Kitabı oku: «Все норманны в Восточной Европе в Xl веке. Между Скандинавией и Гардарикой», sayfa 2

Учитывая довольно быстрый рост населени Скандинавии указанного времени²³, для X в. будем брать ее общую численность не 1,5 (XIII в.), а только 1,25 млн чел.

Проведя теперь несложные вычисления для перевода данных таблицы по XII–XIII вв. (А) в данные таблицы по X–XI вв. (Б), получим, что за счёт внутренних ресурсов конунги и ярлы могли в содержать только примерно 2500 профессиональных воинов (Б пр. = А пр.*1,25/1,5*20/100). Народное ополчение при этом должно было составить порядка 50 000 чел. (Б оп. = А оп.*1,25/1,5).

Примерная структура вооруженных сил и общественной стратификации Скандинавских стран «эпохи викингов» (для X – начала XI в.)

В то же время, вплоть до второй половины X в., простые бонды вряд ли могли принимать активное участие в дальних походах. Франкский меч в Скандинавии «эпохи викингов» стоил примерно 0,75 марки²⁴ (1 марка = 204 г серебра = 2 коровы = 12 овец = 6,6 свиньи), копьё (= щит = топор) – около 0,25 марки.

Таким образом, только на минимальный набор военной экипировки ополченца (щит + топор или копьё) нужно было потратить 0,5 марки. Защитные доспехи стоили гораздо дороже. За хорошую кольчугу нужно было отдать целых 6 марок (12 голов крупного рогатого скота). Снаряжение боевого коня обходилось примерно в 2,5 марки (конь = 1,5 марки; стремена = 0,6 марки; шпоры = 0,1 марки; уздечка = 0,07 марки и пр.). Чтобы полностью вооружиться в поход, скандинавскому бонду необходимо было извести целое состояние.

Рассмотрим теперь внутреннюю структуру типового скандинавского войска. Основу его составлял хирд – профессиональная дружина конунга или ярла, численность которой варьировалась в пределах от 25 до 400 человек.

Когда необходимо было защитить страну от нападения или собрать большую армию для завоевательского похода, рассылали «ратную стрелу» – призыв к сбору народного ополчения – ледунга (лейдунга, лейданга).

Усадьбы бондов формально объединялись по четыре в так называемые «трети», выставлявшие в ополчение по одному воину. Группы из 2–3 десятков «третей» составляли «корабельные округа», каждый снаряжал боевой корабль²⁵.

Хёвдинги также иногда собирали свои местные временные дружины из ополчения, совершая набеги, а иногда даже соперничая с ярлами и конунгами.

Состав полного войска (X–XI вв.), состоящего из хирда и ополчения, был довольно пестрым:

конунг, ярл – главный военачальник;

лид – все входившие в состав войска воины;

форинг – правая рука военачальника, помогал выполнять командные функции по управлению хирдом;

хускарлы / хирдманы – домочадцы, участники профессиональной дружины;

херсир – вождь ополчения, выбирался из числа хёвдингов;

хёвдинг – предводитель местной племенной дружины (позднее место хёвдингов заняли королевские лендерманы);

фелаг – объединение дружинников в составе общего войска либо самостоятельная дружина под предводительством местного военачальника (хёвдинга);

хольд – наиболее опытный воин высокого ранга, старший дружинник;

грам – «лютый» воин в составе дружины, функции до конца не ясны, возможно, то же, что берсерк;

дренг – младший дружинник, набор оружия неполный, без лука и стрел;

скутильсвейны – общее название воинов высокого ранга;

кертильсвейны – общее название младших дружинников.

Особый вид воинов составляли берсерки. Предположительно это были воины, прибегавшие к стимулированию собственного организма перед боем употреблением психотропных веществ, содержащихся в мухоморах. Практика применения мухоморов северными народами имеет довольно давнюю традицию. Даже сегодня перед перекочевкой с одного места на другое, либо просто намечая длительный переход, многие скотоводы и охотники специально едят эти грибы, считающиеся ядовитыми, – правда, в небольших дозах (необходимо знать свою норму).

Эффект применения мухоморов имеет, как правило, двуступенчатый характер. На первом, относительно коротком этапе (порядка часа), у человека теряется связь с реальностью, ему может мерещиться все, что угодно. Скандинавские воины, видимо, представляли себя в этот момент медведями или волками, приходили в полное неистовство, выли, рычали и грызли свои щиты²⁶. Галлюцинации постепенно проходили, и наступал второй, более длительный, этап, во время которого человек практически не чувствует собственной усталости. Он способен к изнурительной работе без отдыха или сражению с противником в течение нескольких часов подряд (до 12–15 часов). Потом, конечно, наступала стадия полного бессилия. Именно так и описываются берсерки в сагах после боя: они практически теряли способность передвигаться и отлеживались несколько дней.

С учетом реконструкции ранней русской истории (киевская «династия хольдов» начала – середины X в.) многих может особо заинтересовать реальный статус хольда средневековой Скандинавии.

Неоднократно обращался к рассмотрению данного термина в своих работах А. Я. Гуревич. Согласно проведенному им разбору скандинавской поэзии, скальды IX в. использовали название holdr, holdr, hauldr в изначальном смысле как «воитель, герой, воин», в частности, употребляя выражения hraiistra vikinga («храбрые викинги») и holda («хольды») как синонимы²⁷.

В «Песне о Хюндле» из Старшей Эдды уравниваются [возможно, ошибочно. – Авт.] haldborit с hersborit – «рожденные от хольдов» и «рожденные от херсиров», – таким образом причисляя их обоих к odlingar («благородным»), восходящим к древним героям²⁸.

В норвежских Законах Фрослатинга (XII в.) сообщается, что разбирательство земельного спора на областном тинге должны вести 12 хольдов или лучших бондов²⁹.

После упадка движения викингов и превращения военной службы в обязанность королевских вассалов термин «хольд» закрепился в первую очередь за «могучими бондами», а в составе дружины (с XIII в.) он был вытеснен новым, осознававшимся, по-видимому, как эквивалентное понятием riddaii – «рыцари»³⁰.

Скандинавское общество IX–XI вв. в приципе очень любопытно для стороннего изучения, и связано это отнюдь не только с хорошо известной «эпохой викингов», но также и двумя следующими обстоятельствами:

1) особым внутренним состоянием норманнов в означенный период;

2) необычным восприятием ими окружающей действительности.

Начнем по порядку. Под особым внутренним состоянием в данном случае мы будем понимать некое непрестанное нервное напряжение, присущее как непосредственно каждому отдельному индивидууму, так и всему скандинавскому обществу в целом. Можно полагать, это было связано в первую очередь с достаточно суровыми условиями жизни, в которых норманны были вынуждены существовать в рассматриваемое время.

Казалось бы, климат в Скандинавии (особенно в ее южной части), и уж тем более в Ютландии, не такой уж и плохой. Прохладное лето, зато довольно теплая зима. Вместе с тем здесь довольно скудные природные пищевые ресурсы в целом, в связи с чем общество было вынуждено все время балансировать на грани голода.

В Восточной Европе зима более длинная и суровая, но такого внутреннего напряжения ни одно общество никогда не испытывало. Возможно, дело в том, что здесь научились обходиться дарами леса, которыми можно было прокормиться в любой, даже самый голодный год. Больших городов в то время еще не было, а хозяйственному освоению со стороны финно-угров, славян и русов подверглись в основном только территории лесной и лесостепной зон.

В Скандинавии также всегда было много лесов, где водились пригодные для охоты животные, однако почему-то лес никогда не рассматривался здесь как место, которым можно было прокормиться. Охота на лесных зверей играла лишь вспомогательную роль в обеспечении усадьбы продуктами питания, а сбор даров леса никогда не был поставлен на поток, как это имело место в Восточной Европе.

Известно, что в Средние века хлеба в Скандинавии традиционно не хватало, зерно сюда ввозили из других стран (сначала из Англии, затем из Германии). Методы обработки полей на протяжении всего Средневековья оставались большей частью примитивными. Даже еще в XI–XII вв. сохранялось подсечно-огневое земледелие и применение мотыги. Хотя наряду с ними постепенно распространялось двуполье и плуг. Трехпольный севооборот применялся мало. Урожайность была низкой, не достигая уровня сам-третий³¹.

Кормов также всегда не хватало. В дождливое лето большая часть скошенного сена пропадала, сгнивая в стогах. Весной отощавших коров порой приходилось выносить на пастбища на руках. Массовый падеж скота был вполне обычным явлением.

Другим бичом для местных жителей была нестабильность получения морских ресурсов. Традиционно значительную долю в местном рационе питания всегда составляла рыба. Как только в неурожайный год рыба не приходила к берегу, а рыбаки раз за разом начинали вытаскивать из воды пустые сети, становилось ясно, что в край снова пришел голод.

В сагах содержится целый ряд упоминаний о жестоких голодовках, вызванных неурожаем и отсутствием рыбы. Во время голода 976 г. из домов выгоняли стариков, обрекая их на верную смерть. В Саге о Гретире говорится о многолетнем голоде в Исландии.

Голод и его угроза – вот она, повседневная и не исчезающая реальность в жизни каждого норманна того времени.

Неизбежно возникавшая потребность в регулировании численности жителей разрешалась здесь посредством узаконенного детоубийства или изгнания из дома «лишних ртов». Новорожденного обычно сразу приносили отцу, и только он один решал, оставить ребенка в семье или нет.

«В те времена в ходу было понятие gravgangsmenn – «люди, обреченные на могилу»: если вольноотпущенник не мог прокормить свое потомство, детей оставляли в открытой могиле; бывший господин вольноотпущенника должен был взять наиболее крепкого из этих несчастных, остальные погибали голодной смертью. Показательно, что, когда в 1000 г. исландцы согласились принять крещение, было специально оговорено сохранение старинного обычая выбрасывать новорожденных»³².

Отсутствие достаточного количества продуктов питания приводило к тому, что очень многие готовы были «продавать свой меч» кому угодно, лишь бы прокормиться. Пользовались обилием такого рода людей как местные вожди (морские конунги), собирающие из них дружины (фелаги) для грабежа соседей, так и иноземные правители, с удовольствием нанимавшие на службу вооруженные отряды целиком, вместе с вождями.

Внутреннее напряжение, в котором пребывало скандинавское общество, получило свое естественное отражение в местном искусстве. «Звериный стиль» был распространен у многих народов Евразии. Однако здесь он приобрел вполне конкретные особенности, выраженные прежде всего в обилии узлов, которые являются самым распространенным элементом местного орнамента. В узлы сплетается здесь все: веревки, цепи, стебли растений, растения и животные, животные друг с другом. Даже просто отдельно стоящий зверь непременно хочет до предела каким-то неестественным образом изогнуться или же скрестить свои шею, лапы и хвост.

Поэзия скандинавских скальдов имеет довольно однообразную форму, однако же она наполненна множеством так называемых кеннингов, о которых уже говорилось ранее. Судя по всему, это тоже признак определенного внутреннего напряжения, поэтому мы назовем их условно «поэтическими узлами». Здесь не было принято говорить просто: воин, вождь, море, корабль или битва. Не подходили также принятые у многих других народов простые поэтические метафоры. Обязательно следовало выразиться как можно более замороченно, например:

Воин: крушитель бранных рубашек, утешитель ворона, стражник жара прибоя, Фрейр смерча мечей, древо встречи валькирий, ловчий волка приливов, владыка бранных уборов, и др.

Конунг: дробитель золота, страж рати, державный хёвдинг, вяз вепря стяга попутного ветра, даритель дождя ладони, страж рати, дуб битвы и др.

Битва: пир валькирий, стон стали, вьюга мечей, песня копий, гром металла, дротики лязга, распря оружий, ураган Гендуль, буран Одина и др.

Меч: кнут битвы, волк павших, луч сражений, наряд воителя, потомок молота, дракон шлемов, огонь раны, уж кольчуги, палица ратной рубашки и др.

Корабль: конь паруса, дракон моря, волк приливов, олень заливов, бык штевня, парусатый русак, вепрь потока, лодка лужи, конь дров и др.

Море: родина рыб, китовый чертог, воды, долина тюленей, лебединая дорога, луг Ран, дом кормы, пенное поле, влага чаек и др.³³

Некоторые кеннинги настолько усложнены, что их не могут расшифровать до сих пор.

Несмотря на хорошие голоса, петь норманны совершенно не умели. Напрягая глотки (или, быть может, приводя их в естественное для себя состояние), они просто тянули звуки. Получалось что-то вроде завывания голодных орков. Арабский купец Ибрагим ибн Якуб ат-Тартуши в 965 г. посетил Хедебю, после чего оставил о городе следующие впечатления: «Шлезвиг – очень большой город на внешней оконечности Мирового океана… никогда не слышал я пения более отвратительного, нежели пение шлезвигцев, и то рычание, что исходит из их гортаней, подобно лаю собак»³⁴.

Календарь скандинавов был несколько своеобразным. Даже просто по выбору измеряемых в нем величин. Многие уже наверное догадались, что счет суток здесь вели вовсе не по дням, а по ночам. Годы же обретали свое значение вовсе не по летам, а по прошедшим зимам. То есть ход времени норманны привыкли измерять не по относительно легкому периоду жизни, а по более тяжелому: темному, холодному и опасному. Именно такое решение подсказывала им окружающая действительность.

Любой народ в достаточно сильной степени характеризует способ казни, к которой они прибегали, наказывая преступников. Не верьте тем, кто уверяет, будто в Скандинавии ворам рубили головы, как это представлено в популярном сериале «Викинги». Традиционный способ лишения жизни здесь – удушение. Только таким способом напряжение тела человека могло достичь своего максимума и реализовать свое «истинное» (с точки зрения норманнов того времени) предназначение. Отрубание головы преступнику приводило к совершенно обратному эффекту – быстрому расслаблению всех мышц его тела – и никак не могло соответствовать местной традиции.

Исключение составляла только казнь колдунов и ведьм. К ним опасались прикасаться даже при посредничестве каких-либо предметов, поэтому просто забрасывали камнями.

В «Саге о людях с песчаного берега» (XIII в.; описываются события конца X в.) говорится про разбивание жертвам голов в честь бога Тора о большой камень на мысе Тора в Исландии. Однако, скорее всего, это лишь фантазия одного из поздних редакторов саги. Камень Тора сохранился до наших дней, но не смотря на все усилия археологов, никаких следов якобы прилагавшегося к нему «круга, где людей присуждали в жертву богам»³⁵, обнаружить не удалось.

Что касается вариантов, которыми можно было лишить человека возможности дышать, то в этом вопросе норманны были большими знатоками. Прежде всего они практиковали, конечно, традиционное повешенье на деревьях воров и беглых рабов, утопление в болоте бежавших с поля боя воинов, удушение кровников в дыму подожженного дома, привязывание предателей к камням во время отлива, сбрасывание в море раненых с захваченного судна. Пожелавшую добровольно умереть вместе со своим мужем женщину, согласно Ибн Фадлану («Записка»), повесили без всякого дерева: привязав веревками за шею и ноги к двум вбитым в землю столбикам. Даже просто умершему по любой причине человеку, следуя древнему обычаю, проводили контрольное удушение, тщательно зажимая пальцами нос и рот. Это называлось здесь «охраной последнего вдоха и выдоха» (см. «Сага о Ньяле»).

Альтинг в средневековой Исландии. С картины У. Коллингвуда

Можно поверить даже в достовеность легендарной изощренной казни особо ненавидимых врагов, так называемого «кровавого орла», когда на спине еще живого человека рассекали ребра и разводили их в стороны в виде крыльев, после чего извлекали наружу легкие. Если к этому времени жертва еще не успевала умереть от болевого шока, она также задыхалась в больших мучениях.

Каждые девять лет норманны вешали на деревьях в честь Одина девять видов живых существ мужского пола, в том числе считая и людей³⁶. Внешнее и внутреннее напряжение, извлекаемое жрецами из такого рода ритуала, достигало, видимо, пика. Можно полагать, что это даже некий идеал скандинавского проявления благодарности древним богам. Вы только представьте себе следующую картину. Безмолвная толпа людей обступила огромный раскидистый дуб. Раскрыв рты все застыли, чуть подавшись вперед и внимая пророчествам нескольких служителей культа. Над ними на ветвях болтаются повешенные, оттеняющие своими силуэтами вечернее небо. Корявые ветви дерева согнулись под тяжестью множества тел, крепкие веревки стянуты на глотках своих жертв тугими узлами. И самая последняя жертва: с вытаращенными глазами, корчащаяся в нелепой позе, источая в мир последние усилия предсмертной борьбы.

У русинов также существовали законы против воров, однако если оказывалось, что человек украл какую-то вещь не для того, чтобы на этом заработать, а только чтобы накормить свою беременную жену, суд прекращался и обвиняемого немедленно отпускали. Всем было понятно, что находящийся в состоянияя нервного стресса муж не может себя полностью контролировать. Теперь представьте, что в Скандинавии в аналогичном состоянии находился не какой-то отдельный человек, а все общество в целом. Причем сами местные жители это отлично понимали. Всякого рода неуравновешенное, подчас агрессивное поведение соседа не вызывало здесь какого-то удивления. Этому просто стремились противопоставить собственную агрессию и неуравновешенность.

Частые бытовые конфликты в «эпоху викингов» были не следствием какого-то внезапного катаклизма, а именно состоянием неспадающего внутреннего напряжения. В тяжелой монотонной жизни, постоянном ожидании голода и смерти близких людям требовалась хоть какая-то эмоциональная разрядка. Бонды, порой достаточно зажиточные, в успешные годы, тем не менее постоянно искали повод для нанесения друг другу оскорблений, ввязывались в склоки, судебные тяжбы, драки и массовые потасовки, крали друг у друга имущество, сжигали строения.

Королевские саги – достаточно позднее веяние в скандинавской литературе. При чтении же родовых саг никак не удается избавиться от ощущения, что это какая-то совсем другая, «неправильная» литература. Если в большинстве произведений мировой классики основными сюжетными линиями являются любовные отношения или борьба за власть, то здесь главный мотив – это месть. Мстили все и всем, стремясь свести счеты за действительные или мнимые обиды. Так и сходили в могилу ради свершившейся мести или же, напротив, не успев отомстить. А если какой-то мужчина не решался на месть, то его подталкивали на это женщины. Отцы, мужья и братья погибали в схватках, но для женщин это было не самым главным. Подрастали дети, и все начиналось снова. В результате череда жестоких разборок проходила кровавой нитью через жизни сразу нескольких поколений.

«Одним из основных жизненных принципов в скандинавском мире было то, что рано или поздно любой человек обязательно становился участником кровной мести… Первоначальная ссора могла возникнуть из-за какого-то совершенно незначительного события, которому обе стороны сначала не придавали никакого значения, так что до возникновения открытой вражды могло пройти достаточно много времени. Наконец член одной семьи оскорблял члена другой словесно или физически. Честь семьи оказывалась задета»³⁷.

Как только «маятник судьбы» оказывался запущеным, события развивались по нарастающей. Далеко не все были готовы удовлетвориться выплатой виры. Считалось, что ответное убийство – гораздо более справедливое решение. Парные стычки порой переходили в настоящее массовое побоище между двумя семьями с применением оружия, к которому подключались близкие и дальние родственники, друзья и знакомые, а иногда даже простые рабы.

Некоторые виды убийства, например исподтишка, безоружного на дороге, поджог жилого дома вместе с домочацами и др. – считались постыдными, что, впрочем, никого не останавливало. Напротив, сам подход к родовой мести был довольно подлым, поскольку отомстить в первую очередь старались вовсе не убийце, а лучшему, самому красивому, богатому и успешному человеку из враждебного семейства.

«В этой стране издавна существовал злой обычай: когда человека убивали, его родичи нападали на любого человека, который в роду убийцы считался самым лучшим (хотя убийство могло быть совершено без его ведома или желания, и он не принимал в нем участия), и они не мстили самому убийце, хотя это легко можно было сделать»³⁸.

Теперь рассмотрим вопрос о необычном восприятии норманнами окружающей действительности.

При изучении «эпохи викингов» в Скандинавии довольно часто забывают о том факте, что изначально предки норманнов, носители мужской Y-хромосомной гаплогруппы I1, вовсе не индоевропейцы. Примерно 4–3,5 тыс. лет назад они, что называется, прошли «бутылочное горлышко», когда значительная часть их представителей погибла. Все сегодняшние носители гаплогруппы I1 происходят всего от одного-единственного представителя, жившего примерно 4–5 тыс. лет назад.

По одной версии, в это время в Европе случился какой-то крупный природный катаклизм, приведший к печальным для людей последствиям³⁹. Такой подход, конечно, сглаживает неудобные углы, но маловероятен, поскольку тогда непонятно, каким же образом природный катаклизм мог действовать столь избирательно, уничтожая представителей одних гаплогрупп и не причиняя вреда другим. Более вероятна вторая версия, хотя и менее политкорректная, согласно которой истребление представителей гаплогруппы I1 связано с появлением в Центральной Европе индоевропейцев, носителей гаплогруппы R1b1 (индоевропейцы гаплогруппы R1a1 появилась здесь гораздо раньше). Большую часть мужчин коренного населения вторая волна индоевропейцев попросту истребила, взяв их женщин в свои дома в качестве жен.

В результате на сегодня в Скандинавии носителями исходной мужской гаплогруппы I1 являются немногим более 1/3 всего населения (Дания – 25 %, Норвегия – 40 %, Швеция – 41 %)⁴⁰. Однако, принимая во внимание, что и другая часть норманнов должна иметь в числе своих предков представительниц коренного населения, достаточно условно можно считать их всех все-таки потомками аборигенов (на 2/3), хотя и с существенной индоевропейской примесью. Более точные данные могут дать исследования женских генетических маркеров мтДНК. Древний местный язык оказался забытым, а современные происходят из древнескандинавского, заимствованного у индоевропейцев и относящегося лингвистами к северному варианту германских языков.

Данная тема затронута нами отнюдь не случайно, а по той простой причине, что мировосприятие норманнов в целом отлично от индоевропейского и имеет особенности, которые следует очень четко понимать.

В Скандинавии большое значение имеют слова и звуки вообще. При внимательном изучении быта норманнов это достаточно хорошо заметно.

Согласно сагам, перед боем норманны громко стучали оружием о щиты, что должно было, по их мнению, увеличить как крепость щитов, так и разрушительную мощь мечей и топоров. Так же и в русском «Слове о полку Игореве» готские красные девы звенят русским золотом, лелея планы мести, тем самым заранее увеличивая его количество.

Самая известная скандинавская сказка «Русалочка» довольно своеобразна и хорошо подчеркивает местный колорит. Ради встречи с возлюбленным девушка жертвует своим голосом. Оказывается, что он как и всякий другой осязаемый предмет вполне может быть объектом действия человека: продан, передан, обменен, украден и т. п.»

Шлем богатого скандинавского воина. Курск, случайная находка

Традиционно важное место в противостоянии сторон у норманнов всегда занимали переговоры. Причем как до конфликта, так и после него. Каждый монолог и уж тем более диалог был для них некой вполне осязаемой «вещью», которую можно и нужно холить и лелеять. Если в Восточной Европе переговоры всегда имели свою конкретную цель, а их результат считался успешным только при достижении определенной выгоды, то у норманнов успешными считались любые переговоры вообще, вне зависимости от результата. В принципе он был даже не нужен, поскольку окончательное решение все равно принималось заранее, еще до переговоров.

Попавшемуся в руки правосудия вору или вообще любому другому преступнику обязательно давали возможность высказать последнее слово. Ему могли даже поаплодировать за особенно хорошее выступление, смахнув с глаз скупую слезу (трудное детство, тяжелая жизнь, неизлечимая болезнь, несчастливая судьба и пр.). Вот только это никак не могло повлиять на результат суда: пойманного все равно казнили.

Обладая хорошим слухом, скандинавы часто проявляют склонность к занятиям музыкой и пением. Исследования показывают, что эта особенность предопределяет также повышенные способности в некоторых разделах математики, а также здорово помогает в символьном мышлении вообще. Возможно, при этом оказываются задействованы те же либо близкие к ним области головного мозга.

Ничто, однако, не дается даром. Получив определенное преимущество в слуховом восприятии, норманны несколько теряют в зрительном восприятии. Можно заметить, что восприятие цвета у них несколько понижено. Идеальными иллюстрациями к книгам здесь всегда служили черно-белые контрастные выразительные рисунки или гравюры.

Если какой-то человек из Восточной Европы захочет вдруг ознакомиться со скандинавскими сагами, что называется, «в оригинале», ему следует взять экземпляр книги, снабженный именно черно-белыми иллюстрациями, вроде тех, что сделал в свое время для «Круга земного» норвежский иллюстратор Хальфдан Эгедиус. При этом все слова и фразы, описывающие звуки или же действия, вызывающие звуки, должны быть обязательно каким-то образом выделены в тексте для привлечения большего внимания читателя: крупными буквами, жирным шрифтом, продублированы или хотя бы подчеркнуты.

Другим заметным недостатком скандинавов является образное мышление. На первый взгляд может показаться, что его даже попросту нет. Следствием этого является, например, плохая пространственная ориентация на дальних расстояниях, а также стремление к каким-то ограничениям вокруг собственного я, причем как в физическом, так и в ментальном плане.

Не случайно область проживания людей (норманнов) получила здесь название Митгард, что буквально означает «окруженный оградой». Прочий мир, нескандинавский, имел название Утгард, то есть «находящийся за оградой»: его они представляли населенным всевозможными чудовищами, великанами, колдунами и карликами.

Причем даже люди, проживающие в этом внешнем мире (Утгарде), тоже считались какими-то «ненастоящими». Попавший из внешнего мира в Скандинавию в силу обстоятельств свободный человек (или родившийся в смешанном браке) навсегда терял свое прежнее имя и получал другое: Эмунд/Анунд (или их вариации) или Астрид/Эстрид (или их вариации). Все и всегда должны были знать и помнить (фактически слышать) о его неместном происхождении.

Законы защищали права только свободных людей и распространялись на всех жителей страны, но совершенно не относились к живущим вне Скандинавии людям. Этих «внешних» людей можно и нужно было обманывать и грабить. Законами это не запрещалось.

В то же время лишенный (по суду или указанию конунга) правовой защиты местный житель (фактически вытолкнутый за пределы «правовой ограды») также разом превращался в «недочеловека». Любому встречному при первом удобном случае надлежало его не только ограбить, но по возможности убить или обратить в раба. Предвидя такие последствия, лишенные защиты закона, как правило, незамедлительно бежали из страны, а те, кто оставался, если верить родовым сагам, жили недолго.

Общая система государственного обустройства в Скандинавии имела три уровня. И это вовсе не противоречит повышенному слуховому восприятию, а напротив, их только подчеркивает. В каждой области регулярно собирался большой тинг, который посещали ярлы и конунги. Выступление правителя здесь вполне можно сравнить с «ударом молота». Само же собрание бондов условно считать «наковальней». В результате столкновения интересов конуга/ярла и могучих бондов возникали некие «раскаты грома». Позднее владельцы нескольких соседних ферм собирались на свой небольшой тинг, который являлся уже «эхом», отзвуком областных событий на местном уровне.

Специальных научных работ по данной теме обнаружить не удалось, но, возможно, более сложная – четырех- или пятиуровневая структура (будь то торгового сообщества, правового поля, налоговой или финансовой системы, армии, промышленного предприятия, избирательного права, государственного устройства и др.), особенно не имеющая каких-то четких внешних ограничений, – могла вызвать у скандинавов проблемы с адаптацией.

Другая «беда», явившаяся следствием все тех же особенностей восприятия, поразила норманнский мир еще в глубокой древности. Судя по всему, здесь столкнулись с серьезными проблемами в формировании языческой обрядности, особенно при построении собственной религиозной системы в целом.

В первую очередь стоит отметить довольно сильную вариативность применявшегося здесь погребального обряда. В Скандинавии того времени можно было встретить: сожжение на стороне, ингумацию, погребение в ладье, погребение в каменном или деревянном ящике, погребение в кургане под камнями или без камней, с предметами обихода и оружия или без них и пр. Все указывает на то, что у норманнов вплоть до принятия христианства так до конца и не сложилось четкого представления о загробном мире и о том, что же происходит с душами людей после смерти.

«Напрашивается предположение: общепринятых и единых представлений о потустороннем мире, о том, что происходит с человеком после смерти и какой род существования будет он вести в царстве мертвых, у скандинавов в эпоху викингов не существовало»⁴¹.

Казалось бы, в местной мифологии довольно хорошо проработана система Вальгаллы, куда попадали павшие в бою с мечом в руке воины. Однако культ Одина имеет явно привностной характер: эта личность заимствована у индоевропейцев примерно на рубеже н. э. Хорошо видно, что Один – относительно новый бог в местном пантеоне, поскольку он в чем-то дублирует Тора, также бога-воина. По всей видимости, одно время Один пытался «потеснить» своего предшественника с пьедестала, но так до конца и не сумел этого сделать.

Согласно исландским сборникам – Старшей Эдде и Младшей Эдде, души прочих умерших (не попавших в Вальгаллу) отправлялись в Фолькванг (поле людей), владения богини Фрейи. Умершие же от старости и болезней, а также нарушившие законы предков, навеки попадали в Хельхейм, холодные сумрачные и пустынные владения великанши Хель.