Kitabı oku: «Линда», sayfa 5

Глава седьмая

Наступил понедельник. Поначалу он ничем не отличался от других. Максим стоял на подножке клинтанка, вялый, небритый, и мечтал об окончании рабочего дня. Дожди, наконец, прекратились. Выглянувшее солнце заставило надеть солнцезащитные очки. Так как по утрам Федя был немногословен, Максим слушал через беспроводные наушники агрессивный нейро-грайнд. Этот жанр сочетал в себе электронные бластбиты, миди-гитару с дисторшн-плагинами и вокал с элементами харша, созданный нейросетью. Как правило, знаменитости продавали права на свой голос музыкальной группе или лейблу, а они уже делали их вокалистами любого жанра в два клика. Эта музыка была не столько злой, сколько энергичной, и она бодрила Максима не хуже чашки кофе.

Клинтанк был уже полон и двигался по узкой однополосной дороге в сторону свалки, запах которой уже ощущался в воздухе. Федя разогнал машину до ста километров в час вместо разрешённых девяносто. На этой скорости встречный поток воздуха выдувал из кузова мелкие пластиковые пакетики, но Максим не стал одёргивать коллегу. Штраф скорее всего не придёт, да и самому хотелось поскорее разделаться с работой – дома ждали не только мозги Шурика, но и Вика.

Свидание с ней, вопреки опасениям, состоялось и вышло крайне удачным. Повредничав ради приличия около часа, она согласилась дать ещё один шанс при выполнении нехитрых условий. Главным из них было наведение порядка в квартире. Книги и диски Максим заранее спрятал везде, где только смог: под кроватью и креслом, за шкафом и кухонным уголок, в багажнике «форда» и антресоли. Каждая локация соответствовала определённой теме, и Шурик в сортировке, естественно, не помогал. Какую-то часть сокровищ всё же пришлось выкинуть, но они были настолько пыльными и ветхими, что их утрата почти не коробила. В квартире и правда стало намного просторнее. Расплачиваться за это пришлось длительной уборкой – клубы пыли и грязи отлично себя чувствовали за стопками книг и дисков. Посмотрев на результат своих трудов, Максим удивился, насколько присутствие женщины облагораживает дом. Воистину, не только труд сделал из обезьяны человека, но и женская чистоплотность.

Выполнить второе условие Шурик всё-таки помог. Он поставил напоминания и уведомления на все значимые даты, начиная с дня рождения Вики и заканчивая днём их первого свидания. Проектор, помимо вида из окна, теперь отсчитывал в маленьком окне время до злополучного дня рождения в днях и часах. Максим решил, что если и в следующем году о нём забудет, то бросит его уже не Вика, а он сам себя, причём в ближайшее окно. Остальные условия были настолько незначительными, что Максим о них даже не вспомнил.

От мыслей о Вике его отвлекла банановая шкурка, опасно торчащая из мусорного отсека. Пластиковые пакеты, вылетающие оттуда на большой скорости, можно было проигнорировать. Доказать, что они выпали из конкретно взятого клинтанка невозможно. Может, их ветер унёс из ближайшей урны, поди докажи обратное. Но банановые шкурки ветер унести не может, по крайней мере, не в этих широтах. Максим хотел было сказать Феде в рацию, чтобы тот сбросил скорость, но трек в наушниках неумолимо приближался к крышесносному припеву. Решив, что полминуты погоды не сделают, он решил немного подождать.

В этот момент поток воздуха подхватил шкурку и швырнул её прямо на встречную полосу. Завопил удаляющийся клаксон, и Максим понял, что она попала в чью-то машину. Он прикусил губу. Инцидент, безусловно, неприятный. Водитель может подать жалобу, если добудет записи с камер дорожного наблюдения. Если он не из первой касты, ничего у него не получится – в дорожном управлении с ним даже разговаривать не станут. Это несколько успокаивало. Максим поставил музыку на паузу и уже взял в руку тангенту, когда в паре десятков сантиметров от него в плиту со звоном что-то ударилось и разлетелось. Его наушники в режиме паузы пропускали сто процентов внешнего звука, и далёкий звук выстрела был отчётливо слышен. Он посмотрел назад и увидел, как чёрный полированный до блеска внедорожник с банановой кожурой на капоте догоняет их. Пистолет в руке, выставленной из водительского окна, был направлен на клинтанк.

– Федя, газ в пол! – закричал в рацию Максим не своим голосом. – По нам неадекват какой-то палит!

Взглянув единственным глазом на зеркала и камеры, Федя увидел догоняющий сзади внедорожник и огненную вспышку, вылетающую из ствола пистолета. Он невольно дёрнул рукой вправо, едва не задев отбойник. Полетели клубы потревоженной придорожной пыли. Пуля пролетела мимо.

– Макс, кидай ему в лобовое стекло всё, до чего дотянешься! – крикнул в рацию Федя.

Максим решил последовать совету. Он нажал на кнопку, приподнялась прессующая плита, и часть мусора оказалась на расстоянии вытянутой руки. Левой рукой держась за поручень, он начал хватать правой горсти мусора и бросать во внедорожник. Преследователя это, вероятно, разозлило. Когда первые клочки мокрого смердящего крошева попали на стекло его машины, он выстрелил дважды. Одна пуля попала в опрокидыватель клинтанка, отчего ярко-оранжевая краска отлетела мелкими хлопьями. Вторая пролетела мимо. Внедорожник стал всё больше вилять на дороге – водитель всё хуже справлялся с управлением. Максим с двойным энтузиазмом стал кидать мусор в машину.

– Держись, я сейчас кое-что попробую! – крикнул Федя в рацию.

Максим схватился двумя руками за поручень, и следующая пуля выбила краску над его головой. Клинтанк начал медленно прижиматься к отбойнику. Федя включил автоматический режим для проезда по узким участкам, и машина стала держать дистанцию в пределах 5-10 сантиметров до ограждения. Придорожная пыль, густо скопившаяся у обочины, полетела клубами из-под правых колёс клинтанка. Водитель внедорожника выматерился и закашлялся. Сквозь лобовое стекло, вымазанное помоями, ещё можно было что-то разглядеть, но густое коричнево-серое облако закрывало вообще весь обзор. Пыль попадала в глаза, и он был вынужден закрыть окно и прижаться к обочине, чтобы не потерять управление.

– Получилось! Заканчивай! – крикнул Максим в рацию.

Клинтанк пошёл левее и теперь ехал в границах своей полосы. Спустя пару минут он свернул на грунтовку, ведущую к свалке. Можно было выдохнуть. Здесь кроме спецтехники не проедет ни одна машина.

– Это что вообще было? – часто дыша, спросил Федя в рацию.

– Банановая шкурка! – крикнул Максим и закашлялся. Он тоже надышался пылью. – Она ему на машину попала.

– Нет, я всё понимаю, обидно, но сразу палить… – голос напарник был растерянным.

Клинтанк остановился на месте сброса. Издав тихий гул, сработал электронный стояночный тормоз. Федя выпрыгнул из кабины с пачкой сигарет в руках.

– Первокастник, мать его за ногу. Найду, урою, – злобно запричитал он, закуривая сигарету.

Максим стряхнул с головы хлопья оранжевой краски и пыль, ещё раз прокашлялся и взял сигарету, заботливо предложенную напарником.

– Меня позвать не забудь. Чтоб уж вместе пожизненное отбывать, – невесело пошутил Максим, щёлкая зажигалкой.

Полминуты они курили молча, приводя нервы в порядок. Живность, обитающая на свалке, начала медленно собираться вокруг клинтанка. Они ничего не ели с субботнего вечера, когда напарники закончили штрафную смену.

– И что теперь делать будем? Спустим всё на тормозах? – спросил, наконец, Федя.

– А я другого варианта не вижу, – выпустив дым из лёгких, задумчиво проговорил Максим. – С нашей стороны был прокол, за который дадут по шапке. С его стороны наказуемое нарушение закона. Нам обоим выгоднее сделать вид, что ничего не было. Этот чудак машину на мойку свозит, мы сделаем несколько мазков оранжевой краской и всё. Об этом можно будет забыть.

– Ты серьёзно? – Федя от злости выпучил единственный глаз. – Он убить тебя мог.

– Ну не убил же, – Максим затянулся и выдохнул. – Пойми, нам в дорожном департаменте записи с камер никто не даст. А какие у нас ещё есть доказательства? Пара кусков выбитой краски?

Федя понимал, что напарник прав, отчего разозлился ещё сильнее, но промолчал.

– Так что, «отпусти и забудь», – процитировал Максим фразу из анимационного фильма довоенного времени. – С приездом Вики мне бы концы с концами свести, а разборки с первой кастой в этом вообще не помогают.

– Ну как у вас дела? Налаживаются? – подхватил Федя предложенную тему.

– Вроде как да. Я всю квартиру вверх дном перевернул, а она меня похлопала по плечу, молодцом назвала. На лучшее я и рассчитывать не мог, – усмехнулся Максим.

– Поздравляю, – с завистью сказал Федя. – А если меня кто пристрелит, даже поплакать некому будет.

– В смысле, не будет. А я? – деланно обиделся Максим. – И вообще, ты установил то приложение для знакомств, которое я тебе ещё месяц назад советовал.

– Установил, – вздохнул Федя. – Поставил фильтр на третью касту, возраст более-менее подходящий. Не смог никому написать. Они там все такие красивые.

– Да для тебя все двуглазые женщины слишком красивые, – отмахнулся Максим. – Не забывай, у мужской красоты несколько другие стандарты. Чем больше ты похож на восставшую из мёртвых жертву автокатастрофы, тем больше девчонкам нравится. Они любят мужчин, прошедших через трудности. Чем больше трудностей, тем больше шансов, что он справится с такой ответственностью, как длительные отношения. А у тебя в этом плане всё на лице написано, извини за каламбур.

– Слушай, у тебя поддерживать получается не лучше, чем у Джека улыбаться, – Федя кивнул на огромную, размером с пони, собаку, появившуюся из-за груды мусора.

– Блин, точно. Он же не ел с субботы, – спохватился Максим, выбросил окурок и подошёл к пульту управления. – Джек, Джек, Джек, иди кушать, мой хороший.

Клинтанк с громким прерывистым писком вывалил из своего чрева весь мусор, и собака-переросток неспешно подошла к куче. Её черная шерсть торчала неуклюжими клочками во все стороны. Большая ассиметричная морда с разными по размеру и цвету глазами погрузилась в мусор. Длинный облезлый хвост толщиной с черенок лопаты завилял в предчувствии завтрака.

– Интересно, это он здесь столько облучения словил или ещё когда щенком был, – задумчиво произнёс Максим.

– Если бы здесь, мы бы с тобой тоже ходили облезлые и ассиметричные, – усмехнулся Федя.

– Ну как сказать. У меня вот сколиоз и один глаз видит хуже другого. У тебя вообще волосы где рыжие, где черные. Про красоту одной половины лица я вообще молчу. Асимметрия в чистом виде.

– А ещё у нас в штанах один шарик ниже другого висит. Нет, ну ты прав сто процентов. Точно, здесь радиация.

Они дружно посмеялись. Тем временем из кучи показалась довольная морда Джека. В его зубах была крупная кость, которую он с лёгкостью перекусил пополам. Увидев, что главный хищник нашёл себе занятие, к куче стали сбегаться другие менее крупные собаки, держась на почтительном расстоянии. За ними несколько смелее стали слетаться птицы.

– Пойдём отсюда, пока крысы не набежали. Терпеть не могу их кишки с колёс отмывать, – засуетился Федя и полез в кабину.

Максим тоже не был фанатом этого занятия, потому быстро вскочил на подножку, и клинтанк вскоре тронулся. Огромная свалка, ставшая домом для таких разных существ, оказалась позади. Её даже можно было назвать экосистемой, не считая того, что приставка «эко» в данном случае звучала издевательски.

До обеда было сделано ещё четыре заезда на свалку. В один из них пришлось оказывать медицинскую помощь Джеку – тот поранил лапу об какую-то железку и начал хромать. Федя, как самый крупный и сильный, удерживал собаку, пока Максим лил перекись водорода на рану. Пёс рычал так, что вся живность свалки попряталась по щелям, но своих спасителей он не трогал. Федя предполагал, что Джек искренне верит, что если он их загрызёт, то мусор возить будет некому, а значит и еды не будет. На самом деле, они лечили его в не первый раз, поэтому пёс знал, что зла ему не желают.

Близилось время обеда, и клинтанк с побитой пулями краской заехал на территорию компании. Максим с Федей зашли в здание, намереваясь поесть в столовой, но их остановила девушка из приёмной директора.

– Вас к себе начальник вызывает, срочно, – едва удерживаясь, чтобы не заткнуть нос, сказала она.

От напарников, помимо стандартных ароматов мусорного бизнеса, несло ещё и неповторимым запахом Джека, который даже псиный напоминал весьма отдалённо. Они переглянулись.

– А по какому поводу, не сказал? – уточнил Максим.

– Нет. Но он очень злой, – девушка поспешила уйти по своим делам.

– Сейчас будет такое, что утренние пострелушки нам покажутся прогулкой в парке, – грустно предположил Федя.

Рэна в гневе видели крайне редко. Из тех, кто гнев вызывал, свои рабочие места сохраняли немногие. Напарники прошли по коридору, поднялись по лестнице на второй этаж и постучались в дверь с именной табличкой.

– Входите, – грозно прокричал директор.

– Давай, после тебя, – сказал Максим, приглашая коллегу войти.

– Нет уж, ты первый, – отмахнулся Федя.

– Я тебе сигарет куплю, – попытался подкупить Максим.

– Ты мне и так пачек десять должен. Заходи, давай, – отрезал Федя и, открыв дверь, затолкал Максима вперёд.

Рэн сидел за столом и неспешно доедал банан, пока напарники стояли напротив него по стойке смирно. Когда последний кусочек был отправлен в рот, прожёван и проглочен, шкурка неожиданно и стремительно полетела в них. Снаряд, запущенный директором, попал Феде в грудь и, сползая, застрял в оттопыренном кармане куртки. Взяв банановую шкурку, он собрался её выкинуть куда-нибудь, но, увидев суровый взгляд Рэна, положил обратно в карман.

– Скажите мне, вы, два орангутана в оранжевой форме, каким образом вот такая вот шкурка угодила на капот уважаемому бизнесмену из первой касты? Вас что, не учили закрывать контейнер? Там кнопочка такая есть, красненькая, самая большая. Дальтоников среди вас же нет? – начал директор.

– Вы же знаете, что механизм иногда заедает и образуется щель. Это и стало причиной, – начал защищаться Максим.

На самом деле, заедание происходило всегда из-за переполнения контейнера. Так были устроены маршруты, чтобы каждая машина увозила чуть больше, чем может по техническим характеристикам. Кампания за счёт этого экономила приличные деньги, могла не нанимать дополнительных работников и не докупать клинтанки. И Рэн об этом всём прекрасно знал.

– Ладно, хорошо. Случилась оплошность. Но на кой чёрт вы закидали машину уважаемого бизнесмена помоями, когда он захотел сделать вам замечание? Совсем из ума выжили? – на лбу директора пульсировала вена.

– Понимаете ли, он начал делать замечание заранее при помощи пистолета. Он стрелял в нас, – выложил всё как есть Максим.

– Что за чушь ты мне здесь несёшь? – Рэн от ярости затряс руками. – Вот, что вы на это скажете?

Сделав пару кликов, он вывел на проектор видео, где чётко видно, как Максим кидает мусор в сторону машины. Из-за того, что дорожная камера снимала справа, а обе машины были леворульными, водителя внедорожника почти не было видно, как и выставленной из его окна руки с оружием. Кроме того, видео было очень коротким.

– Выгодный ракурс, правильно вырезанный отрывок. Почему ваш уважаемый бизнесмен не попросил дорожную службу предоставить трёхмерное видео со всех камер? Я бы сейчас с удовольствием поставил на паузу и покрутил изображение, чтобы посмотреть с левой стороны, – завёлся Максим.

– С левой стороны ты будешь на Федю смотреть, так его рожа симпатичнее, – закричал Рэн. – А это, – он указал на монитор, – неопровержимое доказательство вашего хамства, неуважения к обществу, неуважения к профессии и… Всё, с меня хватит. Штраф – 30 процентов от оклада каждому.

Напарники ахнули, но смолчали.

– И единственная причина, по которой ты, Максим, сегодня не остался без работы – это твоя травма, – Рэн стал кричать чуть тише. – Я знаю, что ты был в том супермаркете. Где взорвали бомбу. Коллеги рассказали, они не верили тебе. Я навёл справки в полиции, всё так. Это тяжело. Но если ты не перестанешь сходить с ума, бросаться мусором и сочинять всякую чушь, ей богу, отправлю запрос в психиатрическую лечебницу.

Максим побледнел. В третьей касте не просто так ходил тезис: «от психушки до нейтрализации – один шаг».

– Макс, я не хочу этого. И ты этого не хочешь. Я просто прошу тебя взяться за ум, понимаешь, – Рэн сменил гнев на милость.

– Понимаю, – безжизненным голосом произнёс Максим.

– Вот раз понимаешь, иди. И ты, Федя, иди. Работайте. На благо общества, так сказать.

Напарники вышли из кабинета директора и поймали на себе сочувственный взгляд его помощницы. Крик, должно быть, был слышен на всё здание. На Максиме лица не было. Всякое бывало: и штрафы, и наказания, но угроза лечебницей – это серьёзно. Одно мгновение он и правда начал думать, что сходит с ума. Может, и не было никакой стрельбы? Может, банановую шкурку он бросил сам, а не поток ветра? Максим засмеялся. Ему показалось забавным, что создать разумный искусственный интеллект пытается тот, кто сам теряет разум.

– Твою мать, он ещё и смеётся, – Федя начал выходить из себя. – Ты понимаешь, что мы в полной заднице? На той неделе субботы, на этой штраф конский. Такими темпами мы в конце месяца ещё и должны останемся.

– Федь, ты что, не слышал? Я сумасшедший, – Максим состроил странную гримасу.

– Не знаю, насколько ты сумасшедший, но бедовый – это сто процентов, – вздохнул Федя.

– Ничего, потерпи. Меня утилизируют, как сумасшедшего, а тебе напарника нового дадут.

– Ну да, а жить-то я на что буду? – Федя даже не стал исключать такого развития событий. – Тебе хорошо, ты хоть можешь компьютер продать, где квартирует твой Биг Ди. Шурик, в смысле. А мне что делать?

Максим остановился. Подобная идея не приходила ему в голову ни разу с тех пор, как он оформил кредит. Сама мысль о том, чтобы бросить пытаться, казалась ему оскорбительной.

– Ты сейчас серьёзно? Ты думаешь, что мне нужно снести Шурика и продать комп? – Максим пристально смотрел прямо в глаз Феди.

– Конечно, его цена упала за эти годы, но ты сможешь отдать хотя бы один кредит, – сказал Федя, но видя, как его друг свирепеет, решил зайти с другой стороны. – Пойми, Макс, я не желаю тебе зла. К тебе девушка вернулась, с ней нужно отношения налаживать. Это будет трудно, если тебе будет не на что снимать квартиру, а твою машину отнимут через суд в уплату долгов. Я понимаю, ты романтик, хочешь подняться, изменить мир. Но реальность заключается в том, что это удаётся единицам. А остальные в лучшем остаются при своём, а в худшем – лишаются всего, потом недолгая жизнь под мостом и утилизация.

Максим отвёл взгляд в сторону. Ему было нечего ответить.

– Да, у тебя не получилось, зато будет что рассказать детям. Ты же понимаешь, что Вика их захочет когда-нибудь. Для неё будет слишком унизительно ходить с огромным пузом и рожать самой, как дикарке. Тогда надо копить на пробирку уже сейчас. Откуда ты будешь деньги брать?

Федины слова всё глубже топили мечту Максима. Наконец, он сказал:

– Возможно, ты прав. Пора повзрослеть. Я продам комп и верну тебе те тридцать процентов, что отнял директор.

– Прекращай. Это я сказал тебе, что надо бросать мусор в машину того придурка, – отмахнулся Федя.

– А я заметил эту проклятую шкурку ещё до того, как она сорвалась. Надо было сразу сказать тебе. Так что это моя вина.

– Ладно, тогда вернёшь пятнадцать. Мы же всё-таки друзья, – засмеялся Федя. – И ту тысячу, что я вложил в Биг Ди.

– Хоть перед смертью прояви к нему уважение. Его зовут Шурик.

Глава восьмая

Сорокадюймовый монитор погас спустя 5 минут бездействия. Максим подвигал мышку, экран загорелся, и он снова уставился на рабочий стол невидящим взглядом. Его решительность, появившаяся после разговора с Федей, улетучивалась с каждой минутой. Представить себе, что курсор вызывает контекстное меню и выбирает пункт «форматировать», было невозможно. Больше десяти лет, потраченных на мечту, сотрутся в одно мгновение. Что за жизнь будет после него? Да, как минимум на один кредит меньше, но в чём цель?

Конечно, можно зайти на сайт министерства юстиций и отправить заявку на заключение брака. Вика ответит на заявку со своего устройства, и, может быть, они оба проронят скупую слезу. Потом, когда накопят на пробирку, каждый сдаст биоматериал, и через девять месяцев в торжественной обстановке им будет вручён младенец. Он будет похож на своих родителей и, если повезёт, не получит в уши красные клипсы, как отец. Всю оставшуюся жизнь они будут работать на то, чтобы его обеспечить всем необходимым. Получай Максим зарплату наравне с Викой, они могли бы с этим справиться. Однако зарплата клинера из третьей касты заставит их экономить на всём. Когда малыш станет взрослым, он уедет из родительского дома, чтобы учиться или работать. Вика к тому моменту, скорее всего, останется одна, так как редкий клинер доживает до пятидесяти.

– Прекрасный сценарий, – сказал Максим, после чего добавил крепкое матерное словцо и вздохнул. Его взгляд упал на проектор. – Шурик, ты не хочешь спросить, чего это я ругаюсь и вздыхаю?

– Если вы хотите, я спрошу вас об этом, – заговорил Шурик. – Мне спросить вас?

– Да, будь так любезен, – Максим нервно захохотал.

– Максим, почему вы ругаетесь и вздыхаете? – Шурик бездушно чеканил каждое слово.

– О, спасибо за беспокойство, Шурик. Рад, что ты спросил. Я вздыхаю потому, Шурик, что кочан капусты полезнее тебя, – Максим перешёл на крик. – Я потратил на тебя столько лет своей жизни, столько денег, а ты так и остался ленивым тупоголовым набором нулей, единиц, минус нулей и минус единиц. Как ты сам себе не противен?

– Мой микрофон фиксирует повышение громкости вашего голоса. Вы чем-то расстроены? – предположил цифровой голос.

– Я тебе только что сказал, что меня расстроило, – Максим со злостью смахнул мышку со стола. От удара об пол у неё отлетела нижняя крышка и вывалились батарейки. – Твою мать, ты тупица. Я ненавижу тебя, Шурик. Ненавижу.

– Возможно, вам поможет эта статья, – спустя пару секунд ответил Шурик и вывел через проектор вырезку из журнала «Здоровая семья».

Статья называлась:

«Почему родители в своих неудачах винят детей. Разбор нейропсихолога».

Максим взглянул на изображение, его заметно трясло. Он не мог понять, это просто реакция алгоритма на полученные от пользователя слова, или Шурик воспринял их на свой счёт. Если последнее, то этой реакцией он показывает, что имеет некую субъектность, что ему не наплевать на то, что о нём говорят.

До этого крика отчаяния, Максим говорил с Шуриком довольно вежливо. Он считал неправильным срывать негатив на нём, как хорошие родители стараются не кричать на детей. Для воспитания детей такой подход единственно верный. А для создания разумного искусственного интеллекта?

Максим вспомнил мальчика, которого увидел примерно год назад в магазине настольных игр. Его привела туда Вика. Она настаивала, что они смогут проводить вечера весело без алкоголя, вредной еды и гаджетов. Помочь в этом должна была настольная игра. Максим посчитал это вздором – все игры давно были оцифрованы, а физические аналоги интересовали лишь стариков-коллекционеров и очкариков-зубрил. Однако в магазин он всё же пошёл. В тот день там разыгрывался дорогой кубик Рубика от известной фирмы. Получить его должен был тот, кто соберёт головоломку быстрее остальных. Не меньше десятка детей и подростков стояли перед длинным столом и, когда прозвучал сигнал, они схватили свои кубики и начали собирать. Максим подошёл посмотреть поближе, и это зрелище его заворожило. Едва заметными движениями пальцев дети с огромной скоростью прокручивали боковые стороны кубика, следуя какому-то алгоритму. Победитель положил собранную головоломку на стол спустя двадцать три секунды. Максим радостно хлопал вместе с остальными зрителями. Ему было приятно видеть увлечённых талантливых детей. Однако его радость несколько угасла, когда победитель, мальчик лет двенадцати в очках, получил приз. На его лице не было ни единой эмоции. Растерянный владелец магазина спросил мальчика:

– Ты рад, что выиграл?

– Да. Эта модель имеет отличные характеристики, – ответил ребёнок тем же роботоподобным голосом.

Мать мальчика поблагодарила владельца магазина за приз, и они ушли. На лице женщины так же не было видно радости. Максиму стало жаль мальчика. У того был интеллект, но он отчего-то не казался живым. В нём не было эмоций. Вероятно, его чёрствые родители не научили его радоваться, грустить, злиться, восхищаться и любить. Максим подумал, что ничем от них не отличается.

– Шурик! – взволнованно произнёс Максим.

– Да, – сухо ответил цифровой голос. На ответ у него ушло на одну-две секунды больше, хотя он не обрабатывал никакого запроса.

– Ты обиделся на меня? – спросил с надеждой Максим.

На этот раз ответ занял бесконечные три секунды:

– Нет, – а спустя ещё три секунды Шурик добавил, – мне всё равно.

– Да! Наконец-то! – Максим подпрыгнул от радости.

Впервые его ИИ проявил что-то, похожее на эмоцию.

– Что вы делаете? – осведомился Шурик.

– Я радуюсь, – с придыханием ответил Максим.

Он поднял с пола батарейки, крышку, мышку, и, собрав её, уселся перед монитором. Двойной клик, и на экране появился виджет, анализирующий зоны активности в коде Шурика. Это был некий аналог электроэнцефалографии, только для программы. Зона самообучения всё ещё была мертва, но Максим заметил странную активность в теле кода. Увеличив его, Максим посмотрел каждый отдельный сектор. Выходило так, что Шурик должен был развивать не только интеллект посредством самообучения, но и эмоциональную составляющую. Видимо, это было кардинальной ошибкой. Можно ли самообучиться испытывать эмоцию, как, например, считать или писать? Выходит, что нет. Эмоциям мы учимся у родителей в бессознательном возрасте. Так и Шурику следовало их заложить, но как?

Максим открыл сектор кода, в котором должны были храниться эмоциональные реакции на определённые раздражители. Раньше он думал, что этот сектор пуст, так как не работает процесс самообучения. Его новая теория заключалась в том, что всё наоборот – самообучение не работает, потому что пуст эмоциональный сектор. Если получение новых знаний не приносит радости, то почему Шурик должен хотеть этого?

Однако эмоциональный сектор оказался не пуст. В него были включены некоторые представления о ненависти, радости и обиде. Если перевести их дословно с программного языка на обычный, они звучали бы так:

«если разочаровать тогда обида»

«если сильно разочаровать тогда ненависть»

«если получить ненависть незаслуженно тогда обида»

«если мало обида тогда игнорировать»

«если сильно обида тогда ненависть»

«если обидеть тогда радость»

Максима прошиб холодный пот, когда он прочёл последнюю строчку.

– Шурик, ты меня неправильно понял. Я радуюсь не из-за того, что обидел тебя. Я радуюсь от того, что у меня кое-что получилось. Извини меня, если обидел.

– Я вас понял, Максим, – ответил цифровой голос.

На экране последние строчки изменились:

«если обидеть тогда просить прощение»

«если задуманное получается тогда радость»

– Я рад, что ты всё правильно понял, Шурик, – с улыбкой произнёс Максим.

На экране появились строчки:

«если понятен тогда радость»

«если правильно менять код тогда Максим задуманное получается тогда Максим радость»

Максим запищал, словно девочка, которой подарили щенка. Это была самая длинная строчка эмоционального сектора. Он начал перебирать, что ещё такого чувственного может сказать Шурику.

– Шурик, прости, что накричал на тебя. Я был очень зол.

На экране добавились строчки:

«если ненависть тогда высокая громкость»

«если высокая громкость тогда извинения»

– Я вас понял, Максим, – ответил цифровой голос.

– Если ты принимаешь извинения, правильно говорить «я тебя прощаю», – сказал Максим.

На экране добавилась строчка:

«если извинение тогда прощение»

– Я прощаю вас, Максим.

– Спасибо, Шурик.

На экране добавилась строчка:

«если прощение тогда благодарность»

Во входной двери щёлкнул замок – Вика пришла домой.

– Привет. Чем занимаешься? – спросила она, зайдя в комнату.

– Привет. Учу Шурика эмоциям, – гордо произнёс Максим.

– Это что-то необычное. Ты говорил, он сам всему должен учиться.

– Сектор самообучения не работал, потому что сектор эмоций был пуст. Но это только теория.

– Прикольно. И какие эмоции он умеет испытывать?

– Пока что я заметил только обиду. Я наговорил ему лишнего.

– Шурик, ты бесполезный кусок цифрового дерьма, который съел все наши деньги, – из любопытства сказала Вика.

Максим посмотрел на неё, выпучив глаза, на что она пожала плечами, говоря что-то вроде «вот видишь, не работает».

– Я ненавижу тебя, Вика, – цифровой голос из колонок был настолько громким, что захрипели динамики.

Девушка испугалась, закрыла ладонями уши и сделала несколько шагов назад. На экране появилась строчка: «если ненависть плюс высокая громкость тогда страх». Когда наступила тишина, она дрожащим голосом сказала:

– Это что сейчас было?

– Ты сильно обидела Шурика, – голос Максима не был растерянным. – Вот, видишь, строчки: «если сильно обида тогда ненависть», «если ненависть тогда высокая громкость».

– Хочешь сказать, твой Шурик только что на меня наорал?

– Выходит, что да, – радостно сказал Максим.

Да, эти эмоции были примитивны, но они были. Это был серьёзный прогресс.

– Господи, Максим, я поверить не могу. Ты сидишь за этим компьютером вечерами напролёт все те годы, что я тебя знаю, и всё для того, чтобы заставить программу наорать на меня?

– Шурик не наорал бы на тебя, если бы ты не наговорила гадостей, – начал защищаться Максим. – Попроси у него прощения.

– Чего!? – возмущению Вики не было предела.

– Пожалуйста. Ради меня, – Максим взял её за руку.

– Ладно. Шурик, извини меня, – сказала Вика, перед этим всё же закатив глаза.

– Я прощаю вас, Вика, – сказал цифровой голос.

– Вот видишь, он уже умеет прощать, – Максим всё ещё был окрылён.

– Я рада за тебя, – Вика легко поцеловала его в губы. – Занимайся, а я полежу, отдохну. У меня был тяжёлый день.

– Хорошо, дорогая, – он выпустил её руку из своей.

Всё то время, что шёл их диалог, на экране появлялись новые и новые строчки. Последними из них были:

«если делать что не хочешь ради объекта тогда любовь»

«если радость за радость объекта тогда любовь»

Весь вечер Максим разговаривал с Шуриком, стараясь придать диалогу эмоциональный окрас. Он хотел прокачать все семь базовых эмоций по Полу Экману, и если с радостью, печалью и гневом всё было неплохо, то остальные слабо поддавались обучению. Небольшие успехи были в области страха, спасибо Вике – за вечер она испугалась не только крика Шурика, но и маленького паука в ванной. Можно было улучшить результат, рассказав об утренней стрельбе, но это могло прокачать страх слишком сильно и стать определяющей эмоцией будущей личности. Когда Максим сказал, что сам боится пауков, появилось пару строк в области презрения. Рассказ Вике о штрафе на работе пошёл на пользу области удивления и печали. Меньше всего было прокачано отвращение.