Раны, нанесенные в детстве

– Зачем мне его извинения? – зябко дернул плечом подросток. – От его извинений у меня шкура целее не станет! – расстроенный "предательством" матери Семен убежал со двора, не оглядываясь.

Отчим-пимокат – тонкий знаток женской души – из незабавного казуса делал для себя правильные выводы: бить пасынка можно. Но только – "за дело", или как бы случайно, "не разобравшись".

А "за дело", то есть в воспитательный целях, Сёмке, как, впрочем, и любому подвижному и невнимательному подростку "заработать" не составляло никакого труда.

Шалости или мини-трагедии появлялись практически ниоткуда, неожиданно и всегда некстати.

Однажды Сёмка нашел на улице утерянный кем-то складной нож. Небольшой такой ножичек с двумя маленькими лезвиями, штопором и не очень острым коротким шилом. Не долго думая, парнишка сунул его в карман брюк. Домой Семён не пошел, отправился в бабушке Наталье – туда, где было сытнее и безопаснее, чем дома.

За Семёном увязался младший брат. Олега Сёмка любил, охотно взял его с собой.

Возле дома прабабушки Сёмка решил "испытать" находку "на втыкаемость". Он зашел за стайку, вынул из кармана нож, обнажил одно из лезвий....

Братишка увязался за ним.

Семен, зная из опыта, что рикошет ножичка от деревянной стены, с случае неудачного броска, может быть совершенно непредсказуемым и опасным для тех, кто находится рядом с бросавшим, начал энергично прогонять младшего братишку.

Олег характером выдался "в Лёню" – таким же упрямым, или как говорила бабушка Наталья – "твердолобым"; не уходил, не смотря на длительные уговоры и даже угрозы старшего брата. Семен понял, что не сможет убедить Олега покинуть опасное место, однако от намеченной "пробы пера" не отказался. Он замахнулся и со всей силы метнул "складишок" в стену…

Металл ударился в блестящий бок круглого осинового бревна, отскочил далеко и стремительно.

Лезвием точно под глаз младшего брата....

Семёну "не хватило" всего пары сантиметров, чтобы лишить Олега зрения на один глаз.

На рев Олега из избы бабушки Натальи выскочил.... отчим.

Он увидел кровь под глазом любимого отпрыска, нож под его ногами, растерянного и подавленного Семена....

Он грязно заматерился, поднял кулаки, двинулся на пасынка.

Из дома вышла бабушка Наталья, молча посмотрела на происходящее.

И случилось чудо.

Отчим не ударил Семёна. Он как-то затравленно оглянулся на пожилую женщину в сером платке, поднял с земли злополучный складной нож, замахнулся....

Складишок улетел далеко в бурьян.

Искать выброшенный отчимом ножичек Сёмка не рискнул.

"Чудо" избавления от неминуемого наказания было немудреным.

Единственным человеком на планете Земля, которого "Лёня" уважал и даже немного побаивался, была бабушка Наталья. В молодости "Лёня" был очень жестоким. "На трезвую" он бил "чужих" – таких как Сёмка и его мать; подвыпив, не давал спуску уже никому. От тяжелых кулаков пьяного "Лёни" страдали все – братья, сестры, отец, мать....

Ни мать, ни сам Семён впоследствии так и не смогли разгадать, почему именно бабушку Наталью побаивался "Лёня".

Разгадка, возможно, крылась в том периоде жизни "Лёни", когда он впервые появился в Яново.

Было это не очень давно – пять или шесть лет назад. Мать, Семён и Ольга жили все вместе в крохотном домике у бабушки Натальи. В тот период Семка в школу еще не ходил.... Буквы знал все, читать умел, но в школу брали только с семи лет.

А ему только-только пошел шестой, а сестре – четвертый…

В деревню "Лёня" приехал не один. Вторым был его отец, очень опытный пимокат "дед Сергей".

Отец и сын приехали не развлекаться, они приехали работать и зарабатывать – предлагали всем желающим скатать валенки.

Из материала заказчика, так сказать. Все остальное – колодки, кислота и главное – опытные руки – у них имелись.

В деревне к чужакам отнеслись настороженно.

Своей, точнее – овечьей шерстью, которой в каждом подворье было как правило много – запасы были многолетние – рисковать никто не спешил.

Первым клиентом, который поверил незнакомым чужакам была бабушка Наталья.

Она вытащила из дальних "закромов" приличный тюк перебранной и вычесанной до идеального состояния черной шерсти , передала его со словами:

– У меня валенки есть, скатайте моей внучке – Люське!

– А размер?

– Размер у неё узнаете. Она на уроках, в школе. Домой придет после обеда.

Так отчим познакомился с матерью Семёна.

Валенки получились очень хорошими. Крепкими, красивыми, носкими....

Была зима, на Алтае вовсю свирепствовала морозы… Мать обула их сразу, как только бабушка Наталья рассчиталась за работу с "Лёней" и его отцом.

В Яновской восьмилетке новую обувку завуча коллеги и родители учеников заметили и оценили сразу.

Заказы "Лёне" и "деду Сергею" посыпались со всей деревни.

Потом из соседней, потом – из тех, кто подальше.

Домой "Лёня" с отцом уезжали с полным чемоданом пятерок, рублей и трехрублевок....

Пимокатание в советское время было легальным и очень выгодным промыслом.

И крайне вредным для здоровья тех, кто им занимался.

"Дед Сергей", который в войну катал валенки для армии, оставил в пимокатом цеху почти все свое здоровье....

…Бывали в жизни Семёна случаи, когда "за дело", то есть за осознанные шалости и пакости его наказывали уже не люди.

У соседей была собака. Обычная сельская дворовая собака – без породы и без какого-то конкретного окраса. Круглый год жила на улице.

Летом собака сидела у конуры, на цепи. Она исправно выполняла свою "работу" – гремела цепью у своего деревянного убежища и громко лаяла на всех, кто заходил во двор. Зимой, когда маленький деревянный домик заметало толстым слоем снега, собаку хозяева с цепи отпускали и она свободно бегала по деревне, вместе с другими собаками, для которых зимой наступал период относительной псовой свободы.

Сёмка, очевидно, в силу внутренней неустойчивости своего подросткового характера зачем-то начал травить бедное животное. Он проходил мимо, швырял в собаку камешки и щепки, передразнивал дворнягу, истошно лаявшую на его от будки.

Подросток знал – из дома никто не выйдет. Хозяева в поле.... Летом в колхозе выходных дней не бывает.

Травил собаку Сёмка несколько недель. Однажды он, чтобы точнее метнуть в дворового защитника очередной камешек, перебрался через оглобли ограды, подошел поближе к собаке.

Пёс не стерпел такой наглости, изо всех сил рванулся к подростки и .... ошейник лопнул.

Соседский пес покусал Семёна основательно. Целил в горло, но мелкий пакостник успел защититься левой рукой. Пес рвал предплечье, глубоко вцепился в плечо своего обидчика.... Крови было много.

Когда окровавленный подросток перебрался через спасительную изгородь, он первым делом побежал к "тёте Шуре" – ангелу-хранителю всех местных деревенских драчунов, и по совместительству – заведующей деревенским фельдшерско-акушерским пунктом Александре Лавриновой. "Тётя Шура" перекисью водорода промыла глубокие раны Семёна, поставила несколько уколов.

Мать, увидев перебинтованного сына и со слов Семёна узнавшая, что случилось, помрачнела. Дело принимало серьезный оборот.

Кусачая собака в деревне, где девяносто девять процентов дворняг зимой свободно бегают по деревне, при этом ни одна из собак никогда не нападает на детей или взрослых – событие из ряда вон. Кусачую собаку, если такая появляется где-то на улице села, немедленно убивают. Благо ружье, и не одно есть практически в каждом дворе. Делов-то – прицелиться и нажать на спусковой крючок....

И быть бы убитым соседскому псу, если бы не соседи. Другие соседи. Пенсионеры, которые в силу немощи днем находились дома и своими глазами видели, как "сын Людмилы Павловны" травил пса.

Дворняге оставили жизнь, постановив, что даже собака имеет право на защиту, если над ней издеваются и её травят.

У Семена с того случая "на память" остались шрамы на левой руке и убежденность, что любой зло, сотворенное им, рано или поздно будет отмщено. Любое.

Поле этого случая Семён Аркадьевич собак не травил никогда.

…Несколько недель спустя, на покосе, после того как бабы, мужики и подростки сметали в скирды последние клочки сена, старший из отпрысков Голдобиных – Серёга – решил прокатить на конной волокуше детей, которых на сенокосе всегда было много. Девчонки и мальчишка легкими деревянными граблями сгребали в кучи пересушенную траву, переворачивали скошенные конными сенокосилками плотные валки…

Семка услышал девчачий визг, решил вместе со всеми прокатиться на волокуше. Он метнулся в сторону ускользающих березовых веток, оккупированных соседскими ребятишками, не глядя, отбросил в сторону трехрогие деревянные вилы, которыми он только что подавал тяжелые пласты сена на макушку крайнего стога.

Спринтерский забег подростка остановил громкий рев.

Плакала его сестра Ольга, который Семен, не глядя, "удачно" попал вилами прямо в голову. Подросток оцепенел.... Он, не в силах пошевелиться, с ужасом смотрел на русую голову сестры, по которой уже покатилась вниз тонкая красная струйка.

– Убил! – истошно заверещал чей-то бабий голос.

Первым от общего шока оправился отчим.

Он подбежал в падчерице, подхватил вилы, упавшие к её ногам…

…Ударов по телу Сёмка не ощущал. Все дальнейшее он видел как в тумане. Белый черешок вил, раз за разом вздымавшийся над его головой.... Злое материно лицо.... Сестру Ольгу с белым тюрбаном на голове....

…Внезапно пришла боль. Отчим, "увлекшись" процессом наказания, сломал об пасынка толстый черенок деревянного "трезубца".

Вместе с болью подросток обрел способность двигаться. Он увернулся от очередного удара обломком черешка, метнулся в сторону болота, поросшего высокой травой....

Отчим за Сёмкой в болото не побежал....

В деревню подросток не пошел: знал, что вездесущие остроглазые сестры Голдобины его заметят и обязательно расскажут от этом отчиму.

Семка ночевал за окраиной села в одной из больших желтых соломенных куч, оставленных комбайном после уборки овса; наутро, набравших храбрости, пришел в дом бабушки Натальи – разведать обстановку. В то, что Ольга погибла по его вине, верить не хотелось.

– А.... Пришел.... – бабушка его матери Сёмку не очень жаловала из-за его пакостливого нрава. Бабушка любила Сёмкину мать – свою старшую внучку.

А Сёмку она просто терпела, как "бесплатное приложение" к любимой внучке. – Жива Ольга! Шурка сказала, что ничего серьезного. Голова не пробита. Кожу на голове она зашила. Тебе крупно повезло, что вилы были деревянные, а не железные. Лёня тебя прибил бы". – сказала она со сдержанной неприязнью.

Мужа любимой внучки Наталья Ивановна не жаловала.

После этого случая у "Лёни" развязались руки.

Он снова стал бить Сёмку за прегрешения – имевшие место и вымышленные. Материл, угрожал, оскорблял....

С этого дня в жизнь Семёна снова вернулся страх.

Находиться дома, с отчимом, сестрой и матерью – людьми, которые его открыто ненавидели – было очень сложно.

И Сёмка стал уходить в тайгу. Иногда – вместе с Женькой Городиловым.

В тайге было хорошо....

Несильный ветер едва заметно колыхал верхушки высоченных пихт и осин, откуда-то издалека доносилась слабая барабанная дробь дятла, добывающего себе прокорм из тела зараженного личинками дерева…

В тайге было тихо и спокойно. И главное – в тайге не было "Лёни".

Своего ружья у подростка не было, однако в соседней Хмелевке нашелся какой-то дальний родственник – заядлый охотник, который узнал, что Семён пристрастился к походам в лес. Для "внука бабы Натальи" нашлась "в пользование" "Белка" – оружие, совмещавшее в себе и гладкоствольный и нарезной стволы. Нижний ствол – под обычный патрон шестнадцатого калибра, верхний, под нарезной – для "мелкашки"…

Родич же научил Семёна стрелять.

Бахать из нижнего ствола подростку не понравилось. Приклад больно бьет в плечо, ствол после выстрела подскакивает вверх.... Совсем другое дело – тихий сухой щелчок из ствола верхнего, мелкашечного…

У подростка с двенадцать лет нет страха, что у него что-то не получится. Не было подобной боязни и у Семёна. Одного показа и объяснения оказалось достаточно для того, чтобы понять, как нужно прицеливаться из тяжелого ружья и с каким усилием нужно нажимать на спуск, чтобы ствол во время выстрела не увело в сторону.

Сначала Сёмка стрелял по крупным мишеням – пням, деревьям; но очень скоро освоился настолько, что стал с тридцати шагов попадать сначала в пачку "Беломорканала", потом – в светлую коробочку из-под мелкокалиберных патронов, надетую на ветку березы.

– Молодец! – хвалил Сёмку родич. – Вырастишь – будет из тебя хороший охотник! Глаз острый. Рука твердая! Тайгу любишь!

Охотником Семён так и не стал. Охотником – добычливым, с твердой рукой и острым глазом стал его друг Женька, из большого семейства Городиловых.

Семен стал физруком; преподавателем. По мнению Семена Аркадьевича учить детей премудростям баскетбола и волейбола все-таки лучше, чем убивать медведей, лосей или зайцев, которые живут в полной гармонии с природой и лично Семену ничего плохого не сделали.

Причина снайперской стрельбы обычного деревенского подростка открылась только в новой школе, где каждый год проводили обязательную диспансеризацию обучающихся. На проверке зрения у школьного окулиста он с легкостью прочел все строки таблицы. Зрение считалось стопроцентным, если ребенок читал третью снизу.

"Бил бы белку в глаз, если бы стал охотником"! – усмехался Семен Аркадьевич, ничуть не сожалея о когда-то сделанном выборе – не в пользу профессии зверобоя, разумеется.

…Утро не принесло Семену Аркадьевичу ожидаемого облегчения. В голове раз за разом всплывали слова Елены Валерьевны. Разумом он понимал правоту душевной кадровички, но обида на директора и завучей не проходила. Уроки у него в этот день начинались только со второй смены, но дома не сиделось. Руки требовали работы, а душа рвалась в школу.

"Поеду прямо сейчас! – решил он. – В зале есть кое-какие недоделки. Неизвестно, кто после меня придёт. Может, у нового физрука нужного инструмента не будет, или просто не появится желания что-то доделывать после меня.... Или возьмут какую-нибудь молодую девушку, и что она будет делать с новой сеткой? Там мужские руки нужны...."

… Семен Аркадьевич припарковал автомобиль у запасного входа, покрепче ухватил тяжеленный ящик с инструментом, поминутно отдуваясь, понес его в спортзал, на четвертый этаж.

Новая волейбольная сетка, купленная завхозом летом, ныне – упакованная в пленку, сиротливо лежала на шкафчике с книгами, аптечками и электрическим автомобильным насосом, приспособленным Семеном для накачки школьных мячей.

Физрук шумно и облегченно выдохнул, аккуратно поставил на пол ящик-разноску, бережно разорвал полиэтиленовый кокон, в котором поперечнополосатым узором просвечивала черная "личинка" новой волейбольной сетки.

Гибкий и тонкий стальной трос, красиво облитый снаружи прозрачной пластмассовой оболочкой, заботливые поставщики вставили в верхнюю часть сетки. Трос как и положено, был стандартным – десять с половиной метров. Зал в школе был на полтора метра уже.

Лишнее нужно было убрать.

Семен Аркадьевич накинул трос на верхнюю петлю, подтянул сетку, чтобы сильно не провисала; вынул из кармана приготовленные "крокодилы". С помощью пассатижей и "какой-то матери" втиснул неподатливое тело троса в тесные металлические "оковы"; затянул гаечки.

Получилось неплохо.

Физрук метнулся на другой край сетки, покрутил талрепы.

Сетка вытянулась в идеальную прямую.

Семён Аркадьевич размотал удлинитель, подключил к нему болгарку. Оттянув в сторону полтора метра оставшегося троса преподаватель ловко и чисто обрезал лишнее. Смотал удлинитель, аккуратно сложил болгарку и провод в ящик-разноску.

"Ну, вот! Новая сетка к работе готова! Теперь можно не переживать, что кто-то будет ругать меня за то, что я, уходя, не поменял старую сетку на новую!" – думал учитель физкультуры, неспешным маршем возвращая ящик на его "законное" место в багажнике минивэна.

На первом этаже, возле школьного стенда со спортивными наградами Семён Аркадьевич притормозил. Разнокалиберные кубки самых причудливых форм и конфигураций занимали три "этажа" стеклянного школьного стеллажа.

Награды были самые разные. Самый большой, с крыльями, на самом видном месте – за победу в межшкольных конкурсах веселых и находчивых – КВН. Рядом, длинным рядком – кубки за победы и высокие места в учебе, в танцах, в ратных испытаниях…

Наособицу, слева от главной группы наград – кубки за спортивные успехи школы.

Шесть лет назад, на собеседовании перед приемом на работу директор не обманула. Дети, действительно, оказались очень талантливые.

Во всех аспектах многогранной школьной жизни.

Семен Аркадьевич вздохнул, поставил ящик на пол, остановился.

"Интересно, а сколько здесь "моих" кубков – наград, завоеванных школой при моем непосредственном участии?" – вдруг подумал он. Он пересчитал спортивные кубки. Таковых оказалось всего тридцать один. Двадцать пять из них за последние шесть лет, так сказать, "на совести" Семена Аркадьевича.

Учитель заметил, что из приемной кто-то вышел. Он подхватил ящик, бодро за семенил к выходу. Ему очень не хотелось, чтобы кто-нибудь из администрации "застукал" его у стенда со школьными наградами....

.... Физруком становиться Семён Аркадьевич не собирался.

Сёмка Бочков с самого раннего детства хотел стать военным, при идеальном раскладе – летчиком.

Благо воздушная гвардия страны Советов напоминала о себе Яновским мальчишкам каждый ясный летний день.

Сначала откуда-то из-за горизонта, в полной тишине, на недосягаемой вышине, идеально чистое небо рассекала огромная белая стрела с крохотной точкой серебристого наконечника. Проходило несколько секунд и жителей Яновой накрывал страшной силы небесный гром. Звуковой удар был такой силы, что кое-где лопались стекла в окнах, птицы начинали метаться по двору.

– На сверхзвук пошел! – со знанием дела говорил одноногий фронтовик дядя Федор. Он крутил самодельную цигарку "козья ножка", засыпал сверху махорку-самосад, чиркал спичку....

– Это новые самолеты! Секретные! – пояснял он любопытным мальчишкам, с удовольствием слушавшим фронтовые рассказы земляка. – Поэтому летают так высоко! Чтобы с земли их нельзя было рассмотреть.

Мальчишки, конечно, верили....

С годами небесное грохотание перестало пугать. Страх сменился любопытством. Любопытство – жаждой познать, что же это такое летает в небесах и почему оно бабахает так громко.

Семён стал много читать про авиацию. И вообще – много читать.

Новые знания затягивали.... Вняв его настойчивым просьбам, мать выписала интересные журналы – "Технику Молодежи", "Моделист-конструктор". Ну, а самым любимым журналом у Сёмки стал ежемесячник "Наука и Жизнь".

Сёмка узнал, что для того, чтобы стать кадровым военным – офицером, нужно закончить военное училище.

В военное училище брали не всех. Как подсказали матери знающие люди, без конкурса в военные ВУЗы берут только выпускников суворовских училищ. Семен, воспитанный на советских фильмах, стал просить мать устроить его в суворовское.

Мать пообещала, что постарается....

Но.... Не "срослось"

Удача была не на стороне Семёна....

Хотя, возможно, удача тут была не при чём.

В военные училища не берут кандидатов в офицеры, попавших под радиоактивное заражение.

…Много лет спустя, когда возраст уже перевалил за "полтинник" старый друг Женька Городилов поинтересовался у Семёна – оформил ли он себе удостоверение, дающее право на досрочный выход на пенсию?

– Нет! – ответил Семён. – А про какое такое удостоверение ты говоришь?

– Удостоверение лица, подвергшегося радиоактивному заражению! У нас в Яново все мои и твои одноклассники уже получили! Не знаю, почему ты не получил. Ты ведь жил здесь все это время, когда на семипалатинском полигоне проходили испытания ядерного оружия. Справку в сельсовете тебе дадут. Все записи о том, что вы здесь проживали, сохранились....

– И давно стали эти удостоверения выдавать?

– С 2002 года. Это новый закон. Его Путин подписал.

Так Семён узнал, что все свое босоногое детство он, как, впрочем, и все жители села Яново, ходил по камням, густо посыпанными радиоактивными осадками.

Вспомнились многочисленные желтые вертолеты, каждое лето прилетавшие в Яново и в соседние деревни. Вертолеты приземлялись в полях вокруг села, из него выбирались люди, брали какие-то пробы.

Иногда люди из вертолетов ненадолго задерживались в деревне.

Слово "радиация" ни разу не произнес никто.

Семен Аркадьевич внял совету старого друга, подготовил необходимые документы. Он пришел в отдел пособий и выплат одного из районов города- миллионника, попросил выдать ему удостоверение лица, пострадавшего от ядерных испытаний.

Ему ожидаемо отказали.

Тогда Семен Аркадьевич обратился в суд.

В суде ему сильно повезло. Его дело вела федеральный судья Тайлакова Ольга Валентиновна, известная своей дотошностью и принципиальностью. Ольга Валентиновна назначила экспертизу; через несколько месяцев из Барнаула пришел ответ – да, действительно, данная местность подвергалась радиационному заражению с 1949 по 1963 год. Конкретно через Яново прошли облака от взрывов шестидесяти семи атомных и ядерных боеприпасов. Все жители села получили солидные дозы облучения, о которых в советское время никто даже не намекнул.

Люди в Яново и в соседних деревнях просто и внезапно умирали от неизвестных хворей.

Семён, после вступления решения Суда в законную силу и получения соответствующего удостоверения, подал документы на получение пенсии....

… Семёну повезло больше, чем другим яновским мальчишкам и девчонкам – его ровесникам. На четырнадцатом году его жизни мать и отчим внезапно засобирались на новое место жительства – в один из пригородных поселков города, расположенного на пересечении Оби и Транссибирской магистрали – в старинный купеческий городок Колывань.

"Повинен" в этом судьбоносном для семьи переезде был отчим Семёна.

В середине семидесятых в Колыванском сельскохозяйственном техникуме "правил бал" жесткий и волевой инвалид-фронтовик Титарев Ф.А.

Важным отличием Колыванского сельхозтехникума от других подобных образовательный организаций была музыкальная самодеятельность. При техникуме был большой хор, танцоры-плясуны, оркестр народных инструментов....

Техникум часто выезжал с концертами по региону, в другие города Сибири. Однажды даже доехал до Москвы, давал концерты на ВДНХ – выставке достижений народного хозяйства СССР.

Репертуар Колыванского сельскохозяйственного техникума неплохо знали в области.

Абитуриенты с музыкальными задатками текли в Колывань рекой.

Но было в начинании увлеченного директора-фронтовика одно "узкое место" – профессиональные музыканты, прежде всего – баянисты.

А "Лёня" имел от природы идеальный музыкальный слух. Нотную грамоту знал плохо, всё услышанное играл исключительно "на слух".

И как играл!

Титарев, посмотрев и послушав игру на баяне "Лёни", решил – беру этого баяниста на работу!

Однако в советское время даже таким уважаемым руководителям как Филипп Афанасьевич квартиры "на хобби", пусть даже такое, как оркестр, не выделяли. Квартиру могли предоставить, в частности, преподавателю важного для сельхозтехникума направления.

Например, земледелия.

Или животноводства.

Мать Семёна полностью отвечала вышеупомянутым критериям.

Ради того, чтобы иметь в оркестре хорошего баяниста – аккомпаниатора, Филипп Афанасьевич добился, чтобы Людмиле Павловне Бочковой и всей её семье в Колывани предоставили трехкомнатную квартиру в новом доме.

Переезд в Колывань Сёмка, внезапно оторванный от друзей и от тайги, переживал тяжело. В новой школе как-то сразу не сложились отношения с учительницей английского языка. Другой ли учебник был тому виной, или "англичанке" просто не понравился вертлявый новичок – об этом Семён так никогда и не узнал. Английский – прежде самый любимый Сёмкин предмет – неожиданно стал для подростка "территорией боли".

И Сёмка стал прогуливать уроки иностранного языка....

Школьные мальчишки с "пониженной социальной ответственность", двоечники и хулиганы – моментально вычислили в забитом "новеньком" "жертву" – человека, о которого можно безнаказанно "чесать кулаки".

Что они и делали при любом удобном случае.

Семёну были дико и непонятно, почему несколько парнишек – его ровесников, совершенно не знакомых с ним, которым он никогда и ничего плохого не делал, вдруг зажимали его где-нибудь в кленовой аллее, или за школой и немедленно, всей кодлой кидались его бить.

Разумеется, став старше, Семён Аркадьевич разгадал нехитрую "математику" малолетних подонков.

Семён был приезжим; друзей в Колывани у него еще не было. Семён в тринадцать лет "пошел в рост", был тонким и длинным, физически развитым не так, как большинство сверстников. А еще Семёна выдавал взгляд. Затравленный взгляд мальчишки, у которого дома все очень и очень плохо.

Несовершеннолетние негодяи били Сёмку только потому, что его можно было бить, не опасаясь возмездия за содеянное.

В Колывани отчим лютовал почти как в Гурьевске.

Понимая свою высокую значимость в положительных переменах в жизни семьи он вновь, не раздумывая, "учил" Семёна жизни, при каждом удобном (и неудобном – тоже!) случае. В качестве предмета для "корректировки" поведения пасынка годилось всё. Семёна били кулаками, скалкой для теста, стеклянной трехлитровой банкой, шваброй, вилами, тяпкой.... Всем, что могло подвернуться под руку....

Единственным отличием Колывани от Гурьевска стало то, что отчим не бил Семёна на улице. Соседний подъезд был, в хорошем смысле этого слова, "ментовским". В нем дали квартиры офицерам среднего звена местного отдела внутренних дел – капитанам, майорам.... "Лёня" просто боялся, что за расправу над пасынком он уже так легко, как в Яново, не отделается.

Учеба тоже "покатилась вниз".

Седьмой класс для Семёна стал худшим временем в его жизни.

Драки в школе с ровесниками – маргиналами стали почти ежедневными. Причем с одноклассниками – тоже.

Регулярные "кровопускания" дома – "за дело", или из профилактических соображений.

И как "вишенка на торте" – ругань матери за плохую успеваемость и отвратительное поведение. Забитый и дома, и в школе, Сёмка стал грубить учителям, опаздывал на уроки, прогуливал....

До "тюрьмы-малолетки", в принципе, оставался всего один шаг.

Как-то на стройке, через которую Семён проходил, спрямляя путь домой, подросток нашел нож. Не какой-нибудь несерьезный складишок с пластмассовой ручкой, а настоящий нож – "свиноврез" с длинным блестящим лезвием из нержавеющей стали, гардой и удобной ручкой из коричневого эбонита. Нож был острым, хорошо ложился в руку....

Семён представлял, как он с силой засадит этот нож в пузо своим школьным обидчикам, непременно – по самую рукоятку; на душе становилось легче.

Вечерами он иногда доставал припрятанное вне дома оружие, долго, допоздна ходил по улицам Колывани надеясь встретить тех, кто регулярно избивал его после школы.

Встретить обидчиков никак не получалось.

Зато "встретился" один из соседей – милиционеров.

Поздним вечером, возвращаясь со службы, которая, как известно, в милиции иногда затягивается допоздна, сосед – участковый опытным взглядом оперативника заметил что-то лишнее в фигуре неуклюжего соседского подростка. Остановил, отобрал нож....

Попросил рассказать, почему Сёмка ночью ходит один, с ножом.

Семён посмотрел в его умные глаза и рассказал ему всё.

– Пойдем-ка домой! – после долгого раздумья произнес милиционер. – Ножом ты себе не поможешь. На всех подонков ножей не напасешься. Да и них тоже могут оказаться ножи....

– А что делать? Продолжать терпеть?

– Нет! Терпеть не нужно! Давай я завтра поговорю с Файвовичем, чтобы он взял тебя к себе в секцию.

Кто такой Михаил Файвович, Семка знал плохо. Среди мальчишек ходили смутные слухи, что Файвович ведет в техникуме секцию какой-то борьбы и что в неё приминают только студентов этого учебного заведения и учеников старших классов.

Семён подумал и утвердительно качнул головой.

А про Сёмкин нож сосед так никому и не рассказал, даже матери Семёна.