Kitabı oku: «Гераклея», sayfa 65
334. Автолик продает коней Эврита Гераклу
Хитрый побег от ствола крылоногого бога звался Автоликом, и он был на всякие ловок проделки, сделать свободно – и тем он искусства отца не позорил – белое черным он мог и из белого черное сделать и все похищенное мог превращать в какой угодно облик.
Во время случайной встречи с Гераклом Автолик предложил своему бывшему ученику искусству борьбы очень дешево купить двенадцать крепконогих племенных кобыл и столько же широколобых выносливых молодых мулов.
Геракл, задумавший после обретения долгожданной свободы заняться разведением собственных лошадей, с удовольствием купил очень недорого весь табун чудесных животных. Перед покупкой он внимательно осмотрел покупаемых у Автолика коней, но среди них не признал тех, что были похищены у Эврита, потому что хитроумнейший из воров сумел на время до неузнаваемости изменить их внешность, поменяв и стать, и масть.
Златотронная Гера после обретения Гераклом независимости от Эврисфея не оставила попыток его погубить. Узнав о ссоре пасынка с Эвритом, у которого впоследствии украл лошадей царь воров Автолик, она решила внушить владыке Эхалии уверенность в том, что вором является не кто иной, как его бывший друг Геракл. Для этого Гера призвала океаниду Пейто, спутницу Афродиты, и приказала ей убедить Эврита в том, что табун у него украл именно Геракл. И не была богиня убеждения не послушна царице Олимпа – быстро она Эврита уверила в том, что его обокрал бывший друг, бесчестно выигравший у него состязание в стрельбе из лука.
Поэтому Эврит еще до покупки Гераклом украденных Автоликом у него лошадей во всеуслышанье обвинил в этой краже Геракла:
– Увы, Эллада, скорби и стенай! Позор прославленному тобой Гераклу! Был он когда-то твой храбрейший герой, а стал теперь кем?! Сначала на состязании из лука он победил всех нечестно, в том числе и меня, лучшего в Элладе стрелка, используя подаренные Фебом не знающие промаха стрелы. Когда же я об этом объявил и дочь родную не отдал ему для нечестивых утех, он, желая отомстить, моих украл 12 коней и столько же кобылиц, под седлом не ходивших. Так отблагодарил меня мой бывший друг за то, что я его научил стрелять из лука. Впрочем, обманывать, воровать и грабить всегда Геракл любил. Спасибо, что хоть не убил меня, как Гериона иль Диомеда, когда угнал краснобоких коров прекрасных стадо и похитил дивно красивых кобыл. Вот таким, Эллада, стал любимейший твой герой!
Старший сын Эврита Ифит по-прежнему стремясь быть справедливее, чем сама Дике, не поддался на уговоры Пейто и не поверил, в то, что Геракл, ставший его близким другом, украл коней его отца и всем твердил:
– Нет, я не верю, что сын Громовержца виновен! Но не потому, что он мой друг, а потому, что, обвинение не справедливо, ведь, пока в суде не будет доказано, что человек повинен, его следует считать невиновным. Никто не видел, что Геракл украл наших коней, никто не знает где сейчас наши лошади. Поэтому нет оснований такого великого героя считать презренным вором.
Говорят, что Ифит вызвался сам разыскать табун, лишь бы всем доказать невиновность Геракла, с которым связывала его самая тесная и нежная дружба. Он, как старательная охотничья собака, бросился по следам кобыл отцовских и мулов и после долгих поисков, обнаружил, что окончательные следы ведут в крепкостенный Тиринф. Неукротимое стремление к Правде было сильнее слепой веры другу, и потому, увидев конские следы, ведущие в город, где жил Геракл, Эвритид невесело сказал братьям:
– Я должен признаться, что, может быть напрасно во всем оправдывал друга Геракла. Недавно я сам убедился, что следы нашего табуна ведут к его землям в Тиринфе. Значит, отец во многом был прав, и Геракл украл наших кобыл и коней, желая, таким образом, обзавестись завидным имуществом и заодно отомстить за оскорбительный отказ отдать ему Иолу.
335. Геракл убивает Ифита
По воле праздно гулявшей богини случая Тюхе Ифит, решивший найти отцовских коней, под зубчатой стеною Тиринфа, возведенной киклопами, неожиданно столкнулся лицом к лицу с другом Гераклом. Он почему-то решил свернуть с прямой, как стрела, дороги Правды и, скрывая свои подозрения, сказал:
– Радуйся, друг Геракл! Раз уж я тут оказался случайно, то позволь мне посоветоваться с тобой по розыску пропавших отцовских животных. В их краже он тебя обвиняет, но знай, что я с ним не согласен.
Говорят, что со свойственным ему чистосердечием Геракл обещал другу всяческую помощь в поисках украденного скота, если Ифит согласится стать его желанным гостем. Знаменитый герой, лишь недавно обретший свободу, очень радушно принял своего юного друга. Друзья, омывшись в прекрасно отесанной ванне, умастили друг друга благовонным маслом, и сели за стол, утолить голод и жажду, а также совершить обильное возлиянье богам чудесным Лесбосским вином.
Гера с высокого дымного облака наблюдала как пируют Геракл с Ифитом и морщила не довольно и нос свой прекрасный, и нежно розовые губы. Богиня убеждения Пейто только, что ей доложила, что Эврита она легко убедила в том, что табун лошадей у него украл Геракл, но его сына Иифита, несмотря на все старания, в этом окончательно убедить она не сумела. Тогда волоокая Гера решила подступиться к делу с другой стороны и призвав богиню раздора Эриду, попросила ее поссорить друзей, и была просьба такая по сердцу непримиримой Вражде, и стала коварная Распря, оставаясь невидимой, Ифиту тут же внушать:
– Ты считаешь себя справедливым, Ифит и говоришь, что справедливость в жизни тебе дороже всего. Тогда ты должен верить не отцу своему и не другу Гераклу, а только тому, что видишь своими глазами.
Ифиту, казалось, что так он сам себе говорит. И сын беспорочный Эврита, вспоминая, куда ведут следы похищенных коней, не мог избавиться от подозрений. Опьяневшему Гераклу Эрида стала внушать мысли, которые он принимал за свои, такие:
– Куда же все время смотрят глаза моего друга Ифита? – Не на меня. Он так и зыркает по сторонам, так и зыркает. Я все понял. Конечно, он выискивает отцовский табун. Это значит, что мой возлюбленный друг подозревает меня в воровстве, хоть и сказал при встрече мне ложно, что не разделяет отцовские обвинения. Так Ифит нагло лжет мне и своим подозрением предает нашу высокую сердечную дружбу. Боги, как мне вынести это?!
Тоже охмелевший юноша, всегда стремившийся к справедливости, не смог скрыть подозрений, и по его откровенно настороженным взглядам вокруг, Геракл окончательно понял, что его друг везде высматривает отцовских коней, и от мыслей таких в глазах его тоска светилась невыносимая. Он часто проводил ладонью сверху вниз по лицу, словно пытался изгнать из опечаленного сердца скорбные мысли о том, что его крепкой дружбе с Ифитом угрожает бесславный конец.
После обильного пира и щедрых возлияний не только богам друзья, сумевшие скрыть свои чувства, пошли прогуляться на высокую скалу и там Геракл не сдержался. Насупив выступавшие вперед низкие брови, он потребовал:
– Не могу больше терпеть и правду скажу, которую сам ты скрываешь. Ты сегодня тайком все время высматривал и высматривал, высматривал и высматривал что-то кругом… конечно, у меня ты искал ваших пропавших коней! Не смей отводить своих глаз, смотри на меня! А теперь посмотри, уже не таясь, со всем вниманьем вокруг. Здесь высоко и все видно, как на ладони. И вот теперь и скажи, видишь ли ты, чтобы где-нибудь паслись кобылы и мулы твоего отца, ведь ты их хорошо знаешь?
Ифит послушно посмотрел вокруг и своими молодыми зоркими глазами увидел на огороженном участке Геракла пропавший отцовский табун, лошади которого успели принять свой истинный облик после временного изменения Автоликом. Растерянный юноша все же усилием воли смог свои неподатливые губы заставить сказать:
– Нет, я их не вижу нигде.
Но Ифит не смог заставить солгать свои бесхитростные глаза и отвернулся от старшего друга в сторону. Геракл же, осмотревшись небрежно вокруг, по-прежнему увидел лишь коней, купленных им у Автолика. Он больше смотрел на Ифита потому, что заметил бегающий взгляд отвернувшегося юноши, которого он по-прежнему очень любил и страстно желал считать преданным себе другом. Он понял, что Ифит лжет, и эта ложь, показавшаяся ему подлым предательством, привела его в злобное бешенство.
– Я вижу по твоему бегающему взору, что ты и сейчас подозреваешь меня в воровстве! Вот только, что перед тем, как отвернуться, ты смотрел на купленных у Автолика мной лошадей, как будто это и есть пропавшие лошади. Ифит! Опомнись, ведь мы были такими друзьями! Вспомни как мы дружили – мы, не раздумывая, готовы были умереть друг за друга!
Взревел вне себя от неукротимой тоски, смешанной с зарождающимся гневом, Геракл.
Волоокая Гера, внимательно наблюдавшая за встречей Геракла с Ифитом, решила «ковать железо, пока горячо» и на смену Эриде послала к своему пасынку безумную Лиссу с такими словами:
– Пока Геракл не свершил своих трудов, сама судьба его хранила; о нем заботился отец Зевес, и мне он не давал его в обиду. Но с порученьями Эврисфея он закончил, и теперь охрана снята. Теперь на пасынка, для сердца моего все так же ненавистного, должна наслать безумие ты яркое. Заставь его своей рукою сбросить со скалы Ифита, гостя юного и друга!
– Ты хочешь сказать, что не украл, а у Автолика купил отцовский табун?
Пролепетал, ничего не понимая, прямодушный Ифит, глотая соленые слезы.
Тут Лисса, дико завывая, схватила сзади отпрыска Зевеса в объятия безумия, из которых и Зевсу вырваться было бы невозможно. Лютый гнев она возбудила в лучшем смертном сыне Кронида, который и самых спокойных в неистовство вводит. Что уж говорить о Геракле, который уже малым отроком был склонен к ярым приступам гнева. Вот и сейчас синие очи его дико из-под сросшихся как у родителя бровей засверкали от ужасной внутренней боли, пылающее сердце от невыносимой мысли вскипело и завопило:
– Боги! Лучший друг меня презренным вором считает!
И с высокой скалы мощные руки сами лучшего друга столкнули.
336. Разные мнения об убийстве Ифита
Один из спутников Геракла, ярый его почитатель, стремясь обелить любимого героя Эллады, так говорит об убийстве Ифита:
– Я был невдалеке и видел своими глазами, как Геракл лишь в сердцах оттолкнул от себя друга Ифита, когда тот, желая примириться, сделал к нему шаг и попытался его обнять. Могучий герой, охмелев, видно, не контролировал свою огромную силу, и юноша, будучи слишком пьяным, не удержался на ногах и полетел с высокой скалы головой вниз. Насмерть разбился Ифит – жертва несчастного случая, и ледяной холод Эона его совсем еще юное тело навечно сковал.
Софокл же об убийстве Гераклом Ифита совсем иначе поет:
– К Эвриту однажды, как друг старинный, гостем в дом явился Геракл. И что ж? Хозяин глумился словом и мыслью недоброй, что гость, владыка всеразящих стрел, уступит меткостью его сынам, что он, как раб последний, господину готов во всем покорно угождать. И на пиру его, в хмельной отваге прогнать с позором со двора велел.
Вскипел герой ретивый. И вот, в отместку, когда Ифит, табун отца искавший, его тиринфский замок навестил и вниз смотрел, мечтая о своем – Геракл его внезапно низвергнул вниз с огромной высоты. Разгневался на то богов владыка. Отец наш общий, олимпиец Зевс: он сына в рабство отдал – в наказанье, что он врага – один лишь в жизни раз – убил коварством. А убей открыто – Зевс снизошел бы к справедливой мести: и небожителям противна спесь.
Совсем не дружелюбно по отношению к самому почитаемому герою эллинов историю Ифита рассказал прославленный Поэт, лишенный в очах света:
– Ифит отыскивал коней: двенадцать добрых жеребых кобыл и столько же могучих работников мулов. Ифиту пропажи поиск удался, но гибельной для него стала удача: к сыну смертному Зевса, славному крепостью силы великой мужу, Гераклу, свершителю подвигов трудных, пришел он. В доме своем умертвил им же самим приглашенного юношу зверский Геракл. Так многомощный отпрыск Кронида, соучастник многих насилий, посрамил и родителя священный закон, и стол, накрытый им гостелюбно, за которым нечестивое убийство он совершил, чтоб коней громкозвучнокопытных беззаконно присвоить.
Иолай, лучше многих знавший Геракла, по-настоящему любивший его, но считавший себя не чуждым справедливости, зверские черты Геракла после его смерти необычно так объяснял:
– Приступы безудержного гнева у моего дяди проявились впервые в детстве, когда он укусил Тимофея в палестре, а потом убил учителя Лина, но приступы эти можно понять. Ведь ирэн чуть его не задушил, а сдаваться и пощады просить дядя мой никогда не умел. Учитель же Лин долго над ним издевался, а потом и вовсе стал бить, ну и он не сдержался, тоже ударил кифарой, а рука у него и тогда была очень тяжелой. А вот настоящее бешенство у дяди появилось только после того, как он одел ничем непробиваемую желтую кожу Немейского зверя. Все знают, что он почти не снимал шкуру особого этого льва и как бы все больше с нею срастался. Одновременно и характер его становился все более жестким, как у самого свирепого льва. Но ведь не зря удушение Немейского льва было первым подвигом великого сына Алкмены, ибо без его каменной шкуры он не смог бы, несмотря на всю свою силу, одолеть ни Гидру, ни Стимфалид, ни многих других чудовищ и нечестивых владык. Почти во всех подвигах и трудах каменная кожа самого мощного Тифонова сына делала дядю неуязвимым для любого врага и даже для самой смерти. Действительно, предначертанная незыблемым Роком погибель настигла моего дядю тогда и только тогда, когда он снял с обнаженного тела шкуру необыкновенного льва и одел присланный ревнивой, как Гера, но не злокозненной, а слишком доверчивой супругой Деянирой хитон… Что же касается убийства Ифита, то меня тогда не было в Тиринфе. По рассказам соседей, якобы видевших это убийство, дядя мой сына Эврита убил не вольно, это случай несчастный.
О том, что случилось с Гераклом сразу после убийства Ифита Иолай так говорит:
– После убийства Ифита жуткая головная боль стала грызть его постоянно и настолько сильно, что ее было трудно переносить. Она сильно моего лучшего друга героический дух удручала, огнем проникая по всему его мощному телу, до самых потаенных уголков и самых тонких прожилок. Особенно боль эта, словно острые иглы, вторгалась в голову от лба вплоть до его затылка, где обычно гнездится печаль и тревога… Эта болезнь очень напоминала ту, что его охватила после убийства детей от Мегары. Дядя понимал, что надо идти в Дельфы за оракулом от аполлоновой девы, но не хотел идти в храм неочищенным от убийства и потому стал подыскивать того, кто мог бы его очистить.
337. Заболевший Геракл в сопровождении Иолая идет в Пилос
(Рассказ Иолая)
Иолай, сопровождавший Геракла после убийства Ифита в Пилос, так рассказывает о поразившей дядю болезни:
– Невольным убийством Ифита, сильно прогневал Геракл родителя своего великого Зевса, так как он нарушил одновременно и священный обычай гостеприимства, и святость дружеских уз. Дядя мой очень умен и сам это хорошо понимал и боялся, что Зевс – Ксений нашлет на него тяжкую болезнь, как было после убийства детей от Мегары. Кроме того, он мне рассказывал про свою ужасную встречу с Эриниями в Аиде, когда он спускался туда за Кербером. Эти ужасные мстительницы подстерегли его и отхлестали своими ядовитыми бичами. Он же, защищаясь, ранил их тяжко пернатыми стрелами, отравленными ядовитейшей желчью Гидры, которую мы вместе с ним истребили. Дядя мой очень боялся, что сестры страшного ужаса решат отомстить ему за нанесенные раны, используя убийство Ифита, хоть он ему и не родич.
Я думаю, что дядю не Эринии змеекудрые начали истязать, а неотвратимая Немесида, которую на него боги наслали, и она стала карать его своей плетью за убийство гостя и друга. Дядю начали мучить постоянные ужасные боли и страшные ночные виденья. Он о них мне каждое утро рассказывал. Особенно много несносных мучений ему доставлял демон ночных кошмаров Тифий, посылавший ему в снах побежденных им страшных чудовищ, пытавшихся ему хоть во сне отомстить. Немейский лев, навалившись на него всем телом так, что ему было трудно дышать, откусывал ему пальцы один за другим, и они откушенные особенно сильно болели. Иногда бедный мой дядя просыпался с ужасными криками, и я ему гладил руки и пальцы. Гидра плевалась в него ядовитой желчью, от которой у него чесалось вся кожа и тело сковывали судороги. Я его и гладил, и иголкой колол. Эриманфский вепрь то рвал ему бедра клыками, то вспарывал ими живот и наматывал кишки на свои закрученные кверху клыки. Стимфалийские птицы с жуткими криками метали в него свои острые медные крылья и пронзали ими все его голое тело. Даже дивно красивая Керинейская лань в ночных кошмарах протыкала тело Геракла своими золотыми рогами и медными топтала копытами. Амазонки в облике обнаженных юных красавиц в жутких снах Геракла сплетались с ним в пламенных любовных объятьях и в решающий момент вдруг превращались в мерзких злобных Эриний, до крови кусающих ему губы и другие чувственные части тела. Эти сны не позволяли его душе хоть ненадолго облегченно вздохнуть и взбодриться, стряхнув с себя тягостные, мрачные мысли. Он обо этом не раз мне рассказывал и потому я знаю, что говорю.
Как только дяде полегчало немного, так сразу мы вместе отправились к царю Пилоса Нелею (безжалостный), сыну Посейдона и влюбленной в речного бога Энипея красавицы Тиро. На мой вопрос – почему мы идем именно в Пилос к Нелею – дядя сказал:
– Какой-то сведущий в прорицаниях морской бог из божественной черни то ли пасущий тюленьи стада Протей, то ли правдолюбивый старец Нерей, во сне мне велел за очищением в Пилос явиться. Я точно не понял кто из них во сне из волн мне явился, ведь не видел Протея я никогда, а Нерея видел, но облики всевозможные он всегда принимает и не знаешь, каков он сейчас.
Я понес на плече круторогого тучного барана, а дядечка – белозубую молодую свинью. Ему каждый шаг сильной болью в голове отдавался, иначе он взял бы обеих животных, а я и большую свинью, и одновременно барана не холощёного не смог бы даже поднять, а не то, что долго нести.
338. Нелей отказывается очистить Геракла
Когда мы явились во дворец Нелея нас встретил у входа муж с косящими глазами, смуглый, высокий роста, с широкими плечами, на которых аккуратно лежали жесткие темные с проседью волосы, разделенные пробором, словно у женщины. Он сказал низким шепелявым голосом:
– Мне сказали кто вы такие, но не сказали зачем вы в доме моем без приглашения появились?
Дядя мой тихим голосом попросил пилосского царя совершить над ним обряд очищения от скверны убийства Ифита. Как сейчас вижу дядечку перед собой, как он с искаженным от боли лицом почти шепотом умолял Нелея:
– Сжалься благородный Нелей надо мной! Нет силы и дальше терпеть ужасную боль в голове и нескончаемые ночные кошмары. Проведи надо мной обряд очищения, и милость твою я никогда не забуду.
Когда мы подходили к дворцу Нелея из разговоров с тамошними людьми мы узнали, что Нелей был гостеприимцем Эврита, и, кроме того, он был его давним военным союзником. И все же мы до последнего верили, что Нелей очистит от скверны Геракла, но видно напрасно надеялись. Царю всего-то надо было заколоть молодую свинью и кровью, текущей из ее раны, окропить дядины руки, однако Нелей решительно отказался сделать это. Больше того – он, мерзко шепелявя, разразился такой оскорбительной речью:
– Прочь пошел нечестивец! Не скверни, Амфитрионид, своим поганым присутствием мой чистый дом и чудесный наш город. Никто в славном мельчайшим белым песком моем городе Пилосе не поможет тебе – нечестивому убийце гостя и друга. Пусть справедливые боги, пометив несмываемой меткой преследования, тебя и дальше страшно и жестоко карают!
Дядя, любимый мной больше всех людей на этом свете, был обижен так безжалостно и так несправедливо, что ужасная боль на время, видно, ослабла, и он, глянув вверх глазами, полными боли, горестно стал причитать:
– Горе великое мне! О, боги, вашему сердцу милее всего справедливость, но где же она?! Ее в упор я не вижу! Я ль эллинам не был от ужасных чудовищ надежной оградой?! Я ль труднейшими подвигами всю Элладу на века не прославил? Разве просто мне слава великого героя досталась?! Сколько раз я был от смерти на волосок?! Сколько невыносимых мучений и жестоких страданий я для других перенес?! О, Зевс! Видно, даже твое великое отцовское имя не охранит меня от новых мук и страданий. Неужели, Нелей, после всего, что я для людей совершил, ты, не очистишь меня от скверны убийства неосторожного. Тебе это было б не трудно, но ты обрекаешь меня на продолженье мучений, да еще и оскорбляешь и все это лишь потому, что ты дружишь с Эвритом! Горе тяжкое за это тебя ожидает Нелей, и не только тебя одного!
На дядин крик прибежали сыновья Нелея и его супруги бледной Хлориды, единственной из дочерей хвастливо-надменной Танталиды Ниобы, которую пощадила Артемида, гордая луком. Я насчитал их 11 потому, что младшего Нестора в этот день в городе не было.
Все 11 Нелеидов дружно, будто заранее сговорились, стали поносить Геракла самыми мерзкими ругательными словами. На волков свирепых были похожи они, с несказанной дерзостью в сердце; разрывают они с рыком утробным алчно на части оленицу иль серну, поймав ее в лесной чаще; их зубастые сильные пасти багровы от крови. Насытившись, всей стаей к водопою они подходят и жадно лакают с поверхности воду, кровью убитой серны рыгая; в груди их косматой звериный дух безбоязнен, и сильно раздуты утробы. Так же совсем Нелеиды вокруг моего дяди собрались, жаждая яростной ссоры.
Я дядю крепко двумя руками обнял и, не обращая вниманья на сыпавшуюся на нас ругань нелеевых сыновей, побыстрее увел его прочь из дворца, и в Пилосе мы не задержались дольше того времени, которое необходимо, чтобы его покинуть.
Всю дорогу, пока мы не вышли за стены песчаного Пилоса, дядя мой, хоть и не любил клятвы, но много раз страстно вопил, призывая в свидетели то Афину, то Зевса, и всякий раз его голос грозно звенел, словно в гневе он был совершенно здоровым:
– Пусть мне свидетелем будет великий отец мой Зевс, из богов высочайший и лучший! Я не ложно клянусь, что жестоко отомщу Нелею и всем его сыновьям, за исключением Нестора. Нет, я страшно воздам по заслугам всем, а не только Нелею и его сыновьям. Пилосцы заплатят головами за высокомерие своего царя и за то, что мне помочь не хотели! Если же я эту священную клятву нарушу, пусть мой мозг, как из чаши вино, да по черной земле разольется, и без меня все мои чада станут рабами!
