Kitabı oku: «Шаг в палеолит», sayfa 5
– Хатак, сколько мы ещё пробудем в этой пещере?
– Батор (так звали раненого) очнулся, теперь он точно не умрёт. Хорошо, что ты, шаман Горький Камень, помогаешь ему. Через два или три рассвета Батор окрепнет, и мы пойдём к племени.
«Так, два-три дня. Успею сходить за вещами, но… стоит ли? Даже то, что у меня с собой, вызывает у первобытных охотников, мягко говоря, удивление. Не стоит подвергать их сознание ещё большей нагрузке. Все вещи я упаковал надёжно, как чуял, полежат пока. Почки только-только проклюнулись, и слегка зазеленела трава – время ещё есть. Нужно наладить хорошие отношения с людьми из племени, сходить к ним, выяснить, что там и как. Это здесь я шаман Горький Камень, который помог, а то и вовсе спас Хатака со товарищи от гиен, добыл огонь из руки и полечил Молодого. А вот для остального племени я никто и звать меня никак. Дед, как мне кажется, в авторитете, но не думаю, что он в племени самый главный. И скорее всего, есть свой шаман, а те, кто сам себе присвоил право на монополию по посредничеству между высшими силами и остальными, очень не любят конкурентов. Всё может быть весьма непросто».
– Сколько идти до твоего племени?
– Два, – неопределённо пожал плечами Хатак, – три рассвета. Как будет удача.
«Понимаю, если у нас по городскому парку можно прогуляться с непредсказуемым результатом, то тут вообще – плейстоценовая лесотундра».
– Как называется твоё племя, Хатак?
– За свою жизнь много раз по столько, – старый охотник показал все пальцы на руках, – я жил в трёх племенах, и все они, в каком-то смысле, мои. Которое из них назвать тебе?
– Назови то, в котором ты живёшь сейчас, а о тех, в которых ты жил раньше, обязательно расскажешь потом.
– Правильные Люди.
– Правильные Люди? – Хех, очень интересно и… чертовски знакомо! А другие что, НЕ правильные люди, или вовсе нелюди. – Чем же они правильней других, Хатак?
– Не знаю, – криво ухмыльнулся дед, – это не я, это они о себе так говорят.
«Ай да дед! Красавчик! Вот тебе и тёмный кроманьонец с каменным топором. Возможно, он не знает высшую математику, не декламирует Шекспира и не в состоянии постичь глубинный смысл „гениального“ квадрата Малевича, но мозгового вещества в его черепной коробке ровно столько, сколько и у меня. А люди во все времена одинаковы. Изучая историю, я в этом давно убедился. Эпохи разные, континенты разные, условия для проживания разные, а люди… одинаковые. Щедрость – жадность, доброта – злоба, отвага – трусость, благородство – подлость, любовь – ненависть. Жизнь и Смерть. Мы тысячелетия кружимся в этом бесконечном хороводе. И будем, уверен, кружиться до самого конца рода человеческого».
– Но ты так не считаешь, Хатак?
– Кому интересно, что думает старик, слишком много видевший за свою жизнь.
– Может, такому же старику, как я.
– Я рад этому, Горький Камень, но знаешь, меня не просто так прозвали – Ходок. Любопытство заставляет меня идти и идти туда, где я ещё не был, чтобы увидеть то, что я ещё не видел. И когда я вижу тебя, Горький Камень, огонь любопытства сжигает меня. Скажи, откуда ты, из какого племени?
– Я – рус. Это такой очень большой народ, в который входит много разных племён. Там, – неопределённо махнул я рукой в сторону предполагаемого севера, – где подолгу лежит снег, находится земля, где живёт мой народ.
– Почему ты оказался здесь?
– Наверное, потому, что не слушал одну старую мудрую женщину и пошёл за туманом. Шёл, шёл, – я криво ухмыльнулся, – и пришёл.
– Как долго ты шёл?
– Долго, Хатак! Много, много, очень много лун.
– Скажи, Горький Камень, все эти странные вещи делает твой народ?
– Точно. И эти, и ещё много других.
– Ты позволишь посмотреть твоё оружие?
Как позже я узнал, личные вещи уже вполне существовали. Особенно это касалось охотничьего оружия. Его можно было сделать самому, выменять на что-то, выпросить, но взять без разрешения… такое практически немыслимо. Ведь, взяв без спроса, например, чужое копьё, ты тем самым можешь взять и чужую неудачу. А тот, у кого взяли, может посчитать, что с его копьём забрали и его охотничью удачу. А к наличию или отсутствию удачи люди ещё многие и многие тысячелетия будут относиться куда как серьёзно.
Дальше и дед, и Молодой впали в экстаз. И если дротики им были более-менее понятны, то нож, топор и особенно моя Прелесть произвели неизгладимое впечатление.
– Что это за камень? – ощупывая заточку фальшиона, спрашивал Хатак.
– Это не камень, это металл.
– А где его берут?
– Кхм… Вообще-то из камня.
Хатак понятливо покачивает головой, мол, от шамана камней он другого и не ждал.
– Ты можешь делать металл из камня?
– Это непросто, но если найти нужные камни, смогу.
«Почему бы и нет, – подумал я про себя, – в принципе, процесс достаточно прост, и при определённом везении средненькое железо добыть вполне по силам».
Также охотников очень интересовали и остальные вещи, особенно ткани. Никогда такого не видели. И даже после моих объяснений, похоже, так и не поняли, откуда они берутся. Я же, в свою очередь, попросил посмотреть их оружие. Что сказать? Не шедевр. Вместо ножа – очень острая и тонкая пластина из кремня. Копьё – тот же кремень, весьма грубо обработанный, примотанный сыромятным ремешком к прочной более-менее прямой палке. Несмотря на свои скудные познания в древнейшей истории человечества, понимаю, что это не неолит. Уж те неолитические каменные наконечники, практически произведение искусства, лежащие в нашем краеведческом музее, с этими не спутаешь. А значит, это скорее палеолит и как минимум тридцать тысяч лет тому назад. И ведь ещё есть верхний палеолит, средний и нижний. В каком я? Сдаётся мне, тут любой мой чих за прогрессорство прокатит. Только не вижу я себя в этой роли. Мне бы прожить отпущенное судьбой время в сытости и относительном комфорте, да и ладно будет. Скажете, не героично, мол, такой шанс, а он не хочет цивилизацию сварганить, привести тёмных предков в мир добра и знаний. Не-ет, друзья, предки и сами туда доберутся, а мне и со своей задачей-минимум кабы пупок не надорвать.
Глава 4
Племя
Вот уже три дня, как мы идём в стойбище Правильных Людей. Сегодня последняя ночёвка, и если всё сложится нормально, то завтра, ближе к полудню, будем на месте. Должен признать, древние люди ходоки преизрядные. С немалым грузом, обременённые раненым, они держат темп, от которого у меня без малого язык на плечах висит. С языком, кстати, уже вполне прилично, общаемся без особых проблем. Там и слов-то триста – триста пятьдесят, да около сотни специальных охотничьих терминов, плюс мимика и жесты – очень содержательно выходит. Все явно рады, что скоро завершится этот трагичный поход. Особенно рад Батор – лежит на волокуше, лупает глазами и счастливо улыбается. Он ещё очень слаб, практически не ест, только много пьёт и совершенно уверен, что это мои горошинки спасли его. Может, и так, а может, просто здоровья у него много, и парню суждено выжить – хилым в этом мире ничего не светит. Ну, пусть думает как хочет, главное, чтобы польза от этого была.
Только Хатак был задумчив и хмур. В целом я уже знал историю этого похода. Правильные Люди были классическими собирателями и охотниками, нигде не задерживающимися подолгу на одном месте и кочующими по довольно сложному маршруту. Вот и приходили они из года в год к берегам довольно большой реки, где были удобные перекаты. Чтобы, как только спадёт вода и хоть чуть-чуть прогреется, переправиться на другую сторону на летние, так сказать, пастбища. Заодно посылали охотничьи партии за «горьким камнем». Быстроногие охотники успевали дойти до пещеры с солью и обернуться назад меньше, чем за неделю. Но что самое удивительное, саму соль они не употребляли, а использовали её для обмена на большой ежегодной осенней охоте. Это мероприятие, как я понял, что-то вроде сбора многих родственных племён для совместной Большой охоты, а также мены всего на всё. Там же присматривались к невестам, проходили «свадьбы». Охотники тёрли свои вопросы, шаманы – свои. Короче, очень важное и нужное событие в жизни племён.
Помимо того, что племя Хатака обменивало соль на нужные вещи, оно ещё и приносило изрядный её запас с собой на зимнюю стоянку и использовало для приваживания копытных под копья охотников. Любителей полизать дефицитную соль всегда находилось преизрядное количество. Почему люди сами её не использовали, у меня в голове не укладывалось. На все вопросы Хатак отвечал, что люди не едят горький камень и вообще он первый раз видит, как человек его ест. Но на то я и Могут шаам Хори Каман, чтобы вытворять, что мне заблагорассудится.
В этом году поход за солью у них изначально начался неправильно. Прежде всего, пошло очень мало охотников. Обычно партия состояла из двадцати – двадцати пяти охотников, а в этот раз было отправлено всего восемь человек. Остальные, как пообещал вождь Острый Рог, должны были подойти к пещере с солью через два дня, но… не пришли. Да и состав желал бы лучшего. Помимо Хатака пошли ещё двое таких же почти стариков, как и он, Первый и Второй, сильные, но слегка туповатые ребята, двое почти пацанов, один из которых охромевший Молодой, и последний – Батор, единственный, кого Хатак ценил очень высоко, – ловкий, смелый, отважный, но не безрассудный, умный и любознательный. «Совсем как я в молодости», – не без гордости говорил дед.
Заготовив соли на всю партию охотников и не дождавшись остальных, Хатак, а он и вправду был старшим, принял решение возвращаться. Высиживать дальше в неведении смысла не было. Поначалу всё шло нормально, но незадолго до переправы, где мы и повстречались, на них вышел, судя по описанию, короткомордый медведь, а это, скажу я вам, очень серьёзный зверь. Разойтись миром с Длиннолапым, как его называл Хатак, не получилось. В скоротечной схватке Длиннолапый убил обоих стариков, пацана и почти отправил на тот свет Батора, ещё и Молодой ногу подвернул. С болью в сердце, глотая злые слёзы, Хатак приказал оставить место схватки, помочь погибшим не было никакой возможности, надо было спасать хотя бы тех, кто остался жив. Но не тут-то было. Почти сразу на «хвосте» у них повисла стая гиен. Несколько раз они делали осторожные попытки напасть, которые удалось отбить, и лишь когда их стало больше, они пошли на решительный штурм. Если бы не я, пожалуй, всё там и закончилось бы. Но не случилось. И хотя мы почти добрались до стоянки, потеря трёх охотников племени, да ещё неизвестно как там с Батором будет, сильно напрягало Хатака. Было от чего быть задумчивым и хмурым.
Сегодня вечером, сидя у горящего костра, по сложившейся в последние дни традиции, когда мы обычно подолгу беседовали о многом и интересном, старый охотник был необычно молчалив.
Вообще, если описывать внутреннюю суть Хатака, то его можно было смело воспринимать как Магеллана и Сократа в одном флаконе. Путешественник и мудрец, так и не растерявший бесценное свойство в душе оставаться мальчишкой. А ещё он был воин. Хатак участвовал в двух войнах, где союз племён противостоял Старым Людям. Судя по описанию, очень похоже, что это были неандертальцы. Также он участвовал в нескольких межплеменных войнах и многочисленных небольших схватках. Так что Хатак для меня был бесценным кладезем опыта и знаний об этом мире. Ну а я для него вообще вроде Шахерезады. Приязнь и удовольствие от общения друг с другом росли день ото дня. Что поделать, родственные души.
Бескрайнее ночное небо с яркими звёздами над головой, из тьмы за освещённым кругом от потрескивающего костра доносятся различные звуки. Это у нас, здесь, созерцание огня и молчание, а степь живёт своей, весьма насыщенной жизнью. У костра мы одни, остальные давно угомонились. Наконец Хатак решился.
– Пётр, – я уже давно попросил его называть меня коротко и более для себя привычно, – ты знаешь, как мы сходили за горьким камнем, но не знаешь, почему так получилось. Раньше племя Правильных Людей было сильным и авторитетным среди других союзных племён, пока, – он показал раскрытую ладонь, – столько зим назад у племени не появился новый вождь, Острый Рог. Его отец Филин был сильным и мудрым вождём, пользовавшимся заслуженным авторитетом других вождей и шаманов. Но пришло его время, и он отправился в туманные долины предков. Мы, мужчины, практически не знаем, кто наши дети, но в этом случае все точно знали, что Острый Рог – сын Филина. Обычай гласит: после смерти вождя избирается новый из самых достойных охотников племени. Я был другом Филина и имел весомый авторитет. Были охотники, которые поддержали бы меня, захоти я стать новым вождём, но я всё же был пришлый, и стать вождём без борьбы мне было непросто. Но бороться я как раз не хотел. Хотел ли я быть вождём? – Он немного помолчал. – Честно скажу: не знаю… Не знаю до сих пор. Но когда племенной шаман Пёстрый Полоз у Большого костра выкрикнул имя Острого Рога, я был против. Я уже говорил, что был другом Филина, и ещё я хорошо знал его сына, как-никак он вырос, считай, на моих глазах. Так вот, Острый Рог был сыном Филина, но Острый Рог не был Филином. Филин был силён прежде всего этим, – Хатак прикоснулся к груди, – а не этим, – он похлопал себя по бицепсу, – как его сын. Понимаешь, о чём я, Пётр?
– Очень тебя понимаю, Хатак. Продолжай.
– Там, где у отца была мудрость, у сына только хитрость да змеиный свист в уши от Пёстрого Полоза. Филин всегда мог поступиться малым ради большего, всегда слушал умные советы и не стеснялся признавать свои ошибки. Острый Рог же всегда и во всём прав, и советчик у него только один – Пёстрый Полоз. Но всё-таки парень когда-то был не таким, не до такой степени… Это всё Полоз, его поганый язык живёт в голове молодого вождя, и я не знаю, как оттуда его вытащить… Мы уже успели поругаться с несколькими родами. На наши исконные земли стали заходить чужаки. Люди перестали приходить в племя, как было когда-то, а наоборот, уходят из него. Вот и с этим походом за горьким камнем очень всё непросто. Трое стариков, никому особо не нужных, но хорошо помнящих, как было раньше, два остолопа – ни то ни сё, пацаны из тех, у кого нет никакой поддержки, и Батор, слишком внимательно слушающий мои рассказы и совершенно плюющий на «мудрые» речи шамана. Я много лет хожу за горьким камнем, и, когда мне дали таких охотников, сразу сказал: нельзя идти таким количеством. Острый Рог тут же заверил, что остальные придут позже. А Пёстрый Полоз камлал всю ночь, и духи сказали ему: всё будет отлично. «Неужели ты, такой опытный охотник, не доведёшь людей до пещеры горького камня по дороге, которой ходил столько раз? – спросил меня тогда вождь. – Или ты стал слишком стар для таких походов, может, тебе уже пора сидеть у костра и рассказывать детям сказки… как ты любишь?» Я считал себя хоть немного мудрым человеком, но… Пётр, они развели меня, как сопливого пацана. – В отчаянии Хатак ударил себя кулаком по ладони. – Как пацана… – глухо повторил дед, опустив голову. – Поначалу, – через некоторое время продолжил Хатак, – я и сам думал, что всё будет хорошо. Тем более до пещеры дошли без особых проблем, но, когда через два дня никто не пришёл, я почувствовал: хорошо уже не будет. Я ещё на что-то надеялся, но… Длиннолапый всё расставил по своим местам. За свою долгую жизнь я вот сколько, – показал он семь пальцев, – сражался с Длиннолапым. Три пальца я защищался от него, остальное сам на него охотился. Длиннолапый очень силён и опасен, но ещё очень умён, столько охотников, сколько было нас, даже для него слишком опасно, в степи есть добыча гораздо менее зубастая. И всё-таки он напал… Когда имеешь дело с Длиннолапым, главное – не дрогнуть, дождаться, когда он поднимется на задние лапы, и вовремя ударить. Восемь копий в мягкий живот… Добывал я Длиннолапых и меньшим количеством охотников. Но этот… – Хатак смотрел расширенными глазами в костёр, вновь переживая перипетии схватки. – Он так и не поднялся. Сгорбившись, словно человек, он легко отбивал наши копья. Тогда мы попытались его окружить, но он не стал кружиться на месте, пытаясь отбиться ото всех сразу, как другие Длиннолапые, а резко отталкиваясь всеми лапами, прыгнул сначала к одним, тут же к другим. Он был очень быстр, очень… Я думаю, захоти Длиннолапый убить нас всех, он это сделал бы. Мы даже не сумели нанести ему серьёзных ран. Поверь мне, Пётр, я сражался с ними не раз, но ни один из них не вёл себя как этот. Он был похож скорее на человека, и я думаю, что это шаман Пёстрый Полоз натравил на нас духа в образе Длиннолапого.
– Ты думаешь, он способен на такое? – озаботился я, впечатлённый рассказом охотника.
– Не знаю. Бывало, он хвалился, что может призывать духов зверей, но при мне ни одного духа так и не призвал. Вот ты, Пётр, призовёшь дух зверя?
– Точно нет, – не стал я врать.
– Но ты же очень сильный шаман. Гораздо сильнее Пёстрого Полоза!
– Возможно. Но я силён в одном, он, может быть, силён в другом. Нельзя быть сильным везде и во всём.
– Да, ты прав, мудрый Пётр, – Хатак тяжело вздохнул, – нельзя быть сильным во всём. Печально.
– А ты не думал, Хатак, что это был не дух, посланный шаманом, а всего лишь медведь, который уже встречался с людьми, и, возможно, не раз?
– Медведь?
– Так называют Длиннолапого в моём племени. Ты же опытный охотник, Хатак, и сам говоришь, что Длиннолапый очень умён. Выйдя победителем из схватки с охотниками однажды, он мог победить и во второй раз, а в третий, уже запомнив предыдущий опыт, применил свои особые приёмчики снова. Ты же сам говорил: этот Длиннолапый делал всё не так, как другие, а вот вы, наоборот, делали всё как всегда, и на этом он вас и поймал.
Хатак долго сидел, молча обдумывая услышанное. Наконец заговорил:
– Ещё раз убеждаюсь, что ты, Пётр, мудрый шаман. И это как раз тоже большая проблема. Послал Полоз духа, или было так, как ты говоришь, но, думаю, моему приходу не обрадуются ни вождь, ни шаман. И то, что в племя привёл тебя как бы я, не добавит любви и к тебе. Уверен, пакости мне и дальше обеспечены, но я свой, у меня немалый авторитет, и теперь я буду вдвойне осторожен, ты же чужак, и тебе придётся в племени нелегко. И я просто не знаю, что делать, Пётр?
– Успокойся, Хатак. Мне приятно, когда такой человек, как ты, волнуется за меня, но не думаю, что останусь жить в племени Правильных Людей.
– Понимаю, – покивал Хатак, – дойдёшь с нами до Осенней охоты и выберешь себе племя. Такой шаман всем пригодится.
– И снова ты не угадал, старый. Думается мне, что жить я буду один.
Улети я сейчас на небо, Хатак так не удивился бы. Мало ли, что умеет Горький Камень. Но жить одному!!!
– Жить одному нельзя! – воскликнул Хатак.
Весь его жизненный опыт и знания восставали против этого. Это в полётах он не силён, а в вопросах выживания – большой специалист.
– Да ну, – парировал я. – Жил же я до встречи с вами один, и жив, как видишь, – брешу на голубом глазу и совесть не мучит.
– Но почему?!
– Потому что жить, как привыкли вы, я не могу, да и не хочу, а жить так, как хочу я, вряд ли кто-то согласится.
– Но как, как?! – не унимался Хатак. – Как ты будешь жить один?
– Думаю, нелегко. Но, надеюсь, с твоей помощью, мой друг, чуть легче. А вообще, пойдём-ка спать, завтра у нас с тобой предстоит тяжёлый денёк. – И ушёл в темноту, оставив у костра потрясённого деда.
Я сидел и меланхолично наблюдал, как в котелке медленно побулькивает нехитрое варево. Также неспешно «побулькивали» мысли в моей голове. Подумать было о чём.
Вчера состоялось феерическое вступление нашего отряда в стойбище Правильных Людей. Стойбище раскинулось между каменной грядой и берегом реки. Навскидку народу в племени было человек двести пятьдесят, и из них охотников – человек семьдесят, немного стариков, остальные – женщины и дети. Я, конечно, не специалист, но мне кажется, что это очень большое племя для этих времён. И неудивительно, что, живя охотой и собирательством, им всё время приходится перемещаться с места на место. Такая толпа, словно саранча, очень быстро выжирает всё съедобное вокруг себя. Ну и это стойбище, в общем, не обмануло моих ожиданий. Полукруглые, невысокие, даже не знаю, как их назвать, чумы, что ли, из облезлых шкур, натянутых на деревянные каркасы, а кое-где и на рёбра мамонта, стояли где кому как удобно. Вонь от костров, от выделываемых шкур, кости под ногами, ещё какой-то мусор, мухи в преизрядном количестве, запросто можно наступить ногой на «мину». Короче, полный букет антисанитарии. И сами первобытные товарищи так «озонируют»… Я всё понимаю, каменный век, то-сё, но мать моя женщина, речка же рядом! Неужели нельзя лишний раз пойти, извините за грубость, жопу помыть?
Слава богу, повезло. Как выяснилось, жить шаману внутри стойбища как бы не принято, а не то гостеприимство Хатака я, боюсь, не пережил бы. Я тогда быстро сориентировался и, пока Хатака не взяли в оборот, попросил найти мне для проживания удобное место. Так что поставил я свой шалашик недалече, в удобном распадке, окружённом небольшими кустами. Уютненько так, и дрова, и до речки недалеко, опять же любопытных поменьше. Большой шаман Горький Камень, знаете ли, шуму не любит, отвлекает от размышлений о высоком! Со злости или по рассеянности враз в лягушку превратить может. Я именно так и наказал всем охотникам в стойбище о себе рассказывать. Пока действует.
Встреча отряда соленосов прошла неоднозначно. И если основная масса народа искренне радовалась, ибо всех считали уже погибшими, о чём, кстати, Пёстрый Полоз после долгого камлания уже всех оповестил, то вождь со товарищи был намного сдержанней. Особо кислой рожей выделялся шаман. Ещё бы, он тут мухоморы курит, не спит ночами, здоровье подрывает – пророчествует, и нате вам… Мало того, что вернулись, хотя и не все, так ещё с собой могучего шамана припёрли. Если так ронять авторитет, его и о землю ушибить недолго.
Мы сразу не понравились друг другу. Уж не знаю, каким я предстал перед его глазами, но его образ у меня сложился в две секунды. Крысёныш. Мелкий, суетной, с тонкими ручками-лапками и злобно посверкивающими маленькими глазками на остреньком личике. Реденькие волосики на плешивой головёнке, бородёнка – одно название. Вонючая меховая накидка, обвешанная косточками, черепками мелких птиц и кабы не тех же самых крыс. Как есть – крысёныш! Но умён. В разборки сразу не полез, вдруг я и вправду шаман силы немалой. И сам не полез, и вождю не дал. Хотя тот был явно настроен тут же, прямо здесь, наехать на Хатака. Но быстро объявил сегодня вечером праздник, а Большой костёр – на завтра. Большой костёр – это толковище всех охотников, на котором решаются различные вопросы, доводятся важные новости, ну и так далее. Всё ясно, будет собирать информацию: кто я такой, откуда взялся, что умею. Самое интересное, Острый Рог только кивками подтверждал сказанное шаманом. Ох, чую, рулит тут этот крысёныш через этого орясину.
Почему орясину? Да потому, что удался мужик на славу. Ростом хоть и пониже меня, зато в плечах – куда там мне, я и рядом не стоял. Мускулы на руках и ногах – как удавы, силён, видать. Была в нём некая звериная красота: волосат, бородат, вонюч – не без этого, но черты лица правильные, глаза голубые, выразительные. Такого в моём времени отдай стилистам на растерзание – мигом голливудскую суперзвезду из него заделают. Жаль только, по всей видимости, живёт не своим умом, а чужого дяди.
Ну и, конечно, я произвёл неизгладимое впечатление на местных аборигенов. Нечто сродни шоку. И хорошо, а то, боюсь, растащили бы на сувениры. А дальше сработала моя закладка. Великий шаман – жуть какой грозный, по мелочам не беспокоить.
Праздник в каменном веке – это нечто. Умом-то я понимаю, что люди, действительно, радуются жизни и веселятся, как умеют. В сё-таки охотники вернулись живыми, тем более при таком хреновом пророчестве. Да, не все, но это жизнь первобытного охотника, мало кто из них умрёт от старости в, так сказать, «тёплой постели». Зато какой успех у рассказа о драматической схватке с Длиннолапым, а эпическая битва с гиенами!.. Народ в восторге и ужасе охал и ахал, и всё это неподдельно, искренне. Это не ток-шоу с табличками: тут смейтесь, тут хлопайте. Здесь всё взаправду. Даже вождя проняло, когда Хатак повествовал, как я сёк гиен своей Прелестью, а когда он изобразил, как я одним ударом отрубил гиене голову, народ просто в ступор впал. Порезать – это понятно, проткнуть – завсегда пожалуйста, разбить череп или там кость – и такое бывало, но… отделить что-то от чего-то одним ударом… Острый Рог даже покрутил головой, на себя, что ли, примерил? Все, кто был тогда, горячо подтверждали сказанное Хатаком. Мне оставалось лишь важно кивать да мычать что-то многозначительное. Многие охотники бросали на меня восхищённые взгляды, время такое, личная доблесть здесь очень высоко ценится.
Из угощения в основном мясо жареное, мясо, печённое на камнях, и мясо, варённое в кожаных мешках посредством кидания раскалённых камней в воду, находящуюся там. Также туда добавляют какие-то листья и коренья. Представляете себе, что за супчик на выходе получается? Присутствовали и растительные добавки, но очень мало – весна. И конечно, хит сезона – мутная слабоалкогольная хрень в вонючих бурдюках. Еле открестился от этого удовольствия, сославшись на шаманские дела. Никакой посуды не было вовсе, ни деревянной, ни глиняной, единственное, мелькнуло несколько грубых каменных плошек, и, что характерно, у вождя, шамана и ещё у пары прихлебателей.
Процесс насыщения был прост: подходишь к костру, где хлопотали женщины, и тебе выдают порцию того или иного блюда. Я совершенно не заметил утеснений, а тем более угнетения женщин по половому признаку. Наоборот, особо нетерпеливые могли ладонью по рукам схлопотать, а то и по макушке. Ну и куда ж без блата? Своим мужчинам, при общем как бы равенстве, всегда есть возможность подсунуть что получше. Непроизвольно отметил, что местные – красотки, некоторые реально красотки, особо из тех, кто помоложе. И они в меня эдак глазками постреливают. А что, видок у меня вполне. Одет – не чета местным шаромыгам, бородка аккуратная, а не обувная щётка, как у всех. О кольце в ухе я вообще молчу. Уж этот девайс дамы моментально срисовали. И некоторые улыбаются так, знаете ли… Гм, так, что-то я куда-то не туда…
Я после такого пиршества остался, прямо скажу, слегка голодным. Закиньте в желудок хоть и нормально пожаренного, но абсолютно пресного мяса, и поймёте, о чём речь. Эк нас цивилизация разбаловала! А местные очень даже замечательно себя чувствуют. Понаелись, слегка подвыпили, расслабились, и потянуло народ на танцы.
Незамысловатые кренделя под дружное гундение и притопывание в такт хлопкам – зажигали граждане кроманьонцы не по-детски.
– И всегда у вас так? – обратился я к сидящему рядом Хатаку.
Деду было хорошо. Его глаза маслено поблёскивали, на губах блуждала довольная улыбка – сыт, слегка пьян. Всем своим видом он олицетворял великую китайскую истину: прошлое прошло, и его нет, будущее не наступило, и его тоже нет – живи настоящим.
– Здорово, правда? – ответил довольный Хатак. – Э-эх, Пётр! Были бы мы помоложе, уж мы им показали бы, как надо плясать! Правильно я говорю?
– А то, я и сейчас себя с трудом сдерживаю, чтобы вприсядку не вдарить.
Хатак подозрительно посмотрел на меня, но я сделал самую невинную моську.
– А у вас как делают? Не так?
– Ну и так тоже бывает, – не стал я развивать скользкую тему.
Мудрые люди давно заметили, что в этом мире ничего не бывает случайным. Блуждая взглядом, я вдруг заметил стоящую невдалеке от нас девочку, которая пристально смотрела прямо на меня. Слишком пристально и слишком смело на меня, ужасного. Ей точно от меня что-то было нужно. Даже интересно стало.
– Кто это, Хатак? – кивнул я на девчонку.
Хатак долго присматривался, подслеповато щурясь. Я вообще заметил у него некоторые проблемы со зрением. Наконец он рассмотрел, на кого я указал.
– A-а… Это дочка пришлой, тут где-то ещё младший брат должен быть. Три зимы назад один из наших взял её мать на Осенней охоте к себе второй женщиной. Охотника, с которым она жила, загрыз Большой Клыкастый. – Деда явно пробило на поговорить. – Тяжело с двумя детьми без своего мужика. Из своих никто брать не стал, вот и пошла к нам, а прошлой зимой родами померла.
– А дети?
– А что дети? Живут как-то.
– Как-то! Понятно. Как звать-то её, хоть знаешь?
– Откуда у неё имя, – удивился Хатак, – она же ещё ребенок. Так, есть детское прозвище, Лисёнок, кажется.
– Ладно, сейчас разберёмся, что Лисёнку нужно, – проворчал я себе под нос. – Эй, Лисёнок, иди сюда!
Но девочка и подойти не решалась, и уходить не уходила. Ничего, я не гордый, и сам подойду.
Приблизившись, я рассмотрел её получше. Невысокая, лет двенадцать, может, тринадцать, на худенькое тельце накинута совсем уж безобразная шкура, непонятно от кого, с дыркой для головы и перехваченная на талии кожаным ремешком. На ногах тоже какие-то бесформенные меховые комки. Волосы грубо отхвачены порогами, не иначе кремневым ножом, и были они рыжие, я бы даже сказал – огненно-рыжие. Если бы не были такими грязными. Но самыми выдающимися были её глаза. На замызганной симпатичной мордашке глазищи – цвета аквамарина. Да уж… Когда-нибудь из этого утёнка не лебедь будет, а настоящая жар-птица. И встретила она своими аквамариновыми глазами мой взгляд смело и открыто.
– Хао, Лисёнок.
– Хао, Горький Камень.
– Ты хотела спросить меня о чём-то, – решил я поиграть в проницательного могучего шамана, – и вот я пришёл.
Но смутить Лисёнка не получилось.
– Скажи, Горький Камень… ты из моего племени? – И столько в этом вопросе было надежды, столько в глазах светилось ожидания и радости, что я не сразу нашёлся что ответить.
– Почему ты так решила?
– Ты такой же высокий, как люди моего племени. Моя мама говорила, что люди моего племени были все высокие и… добрые, не то что… – Она не закончила фразы, но тут и так было всё понятно.
– А волосы в твоём племени у всех, как у тебя, или были и другого цвета? – попытался увильнуть я от прямого ответа.
– Да, у всех, как у меня. И как у мамы. Я помню.
– Но ведь у меня не такие, – указал я на свои «соль с перцем».
– Ты старый, – взгляд Лисёнка на секунду вильнул в сторону. – Когда становятся старыми, волосы у всех одинакового цвета.
– Прости, девочка… Я не из твоего племени, – наконец родил я неизбежный ответ.
И словно выключили свет. Будто враз выдернули из неё всю смелость и решительность. Взгляд Лисёнка потух, плечики поникли. Девочка молча развернулась и канула в темноту.
Ушла… А у меня словно заноза в сердце осталась.
