь!
– Молодец, – кивнул Жан. – Рад это слышать. Но в чем именно ты не оплошаешь?
Клоп вздохнул:
– Я подаю знак, когда Сальвара выходит из храма Благоприятных Вод. Я во все глаза слежу, не идет ли кто – особливо стражники – в сторону вашего проулка. А если вдруг кто появится, я живо спрыгну с крыши и мечом поотрубаю им бошки.
– Что-что ты сделаешь?
– Любым способом отвлеку их внимание. Ты оглох, что ли, Жан?
Слева от них проплывала череда счетных домов – с мраморными фасадами, полированными резными дверями, шелковыми навесами и прочими приметами роскоши. Деньги и власть прочно обосновались в трех-четырехэтажных зданиях квартала Златохватов. Этот старейший и богатейший финансовый квартал на континенте славился могуществом и замысловатыми ритуалами не меньше, чем стеклянные громады Пяти башен, где обособленно от своего города жили правители – герцог и Великие семейства.
– Сворачивай к берегу под мостами. – Жан неопределенно махнул обгрызенным яблоком. – Там нас поджидает его милость.
Ровно в середине набережной Златохватов через Виа Каморрацца были перекинуты две стеклянные арки, одна повыше, другая пониже: узкий пешеходный мост и широкий мост для повозок. Сверкающие сооружения из цельного неземного стекла были подобны расплавленным алмазам, которые чьи-то гигантские руки растянули, плавно изогнули и оставили затвердевать над каналом. Справа лежал берег Фаурии – густонаселенного острова, тесно застроенного многоярусными каменными домами с висячими садами. У самой набережной, взбивая белую пену, крутились деревянные лопастные колеса – они подавали воду наверх, в сеть желобов и виадуков, пролегавших над улицами Фаурии на всех уровнях.
Клоп подвел барку к хлипкому причалу под пешеходным мостом, и из бледной, полупрозрачной тени стеклянной арки выступил мужчина, одетый (как и Жан с Клопом) в поношенные кожаные штаны и грубую полотняную рубаху. Он спрыгнул на причал, а оттуда легко соскочил в барку, едва колыхнувшуюся под ним.
– Приветствую вас, господин Жан Таннен, и от души поздравляю с тем, что вам в кои-то веки удалось прибыть без опоздания.
– Приветствую вас, господин Ламора, и выражаю глубочайшее восхищение ловкостью и изяществом, с какими вы сошли на борт нашего скромного судна. – После этих слов Жан отправил в рот огрызок яблока вместе с черенком и принялся жевать с влажным хрустом.
– Фу, гадость! – Локк Ламора скорчил гримасу отвращения. – Ну зачем жрать такую дрянь, а? Ты же знаешь, что из семечек этих поганых яблок черные алхимики изготавливают яд для рыбы.
– Мое счастье, что я не рыба, – ухмыльнулся Жан, проглотив пережеванную кашицу.
Локк имел внешность среднюю во всех отношениях: средний рост, среднее телосложение, средней длины волосы средне-темного цвета, лицо не особо привлекательное и совсем незапоминающееся. Единственной приметной его чертой были ясные серые глаза. Сейчас он выглядел обычным теринцем (хотя не таким смуглым и румяным, как Жан и Клоп), но при другом освещении вполне мог сойти за сильно загорелого вадранца. Когда бы боги задумали создать человека, которого никто не замечает и не запоминает, они дали бы ему такую вот наружность. Локк присел на левый борт и закинул ногу на ногу:
– И тебе привет, Клоп! Я знал, что ты сжалишься над своими старшими товарищами и позволишь им греться на солнышке, пока сам работаешь шестом.
– Жан – наглый старый лентяй, вот он кто, – проворчал Клоп. – А если я откажусь толкать барку, он мне все зубы повышибает.
– Жан – добрейшая душа во всем Каморре, и твои обвинения глубоко его ранят. Теперь он проплачет всю ночь, глаз не сомкнет.
– Я в любом случае по ночам не смыкаю глаз, – добавил Жан. – Плачу от ревматических болей да свечи жгу, чтобы прогнать вредоносную сырость.
– Не сказать, правда, что днем наши бедные кости не скрипят, – вздохнул Локк, растирая колени. – Мы ведь вдвое тебя старше – весьма почтенный возраст для представителей нашего ремесла.
– На этой неделе служители Азы Гийи шесть раз пытались совершить надо мной заупокойный обряд, – пожаловался Жан. – Тебе повезло, что мы с Локком еще достаточно бодры, чтобы взять тебя с собой на дело.
Сторонний наблюдатель принял бы Локка, Жана и Клопа за команду наемной барки, направляющейся за грузом к рынку, расположенному в слиянии Виа Каморрацца и Анжевины. Чем дальше они продвигались вперед, тем больше становилось вокруг грузовых барок, длинных черных челнов и утлых суденышек разного рода, из которых иные еле держались на плаву.
– Кстати, о деле, – сказал Локк. – Хорошо ли наш прилежный юный ученик уяснил свою роль в общем ходе событий?
– Да я сто раз уже повторил весь план Жану, – пробурчал Клоп.
– И каков результат?
– Запомнил все в полной точности.
Клоп со всей силы налег на шест, направляя барку в узкий просвет между двумя высокобортными плавучими садами. Когда они вплыли под свисающие ветви, на них волной накатил аромат жасмина и апельсиновых деревьев. Бдительный охранник одного из плавучих садов перегнулся через борт, держа наготове шест, чтобы оттолкнуть барку при необходимости. Очевидно, большие суда везли саженцы для сада какого-то аристократа.
– До мельчайшей мелочи запомнил, и я вас не подведу, обещаю. Где сидеть, куда смотреть, когда знак подавать – все знаю. Я не подведу!
3
Кало тряс Локка с подлинным рвением, и Локк изображал жертву просто мастерски, но томительно текли секунды, а дон Сальвара все не показывался. В своей бесконечной, однообразной пантомиме они четверо являли собой подобие живой картины, представляющей страдания грешников в одном из изощренных адов, описанных в теринской теологии: два грабителя, обреченные до скончания веков душить и избивать своих жертв, которые никогда не испустят дух и никогда не отдадут деньги.
– Мне все тревожнее становится, а тебе? – тихо проговорил Кало.
– Не отвлекайся от дела, – прошипел Локк. – Нельзя одновременно молиться и душить человека.
Внезапно откуда-то справа раздался пронзительный мальчишеский вопль, отразившийся эхом от булыжных мостовых и каменных стен Храмового квартала. Потом послышались громкие крики и тяжелые поскрипывающие шаги мужчин в боевом облачении – но шум удалялся от проулка.
– Похоже, Клоп орал, – выдохнул Локк.
– Надеюсь, он просто отвлекает внимание, – прошептал Кало, на секунду ослабив удавку.
В следующий миг над ними, на фоне узкой полоски неба между высокими стенами проулка, промелькнула неясная темная тень.
– Черт, а это еще что такое? – спросил Кало.
Справа опять донесся вопль.
4
Барка с Клопом, Локком и Жаном достигла Плавучего рынка точно в намеченное время, когда стеклянные ветряные колокольцы на западной дозорной башне, освобожденные от креплений, закачались на легком морском ветру и прозвонили одиннадцать часов.
Плавучим рынком называлось сравнительно спокойное озеро в самом центре Каморра, имевшее около трехсот ярдов в поперечнике. Оно было защищено от стремительного течения Анжевины и окружающих каналов рядами каменных волнорезов, и воду в нем возмущали лишь сотни торговых судов и суденышек, которые медленно двигались по кругу противосолонь, стараясь найти выгодные места у широких плоских волнорезов, где толпились покупатели и зеваки.
Городские стражники в горчично-желтых плащах плавали взад-вперед на черных остроносых челнах с закованными в цепи гребцами, узниками из Дворца Терпения, и с помощью длинных шестов и площадной брани расчищали проходы в хаотичной круговерти рынка. По проложенным водным коридорам медленной вереницей шли прогулочные барки знати, тяжело груженные барки купцов и порожние барки вроде той, в которой трое Благородных Каналий плыли сейчас через шумное море человеческой алчности и надежды.
Они миновали нескольких мелочных торговцев в утлых грязно-серых лодчонках; потом продавца пряностей, разложившего свой товар на стойке посередине неуклюжей круглой плоскодонки-вертолы; потом Канальное дерево, покачивавшееся на громадном плоту из надутых кожаных мешков. Погруженные в воду длинные корни пили мочу и прочие зловонные выделения большого города; развесистая изумрудно-зеленая крона роняла узорчатую тень и струила цитрусовый аромат. За деревом присматривали средних лет женщина и трое ребятишек, которые юрко сновали среди ветвей и по требованию кидали в проходящие мимо барки лаймы или лимоны (ибо на этом гибридном дереве, выведенном алхимиками, произрастали плоды обоего вида).
Над торговыми судами всех мастей реяли флаги, вымпелы и шелковые знамена, соперничающие друг с другом в умении привлечь внимание покупателей яркостью красок. На флагах помещались грубые изображения рыб и птиц, пивных кружек и винных кувшинов, хлебных ковриг и фруктов, башмаков и штанов, портновских иголок с ниткой, плотницких инструментов, предметов кухонной утвари и разных других товаров. Там и сям в скопищах лодок под флагами с цыплятами или плотов под флагами с башмаками разгорались нешуточные битвы за покупателей: каждый торговец громко нахваливал свой товар или последними словами честил соседа: мол, и жена его шлюха, и дети ушлепки. Челны же стражников тем временем держались на разумном расстоянии от них, готовые вмешаться в дело, если вдруг кто-нибудь начнет тонуть или пойдет на абордаж.
– До чего ж порой обидно притворяться бедняками, – вздохнул Локк, мечтательно озираясь кругом.
Клоп тоже с удовольствием поглазел бы по сторонам, не будь он сейчас поглощен попытками избежать столкновения. Впереди, им наперерез, медленно шла барка, груженная деревянными клетками с воющими кошками; над ней развевался голубой вымпел с мастерски выполненным изображением мертвой мыши, из чьего разорванного горла струилась алая кровь.
– Есть в этом месте что-то необъяснимое, – задумчиво продолжал Локк. – Я почти готов убедить себя, что мне позарез нужны два фунта рыбы, пара-другая тетив, старые башмаки и новая лопата.
– К счастью для нас, мы уже приближаемся к следующей важной вехе на нашем пути к огромной куче денег. – Жан указал рукой за северо-восточный волнорез рынка, на ряд богатых гостиниц и таверн, отделяющий рынок от Храмового квартала.
– Ты, как всегда, прав. Алчность превыше праздных мечтаний. Не позволяй нам отвлекаться от дела. – Локк воодушевленно (хотя и без всякой надобности) показал пальцем туда же, куда указывал Жан. – Клоп! Выходи в реку и поворачивай направо. Один из близнецов поджидает нас у гостиницы «Фрегат», третьей по счету на южном берегу.
Клоп стал толкать барку на север, с трудом доставая шестом до дна, ибо «рыночное» озеро было раза в полтора раза глубже, чем все окружающие каналы. Пока они медленно лавировали между чрезмерно усердными продавцами грейпфрутов, пирожков с мясом и алхимических осветительных палочек, Локк с Жаном развлекались своей любимой игрой – высматривали юных карманников в толпах на волнорезах. Вот уже почти двадцать лет минуло с тех пор, как они навсегда покинули сырые подземелья Сумеречного холма, а ротозейство каморрцев по-прежнему кормило дряхлого Воровского наставника.
Как только барка покинула спокойные воды рынка и вышла в реку, Клоп и Жан без слов поменялись местами. Чтобы тягаться на равных с быстрым течением Анжевины, требовалась недюжинная сила Жана, а Клопу следовало хорошенько отдохнуть перед делом. Когда Клоп устало уселся в носу барки, Локк невесть откуда достал коричный лимон и кинул мальчишке. Тот в несколько укусов съел плод вместе с сухой кожурой и косточками, нарочито комично пережевывая красновато-желтую мякоть кривоватыми белыми зубами, а потом широко ухмыльнулся:
– Из них ведь не делают яда для рыбы, верно?
– Верно, – кивнул Локк. – Яд изготавливают только из той дряни, которую жрет мой друг.
– От рыбьего яда в малых дозах волосы на груди растут, – проворчал Жан. – Если только ты не рыба, конечно.
Он вел барку вдоль самого берега, где шест свободно доставал до дна, и, когда они проплывали под мостами, жемчужно-белые потоки преломленного стеклом света слепили и обжигали. От быстротечной реки, имевшей в ширину двести ярдов, поднимались влажные испарения вместе с запахами ила и рыбы.
К северу от них дрожали и струились в знойном мареве склоны островов Альсегранте, где обитали самые состоятельные простолюдины Каморра и низшая знать. То было царство роскошных садов, скульптурных фонтанов и белокаменных особняков, к которому людей, одетых, как Локк, Жан и Клоп, и близко не подпускали. Сейчас, когда солнце приближалось к зениту, огромные тени Пяти башен отползли в Верхний город и лежали на северных берегах Альсегранте подобием тускло-розовых бликов от витражного стекла.
– Славный все-таки город наш Каморр, – негромко произнес Локк, барабаня пальцами по бедрам. – Порой мне думается, что он возник единственно потому, что преступления любезны сердцу богов. Карманники крадут у простых людей, торговцы обирают всякого, кого сумеют одурачить, капа Барсави грабит и грабителей, и простой народ, мелкая знать грабит почти всех, а герцог Никованте время от времени выступает со своим войском и беспощадно грабит Тал-Веррар и Джерем, не говоря уже о том, что́ он творит с собственными подданными всех званий.
– Выходит, мы грабим грабителей, которые работают на грабителя, грабящего всех остальных грабителей, – сказал Клоп.
– Да, мы и впрямь несколько портим эту благостную картину. – Локк ненадолго задумался, тихо прищелкивая языком. – Считай, что мы просто… э-э… тайно взимаем налоги со знатных господ, у которых денег с избытком, а благоразумия не хватает. Ага, вот мы и прибыли.
Под гостиницей «Фрегат» находился длинный ухоженный причал с дюжиной швартовых тумб, в настоящее время пустующий. Гладкая серая стенка набережной поднималась над уровнем воды футов на десять; наверх вели широкие каменные ступени и мощеный пандус для лошадей и грузов. На краю причала ждал Кало Санца, одетый лишь немногим лучше, чем его товарищи, а позади него спокойно стояла Усмиренная лошадь.
– Эй, как у вас дела? – крикнул Локк, помахав рукой.
Жан ловко и уверенно толкал шестом барку – до причала оставалось двадцать ярдов, потом десять, и вот они уже плавно скользили вдоль него, легко скребя бортом по краю настила.
– Галдо уже притащил все в комнату – это Бушпритный номер на втором этаже, – приглушенным голосом сообщил Кало, наклоняясь за причальным канатом барки.
У него была густо-смуглая кожа, волосы чернее ночи и темные глаза с морщинками от смеха в уголках (хотя любой, кто знал близнецов Санца, сказал бы, что не от смеха, а от вечных дурацких ухмылок). Его невероятно острый крючковатый нос воинственно выдавался вперед, точно взятый на изготовку кинжал.
Привязав барку к швартовой тумбе, Кало бросил Локку увесистый железный ключ на плетеном шнуре из красных и черных шелковых нитей. В приличных гостиницах вроде «Фрегата» каждый номер запирался на хитроумный съемный замок, вставленный в специальное гнездо в двери (извлечь его оттуда мог лишь хозяин заведения одному ему известным способом). Всякий раз, когда в комнату заселялся новый постоялец, дверь оснащалась другим, случайно выбранным замком, к которому прилагался соответствующий ключ. Поскольку за полированной стойкой в приемном зале хранились сотни таких одинаковых с виду замков, представлялось совершенно очевидным, что изготавливать дубликаты ключей с целью последующего ограбления номера – только время зря тратить.
Эта замечательная предохранительная мера позволит также Локку с Жаном надежно укрыться от посторонних глаз, чтобы быстро переменить обличье.
– Прекрасно! – Локк выпрыгнул на причал с той же ловкостью, с какой немногим ранее соскочил в барку; Жан отдал шест Клопу и прыгнул следом за товарищем, сотрясши судно мощным толчком ногой. – Пойдем же пригласим на выход наших эмберленских гостей.
Локк и Жан зашагали вверх по ступеням, а Кало знаком велел Клопу помочь ему с лошадью. Белоглазое животное было напрочь лишено и страха, и деятельной воли, но именно в силу полного отсутствия инстинкта самосохранения представляло опасность как для барки, так и для себя самого. После нескольких минут совместных усилий, толкающих и тянущих, Кало с Клопом наконец завели кобылу в барку и поставили ровно посередине, где она и осталась неподвижно стоять, точно каменное изваяние, по странному случаю наделенное легкими.
– Прелестное создание, – сказал Кало. – Я бы назвал ее Препоной. Ее можно использовать в качестве стола. Или арочного устоя.
– У меня от Усмиренных мурашки по спине, – поежился Клоп.
– А у меня здоровенные мураши, с кулак размером. Но неопытные новички и безголовые дурни предпочитают иметь дело с Усмиренными лошадьми, а наш славный эмберленский торговец как раз и неумен, и неискушен.
Прошло несколько минут. Кало и Клоп стояли в дружелюбном молчании под нещадно палящим солнцем. Со стороны они выглядели обычными перевозчиками, ждущими у своей барки важного пассажира, который вот-вот должен появиться из недр гостиницы. В скором времени означенный пассажир спустился по ступеням на причал и дважды кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.
Это был Локк, разумеется, но разительно изменившийся внешне: волосы зализаны назад с помощью розового масла; скулы словно бы заострились, а щеки запали глубже; глаза наполовину скрываются за круглыми очками в оправе из черного перламутра, отсверкивающими серебром на солнце.
Теперь на нем был наглухо застегнутый черный камзол эмберленского фасона, плотно облегающий тело в верхней части и расширяющийся от пояса книзу. Талию охватывали два черных кожаных ремня с блестящими серебряными пряжками. Из-за воротника ниспадало черное шелковое жабо, легко трепыхавшееся на горячем ветерке. На ногах были расшитые серые чулки и башмаки из акульей кожи – на толстом каблуке, с длинными узкими язычками, которые нелепо загибались вперед и поникло висели над ступнями. На лбу у Локка уже выступили бисеринки пота, ибо знойное каморрское лето ни в коей мере не потворствовало проникновению в город чужеземной моды, рассчитанной на более прохладный климат.
– Меня зовут Лукас Фервайт, – произнес Локк Ламора отрывистым четким голосом, лишенным привычных модуляций. К своему родному каморрскому говору, сейчас слегка искаженному, он добавил толику жестковатого вадранского акцента – так работник за питейной стойкой смешивает в стакане разные напитки. – На мне одежда, которая через считаные минуты насквозь промокнет от пота. Я достаточно глуп, чтобы разгуливать по улицам Каморра безо всякого оружия. И к тому же, – добавил он с нескрываемым сожалением, – я полностью вымышленный персонаж.
– От всей души вам сочувствую, господин Фервайт, – промолвил Кало. – Но в утешение спешу доложить, что и барка, и лошадь готовы к вашему важному путешествию.
Локк медленно двинулся к краю причала, чуть покачиваясь всем телом, как человек, совсем недавно сошедший с корабля и еще не привыкший ступать по поверхностям, которые не колеблются под ногами. Неестественно прямая спина, скованная чопорность движений – он облекся в манерные повадки Лукаса Фервайта, словно в незримый костюм.
– Мой спутник вот-вот присоединится к нам, – сообщил Локк – Фервайт, осторожно слезая в барку, один в двух лицах. – Его зовут Грауманн, и он тоже обнаруживает признаки вымышленности.
– Боги милосердные, – сказал Кало. – Должно быть, это заразно.
И вот наконец по мощеному скату грузной поступью сошел Жан, обремененный поскрипывающей конской сбруей и битком набитыми кожаными тюками общим весом сто двадцать фунтов. Он был в черном камзоле нараспашку, белой шелковой рубахе, туго натянутой на животе и местами уже прозрачной от пота, и в белом же шейном платке. Расчесанные на прямой пробор и густо смазанные маслом волосы Жана, и всегда-то не ахти какие живописные, сейчас напоминали две пухлые подушки, пристроенные на голову подобием двускатной крыши.
– Мы опаздываем, Грауманн. – Локк раздраженно заложил руки за спину. – Извольте поторопиться и предоставьте бедной лошади выполнять ее работу.
Жан взвалил ношу на спину Усмиренной кобылы, не обратившей на сей факт ни малейшего внимания, и крепко затянул подпругу. Клоп передал шест Кало, отвязал причальный канат от тумбы, и они вновь тронулись в путь.
– Вот будет забавно, если сегодня дон Сальвара вдруг решит отступить от заведенного обычая, – сказал Кало.
– Не волнуйся. – Сейчас Локк говорил обычным своим голосом, хотя и сохранял горделивую осанку Лукаса Фервайта. – Он свято чтит память своей матери. Зачастую совесть надежнее водяных часов, когда речь идет о выполнении последней воли.
– Твои бы слова да богам в уши, – отозвался Кало, легко и весело орудуя шестом. – А если ты все-таки ошибаешься, меня-то не убудет. Это ж тебе приходится по жаре париться в черном шерстяном камзоле весом добрых десять фунтов.
Поднявшись вверх по Анжевине до западной границы Храмового квартала, они проплыли под широким стеклянным мостом, на котором стоял худой темноволосый мужчина, как две капли воды похожий на Кало.
Когда барка заходила под мост, Галдо Санца как бы случайно выронил недоеденное красное яблоко, и оно с тихим всплеском упало в воду всего в паре ярдов позади кормы.
– Сальвара в храме! – воскликнул Клоп.
– Превосходно! – Локк с усмешкой развел руки в стороны. – Я же говорил, что он страдает обостренным чувством сыновнего долга.
– Как хорошо, что своими жертвами ты выбираешь только носителей высоких нравственных устоев, – сказал Кало. – Любые другие служили бы дурным примером для Клопа.
Буквально через минуту они достигли длинного общественного причала, расположенного на северо-западном берегу Храмового квартала, прямо под огромным новым храмом Ионо, Отца штормов, Повелителя Алчных вод. Там Жан с похвальной быстротой пришвартовал барку и вывел из нее Препону, которая по всем статьям выглядела как навьюченная товаром лошадь богатого купца.
За ним последовал Локк, полностью в образе надменного и раздражительного Фервайта; вся шутливая веселость в нем разом угасла, точно задутая ветром свеча. Клоп стрелой помчался через людную набережную, спеша поскорее занять свою наблюдательную позицию над входом в тупиковый проулок, где в скором времени тщеславие дона Сальвары подвергнется жестокому искушению. Кало нашел взглядом своего брата, сходящего с моста, и неторопливо двинулся к нему. Оба близнеца безотчетно потрагивали оружие, спрятанное под мешковатыми рубахами.
Ко времени, когда братья Санца встретились и в ногу зашагали к условленному месту встречи у храма Благоприятных Вод, Локк и Жан уже приближались к нему с противоположной стороны. Дело завертелось.
В четвертый раз за последние четыре года Благородные Канальи, в нарушение самого незыблемого закона каморрского преступного мира, взяли на прицел одного из влиятельнейших людей в городе. Они направлялись на встречу, в результате которой дон Лоренцо Сальвара мог лишиться почти половины своего состояния. Теперь все зависело от пунктуальности намеченной жертвы.
